Книга: Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов

ГЛАВА VIII. ВЫХОД ИЗ ЛЬДОВ

<<< Назад ГЛАВА VII. ЛАГЕРЬ ТЕРПЕНИЯ

Вперед >>> ГЛАВА IX. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛОДКЕ

ГЛАВА VIII. ВЫХОД ИЗ ЛЬДОВ

7 апреля при свете дня, азимутально почти на север от нашего лагеря, в нашем поле зрения появился долгожданный пик острова Кларенса. Сперва он выглядел как огромный айсберг, но с усилением видимости мы могли различить явные, хотя и немного расплывчатые чёрные линии осыпей и возвышенностей его обрывистых утёсов. Эти тёмные скалы в белом одеянии были приятным зрелищем. Так долго наши глаза смотрели на айсберги, которые то увеличивались, то уменьшались в зависимости от угла, под которым солнце отбрасывало тени, так часто мы высматривали скалистые острова и пики земли Жуанвиля, только чтобы обнаружить их после некоторого изменения ветра или температуры в виде уплывающего вдаль туманного облака или привычного айсберга, что до тех пор, пока Уорсли, Уайлд и Хёрли единогласно не подтвердили мои наблюдения, я не был уверен, что действительно смотрю на остров Кларенса. Земля была более чем в шестидесяти милях впереди, но в наших глазах она выглядела домом, где мы ожидали найти наш первый основательный кров после всех этих долгих месяцев дрейфа на неустойчивом льду. Мы приспособились к жизни на льдине, но наши надежды были всё время связаны с какой-нибудь землёй. Так как наша первая надежда не сбылась, наши чаяния переключились на другую. Наш дрейфующий дом не имел руля, чтобы направлять его, ни паруса, чтобы ускорить его. Мы зависели от прихотей ветра и течений, нас несло туда, куда вдумается этим безответственным силам. Стремление ощущать твёрдую землю под ногами наполняло наши сердца.

При полном свете дня остров Кларенса перестал выглядеть как земля, и был похож скорее на айсберг более чем восемь или десять миль в длину, так обманчивы расстояния в прозрачном воздухе Антарктики. Острые белые пики острова Элефант показались западнее несколько позже в тот же день.

«Сегодня я прекратил выдачу сахара и наша еда состоит теперь исключительно из тюленины и жира с 7-ю унциями сухого молока в день на всю партию». Я записал: «Каждый получает щепотку соли и обязательно кипячёное молоко. Такая диета подходит нам, поскольку мы не можем много работать на льдине, а жир поддерживает тепло. Жареные кусочки жира, на наш взгляд, напоминают хрустящий бекон. Его не сложно съесть, хотя людей, живущих в цивилизованных условиях, вероятно при его виде охватит дрожь. Настоящие же трудности настанут, если мы не сможем получить его».

Я так думаю, что человек, как животное, сможет приспособиться ко всему. А какие-то существа вымрут, прежде чем смогут сесть на непривычную диету, если лишатся привычного питания. Как, например, яки гималайского нагорья, которые должны кормиться скудной и сухой растущей травой, и скорее всего оголодают, даже если им предоставить самый лучший овёс или кукурузу.

«С прошлой недели к юго-западу, западу и повсеместно на северо-восток мы наблюдаем тёмное водяное небо. Айсберги остаются западнее, да и их мало сейчас в нашем поле зрения. Сегодня волнение более заметно, и я уверен, что мы находимся на границе ледового поля. Одного сильного шторма после периода спокойствия будет достаточно, чтобы рассеять пак, и я думаю, что затем мы сможем выбраться из него. Я много думаю о наших перспективах. Появление острова Кларенса после нашего долгого дрейфа кажется, так или иначе поставило перед нами своеобразный ультиматум. Этот остров является последним форпостом на юге и нашим последним шансом на высадку. За ним лежит открытая Атлантика. Мы в любой момент сейчас можем оказаться в наших маленьких шлюпках в открытом море за тысячу лиг от земли на севере и востоке. Поэтому жизненно необходимо достигнуть острова Кларенса или его соседа, острова Элефант. Последний более привлекателен для нас, хотя, насколько я знаю, никто никогда не высаживался на нём. Его название предполагает наличие на нём лежбищ толстых и жирных морских слонов. В нас растёт желание в любом случае оказаться на твёрдой земле. Льдина стала родной для нас, но её путешествие подошло к концу и она должна через какое-то время разрушиться и сбросить нас в бездонное море».

Чуть позже, после рассмотрения ситуации с учётом всех обстоятельств, я решил, что мы должны попытаться достигнуть острова Обмана (Десепшн). Относительные позиции островов Кларенса, Элефант и Обмана можно увидеть на схеме. Два первых из перечисленных лежали сравнительно недалеко от нас и находились приблизительно в восьмидесяти милях от острова Принц-Джордж (о. Кинг-Джордж, почему-то здесь и далее автор называет его Принц-Джордж, хотя даже на Шеклтоновских картах это Кинг-Джордж, прим.), последний (Обмана) находился приблизительно в 150 милях от нашего лагеря. От острова Принц-Джордж на запад простирается цепь островов, заканчивающаяся островом Обмана. Каналы, разделяющие эти безлюдные куски из камней и льда от десяти до пятнадцати миль шириной. Из лоции Адмиралтейства мы знали, что на острове Обмана были склады для потерпевших кораблекрушение моряков, и что возможно китобои ещё не покинули его гавань. Из наших скудных записей мы также знали, что там возведена небольшая церковь для сезонного использования китобоями. Существование этого здания будет означать для нас наличие древесины, из которой, если заставит нужда, мы смогли бы построить приемлемую для плавания по морю лодку. Мы уже обсуждали этот момент во время нашего дрейфа на льдине. Две наши лодки были достаточно крепкими, но третья, Джеймс Кэрд, была лёгкой, хотя и немного больше. Но все они были очень маленькими для плавания по этим заведомо неспокойным морям, а кроме того они будут сильно загружены, и поэтому плавание в открытой воде, будет серьёзным мероприятием. Я боюсь, что у плотника уже чешутся руки, чтобы переделать церковные скамейки в надстройки и палубы. В любом случае, самое худшее, что сможет случиться с нами, когда мы доберёмся до острова Обмана, так это подождать там до середины ноября, пока не вернутся китобои.

Ещё немного информации, полученной из документов о западном побережье моря Уэдделла, было связанно с островом Принц-Джордж. Адмиралтейская «Лоция», описывая Южные Шетландские острова, упоминает о пещере на этом острове. Никто из нас не знал, что это за пещера, большая ли она или маленькая, мокрая ли или сухая, но во время дрейфа на льдине и позже, проплывая по предательским каналам, устраивая наши неудобные ночные лагеря, эта пещера представлялась в моём воображении дворцом, только несколько более блёклым в отличие от великолепия Версаля.

Ночью волнение моря усилилось, и движение льда стало более ярко выраженным. Периодически соседние льдины сотрясали нашу, на которой мы стояли лагерем, и выводы от последствия этих ударов были яснее некуда. Мы как можно скорее должны были выбраться на твёрдую землю. Когда после очередного сильного удара прекратились вибрации, мои мысли сосредоточились на грядущих проблемах. Если бы численность партии была не более шести человек, то решение было бы найти не так сложно, но очевидно, что переправка всей партии в безопасное место при ограниченных средствах, имеющихся в нашем распоряжении, будет делом исключительной сложности. На нашем плавучем куске льда, который устойчиво уменьшался под воздействием ветра, погоды, соседних льдин и тяжёлого волнения, находилось двадцать восемь человек. Признаюсь, я почувствовал, какой груз ответственности свалился на мои плечи, но, с другой стороны, был воодушевлён отношением ко мне со стороны экипажа. Одиночество – это наказание для капитана, но для человека, который принимает решения, крайне важно, если он чувствует, что нет неуверенности в умах тех, кто последует за ним, и что все его распоряжения будут выполнены уверенно и с ожиданием успеха.

Следующим утром (8 апреля) в безоблачном голубом небе ярко светило солнце. Остров Кларенса был отчётливо виден на горизонте, был также различим остров Элефант. Единственный заснеженный пик острова Кларенса возвышался словно маяк безопасности, хотя даже самые оптимистичные соображения не могли проложить простой путь через лёд и океан, отделяющий нас от этого белого и сурового гиганта.

«Пак гораздо разреженнее этим утром, длинные продольные волны с северо-востока более выражены, нежели накануне. Льдины вздымаются и падают в унисон с волнением моря. Мы, очевидно, дрейфуем с поверхностным течением, зона многолетнего льда, айсбергов и торосов осталась далеко позади. В лагере была дискуссия по поводу варианта на некоторое время перебраться на айсберг и дрейфовать на нём на запад. Идея – это не пустой звук. Я не уверен, что айсберг будет дрейфовать в правильном направлении. Если даже он будет двигаться на запад и вынесет нас в открытое море, то какова будет наша судьба, когда мы попытаемся спустить шлюпки вниз по его крутым склонам в волнующееся море, когда окружающие нас ледовые поля исчезнут? Кроме этого есть шанс, что айсберг расколется или даже опрокинется во время нашего пребывания на нём. Невозможно оценить состояние большой массы льда только по её виду. Лёд может иметь дефекты, и когда ветер, течение и волнение вызывают напряжение и натяжение, линия разлома может проявиться внезапно и катастрофически. Нет, мне не нравится идея дрейфовать на айсберге. Мы должны оставаться на нашей льдине до тех пор, пока условия не улучшатся, а затем предпринять ещё одну попытку достичь земли.»

В 6.30 вечера внезапный сильный удар сотряс нашу льдину. Дежурный и другие участники экспедиции провели немедленный осмотр и обнаружили трещину прямо под Джеймсом Кэрд и между двумя другими шлюпками и основным лагерем. В течение пяти минут лодки перенесли через трещину ближе к палаткам. Это ЧП не было вызвано ударом соседней льдины. Мы видели, что вытянутую льдину, которую мы сейчас занимали, развернуло к набегающей волне. Льдина, таким образом, стала двигаться на манер корабля и разломилась посередине, когда волна подняла центр, оставив оба её конца на весу. Теперь мы находились на треугольном ледяном плоту со сторонами примерно в 90, 100 и 120 ярдов. Наступила унылая пасмурная ночь, ещё до полуночи посвежел западный ветер. Мы видели, что пак вскрылся под воздействием ветра, волн и течения, и я почувствовал, что наступало время для спуска лодок. На самом деле было совершенно очевидным, что даже если в течение ближайшего дня условия останутся неблагоприятными, то мы не могли безопасно оставаться на льдине больше какого-то времени. Волнение и движение льда нарастало, льдина под нашим лагерем могла расколоться в любой момент. Мы сделали все необходимые приготовления, если что-нибудь подобное произойдёт. Но наше положение окажется отчаянным, если лёд разобьётся на мелкие куски, не достаточно большие, чтобы вместить всю партию, и не достаточно разреженные, чтобы можно было использовать лодки.

