Книга: Юг! История последней экспедиции Шеклтона 1914-1917 годов

ГЛАВА IV. ПОТЕРЯ «ЭНДЬЮРАНС»

<<< Назад ГЛАВА III. ЗИМНИЕ МЕСЯЦЫ

Вперед >>> ГЛАВА V. ОКЕАНСКИЙ ЛАГЕРЬ

ГЛАВА IV. ПОТЕРЯ «ЭНДЬЮРАНС»

Лёд не доставлял нам серьёзных проблем до конца сентября, хотя в течение всего месяца льдины редко оставались недвижимыми. Утробные звуки давления доносились до нас сквозь безмолвие ледяных полей, неся угрозу и предупреждение. Из вороньего гнезда мы иногда видели формирование торосов. Солнечный свет отражался от только что разорванной поверхности льда, массы которого вздымались и опускались вдоль линии сжатия. Зона возмущения то приближалась к нам, то отступала, то снова приближалась. Рутинные работа и занятия на «Эндьюранс» продолжали неукоснительно выполняться. Продолжалась также наша подготовка к непредвиденным обстоятельствам, которые могли возникнуть с приближением лета, но оказалось, что и без неё всегда полно дел как на, так и снаружи нашего пленённого судна. Прогулки с собаками, игры в хоккей и футбол на льдине поддерживали экипаж в хорошей форме. Записи, сделанные в некоторые из тех сентябрьских дней, лучше расскажут характер нашей жизни и нашего окружения.

«4-е сентября. Температура -14,1 градусов (-25 °C). Ласковый восточный бриз, голубое небо, слоистые облака. Утром обратили внимание на отчётливый терракотовый цвет слоистых облаков на севере. Они прошли с востока на запад, и, очевидно, своим цветом обязаны вулканам Земли Грэхама, которая сейчас в 300 милях к северо-западу. Верховой поток воздуха, вероятно, идёт с той стороны. Сильный иней. Кругом сплошной неизменный пак. Земли не видно в радиусе 22 миль. Живность не наблюдается.» (прим. возможно ошибка или опечатка, вулканические выбросы ветер мог принести только с запада на восток.)

«7-е сентября. Температура -10,8 F (-23 °C). Умеренные восточные к южному ветра, пасмурно и туманно, до полуночи лёгкий снег, после чего погода прояснилась. В полдень голубое небо и замечательная ясная погода. Много инея. Толстый свежевыпавший снег на корабле и льдине ярко блестит в лучах утреннего солнца. Небольшие облачка слабо лилового цвета тумана поднимаются из низколежащих участков пака, который непрерывно тянется до самого горизонта. Очень сильна рефракция. Плоский айсберг около пятидесяти футов высотой в десяти милях к западу является хорошим показателем её величины. В обычные дни он хорошо виден с топ-мачты, чётко выделяясь на фоне неба, при сильной рефракции, как сегодня, в поле зрения появляется пак за его тыльной стороной протяжённостью в несколько миль. У других многочисленных айсбергов с первого взгляда просматриваются, как правило, лишь размытые контуры, но после приближения они ясно выглядят как огромные глыбы или тёмные образования ниже горизонта. Другим следствием рефракции является искажение высоты солнца при позиционировании, сегодня горизонт поднялся так высоко, что высота солнца около 12 часов слишком мала. Земли не видно на двадцать миль. Живности не наблюдается. Кларк поставил невод на 566 саженей и, прежде чем поднять его, за час находил две с половиной мили по льдине с линём в руках. Результат довольно скуден – медуза и пара мальков. Тренировали собак в упряжках. Молодые собаки под попечительством Крина тянут здорово, хотя и не так сильно, как лучшая команда. Геркулес за последние две недели или даже больше сам назначил себя главной скрипкой оркестра. Два или три раза в сутки он начинает выть глубоким мелодичным воем и где-то через тридцать секунд весь собачий хор сливается в протяжной, нарастающей и гармоничной песне полуволчьей стаи.»