Следующий день, воскресенье (9 апреля), оказался отнюдь не днём нашего отдыха. Много знаменательных событий нашей экспедиции были связаны с воскресеньями, и в этот особенный день мы оставили льдину, на которой жили почти шесть месяцев и начали наше путешествие на лодках.

«Это был знаменательный день. Утро выдалось прекрасным, хотя несколько затянутым тучами и слоистыми кучерявыми облаками, дул умеренный юго-юго-западный к юго-восточному бриз. Мы надеялись, что этим ветром лёд отнесёт нас ближе к острову Кларенса. В 7 часов утра пряди воды и каналов были видны на западном горизонте. Лёд, отделяющий нас от полос воды, был разорван, но не выглядел проходимым для лодок. Длинные волны с северо-запада проникали более свободно, чем накануне и двигали льдины в хаотическом беспорядке. Мешанина обломков между массами льда взбалтывалась до грязеобразного состояния и лодки не смогли бы пройти сквозь каналы, что открывались и закрывались вокруг нас. Наша собственная льдина была вовлечена во всеобщий хаос, и после завтрака я распорядился снять палатки и сделать все приготовления для немедленного спуска шлюпок, как только для этого появится возможность».

Я решил взять командование на себя вместе с Уайлдом Джеймсом Кэрд, вмещавшим одиннадцать человек. Это была самая большая из наших лодок, и помимо людей несла большую часть наших запасов. Уорсли отвечал за Дадли Докер и девять человек. Хадсон и Крин были старшими на Стэнкомб Уиллс.

Вскоре после завтрака лёд снова закрылся. Мы оставались на месте, полностью наготове настолько, насколько это было возможно, когда в 11 часов утра наша льдина вдруг внезапно раскололась прямо под лодками. Мы перебросили наши вещи на большую из двух частей и с напряжённым вниманием наблюдали за дальнейшим развитием событий. Трещина пробежала прямо через место, где была установлена моя палатка. Я стоял у края трещины и, глядя на расширяющийся канал воды, видел отпечаток, где в течение многих месяцев лежали мои голова и плечи, когда я находился в своём спальном мешке. Промятость, где лежали моё тело и ноги, была на нашей стороне трещины. Лёд проседал под моим весом в течение многих месяцев жизни в палатке, и я уже много раз подсыпал снег под спальник, чтобы заполнить эту полость. Линии стратификации ясно указывали на различные слои снега. Каким хрупким и ненадёжным был наш покой! Обыденность притупила наше чувство опасности. Льдина стала нашим домом, и в течение первых месяцев дрейфа мы уже почти перестали осознавать, что это всего лишь полотнище льда, плывущее по скрытому от глаз морю. Теперь наш дом рассыпался прямо под ногами, и чувство потерянности и неопределённости было трудно описать.

Фрагменты льдины чуть позже сошлись вновь, мы пообедали тюленьим мясом, съев его полностью. Я подумал, что хороший обед будет лучшей возможной подготовкой к путешествию, которое теперь казалось неминуемым, а так как мы не сможем взять всё наше мясо с собой, поэтому каждый съеденный фунт считали спасённым. Сигнал к старту прозвучал в час дня. Пак вскрылся, каналы стали судоходны. Условия были далеко не такими, о каких можно было мечтать, но и ожидать лучших было больше нельзя. Дадли Докер и Стэнкомб Уиллс спустили быстро. В них забросили снаряжение и обе лодки немедленно перешли в полынью в три мили шириной, в которой плавал одинокий и могучий айсберг. Джеймс Кэрд спустили на воду чрезмерно загруженным припасами и оставшимися мелочами лагерного оборудования. Многие вещи, в то время рассматривавшиеся нами как необходимые, позже были выброшены, так как давление реалий стало более серьёзным. Человек может обойтись очень скудным набором вещей. И атрибуты цивилизации, довольно скоро оказавшиеся перед лицом суровой реальности, оказались ничем на фоне значимости еды и крова, а для выживания зачастую собственный смех оказывался значительно более ценной вещью.

В 2 часа дня все три шлюпки были в миле от нашей льдины. Мы прошли по каналам и вошли в большую полынью, когда увидели стремительный пенистый гребень воды и поднятый им лёд, приближающийся к нам, словно приливная волна реки. Пак толкало к востоку отливом и две огромные массы льда двигались вниз на нас на встречных курсах. Джеймс Кэрд был ведущим. Дав право руля и решительно взявшись за вёсла, нам удалось выбраться. Две другие лодки, следовавшие за нами, находились за кормой и не сразу осознали опасность. Стэнкомб Уиллс шёл последним и чуть не оказался в этой ловушке, но с большим усилием удержался перед натиском движущегося льда. Это стало необыкновенным и поразительным опытом. Приливной эффект, проявившийся в этот день, во льдах встречается крайне редко. Движение льда, сопровождаемое большой волной, было со скоростью около трёх узлов, и если бы нам не удалось выгрести, то мы бы, безусловно, затонули.

В течение часа мы с трудом выгребли к наветренной стороне айсберга, который лежал в открытой воде. Волны разбивались о его вертикальную стену, вздымая брызги на высоту до шестидесяти футов. Очевидно, что он был когда-то подошвой припая восточного побережья, и волны разбивались прежде, чем достигали его верха, и швыряли белые брызги на синюю ледяную стену. Мы могли бы остановиться и любоваться таким зрелищем в других условиях, но быстро наступала ночь, и нам было нужно место для отдыха. Пока мы гребли к северу-западу среди льдин Дадли Докер заклинило между двумя льдинами при попытке срезать путь. Старая поговорка, что короткий путь может оказаться самым длинным как никогда походит и для Антарктиды. С Джеймса Кэрд на борт Дадли Докера кинули линь, и после нескольких попыток его отбуксировать он освободился ото льда. В сумерках мы поспешили далее в поисках ночлега, какой-нибудь старой льдины, и вскоре нашли довольно большой кусок, покачивающийся на волнах. Это не было идеальным местом для отдыха во всех смыслах этого слова, но нас настигла тьма. Мы вытащили лодки и в 8 вечера палатки стояли, а в жировой печи весело играли языки огня. Вскоре все в своих палатках были сыты и счастливы, и пока я заполнял бортовой журнал, из них до меня доносились обрывки песен.

Какое-то неосязаемое чувство тревоги вынудило меня выйти из палатки в 11 часов ночи и осмотреть безмолвный лагерь. Видимые сквозь снежные порывы звёзды показали, что льдину раскачивало на волнах в положении, подвергающем её излишнему напряжению. Я пошёл через льдину, чтобы предупредить дежурного, дабы внимательнее наблюдал за трещинами, и когда проходил мимо палатки, льдину подняло на гребне волны и она треснула прямо под моими ногами. Мужчины находились в одной из полубочек, когда её начало растягивать расходящимся в разные стороны льдом. Приглушённый звук, напоминавший удушливый хрип, вырвался из-под растянувшейся палатки. Я бросился вперёд, помог некоторым появившимся из-под тента и крикнул: «С вами всё в порядке?».

«Двое в воде», ответил кто-то. Трещина расширилась примерно до четырёх футов, а когда я бросился вниз у её края, то увидел белёсый объект, плавающий в воде. Это был спальный мешок с человеком внутри. Я сразу понял это, и с усилием вытащил человека в мешке на льдину. Через несколько секунд края льдины сошлись вновь с чудовищной силой. К счастью, в воде оказался только один человек, иначе бы этот инцидент закончился трагедией. Спасённым оказался Холнесс, который хоть и вымок по пояс, но был невредим. Трещина вскрылась вновь, Джеймс Кэрд и моя палатка были на одной стороне льдины, оставшиеся две лодки и лагерь на другой. С двумя или тремя помощниками я снял палатку, а затем все дружно носовым фалинем перетянули Джеймс Кэрд через открытую трещину. Мы удерживали натянутой верёвку до тех пор, пока один за другим, мужики, остававшиеся на моей стороне, перепрыгивали через канал или перекарабкивались через лодку. В итоге я остался один. Ночь поглотила всё видимое, а резкое движение льда вынудило меня отпустить фалинь. На мгновение я почувствовал, что моя часть покачивающейся льдины была самым одиноким местом в мире. Вглядываясь в темноту, я видел только тёмные размывчатые силуэты. Я крикнул Уайлду, сказав ему спустить Стэнкомб Уиллс, но в этом не было нужды. Он предвидел это, и шлюпка уже отошла от кромки льда. Минуты через две или три спустя она пришвартовалась, и меня доставили в лагерь.

Теперь мы находились на куске ровного льда около 200 футов длиной и 100 футов шириной. Той ночью больше никто не спал. Косатки фыркали в каналах и в ожидании рассвета мы наблюдали за тем, не появится ли ещё трещина. Часы проходили в неторопливом перетаптывании на месте, пока мы стояли прижавшись друг к другу, или же ходили взад и вперёд, чтобы сохранить хоть какое-то тепло в своих телах. В 3 утра мы запалили жировую плиту и после порции горячего молока определили некоторые позитивные моменты нашего положения. В любом случае мы были в движении, и если опасности и трудности ждут нас впереди, то мы сможем их преодолеть. Мы больше не дрейфовали по милости ветров и течений.

Первые проблески зари показались в 6 часов утра, и я с тревогой ждал, когда полностью рассветёт. Волнение моря усиливалось, периодически нашу льдину плотно окружали подобные ей обломки льда. В 6.30 утра у нас был горячий хуш, а затем мы ждали вскрытия пака. Время для активных действий настало в 8 утра, когда мы спустили лодки, загрузили их и начали пробираться через каналы в северном направлении. Джеймс Кэрд шёл первым, следом Стэнкомб Уиллс, замыкал Дадли Докер. Для того, чтобы немного разгрузить лодки и сделать их более мореходными, мы оставили на льдине некоторые вещи, то как лопаты, кирки и сушёные овощи, и ещё долгое время могли видеть оставленное снаряжение, образовавшее на льду тёмное пятно. Тем не менее, лодки всё ещё оставались слишком тяжёлыми. Мы вышли из каналов и вошли в участок открытой воды в 11 часов. Дул сильный восточный бриз, но выступ края пакового льда защищал нас от полной силы волнения, словно коралловый риф тропический остров от влияния Тихого океана. Наш путь лежал через открытое море, и вскоре после полудня мы обогнули северную оконечность пака и взяли курс на запад, Джеймс Кэрд по-прежнему шёл первым. Сразу же наши сильно загруженные лодки ощутили всю тяжесть погоды. Вздымаемые лодками брызги, которые замерзали как только падали, покрывали мужчин и вещи льдом, и вскоре стало ясным, что мы не сможем безопасно продолжать наше дальнейшее плавание. Я вновь развернул Джеймс Кэрд под прикрытие пака, остальные лодки последовали за нами. Но возврат к внешней линии льда не принёс облегчения. Было 3 часа дня, все устали и замёрзли. Мой взгляд остановился на большом, мирно лежащим обломке айсберга, и полчаса спустя мы вытащили на него лодки и расположились лагерем на ночь. Это был прекрасный, большой, крепкий голубой айсберг, с которого из нашего лагеря мы могли получить прекрасный обзор на окружающее море и льды. Его самая высокая точка возвышалась почти на 15 футов выше уровня моря. После горячего обеда все, кроме дежурного, легли спать. Каждый нуждался в отдыхе после предыдущей бессонной ночи и непривычного напряжения последних тридцати шести часов на вёслах. Этот айсберг был в состоянии противостоять волнению моря, он был слишком массивен и глубоко погружён, чтобы серьёзно пострадать от него, но не был таким уж и безопасным, как казался. Около полуночи сторож позвал меня и показал мне, что сильное северо-западное волнение вызвало раскол льда. Большой его кусок оторвался в восьми футах от моей палатки. Мы провели инспекцию настолько, насколько это было возможно в темноте, и обнаружили, что покрывающий западную сторону айсберга толстый снег быстро размывается морем. Под поверхностью воды образовалось что-то подобное подошве припая. Я решил, что непосредственной опасности нет и будить людей незачем. Ночью северо-западный ветер усилился.

Утро 11 апреля выдалось пасмурным и туманным. С рассветом выяснилось, что пак сомкнулся вокруг нашего айсберга, сделав невозможным при сильном волнении моря спустить лодки. Никаких признаков воды не наблюдалось. Многочисленные киты и косатки шныряли между льдин, а вокруг нашего айсберга кружили капские голуби, чайки и глупыши. Картина, открывавшаяся из нашего лагеря с усилением света, была великолепна для описания, хотя я должен признать, что мы рассматривали её с тревогой. Вздымающиеся возвышенности пака и льдин накатывали на нас длинными волнами, образуя здесь и там тёмные линии открытой воды. Каждая волна, поднимающаяся около нас, быстро размывала айсберг, надвигая льдины на подошву припая, дробя верхний край снежного покрова и уменьшая размер нашего лагеря. Когда льдины отступали перед следующей атакой, вода бурлила у кромки припая, быстро увеличиваясь в ширину. Спустить лодки в таких условиях было бы сложно. Время от времени, так часто, что даже появилась тропинка, Уорсли, Уайлд и я поднимались на самую высокую точку айсберга и смотрели на горизонт в поисках разрывов в паке. После медленно тянущихся часов ожидания, наконец, далеко вдали посреди ледяной мешанины появился тёмный разрыв. Казалось, прошла целая вечность, пока он медленно приблизился. Я с завистью наблюдал за двумя невозмутимыми тюленями, которые лениво развалились на покачивающейся льдине. Они были дома, у них не было причин ни для беспокойства, ни для страха. Если бы они думали о том же, что и я, то сочли бы этот день идеальным для весёлого путешествия по кувыркающимся льдинам. Для нас же это был день, показавшийся вечностью. Я думаю, что никогда прежде ещё не испытывал такого беспокойства. Когда я посмотрел вниз на лагерь, чтобы отдохнули глаза от напряжённого наблюдения за широким белым простором, нарушаемым лишь одной чёрной лентой открытой воды, то увидел, что мои спутники ждали с более чем обычным интересом узнать, что я обо всём этом думаю. После одного особенно сильного удара кто-то отчаянно крикнул: «Он треснул поперёк». Я спрыгнул со смотровой площадки и побежал к месту, которое осматривали мужчины. Там действительно была трещина, но обследование показало, это был просто разлом в снегу без видимых признаков раскола самого айсберга. Плотник отметился своей невозмутимостью, когда чуть ранее в этот день реально чуть не уплыл на обломке льда. Он стоял рядом с краем нашего лагеря, когда лёд под его ногами отделился от основной массы. Быстрый прыжок через увеличивающийся разрыв спас его.

Тянулись часы. Одним из моих опасений, была возможность, что течением нас может пронести сквозь восьмидесятимильный створ между островами Кларенса и Принц-Джордж в открытую Атлантику, но постепенно открытая вода приблизилась и в полдень почти добралась до нас. Длинный канал, узкий, но судоходный, простирался к юго-западному горизонту. Наш шанс выпал немного позже. Мы сбросили наши лодки с края раскачивающегося айсберга и отвели их подальше от подошвы припая, пока она поднималась под ними. Джеймс Кэрд почти перевернуло ударом снизу, когда айсберг возвращался в верхнее положение, но он успел выйти в глубокую воду. Мы побросали припасы и вещи на борт и через пару минут были уже далеко. Джеймс Кэрд и Дадли Докер имели хорошие паруса и с попутным ветром могли довольно быстро идти вдоль канала мимо ходящих ходуном ледяных полей по обе его стороны. Волнение было сильным и над льдинами летели брызги. Попытка установить небольшой парус на Стэнкомб Уиллс привела к серьёзной задержке. Площадь его паруса была слишком мала, чтобы оказать заметную помощь гребцам, но за то время, что люди были заняты этой работой, лодка отдрейфовала обратно к ледовому полю, где её положение стало довольно опасным. Видя это, я отправил Дадли Докер за ней, а сам пришвартовал Джеймс Кэрд к куску льда. Дадли Докеру пришлось взять на буксир Стэнкомб Уиллс, и эта задержка стоила нам двух ценных часов светового дня. Когда все три лодки были снова вместе, мы продолжили путь вдоль канала и вскоре увидели ширь протяжённой воды на западе, её появление означало, что мы вырвались из плена пакового льда. В окончании ледяного языка, который практически закрывал проход, через которые мы могли выйти в открытое море, находился, словно какой-то любопытный ископаемый монстр, ледяной Цербер, охранявший путь, изъеденный волнами айсберг. У него была голова и глаза, он так тяжело оседал, что почти опрокидывался. Его бока были погружены глубоко в море, и когда он вновь поднимался, то вода, словно слёзы плача струилась из его глаз по поводу нашего избавления из ледяных тисков. Для читателя это может показаться фантастикой, но для нас в то время такое впечатление было реальным. Люди, живущие в цивилизованных условиях, окружённые разнообразными формами жизни и знакомыми творениями своих рук, вряд ли смогут понять, насколько быстро ум под влиянием глаз реагирует на всё необычное и проводит любопытные ассоциации, подобные полёту фантазии дней нашего детства. Мы долго жили среди вечных льдов, и почти бессознательно стремились увидеть сходство с человеческими лицами и иными живыми формами в причудливых очертаниях и массивных неуклюжих формах айсбергов и льдин.

В сумерках мы быстро пристали к тяжёлой льдине, каждая лодка своим швартовом закрепилась за отдельные торосы, чтобы избежать столкновения при волнении. Мы выгрузили жировую печь, вскипятили воду, чтобы сделать горячее молоко, и раздали сухие пайки. Я также выгрузил полубочки и снял внешний тент с обручей. Наш опыт предыдущего дня в открытом море показал нам, что палатки нужно было располагать как можно плотнее. Брызги, вырывавшиеся из-под шлюпок, превращали ткань палаток в лёд, который вскоре стал опасно тяжёлым. Этой ночью мы избавились от последних излишеств нашего и без того скудного снаряжения. Теперь у нас с собой были только те вещи, без которых было нельзя, мы разгрузились до предела. Мы надеялись на спокойную ночь, но были вынуждены отшвартоваться, так как куски разреженного льда начали собираться вокруг льдины. Дрейфующий лёд всегда притягивается к подветренной стороне более тяжёлой льдины, куда его толкает и где сжимает под воздействием течения. Я решил не рисковать повторением прошлой ночи и не вытаскивать лодок. Мы провели ночные часы, держась невдалеке от главной линии пака под прикрытием мелких кусков льдин. Постоянные порывы дождя и снега скрыли звёзды и вымочили нас насквозь, мы периодически кричали друг другу чтобы держаться вместе. Никто не спал из-за пробирающего холода, а двигаться дальше, чтобы согреться, мы не рисковали, так как видели не более чем на несколько ярдов вперёд. Иногда призрачными отблесками серебра рядом с нами мелькали тени глупых буревестников, и повсюду кругом раздавалось фырканье косаток, короткий резкий свист которых напоминал вырывающийся пар. Косатки были источником тревоги, лодка могла легко быть опрокинутой любой из них, если та решится на удар. Они когда выныривают на поверхность, то с лёгкостью отбрасывают в стороны куски льда гораздо большие, чем наши лодки, и мы испытывали понятное беспокойство, так как белое дно лодки снизу смотрится как лёд. Потерпевшие кораблекрушение моряки, дрейфующие в антарктических морях, совсем не то, о чём мечтает косатка, но в случае чего может оказаться на вкус неплохим заменителем тюленины и пингвинятины. Поэтому мы посматривали на косаток с некоторым опасением.

Рано утром 12 апреля погода улучшилась, ветер стих. Рассвет подарил ясное небо, холод и решимость. Я оглядел своих спутников в Джеймсе Кэрд и увидел измученные и невыразительные лица. Начинало сказываться перенапряжение. Уайлд сел за румпель с такой же спокойной и решительной уверенностью, с какой делал это и в более комфортных условиях, его серо-голубые глаза смотрели в день грядущий. Все хоть и были измучены, делали всё возможное, чтобы казаться весёлыми, а перспектива горячего завтрака ещё более воодушевляла. Я объявил всем, что сразу же, как только найдём подходящую льдину, разожжём плиту и сделаем для всех горячее молоко и боврил. Мы гребли на запад сквозь разреженный пак, льдины всех форм и размеров находились по обе стороны от нас, и каждый, кто не был занят в гребле, с нетерпением высматривал подходящее место для лагеря. Я мог оценить степень потребности в пище разных участников экспедиции по тому рвению, с которым они указывали мне на льдины, которые считали подходящими для нашей цели. Температура была около +10F и барберриевские комбинезоны гребцов трещали, когда мужики работали на вёслах. Я заметил даже маленькие частички льда и измороси, падавшие с рук и тел. В восемь часов подходящая льдина появилась впереди и мы подошли к ней. Камбуз был выгружен, и вскоре весёлый пар поднимался от готовящейся пищи. Никогда ещё работа кока не проходила под таким тревожным и пристальным вниманием. Пока остальные могли размять свои затёкшие конечности и побегать туда-сюда «по кухне», Уорсли, Крин и я оставались в своих лодках, чтобы удерживать их, предотвращая столкновения с льдиной, так как волнение моря было довольно сильным. Величественно поднималось солнце. Барбериевские комбинезоны подсыхали, лёд стал таять на наших бородах. Горячая пища наполнила нас новой энергией, и через три четверти часа мы на всех парусах снова двинулись на запад. На Стэнкомб Уиллс поставили дополнительный парус, и теперь он был способен поддерживать общую скорость. Мы видели, что находились на внешнем крае пака, сразу за его границей на север простиралось синее море. Ветровые волны разбивались о блестящие льдины, а бесчисленные тюлени грелись и вертелись на каждом достаточно большом для этого куске льда.