К середине сентября стало заканчиваться свежее мясо для собак. Тюлени и пингвины, похоже, совсем отказались от соседства с нами. Почти пять месяцев прошло с того дня, когда мы убили последнего тюленя и нескольких случайных пингвинов. Кларк, который постоянно занимался тралением, сообщил, что обратил внимание на отсутствие в море планктона, и мы предположили, что тюлени и пингвины ушли на поиски более привычной пищи. 23-го мы добыли императорского пингвина. Собаки, которые были на тренировке, дико взвыли, когда пингвин вылез из трещины на берег, и никакие усилия каюров не смогли спасти ему жизнь. На следующий день Уайлд, Хёрли, Маклин, и Маклрой вывели свои упряжки в направлении Пятнистого Айсберга примерно в семи милях к западу от корабля, и по пути добыли самку крабоеда, которую убили, освежевали и оставили, чтобы забрать позже. Они поднялись на вершину айсберга, который находился примерно на 69°30’ ЮШ и 51° ЗД и с высоты 110 футов не смогли увидеть землю. В образцах льда из этого айсберга оказалась пыль с вкраплениями чёрного песка. Другой тюлень, Уэдделла, был добыт 26-го. Появление тюленей было очень кстати, поскольку у нас уже заканчивались зимние собачьи рационы, и мы хотели перевести собак на мясо. Кроме этого тюлени означали пополнение запасов жира, который стал бы хорошим подспорьем к нашим небольшим запасам угля, когда придёт время поднять пар в котлах. В этот же день мы перешли на летнее время, переведя стрелки часов на час вперёд. «Это не только следование правилу, но и всеобщая страсть людей, особенно моряков, встающих теперь позже, вместо того, чтобы просто встать как обычно и выполнить привычные вещи раньше и не пенять на часы».

В последние дни сентября звуки давления становились всё громче, и я увидел, что зона возмущения быстро приближалась к кораблю. Невероятные силы были приведены в действие и поля твёрдого льда вокруг «Эндьюранс» стали неуклонно уменьшаться. 30 сентября выдалось плохим. Всё началось хорошо, утром мы добыли два пингвина и пять тюленей. Были замечены ещё трое. Но в 3 часа дня трещины, что открылись ночью вдоль борта корабля, начали расходиться в боковом направлении. Корабль подвергся страшному сдавливанию со стороны передней части левого борта и чудовищной нагрузке на оснастку фок-мачты. Это было самое сильное сжатие из всех испытанных нами. Палубы дрожали и ходили ходуном, бимсы выгибало, пиллерсы гнулись и трещали. На случай возникновения чрезвычайной ситуации я приказал, чтобы все находились в полной боевой готовности. Даже собаки, казалось, прочувствовали всю напряжённость момента. Но корабль стойко держался, и, когда уже казалось, что предел его прочности достигнут, огромная льдина, что нажимала на нас, треснула поперёк и принесла облегчение.

«Поведение нашего корабля во льду великолепно, – написал Уорсли. С тех пор, как мы окружены льдом, его стойкость и выносливость поражает раз за разом. Его сжимало миллионтонным давлением, поднимая вверх и кидая на лёд. Его дюжину раз бросало туда-сюда, словно бадминтонный воланчик. Он дрожал и стонал, словно живое существо, когда его бимсы выгибало страшным давлением, когда на борта то давило, то нет, словно пытаясь их распрямить по всей длине. Будет грустно, если такой отважный маленький корабль будет безжалостно разрушен цепкими удушающими объятьями льда моря Уэдделла после десяти месяцев храброй и отчаянной борьбы.»