Мы шли на запад на всех вёслах и парусах начиная с 9 апреля при преобладающих восточных ветрах. Наши надежды были довольно оптимистичны, пока в полдень не определили наше положение. Оптимисты считали, что мы прошли шестьдесят миль до нашей цели, самые осторожные думали, что, по крайней мере, тридцать. Яркий солнечный свет и прекрасная картина, окружавшая нас, возможно, повлияла на наши ожидания. В полдень я увидел Уорсли, балансирующего на планшире Дадли Докера и рукой обнимающего мачту, чтобы измерить угол солнца. Он сделал необходимые измерения и мы с нетерпением ждали, пока он занимался расчётами. После этого Дадли Докер причалил к Джеймс Кэрд и я перепрыгнул в лодку Уорсли для того, чтобы посмотреть на результаты. Разочарование было полнейшим. Вместо того, чтобы хорошо продвинуться на запад, нас сильно отнесло дрейфом на юго-восток. Мы находились в тридцати милях к востоку от места, на котором были 9-го числа. Китобои, работающие в этом районе, отмечали, что в проливе Жерлаш довольно часты сильные непериодические течения на восток, и, несомненно, мы попали в одно из таких течений. Его причиной был северо-западный штормовой ветер у мыса Горн, вызвавший волнение, которое доставило нам так много неприятностей. Тихонько посоветовавшись с Уорсли и Уайлдом, я объявил, что мы не сделали столь уж большого прогресса, как ожидали, но и не стал говорить всем о нашем продвижении вспять.

Вопрос нашего дальнейшего курса требовал рассмотрения. Остров Обмана был вне нашей досягаемости. Для острова Элефант был неподходящим ветер, а так как море было чистым на юго-запад, то я обсудил с Уорсли и Уайлдом целесообразность перехода к заливу Надежды (Хоуп Бэй) материковой Антарктиды, в восьмидесяти милях от нас. Ближайшей землёй был остров Элефант, но он лежал за пределами основной части пака, и даже если бы ветер был попутным, то нам бы пришлось изрядно поболтаться в открытом море. Мы взяли примерный курс на Хоуп Бэй и лодки пошли дальше. Я указал Уорсли на контур айсберга впереди и сказал ему попробовать дойти до него как можно быстрее до темноты. Было около трёх часов дня. Мы поставили парус и, так как Стэнкомб Уиллс не мог идти наравне с двумя другими лодками, я взял его на буксир, не хотелось повторять опыт дня, когда мы покинули раскачивающийся айсберг. Дадли Докер ушёл вперёд, но в сумерках присоединился к нам. Уорсли дошёл до айсберга и сообщил, что тот никуда не годился. Это был бултыхавшийся в волнах уродливый кусок припайного льда. Новости были плохие. В меркнувшем свете мы повернули к границе пакового льда, и обнаружили его настолько сотрясаемым и перемолотым морем, что не осталось ни одного достаточно большого куска льда, который дал бы нам возможность приютиться. В двух милях от нас мы увидели больший кусок льда и направились к нему. Нос шлюпки, на котором с фалинем в руке стоял готовый к прыжку Хау, был нацелен на льдину. Я стоял и прикидывал наши перспективы, пока вёсла держали вертикально в готовности в любой момент начать движение назад, и когда Хау совершил свой прыжок, то понял, что на неё не будет возможности установить на ночь камбуз. Хау еле удалось задержаться на краю льдины, а затем быстро закрепить фалинь за торос. Две другие шлюпки пришвартовались рядом с Джеймсом Кэрд. Они не могли находиться с кормы от нас в линию, поскольку блинчатый лёд стал дрейфовать вокруг льдины и собираться с её подветренной стороны. Следующие два часа мы провели, отталкиваясь от прибивающихся к нам дрейфующих льдин. Мы не могли использовать жировую печь и поэтому разожгли примуса. Море сильно штормило и на Дадли Докере не смогли разжечь примус, с ним что-то случилось. Мужикам в этой лодке пришлось ждать, пока кок на Джеймсе Кэрд вскипятит первую порцию молока.

Лодки сильно соударялись друг с другом, так что я должен был ослабить фалинь Стэнкомб Уиллс и выпустить его за корму. Вокруг льдины несло много льда, его приходилось отталкивать. Затем Дадли Докер, будучи наиболее тяжёлой лодкой, начал угрожать Джеймсу Кэрд и его также пришлось отшвартовать. Джеймс Кэрд оставался прикованным к льдине с Дадли Докером и Стэнкомб Уиллс на хвосте. Темнота стала абсолютной, мы напрягали всё наше зрение, чтобы разглядеть те фрагменты льда, которые бы угрожали нам. Спустя какое-то время мы подумали, что видим большой надвигающийся на нас айсберг, его силуэт чётко вырисовывался на фоне неба, но это поразительное зрелище было вызвано низкими облаками в свете восходящей луны, которая появилась в ясном небе. Ветер сменился на юго-восточный, который вместе с улучшением видимости стал двигать лодки боком к зубчатому краю льдины. Мы были вынуждены обрезать фалинь Джеймса Кэрд и отойти от льдины, таким образом потеряв много ценной верёвки. Не было времени, что бы снять его. Затем мы отошли от льдины и всю долгую ночь провели в открытом замерзающем море, Дадли Докер теперь был впереди, следом Джеймс Кэрд и третьим в ряд Стэнкомб Уиллс. Лодки были связаны друг с другом фалинями. Большую часть времени Дадли Докер удерживал Джеймс Кэрд и Стэнкомб Уиллс носом к волне, людям, которые гребли, было куда лучше чем тем, которые в других лодках в бездействии ожидали рассвета. Температура упала до 4 градусов ниже ноля (-2 °C), на поверхности моря образовалась плёнка льда. Те, кто не был на вахте, чтобы согреться, лежали в объятиях друг друга. Наши замороженные вещи таяли там, где тела соприкасались и при малейшем движении эти сравнительно тёплые места подвергались безжалостным укусам студёного воздуха, мы подсознательно прижимались друг к другу, шепча свои мысли и чаяния. Иногда с почти ясного неба налетали снежные заряды, безмолвно опускающиеся на море и покрывающие тонким белым покрывалом наши тела и лодки.

Наступило утро 13 апреля, ясное, с редкими проплывающими облаками. Большинство мужчин выглядели сильно измождёнными. Губы потрескались, глаза и веки на покрытых солёной коркой лицах были красными. Бороды, даже молодых людей были сравнимы с патриаршими, мороз и солёные брызги сделали их кипельно белыми. Я крикнул Дадли Докеру подойти поближе и увидел, что состояние людей в нём было не лучше, чем в Джеймсе Кэрд. Было совершенно очевидным, что мы должны были теперь как можно быстрее достичь земли, и я решил идти к острову Элефант. Ветер сменился на попутный, чтобы идти к этому скалистому острову, лежащему примерно в ста милях впереди, кроме этого пак, который отделял нас от залива Надежды, ночью сомкнулся на юге. Ещё в 6 часов вечера мы распределили наши съестные припасы между тремя лодами в связи с возможностью их разделения. О приготовлении горячего завтрака не могло быть и речи. Задувал сильный бриз и волнение моря в разреженном паке, окружающем нас, было сильным. Мы позавтракали холодной едой, помимо этого я распорядился, чтобы все съели столько, сколько пожелают, это послабление отчасти объяснялось тем, что нам, так или иначе, придётся избавиться от некоторых наших запасов для облегчения лодок, когда мы войдём в открытое море. Помимо этого я надеялся, что полноценное питание сухими пайками хотя бы немного компенсирует отсутствие тёплой пищи и крова. К сожалению, часть людей была неспособна воспользоваться дополнительным питанием из-за морской болезни. Этим бедолагам, запихнутым в глубоко загруженные, омываемые брызгами лодки, помороженным и полузамёрзшим, было плохо и без морской болезни, добавленной в список собственных проблем. Особые ухмылки вызывало тогда тяжёлое состояние одного товарища, который имел привычку собирать толику еды на голодный день, и всегда думал, что она пригодится, а теперь был наказан беспомощным созерцанием того, как голодные товарищи с нормальными желудками уплетали сухари, сухой паёк и сахар с необыкновенной скоростью.

Мы шли под ветер сквозь разорванный пак, человек на баке каждой лодки пытался отталкивать веслом куски льда, что не всегда получалось. Я оценивал нашу скорость как довольно приличную. Иногда столкновения было не предотвратить. Джеймс Кэрд находился в протоке, когда сполна ощутил всю тяжесть встречи с затаившимися фрагментами льда, получив его острым выступом пробоину выше ватерлинии, но эта неудача не остановила нас. Позже ветер стал сильнее, и мы взяли риф, чтобы не столкнуться со льдом на слишком высокой скорости. Дадли Докер шёл следом за Джеймсом Кэрд, за ним следовал Стэнкомб Уиллс. Я распорядился держать дистанцию в 30 или 40 ярдов для уменьшения опасности столкновения, в случае если какая-либо лодка столкнётся со льдом. Пак оставался разреженным, и мы вышли в ту часть моря, где в течение ночи образовался тонкий лёд. Когда мы столкнулись с этим новым льдом, то поставили паруса, чтобы пройти этот участок до конца. Вне пака ветер, видимо, был ураганной силы. Повсюду были видны тысячи маленьких мёртвых рыб, возможно убитых холодным течением и суровой погодой. Они плавали в воде и лежали на льду, на который выносились волнами. Буревестники и поморники падали вниз и подбирали их словно жареные сардины.

Мы пробирались сквозь протоки открытой воды, когда в полдень внезапно вырвались из пака в открытый океан, тёмно-синее изумрудное море. Паруса были установлены и с попутным ветром мы двигались по волнам, словно три корабля викингов в поисках затерянной Атлантиды. Под хорошо расправленными парусами и ярко светившем солнцем мы несколько часов наслаждались свободой и магией моря, компенсирующей нам боль и трудности прошедших дней. Наконец-то мы были свободны ото льда, в воде, где наши лодки могли плыть. Мысли о доме приглушали тяготы последних тревожных дней и ночей, а мысли о трудностях, которые ещё предстоит преодолеть, почти совсем ушли.

Во второй половине дня мы были вынуждены во второй раз взять риф, ветер крепчал и сильно загруженные лодки глубоко погружались в воду и плохо управлялись в высоких волнах. Я положил курс на остров Элефант и мы добились существенного прогресса. В сумерках ко мне подошёл Дадли Докер и Уорсли предложил идти прежним курсом всю ночь, но в сгущающейся тьме среди пенных валов Стэнкомб Уиллс был уже едва различим, и я решил, что будет безопаснее лечь в дрейф и подождать рассвета. Это не позволит лодкам ночью разделиться. Вся партия должна быть вместе и, кроме этого, я подумал о том, что в темноте мы можем проскочить мимо нашей цели и не суметь вернуться обратно. Мы соорудили из вертикально установленных вёсел плавучий якорь и легли в дрейф, Дадли Докер был ведущим, поскольку имел теперь самый длинный фалинь. Джеймс Кэрд болтался у него за кормой, Стэнкомб Уиллс снова был третьим. Мы съели холодный ужин и сделали то немногое, что сделало бы более комфортными ночные часы. Но отдыхом это было назвать нельзя. В течение большей части ночи брызги, пролетающие над лодками, смерзались в большие массы льда, особенно на корме и баке. Этот лёд необходимо было удалять, чтобы предотвратить перегруз. Температура была ниже нуля и проникавший сквозь одежду ветер доводил до исступления. Я сомневался в том, что все переживут эту ночь. Другой нашей проблемой был недостаток воды. Мы так неожиданно вышли из пака в открытое море, что у нас не было времени взять на борт лёд для растопки, а безо льда нечего было и думать о горячей еде. В Дадли Докере была одна глыба льда весом примерно десять фунтов и её разделили на всех. Мы сосали маленькие кусочки льда и получали некоторое облегчение от жажды, порождённой солёными брызгами, но в то же время, уменьшали тепло своих тел. Состояние большинства людей было ужасным. У нас всех были распухшие рты и мы едва могли притронуться к пище. Я страстно мечтал о рассвете. В течение ночи я периодически кричал другим лодкам, спрашивая о том, как у них обстоят дела. Мужчины всегда старались ответить с юмором. Один из людей на Стэнкомб Уиллс крикнул: «У нас всё отлично, не хватает только пары сухих перчаток.» Эта шутка вызвала улыбку на потрескавшихся губах. С таким же успехом он мог бы попросить луну. Единственными сухими вещами на борту лодок были опухшие рты и горящие языки. Жажда одна из тех типичных проблем, с которой встречаются путешественники в полярных регионах. Льда может быть много, но его нельзя выпить, пока он не растает, а количество, которое можно растворить во рту, ограничено. Мы испытывали постоянную жажду в течение тех дней, когда с трудом пробирались сквозь паковый лёд, а теперь наше положение усугублялось постоянными солёными брызгами. Наши спальные мешки могли бы дать нам немного тепла, но они были вне доступности. Они находились под палатками на баке, который скрыл панцирь льда, кроме того было настолько тесно, что мы не могли их вытащить.

Наконец рассвело, погода прояснилась, ветер стих до мягкого юго-западного бриза. Великолепный рассвет располагал к тому, на что мы надеялись, что этот день будет последним, проведённым в лодках. В розовом свете нарождающегося дня величественный пик острова Кларенса возвестил о грядущем величии солнца. Небо над нами становилось голубым и гребни волн весело искрились. Как только стало достаточно светло, мы скололи и соскребли лёд с бака и кормы. Рули были сняты на ночь во избежание запутывания фалинями. Мы подняли наш плавучий якорь и втащили вёсла на борт. В течении ночи из-за волнения замерзающего моря они обросли льдом до толщины телеграфных столбов и теперь должны были быть очищены от него, прежде чем их можно было использовать снова.

Всех невероятно сильно мучила жажда. Мы выяснили, что можно получить кратковременное облегчение, пожевав куски сырого тюленьего мяса, но спустя время жажда возвращалась с удвоенной силой из-за солёности его плоти. Поэтому я распорядился, чтобы мясо выдавалось в установленные промежутки времени в течение дня, или тогда, когда жажда реально угрожала какому-либо конкретному человеку. При полном свете дня холодный и суровый остров Элефант показался на северо-северо-западе. Остров был в том направлении, на которое держал курс Уорсли, и я поздравил его с точностью навигации в трудных условиях после двух дней без определения нашего положения, окольного пути через паковый лёд и последующего дрейфа в течение двух ночей по милости ветра и волн. Подошёл Стэнкомб Уиллс и Маклрой сообщил, что у Блэкбороу очень сильно обморожены ноги. Это было досадно, но ничего нельзя было поделать. Большинство людей в какой-то степени были обморожены, и на этом фоне было интересно отметить, что у «ветеранов» – Уайлда, Крина, Хёрли и меня всё было в порядке. Мы, наверное, были акклиматизированы к обычным Антарктическим температурам, хотя позднее узнали, что и мы не были неуязвимы.

Целый день под мягкий бриз с левого бейдевинда (круто в бак с левого борта) мы шли в открытом море. Мы бы отдали весь Китайский чай за кусок льда, чтобы растопить воду, но в пределах досягаемости льда не было. Три айсберга находились в поле зрения, мы подошли к ним в надежде, что какие-нибудь их обломки будут плавать в море с подветренной стороны, но айсберги оказались крепкими, лишённые каких-либо признаков раскола, а окружавшее их волнение делало невозможным подойти ближе. Ветер постепенно задувал с бака, день тянулся в свете безжалостных лучей солнца, яростно бьющих с безоблачного неба на помутневшие от боли лица людей. Продвижение было медленным, но постепенно остров Элефант становился ближе. Всегда, когда я занимался другими лодками, сигнализируя им или давая распоряжения, Уайлд находился за рулём Джеймса Кэрд. Он, казалось, не обращал внимания на усталость и лишения. Около четырёх часов дня задул сильный встречный ветер, вскоре сделав море неспокойным. В течение следующего часа упорной гребли мы, казалось, не продвинулись вовсе. Джеймс Кэрд и Дадли Докер буксировали Стэнкомб Уиллс по очереди, но теперь моя лодка тащила Стэнкомб Уиллс на буксире постоянно, так как в посвежевшем ветре Джеймс Кэрд мог нести больше парусов, нежели Дадли Докер.

Пока мы пытались достигнуть юго-восточной оконечности острова Элефант ветер был от северо-западного к западному. Лодки, сдерживаемые практически встречным ветром, двигались крайне медленно, и когда наступила тьма, наша цель была всё ещё в нескольких милях впереди. И без того неспокойное море ещё более разволновалось. Мы вскоре потеряли из виду Стэнкомб Уиллс, идущий за Джеймсом Кэрд на длинном фалине, но изредка белый блеск разбиваемой о его борта воды говорил о его присутствии. Когда тьма стала полной, я сел на корму, положив руку на фалинь, по натяжению которого мог определить, отделилась лодка или нет, я провёл в таком положении всю ночь. Верёвка стала очень тяжёлой за счёт льда, пока невидимое море бросало наши судёнышки по воле волн. Ещё в сумерках я сказал людям на Стэнкомб Уиллс, что если ночью их лодка оторвётся и они не смогут идти против ветра, то они должны направиться к восточной стороне острова Кларенса и ждать нашего прибытия там. Даже если мы не сможем высадиться на Элефанте, это не значило, что это нужно было делать всем.

Это была на редкость суровая ночь. Мужики, за исключением вахтенного, скрючились и прижались друг к другу на дне лодки под промокшими спальными мешками, полагая, что это хоть немного позволит им согреться. Всё сильнее и сильнее дул ветер и ожесточённее и ожесточённее становилось море. Лодка всё тяжелее погружалась в тяжёлые волны и разворачивалась к ветру, её паруса трепало жестокими порывами. В течение ночи время от времени сквозь разрывы облаков пробивался лунный свет и в его всполохах я видел призрачные лица людей, сидящих в покачивающейся под ветер лодке. Когда луна скрывалась, её присутствие проявлялось отражением света от сползающих ледников острова. Температура упала очень низко, и казалось, что весь кошмар положения, в котором мы находились, едва ли можно было усугубить, но земля впереди была словно маяк безопасности, и я думаю, что всех нас поддерживала надежда, что день грядущий положит конец нашим страданиям. Как минимум мы получим твёрдую землю под ногами. В то время, как в очередной раз фалинь Стэнкомб Уиллс напрягся и провис под моей рукой, мои мысли были уже заняты планами на будущее.

К полуночи ветер сменился на юго-западный и это позволило нам подойти ближе к острову. Несколько позже к Джеймсу Кэрд подошёл Дадли Докер и Уорсли прокричал, что пойдёт вперёд и поищет место высадки. Я сказал ему, что он может попробовать, но не должен терять из виду сигнал с Джеймс Кэрд. Как только он отчалил, зарядил сильный снежный шквал и в темноте лодки разошлись. Больше я Дадли Докера не видел. Это разделение в течение остальных ночных часов вызывало во мне некоторое беспокойство. Перекрёстное волнение было очень сильным, и я не чувствовал уверенности, что с исчезнувшей лодкой всё хорошо. В темноте не было видно волн, хотя их направление и силу ветра можно было почувствовать, а в таких условиях в открытой лодке бедствие может настигнуть даже самого опытного штурмана. Я посигналил нашим компасным фонарём на парус, в надежде, что сигнал будет видно с борта Дадли Докера, но ответного сигнала так и не увидел. Мы всматривались сквозь ветер во тьму с надеждой уловить ответный сигнал, а затем повторить наш.

Моё беспокойство, по сути, оказалось безосновательным. Я процитирую собственноручную запись Уорсли о том, что случилось с Дадли Докером:

«Около полуночи мы потеряли из виду Джеймс Кэрд со Стэнкомб Уиллс на буксире, но некоторое время спустя увидели свет компасного фонаря, которым Сэр Эрнест сигналил нам для ориентира. Мы ответили светом нашей свечи, зажжённой под тентом светопроницаемой палатки. Мы направились к подветренной стороне острова и шли по моему маленькому карманному компасу, поскольку шлюпочный компас был разбит. От этой свечи мои бедные парни закурили трубки, это было их единственным утешением, так как нестерпимая жажда мешали нам съесть хоть что-то. Тем временем мы попали в сильное отливное течение (течение против ветра, rip current), которое в сочетании с сильным волнением моря делало почти невозможным удержать Дадли Докер от подтопления. Вода хлестала с кормы, бака и бортов одинаково хорошо, хотя мы были в крутом бейдевинде. Лиз, который показал себя неважным гребцом, хорошо проявил себя в напряжённой откачке, в которой ему хорошо помог Читам. Гринстрит, славный малый, помогал мне на румпеле и в целом. Он и Маклин были моей правой и левой рукой во всём, словно загребные. Маклеод и Читам два хороших матроса и гребца, типичные старые морские волки и ворчуны, последние пираты до самых кончиков пальцев. Этой ночью в самый разгар шторма Читам проспорил мне бутылку шампанского (слишком мало, я должен был брать с него как минимум две). Шампанское должно быть отдано, когда он откроет свой паб в Халле, и я смогу выбрать какое именно… Мы уже сто восемь часов занимались изнурительной работой, промокая и промерзая до нитки и совсем или вообще без сна. Я думаю, что Сэр Эрнест, Уайлд, Гринстрит и я могли бы сказать, что мы не спали вовсе. Хотя прошло шестнадцать месяцев, когда мы последний раз были в штормящем море, только четверо на самом деле страдают от морской болезни, ещё несколько человек выглядят болезненными.»