«Эндьюранс», безусловно, заслужил все эти добрые слова. Кораблестроители никогда не делали кораблей лучше и надёжней, но как долго он сможет продолжать борьбу в таких условиях? Мы дрейфовали в перегруженном льдами районе западной части моря Уэдделла, худшей части худшего из морей в мире, где пак, движимый неудержимой силой ветров и течений, упирается в западное (прим. скорее всего опечатка, восточное) побережье (прим. Антарктического полуострова) и вздымается огромными складками хребтов и хаотических нагромождений. Теперь жизненно важный вопрос для нас заключался в том, вскроется ли лёд настолько, что дать нам хотя бы шанс освободиться до того, как дрейф вынесет нас в наиболее опасную зону. Ждать ответа от безмолвных айсбергов и скрежещущих льдин было бессмысленно, и мы встретили октябрь месяц с тревогой на сердце.

Каналы в паке немного приоткрылись 1 октября, но не настолько, чтобы «Эндьюранс» смог освободиться ото льда. День выдался спокойным, облачно и туманно утром, ясно днём, когда мы наблюдали чёткий паргелий. Корабль периодически подвергался небольшому сдавливанию. Два крабоеда, выбравшихся на льдину рядом с кораблём были подстрелены Уайлдом. Это были крупные животные в прекрасном состоянии, и я понял, что больше нет нужды беспокоиться за свежее мясо для собак. Тюленья печень внесла изрядное разнообразие и в наше меню. У обоих тюленей, также как и у многих их сородичей, были длинные параллельных шрамы около трёх дюймов друг от друга, очевидно работа косаток. У тюленя, которого мы убили на следующий день, было четыре параллельных шрама по шестнадцать дюймов в длину с каждой стороны его тела; они были довольно глубокими, а один ласт был практически оторван. Животное должно быть вырвалось прямо из челюстей косатки, отделавшись по-минимуму. Очевидно, что жизнь подо льдом далеко не всегда скучна. Мы заметили, что несколько айсбергов в окрестностях корабля поменяли своё положение друг относительно друга на расстояние большее, чем они сделали за предыдущие месяцы. Льды пришли в движение.

В воскресенье 3 октября мы находились на 69°14’ ЮШ и 51°8’ ЗД. Ночью льдина, удерживающая корму корабля, треснула в нескольких местах, и это казалось, снизило давление на руль. Утро выдалось туманным, со снегом, но позже погода прояснилась, и мы смогли увидеть, что пак изменился. Появились новые каналы, но, в тоже время, несколько старых сомкнулись. Вдоль некоторых трещин ощетинились гряды торосов. Толщина льда, как и 230 дней назад, была 4 фута 5 дюймов под 7-ю или 8-ю дюймами снега. В начале сентября лёд был несколько толще, и я предположил, что его таяние началось снизу. В последние дни сентября Кларк уже отмечал плюсовые температуры на глубинах 150 и 200 саженей. Очевидно, что лёд достиг своей максимальной толщины непосредственной заморозки и более тяжёлые старые льдины появились в результате наложения ледовых полей силами сжатия. Температуры воздуха были по-прежнему отрицательными, 4 октября -24,5 F (-3 °C).