«Температура была 20 градусов ниже точки замерзания (-3 °C), к счастью мы были избавлены от столь низкой температуры предыдущей ночью. Гринстрит сильно поморозил правую ногу, но Лиз восстановил кровообращение, держа её в свитере на животе. Другие были поморожены незначительно, главным образом за счёт того, что их одежда была насквозь пропитана солёной водой… К утру мы были около земли, но ничего не могли разглядеть сквозь снег и брызги волн. Мои глаза стали подводить меня. Постоянное выруливание к ветру, наблюдение за морем, казалось, застило мои глаза пеленой. В какой-то момент я не смог видеть или правильно судить о расстояниях и обнаружил себя падающим, мгновенно уснув у румпеля. В 3 часа утра Гринстрит сменил меня на нём. Я был так скован долгими часами холода и влажности в одном положении, что был вынужден завалиться поверх вещей и снаряжения у румпеля, пока остальные стащили меня в среднюю часть лодки и распрямляли словно складной нож, растирая мои бёдра, пах и живот.»

«С рассветом мы были вблизи земли, но туман был настолько густым, что мы не видели где сделать высадку. Снова взявшись за румпель после нескольких часов отдыха под укрытием (если это можно так назвать!) из капающего тента, я стал уводить Дадли Докер от шторма, следуя вдоль побережья к северу. Этот курс в первый час был довольно рискованным, сильное волнение, от которого мы уходили, угрожало утопить лодку, но к 8 утра мы оказались с подветренной стороны земли. Тогда я был в состоянии держаться очень близко к оконечностям ледников, подбирая, пока плыли мимо них, отколотые куски льда для воды. Наша жажда была невыносимой. Вскоре немного льда оказалось на борту, и в течение последующих полутора часов мы с остервенением сосали и жевали осколки льда.»

«Мы плыли вдоль возвышающихся скальных утёсов и отвесных ледников, которые не давали ни малейшей возможности где-либо высадиться. В 9.30 утра мы заметили узкий каменистый пляж у основания нескольких очень высоких утёсов и скал, и направились к нему. К нашей радости, мы увидели Джеймс Кэрд и Стэнкомб Уиллс, плывущих туда же немного впереди. Мы были так рады, что трижды прокричали „ура“, которое не было слышно на других шлюпках из-за шума прибоя. Однако, вскоре мы присоединились к ним и смогли обменяться своими впечатлениями на пляже».

Наши приключения на Джеймсе Кэрд были схожими, хотя нам и не удалось идти против ветра также хорошо, как это сделал Дадли Докер. Но, как оказалось, это было даже к лучшему для Джеймс Кэрд и Стэнкомб Уиллс, которым пришлось идти по ветру, огибая большую бухту, в которую вошёл Дадли Докер, и из которой ему потом пришлось выбираться при сильной кормовой волне. Мы, таким образом, избежали риска подтопления Стэнкомб Уиллс попутными волнами. Утром стоял очень густой туман. В 7 утра мы оказались у отвесно падающих в море скал. Мы пошли вдоль побережья на север и лишь обрывистые утёсы и ледники открывались нашему ищущему кров взору. Море с грохотом обрушивалось на эти стены, высадка была невозможна ни при каких условиях. Мы поднимали из воды обломки льда и с остервенением их сосали. В 9 часов утра на северо-западной (ск. всего опечатка, мыс Валентин, северо-восточная оконечность острова) оконечности острова мы увидели узкий пляж у подножья утёсов. На подступах к нему лежали сильно изъеденные прибоем выступы скал с узким проходом между ними. Я решил, что мы должны рискнуть высадиться в этом, не самом привлекательном месте. Два дня и две ночи без питья и горячей пищи опустошили большинство людей настолько, что мы не могли ждать, пока какое-либо ещё безопасное место появится в пределах нашей досягаемости. Стэнкомб Уиллс был легче и наиболее управляемым, поэтому я приказал ему подойти ближе, чтобы первым пройти на нём через узкий проход и определить возможность высадки, прежде чем это рискнёт сделать Джеймс Кэрд. Как только я собирался пересесть в Стэнкомб Уиллс, то увидел за кормой идущий под парусом Дадли Докер. Увиденное сняло огромный груз с моей души.

Осторожно подгребая и избегая затемнённых бурунов, которые указывали на притопленные камни, мы подвели Стэнкомб Уиллс к бреши в рифе. Затем в несколько сильных гребков мы проскочили через него на вершине волны и подвели лодку к каменистому пляжу. Следующей волной лодку отнесло ещё немного дальше. Это была первая высадка, сделанная на острове Элефант, и мне в голову пришла мысль, что эта честь должна принадлежать самому молодому участнику экспедиции, поэтому я приказал Блэкбороу прыгать первым. Он, казалось, пребывал в состоянии комы, и для того, чтобы избежать ненужной никому задержки, я помог ему, быть может немного грубо, покинуть борт лодки. Он плюхнулся в прибой и не двигался. Потом я вдруг вспомнил, что его обе ноги были сильно обморожены. Следом спрыгнули другие и вытащили его на сухое место. Для Блэкбороу это было может не самым ярким впечатлением, но, во всяком случае, после этого он мог сказать, что был первым человеком, высадившемся на Элефанте. Хотя тогда ему вряд ли было до этого дело. Мы выгрузили кока и его жировую печь, топливо, несколько пакетов сухого молока, а также несколько человек. Затем через проход прошёл Дадли Докер. Джеймс Кэрд был слишком тяжёл, чтобы сходу пройти риф, поэтому после высадки большинства мужчин из Дадли Докера и Стэнкомб Уиллс я взялся перегрузить часть вещей с Джеймса Кэрда за пределами рифа. Затем и мы прошли через узкую горловину и спустя несколько минут все три лодки были на мели. Удивительное зрелище предстало перед моими глазами, когда я высадился во второй раз. Некоторые из мужчин шатались по пляжу в состоянии, словно они нашли на пустынном берегу неограниченный запас алкоголя. Они оглушительно смеялись, поднимая гальку и струйками пропуская её сквозь пальцы, словно чахнущие над златом скупцы. Улыбки и смех, который вновь заставлял кровоточить потрескавшиеся губы, крики ликования при виде двух живых тюленей на пляже, заставили меня вспомнить на мгновение чарующее мгновенье детства, когда наконец в створе отворившейся двери загоралась волшебная Рождественская ёлка. Я помню, что пока смотрел на людей, ко мне подошёл Уайлд, которому все тяготы и лишения, казалось, были по боку, и встал рядом так же легко и беззаботно, словно только что вышел из своего автомобиля на прогулку в парке.

Вскоре полдюжины из нас сгружали на берег вещи. Силы были почти на исходе, это была очень тяжёлая работа, перенести их по грубой гальке и камням к подножию утёса, но нельзя было ничего оставить в пределах досягаемости прилива. Нам пришлось пробираться по колени в ледяной воде, чтобы вытащить их из лодок. Когда эта работа была закончена, мы втащили все три лодки немного выше на пляж и с величайшим удовольствием наслаждались горячим напитком, который нам приготовил кок. Тем из нас, кто был сравнительно здоров, пришлось правда немного подождать, пока наиболее слабые участники поедят, но, в итоге, каждый получил порцию горячего молока, и никогда не пил ничего более вкусного. Потом были стейк с салом из тюленей, которые повсюду беззаботно валялись на пляже, словно в ожидании нашего прибытия. Для кока отдыха не было. Жировая печь горела и неистово трещала, он готовил вновь и вновь, превратив этот день в один сплошной день обжорства. Мы пили воду и ели тюленину до тех пор, пока каждый не насытился до предела.

Палатки установили на каркасах из вёсел и в 3 дня лагерь стоял. Родные стойки каркаса были оставлены на одной из льдин для экономии веса. Большинство мужчин рано погрузились в сладкий и безмятежный сон, прерываемый только на дежурство. Основной обязанностью дежурного было поддержание горения жировой печи, и каждый на посту, судя по всему, считал своей священной обязанностью приготовить себе во время дежурства что-нибудь поесть, прежде чем снова отправиться спать.

Прежде чем разойтись по палаткам Уайлд, Уорсли и Хёрли сопроводили меня в обследовании нашего пляжа. Мне очень хотелось отложить это на после сна, но ощущение беспокойства, намертво вбитое в голову опытом полярных путешествий, не покидало меня. Наши дальнейшие перспективы мы признали никудышными, но пока приемлемыми. Очевидные признаки указывали на то, что при весенних приливах наш маленький пляж будет полностью покрыт водой вплоть до подножия утёсов. При сильном северо-восточном ветре, коих мы могли ожидать в любое время, волны будут перехлёстывать через невыразительный барьерный риф и разбиваться о скальную стену позади нас. Хорошо выраженные террасы показывали влияние других штормов, а прямо на пляже был небольшой обломок не более трёх футов длиной, округлый от постоянной шлифовки волнами. Очевидно, что мы должны были найти какое-нибудь более приемлемое место для лагеря. Я решил ничего не говорить людям о неопределённости нашего положения до тех пор, пока они полностью не насладятся сладостью безмятежного отдыха, без мысли, что в любую минуту снова смогут оказаться перед лицом опасности. Опасность со стороны моря сопровождала нас в течение многих дней и эта передышка играла огромное значение для эмоционально истощённых людей.

Данное описание обозначит наше положение более чётче, нежели чем я смог перед этим его передать. Скалы у подножия пляжа были неприступны за исключением двух мест, где были крутые снежные наносы. Мы не особо переживали насчёт еды, помимо наших собственных запасов на пляже было полно тюленей, которых мы в изобилии наблюдались в воде за пределами рифа. Сейчас и потом какие-либо из них будут выбираться на мелководье и выползать на пляж, который был, судя по всему, в своём роде признанным местом для отдыха. Небольшой скалистый остров, который защищал нас в некоторой степени от северо-западного ветра, был местом размножения антарктических пингвинов. Эти птицы были их числа мигрирующих и могли оставить нас прежде, чем настанет зима, но пока были в пределах нашей досягаемости. Эти положительные моменты нивелировались тем, что пляж был открыт для атак ветра и моря с северо-востока и востока. В течение зимы в этом районе Антарктики восточные штормы являются более частыми, нежели западные. В ту ночь, прежде чем пойти спать, я изучил положение в целом и взвесил все возможности перенести лодки и наши запасы в безопасное место вне досягаемости воды. Сами мы могли бы вскарабкаться на снежные склоны, но не могли взять с собой лодки. Внутренняя же часть острова была абсолютно недоступна. Мы поднялись вверх по одному из этих склонов и вскоре остановились перед нависающими скалами. Камни позади лагеря были значительно выветрены, но мы заметили острые неизбитые глыбы, упавшие сверху. Очевидно, существовала опасность камнепадов сверху, если мы расположимся в конце пляжа. Мы должны были двигаться дальше. С этой мыслью я забрался в свою палатку и завалился спать на щебнистой земле, которая давала утешение ощущением стабильности. Принцесса, которая не могла заснуть своих семи пуховых перинах, потому что под ними лежала горошина, никогда не сможет понять того удовольствия, которое всем нам доставляла неровность камней, которая не могла сломаться под нами или уплыть, а наиболее острые камешки были лучшим напоминанием о нашей безопасности.

Ранним утром следующего дня (15 апреля) все оживились. Вскоре ярко засияло солнце, и мы растянули сушиться наши промокшие вещи, пляж выглядел словно цыганский табор в его не самом лучшем виде. Особенно пострадали за время нашего путешествия обувь и одежда. Я решил отправить Уайлда на Стэнкомб Уиллс вдоль побережья поискать новое место для лагеря, мы с ним обсудили детали предстоящего путешествия во время завтрака горячей тюлениной с салом. Место для лагеря, которое я хотел найти, должно было быть таким, чтобы партия смогла в нём жить в течение недель или даже месяцев в полной безопасности со стороны моря или ветров в разгар зимних бурь. Уайлд взял с собой четырёх наиболее сильных людей: Марстона, Крина, Винсента и Маккарти и пошёл на запад вдоль побережья. Если он не успеет вернуться засветло, то мы должны были зажечь сигнальный огонь, который будет служить ему маяком для входа в канал. Стэнкомб Уиллс отчалил в 11 часов утра и быстро скрылся из виду. Затем Хёрли и я пошли вдоль берега на запад, перебравшись через проход между скалами и большим отдельностоящим базальтовым выступом. Вновь открывшаяся узкая полоска пляжа была завалена грудами камней, упавших со скал. Мы с трудом преодолели мили две или чуть больше в поисках места, где смогли бы вытащить лодки на берег и основать постоянный лагерь в случае, если поиски Уайлда окажутся бесплодными, но после трёх часов тщетных усилий повернули обратно. Мы обнаружили на обратной стороне базальтового выступа расщелину, которая, как казалось, была вне досягаемости всего и вся, кроме разве что сильных штормов. Округлые камешки показали, что море легко добирается и до этого места. Я решил оставить там десять упаковок бовриловских сухпайков на тот случай, если придётся быстро снятся. Мы могли бы вернуться сюда за продовольствием позже, если представится возможность.

Вернувшись в лагерь, мы нашли людей отдыхающими или занимающимися своими делами. Кларк пытался удить на отмели у скал и поймал одну или две небольших рыбёшки. День прошёл спокойно. Покрывшиеся ржавчиной иголки почистили, натерев их до блеска о скалы, починили и заштопали одежду. Чувство усталости, которое как я и полагал, было реакцией на напряжение предыдущих дней, сковало нас, но наступающий прилив залил берег сильнее, чем это было за день до этого, и нам пришлось перетащить лодки на более высокий уступ. Мы также были вынуждены передвинуть наш временный лагерь поближе к скалам. Я распределил доступные площадки под палатки, камбуз и другие цели, поскольку каждый фут земли был на вес золота. Когда наступила ночь, Стэнкомб Уиллс так и не показался, и я распорядился зажечь жировую горелку у основания канала.

Около 8 часов вечера мы услышали раздавшийся издалека приветственный клич. Мы ничего не видели, но вскоре, словно бледный призрак, из тьмы вынырнула лодка, а яркий свет огня выхватил белые лица мужчин. Уайлд вывел на гребне волны лодку на пляж и через пару минут мы оттащили её в безопасное место. Я с большим беспокойством ждал отчёта Уайлда, и моё облегчение было огромным, когда он сказал мне, что нашёл небольшую песчаную косу в семи милях к западу, примерно в 200 ярдов длиной, выступающей под прямым углом к побережью и заканчивавшейся в сторону моря массивной скалой. С берегом косу соединяли протяжённые снежные наддувы, выглядевшие подходящими для обустройства снежной хижины. Коса, в любом случае, была значительно лучше нашего узкого пляжа. Уайлд добавил, что место, которое он описывал, было единственно возможным из тех, что он видел. Дальше, на запад и юго-запад лежала негостеприимная линия скал и ледников, с явными обрывами к воде. Он думал, что в очень тяжёлые шторма либо с юго-запада, либо с востока косу, возможно, будут накрывать брызги, но море её не достанет. Лодки можно оставить на пологом берегу.

Услышав эту хорошую новость, я был готов немедленно покинуть наш лагерь. Дувший вдоль побережья ветер был благоприятен для движения вдоль него. Хорошая погода, стоявшая в течение последних двух дней, могла измениться в любой момент. Я сказал всем, что стартуем рано утром. Вновь убитый тюлень обеспечил нас роскошным ужином из бифштекса с салом, а потом мы безмятежно проспали до рассвета.

Утро 17 апреля выдалось ясным и безоблачным. Море было спокойным, но вдалеке мы увидели пояс пакового льда, который, как казалось, приближался. Мы заметили, что пак и айсберги гонит течением к востоку и затем относит на запад. Течение было быстрым, порядка пяти миль в час, и задержало Уайлда по возвращении с косы. Колебание уровня прилива составляло в это время около пяти футов, но луна стала полной и высота прилива увеличивалась. Появление льда подчеркнуло необходимость оставить пляж как можно быстрее. Оказаться запертыми на пляже паком будет серьёзной проблемой. Вскоре лодки стащили на мелководье и после торопливого завтрака все занялись укладкой снаряжения и припасов на борт. Когда мы спускали лодки, нас постигла неудача. Мы использовали вёсла в качестве валков и три из них сломали, оставив себя без самого необходимого в самом начале путешествия. Подготовка заняла больше времени, нежели я предполагал, казалось, что со стороны нескольких человек сквозило какое-то нежелание оставить наш бесплодный безопасный маленький пляж и снова выйти в море. Но этот шаг был необходим и в 11 часов утра мы вышли, ведомые Джеймсом Кэрд. Как только мы обогнули маленький остров, занятый очковыми пингвинами, с 2000-футового утёса позади нас налетел «вилливау» (кратковременный порыв ветра ураганной силы, прим.), предвестник южного шторма, который разыгрался в течение получаса.

Вскоре мы прорывались на вёслах сквозь штормовой встречный ветер. Никогда ещё прежде мы не встречались с более серьёзной задачей. Ветер менялся от южного до юго-западного и нехватка вёсел стала серьёзной проблемой. У Джеймса Кэрд, самой большой шлюпки, был полный комплект гребцов, в то время как у Дадли Докера и Стэнкомб Уиллс был недобор, и они поочерёдно использовали нечётного гребца. Сильный прибой громыхал напротив утёсов, временами нас бросало на скалы завихрениями зелёной воды. Мы должны были держаться как можно ближе к берегу, дабы не оказаться затянутыми бушующим морем, окутанным белоснежной мглой вздымаемых яростными шквалами брызг. После двух часов напряжённейшего труда мы были вымотаны почти до предела, но нам посчастливилось найти небольшое укрытие за выступом скалы. Над нами возвышался отвесный утёс под сотню футов высотой, морские птицы, вспархивающие из его щелей, были карликового размера. Лодки поднимались и опускались в больших волнах, но море не проникало в нашу маленькую гавань, мы отдыхали там, поглощая сухие пайки. Некоторые из матросов были вынуждены стоять с вёслами в руках, чтобы отталкивать лодки от скалы.

После получасовой паузы я отдал приказ двигаться дальше. Дадли Докер, как и Стэнкомб Уиллс шёл на трёх вёслах, но его отнесло особенно сильным порывом ветра. Я с тревогой наблюдал, как он сражается против ветра и моря. Джеймсу Кэрд было бесполезно идти на выручку Дадли Докеру, поскольку мы и сами двигались еле-еле. Оставалось идти вперёд и надеяться на лучшее. Все снова вымокли и ощущали заметное влияние холода. Мы медленно продвигались, и вскоре подошли к одиноко стоящей в море огромной каменной скале, вздымавшейся на высоту около 2400 футов (ск. всего 240 футов). Между берегом и этим каменным изваянием протянулась отчётливая линия рифа, и я подумал, что по мере приближения к ней нам придётся столкнуться с бушующим морем по ту его сторону, но разрыв в белом прибое указал на проход, и мы с трудом преодолели его под несомые ветром облака брызг с левого борта. Стэнкомб Уиллс прошёл следом без проблем. В колких брызгах я совсем потерял из виду Дадли Докер. Было очевидно, что ему придётся обогнуть скалу, поскольку он и так прилично отстал, я не видел, что с ним случилось, но и не рисковал остановиться. Это было ужасное время. Наконец, около 5 часов дня Джеймс Кэрд и Стэнкомб Уиллс достигли сравнительно спокойной воды и прямо по курсу мы увидели пляж Уайлда. Я оглянулся, безуспешно высматривая Дадли Докер.

Косу окружало усеянное камнями мелководье и бушующее среди него море. Я приказал Стэнкомб Уиллс двигаться в сторону пляжа к месту, которое выглядело наиболее пологим, и через несколько минут первая лодка была на берегу, выскакивающие люди удерживали её от отступающей волны. Я сразу понял, что она была в безопасности, и направил туда же Джеймс Кэрд. Сразу же некоторые из нас поднялись выше края прибоя и закрепили фалинь за камень, чтобы удержать лодку. Затем мы стали сгружать припасы и вещи, работая словно одержимые, лодки нельзя было сдвинуть с места, пока они не будут разгружены. Быстро запалили жировую печь и кок начал готовить горячий напиток. Мы разгружали шлюпки, когда я заметил белого, как мел, Рикенсона, пошатывающегося в полосе прибоя. Я вытащил его из воды и послал к плите, которую разместили во временном укрытии из нескольких камней. К нему подошёл Маклрой (врач) и диагностировал сильную аритмию. Рикенсон был плох и нуждался в быстрой медицинской помощи. Есть люди, которые всегда будут делать больше, чем это необходимо, те, кто будут пытаться сделать более, нежели могут физически. Рикенсон один из таких. Он страдал, как и многие другие члены экспедиции от фурункулов. Ими были покрыты наши запястья, руки и ноги. По-видимому, это было связано с постоянным контактом с морской водой, мокрой одеждой и внешними раздражителями.