Движение льда усиливалось. В течение 6 октября морозный туман из открытых трещин наблюдался во всех направлениях. В одном из мест он явился охваченной огнём прерией, поднимаясь от поверхности, становясь выше и замирая, словно тяжёлый, тёмный, клубящийся смрад пожарища. В другом, за счёт поднимающегося вверх дыма он был похож на двигающийся вперёд поезд, а группа дымков в другом месте напоминала эскорт военных кораблей. В течение следующего дня каналы и трещины открылись до такой степени, что если бы «Эндьюранс» смог переместиться на тридцать ярдов, то мы смогли бы пройти две или три мили, но успех такой попытки был сомнительным. В течение этой недели обстановка существенно не изменилась. В воскресенье 10 октября мы находились на 69°21’ ЮШ, 50°34’ ЗД. В этот день наступила оттепель, и он выдался дискомфортным. Температура поднялась с -10 до +29.8 градусов (с -23 до -1 °C), самой высокой с января месяца, в межпалубном пространстве началась капель. Верхняя палуба освободилась ото льда и снега, каюты стали неприлично грязными. Собаки, которые ненавидели сырость, были очень несчастны. Несомненно, что всем по нраву были более привычные условия. Мы слишком долго жили при температурах, которые покажутся запредельно низкими в цивилизованной жизни, но теперь нам было некомфортно от того градуса тепла, при котором бы непривычный человек трясся от холода. Оттепель стала показателем, что зима закончилась, и мы начали подготовку к заселению кают на главной палубе. 11-го я распорядился снять натянутый навес над кормой и выполнить другие приготовления для работы на корабле, как только он освободиться. Плотник построил рулевую рубку над штурвалом для защиты в холодную штормовую погоду. Лёд оставался слабым, земли не было видно на двадцать миль.

В течение нескольких дней температура оставалась относительно высокой. 12-го, под аккомпанемент шума и гама, все переехали в свои летние каюты. В воздухе витала весна, разве что не было радующей глаз зелени растений, но, по крайней мере, было много тюленей, пингвинов, и даже китов, резвящихся в каналах. Время для возобновления активных действий приближалось, и, хотя наша ситуация была достаточно серьёзной, мы смотрели в будущее с надеждой. Собаки постоянно шумели при виде такого количества развлечений. Они становились почти неистовыми, когда какой-нибудь шибко важный императорский пингвин серьёзно смотрел на них со своего наблюдательного пункта на льдине и произносил своё насмешливое «Knark!» В 7 вечера 13-го корабль проломил льдину, которая кренила его на правый борт, и принял вертикальное положение. Руль освободился, гребной винт оказался погнут, но оставался в том же положении, что и после 1 августа. Вода была очень прозрачной, и мы видели руль, который, казалось, из повреждений имел только небольшой изгиб к левому борту на уровне ватерлинии. Он двигался довольно свободно. Гребной винт, насколько было видно, был цел, но не двигался от ручного привода, возможно из-за замёрзшего сальника дейдвудной трубы. Я не думал, что имеет смысл разбираться с этим на данном этапе. Корабль не откачивался восемь месяцев, воды в трюмах не было, лишь немного льда. В этот день мы снова ели в кают-компании.

14-го юго-западный бриз усилился до штормового, температура упала с +31 °F до -1 °F градуса (с 0 до -18 °C). В полночь корабль в задней части освободился от льдины и корму быстро повело. Корабль развернуло под ветер, хотя до этого он лежал почти под прямым углом к сужающемуся каналу. Это было очень опасное положение для руля и гребного винта. Была установлена бизань (чтобы двигать корабль назад), но ветер постепенно вынуждал льдины открываться и «Эндьюранс» враскачку протащило 100 ярдов вдоль канала. Затем лёд сомкнулся, и в 3 утра мы снова оказались в его плену. В течение дня ветер стих, лёд вскрылся в пяти или шести милях к северу. На следующее утро он всё ещё был вскрыт и я решил поднять пар в котлах в намерении попытаться очистить гребной винт, но одна из смотровых крышек давала утечку, от холода сжался или пришёл в негодность уплотнитель, и котёл снова пришлось опорожнить.

В воскресенье 17-го пак снова сомкнулся. После полудня были поставлены топсель и передний парус и под умеренный северо-восточный бриз мы попытались вывести корабль из канала, но он удерживался мёртвой хваткой. Позже в тот день началось сильное сжатие. Две льдины, между которыми лежал «Эндьюранс» начали смыкаться и корабль подвергся серии невероятно сильных сжатий. В машинном отделении, самой слабой точке, громко стонало, трещало, были слышны звуки ударов. Стальные пластины пола выгнуло и оторвало с громким лязгом. Тем временем льдины в местах зацепления образовывали хребты. Корабль находился под давлением почти час, а потом, к моему великому облегчению, начал с гулким грохотом подниматься. Он поднялся на десять дюймов с носа и на три фута четыре дюйма с кормы, и в то же время накренился на шесть градусов на левый борт. Лёд остался под нами и непосредственная опасность миновала. Наше положение было 69°19’ ЮШ, 50°40’ ВД.

Следующую атаку лёд начал в полдень 18 октября. Две льдины начали двигаться поперечно, оказывая большое давление на корабль. Вдруг льдина по левому борту треснула, и огромные куски льда вылетели вверх из-под трюма. В течение нескольких секунд корабль кренился, пока не достиг крена в тридцать градусов на левый борт, уперевшись трюмом правого борта в противоположную льдину. Спасательные шлюпки почти лежали на льдине. Собачьи конуры средней части судна сорвались с мест и рухнули на закреплённые конуры, вой и лай напуганных собак только способствовал возникновению подлинного столпотворения. Всё движимое на палубе и под ней полетело со своих мест и несколько минут всё это выглядело так, словно «Эндьюранс» подбросило с конца детской качалки. Порядок вскоре был восстановлен. Я всех успокоил, досками на палубе соорудили настил для собак и людей. Затем экипаж занайтовил (закрепил) все подвижные вещи. На случай, если корабль будет крениться и дальше, нужно было снять спасательные шлюпки и перенести их, за этим наблюдал Уорсли, чтобы вовремя дать сигнал тревоги. Хёрли тем временем спустился на льдину и сделал несколько фотографий судна в таком его необычном положении. Вечерний ужин в кают-компании выглядел любопытно. Большинство едоков сидело на обшивке, ногами упёршись в лавки, а тарелки держа на коленях. В 8 часов вечера лёд вскрыся, и в течение нескольких минут «Эндьюранс» практически выпрямился. Были отданы распоряжения убрать лёд, чтобы освободить руль. После того, как глыбы льда были ледовыми зубилами отделены от льдины и мужики убрали их, корма освободилась. Затем наполнили котёл. Эта работа была закончена рано утром 19 октября, в течение дня инженер, в целях экономии топлива и во избежание каких-либо деформаций холодного котла от неравномерного прогрева, очень медленно поднял в нём пар. Экипаж распилил все свободные пиломатериалы, ящики и тому подобное и загрузил их в бункеры. День выдался пасмурным, с редкими порывами снега, температура +12 градусов Фаренгейта (~ -1 °C). Окружающий нас лёд был спокоен, но вдалеке давление делало свою работу. К вечеру ветер окреп, пришлось использовать кормовую швартовку (wire-mooring astern). В 23 часа барометр показывал 28.96 (прим. ск. всего дюйм на кв. мм – ~ 730 мм/рс), самое низкое давление со времён июльского шторма. Позже днём шум собак привлёк наше внимание, и мы увидели в нашей полынье 25 футового кита. Он показывал из воды свою голову, похожую на косатку, но судя по маленькому изогнутому спинному плавнику, это был Balaenoptera acutorostrata (малый полосатик), а не Orca gladiator (косатка).

20 октября задул сильный юго-западный ветер, и лёд пришёл в движение. «Эндьюранс» был надёжно зажат в полынье, но шанс вырваться мог появиться в любой момент. Мы установили дежурство, чтобы быть начеку. Уайлд и Хадсон, Гринстрит и Читам, Уорсли и Крин дежурили на палубе, главный инженер, его заместитель и трое помощников дежурили у котла. Научный штат и незанятый персонал, за исключением кока и плотника с напарником, «дежурили в две вахты», то есть, четыре часа на палубе, четыре внизу, отдыхая от дежурства. Плотник был занят строительством лёгкого ялика, который мог оказаться полезным при навигации в протоках и каналах. В 11 утра мы дали двигателю немного поработать. После 8-ми месяцев простоя всё работало хорошо, за исключением замёрзшей трюмной помпы и выпускного коллектора, которые прочистили с изрядными трудностями. Инженер сообщил, что для поднятия пара ушла одна тонна угля, дерева и жира. Для поддержания котла в рабочем состоянии было необходимо от одной с четвертью до полутора сотен килограмм угля в день. В бункерах у нас оставалось его около пятидесяти тонн.

21 и 22 октября выдались очень холодными, что привело к тому, что вскрывшиеся ранее каналы вновь замёрзли. Лёд двигался, то и дело грохот давления доносился до нашего слуха. Мы ждали следующего шага со стороны выступившей против нас могучей силы. 23-го задул сильный северо-западный ветер, и движение льдин и торосных гряд приняло серьёзный оборот. Воскресенье, 24 октября стало для «Эндьюранс» началом конца. Мы находились в точке с координатами 69°11’ ЮШ и 51°5’ ЗД. Уже целый день и двадцать два с половиной часа мы наблюдали за неистовством льда. В 18.45 корабль подвергся страшному сдавливанию в его, наиболее опасном положении. Натиск льда примерно изображён в приложенной схеме. Заштрихованные участки – это полынья, покрытая новым льдом, который не давал должной защиты кораблю, стрелками указаны направления давления со стороны старых льдин и торосных гряд. Этот натиск оказался неотразим. «Эндьюранс» стонал и дрожал, его правая корма оказалась на пути льдины, силой которой изгибало ахтерштевень и выпирало доски обшивки. На корабль давило как спереди, так и с боку, он ходил ходуном, его выгибало давлением. Он быстро дал опасную течь.

Я держал насосы в полной готовности, был поднят пар, в 8 часов вечера их запустили. Давление льда к тому времени немного стихло. Корабль быстро набирал воду с кормы и плотник тут же принялся за работу, чтобы сделать водонепроницаемую переборку со стороны двигателя. Вкалывали все, в две смены, в течение всей ночи откачивая воду и помогая плотнику. Утром течь удалось взять под контроль. Плотник с помощником конопатили переборку полосками одеял и прибивали планки по швам, там, где это возможно. Основной, он же ручной насос замёрз и не мог использоваться. Как только это выяснилось, Уорсли, Гринстрит и Хадсон спустились вниз в бункеры и очистили трюмный насос ото льда. «Это не самая приятная работа», – написал Уорсли. «Мы должны были проделать отверстие вниз сквозь уголь, в то время как вокруг нас бимсы и шпангоуты стонали и трещали, словно пистолетные выстрелы. В почти кромешной тьме мы возились в сырости полузамёрзшими руками, при этом пытаясь сохранить уголь от соскальзывания в трюм. Пока мы копошились внизу, сверху из камбуза заливали в трубы вёдра кипятка, спустя некоторое время мы очистили насос, заделали трюм от попадания угля и вылезли на палубу, с удовольствием оказавшись в безопасности на открытом воздухе.»

Утро понедельника 25 октября было облачным и туманным, с минусовой температурой и сильным юго-восточным бризом. Весь экипаж посменно работал на откачке и помогал плотнику с переборкой. Удерживать течь под контролем было довольно легко, но, тем не менее, перспектива выглядела безрадостной. Массивные торосные гряды появлялись во всех направлениях, хотя непосредственное давление на корабль было несерьёзным. Я понимал, что передышка будет недолгой. Лёд в поле нашего зрения подвергался сильнейшему сжатию, возможно вызванному циклоническими ветрами, встречными океаническими течениями или ещё какими-то процессами. Торосные гряды, массивные и угрожающие, свидетельствовали о том, что всесокрушающие силы природы были в действии. Огромные глыбы льда, весом во многие тонны, поднимало в воздух и отшвыривало в сторону, словно их выпирало снизу другой огромной массой. Мы были беспомощными пришельцами в чужом мире, наши