Я очень волновался за Дадли Докер, сразу же, как только мы перенесли вещи на берег, мои мысли и взор были устремлены на восток, но через полчаса пропавшая лодка появилась, с трудом пробиваясь сквозь вспененное белое море и к настоящему времени достигла сравнительный спокойной бухты. Мы наблюдали за её продвижением с чувством облегчения, которое испытывает моряк, заходя в портовый кабак. Начинался быстрый отлив и Уорсли подсветил Дадли Докеру место высадки среди скал, куда они и направились. Затем он пришвартовался, и с общей помощью мы вскоре сгрузили наши пожитки на берег, и все три судна теперь были выше максимальной отметки уровня воды. Коса была отнюдь не идеальным местом для лагеря, это было неровное, мрачное и негостеприимное место, акр или два камней и гальки, окружённое вспенившимся морем, за исключением места, где снежный склон, протянувшийся к леднику, сформировал прибрежную границу. Некоторые из больших камней предоставляли некоторую защиту от ветра, и мы, столпившись вокруг жировой плиты, источающей едкий дым, дующий в наши лица, были довольно забавной компанией. В конце концов, очередной этап на обратном пути домой был пройден, и мы могли позволить себе забыть на некоторое время о грядущих сложностях. Жизнь была не так уж плоха. Мы доели ужин, и пока снег сдувало вниз с поверхности ледника наши замёрзшие тела наполнялись теплом. Затем мы подсушили на плите немного табака и наслаждались покуриванием трубок, прежде чем забрались в палатки. Снег делал невозможным точно определить уровень прилива, мы не знали, насколько море зальёт наш пляж. Я поставил свою палатку на обращённой к морю стороне, так что должен был первым предупредить об опасности и, как и этого и следовало ожидать, в 2 часа ночи небольшая волна проникла под её днище. Это была наглядная демонстрация того, что мы не ушли далеко от моря, но в полутьме было трудно понять, где мы смогли бы найти безопасное место. Несомненно было к лучшему, что у нас был опыт внезапного быстрого переноса лагеря в случае опасности. Мы быстро сняли палатки и перенесли их поближе к высокой скале на вдающемся в море конце косы, где крупные валуны делали наше ложе очень неудобным. Шёл сильный снег. Затем мы все вместе вытянули лодки подальше от берега и тогда же понесли существенную потерю. Два из наших четырёх тюков одежды лежали придавленные Джеймсом Кэрд и, прежде чем мы осознали опасность их положения, лодку подняло волной и оба тюка унесло в море. У нас не было шансов достать их. Эта потеря далеко не полный перечень наших ночных несчастий. Рано утром ветром была разорвана в клочья большая восьмиместная палатка. Некоторые из её обитателей расположились в других палатках, но некоторые остались в своих спальных мешках под остатками тента до рассвета.

Утром 18 апреля всё замело. Перспектива была безрадостная, но предстояло сделать ещё очень многое, и мы не могли уступить желанию оставаться в тёплых спальных мешках. На пляже чуть выше уровня прилива лежали морские слоны и мы убили парочку помоложе ради мяса и жира. Большую палатку заменить было нечем и для того, чтобы сделать убежище для людей, мы перевернули Дадли Докер вверх ногами и валунами прикрыли боковые стороны. Чтобы защитить лодку от опасности быть сдвинутой ветром, мы занайтовили её носовым и кормовым фалинем за самые тяжёлые булыганы, которые только смогли найти. Два тюка одежды, подскакивающие о камни и лёд, ветром отнесло к наветренной стороне косы, и достать их пока не представлялось возможным. Буря продолжалась весь день и масса снега, сдуваемого с поверхности ледника, добавлялась к большим хлопьям, падающим с неба. Я провёл тщательное обследование косы с целью убедиться в её пригодности для организации лагеря. По всей видимости, часть пляжа была выше максимально возможного уровня воды за счёт возвышающихся скал. В хорошую погоду можно было бы сходить к снежным склонам в сторону ледника, но во время шторма я пока туда не рвался. На выступающем в море конце косы был уже упоминавшийся кусок скалы. На этих камнях гнездовались несколько тысяч антарктических и папуанских пингвинов, мы с большим удовольствием отметили этот факт во время нашей высадки. Антарктические пингвины были отнюдь не лучшими с точки зрения голодного путешественника, но какая-никакая, а еда. В 8 утра я увидел, что они организованно собрались у кромки воды, и подумал, что они приготовились к ежедневной рыбалке, но вскоре заметил, что несколько вожаков ходят вдоль строя. Они собирались мигрировать, а с их уходом мы лишались ценного источника пропитания. Наспех вооружившись кусками лыж от саней и другими импровизированными дубинками, мы побежали в сторону гнездовья. Но опоздали. Услышав пронзительные кличи вожаков, пингвины стройными рядами стали прыгать в море. Следуя за ними, они выныривали за полосой прибоя и появлялись в клокочущей воде вдалеке от берега. Лишь очень немногие из числа наиболее слабых испугались и попятились обратно к берегу, где позже были принесены в жертву нашей нужде, но основная часть пингвиньей армии ушла на север и больше мы их не видели. Мы опасались, что папуанские пингвины последуют примеру их антарктических сородичей, но они остались с нами и, скорее всего, были не из числа мигрирующих. Их было сравнительно немного, время от времени они ходили от моря до нашего пляжа. У папуанских пингвинов наиболее яркая окраска из всех мелких разновидностей пингвинов и они намного превосходят Адели весом лодыжек и груди, местами, особенно привлекательными для нас.

Опустевшее место гнездования пингвинов было, безусловно, выше максимального уровня воды в любое время, и мы поднялись на этот скалистый выступ в поисках места для установки наших палаток. Пингвины знали лучше, где им отдыхать, там, где море не сможет достать их даже в сильнейший шторм во время самого высокого прилива. Но недостатки лагеря на месте гнездовья были очевидны. Мягко говоря, сильно воняло, и было не похоже, что запах станет менее сильным, когда мы теплом своих тел подтопим смёрзшуюся поверхность. Но выбор места был невелик, и после обеда мы расчистили среди помёта места для двух палаток, выравнив их, убрав снег и камни. Моя палатка № 1 расположилась ближе к основанию утёса и там во время моего пребывания на Элефанте я жил. Палатка Крина была рядом, три другие палатки, установленные на достаточно чистом снегу, находились в нескольких ярдах поодаль. Пятая палатка была совсем ветхой. Тент разорванной восьмиместной палатки натянули на грубый каркас из вёсел, и люди ютились в этом подобие укрытия.

Установка лагеря, ревизия вещей, добыча и разделка тюленей и морских слонов заняла весь день и мы рано залезли в наши спальники. Мне и моим товарищам по палатке № 1 не суждено было провести приятную ночь. Теплом наших тел вскоре под нами подтопило снег и днище палатки стало невыносимо вонять от пропитавшей его жёлтой грязи. Снег, сметаемый с утёса над нами, сильно давил на бока палатки, а ночью штормовые порывы ветра буквально клали на нас крышу нашего маленького дома. Мы оставались под тяжестью снега до утра, было совершенно безнадёжным делом даже думать о переустановке палатки во время бури, которая неистовала в ночной тьме.

Утром 19 апреля погода оставалась по-прежнему плохой. У некоторых из людей наблюдались признаки деморализации. Они не хотели покидать палаток когда настал час подъёма, и было видно, что больше думали о неудобстве момента, нежели об удаче, которая привела нас на твёрдую землю к относительной безопасности. Состояние рукавиц и головных уборов некоторых особо потерянных наглядно иллюстрировало пресловутую поговорку о разгильдяйстве моряков. Ночью вещи смёрзлись, оказалось, что их хозяева считали, что такое положение дел даёт им право жаловаться, или, во всяком случае, право ворчать. Они сказали, что хотят сухой одежды и что их здоровье не позволяет им выполнять какую-либо работу. Только довольно жёсткими методами их удалось взбодрить. Замёрзшие рукавицы и шапки были, безусловно, очень неудобны, а следовательно, ночью эти вещи необходимо держать под одной из поддёвок.

Южный шторм, принёсший так много снега, был настолько силён, что когда я пошёл вдоль берега убить тюленя, то был сбит с ног его порывом. В тот же момент от палатки номер два в сторону моря покатились, подлетая на камнях, котелки. Крышка ящика, которой они были придавлены, чтобы держать их вместе, была опрокинута порывом ветра. Эти котелки, к счастью, не были столь необходимыми с тех пор, как почти всё наше приготовление пищи осуществлялось на жировой плите. Камбуз был установлен у скал довольно близко к моей палатке, в нише, которую мы сделали среди помёта пингвиньего грачовника. Упаковки с провизией обеспечивали некоторую защиту от ветра, а растянутый парус защищал кока от падающего снега во время работы. У него почти не было свободного времени. Количество мяса и сала тюленей и морских слонов, потребляемых нашей голодной командой, было почти невероятным. Он не испытывал недостатка в помощи, постоять рядом с жировой плитой было привлекательным для каждого члена партии, но заслужил всеобщую благодарность за свою неослабевающую энергию в приготовлении еды, которая была сытной и вкусной. Положа руку на сердце, мы действительно нуждались в тепле, которое давала нам горячая пища. Ледяные щупальца бури выискивали каждую щель меж камней нашего пляжа и безжалостно проникали сквозь нашу изношенную одежду и лохмотья палаток. Снег, несомый с ледника и падавший с небес, покрывал нас и наши вещи, образуя коварные ловушки для наших заплетающихся ног. Волнующееся море, бьющееся о скалы и камни, выбросило обломки плавучих льдов в нескольких футах от наших лодок. Однажды утром солнечные лучи проникли сквозь мчащиеся тучи, и мы увидели проблеск голубого неба, но хорошая погода, увы, не наступала. Утешением ситуации служило лишь то, что наш лагерь был в безопасности. Мы могли стерпеть неудобства, и я чувствовал, что всем будет польза от возможности отдохнуть и восстановить силы.

<<< Назад ГЛАВА VII. ЛАГЕРЬ ТЕРПЕНИЯ

Вперед >>> ГЛАВА IX. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛОДКЕ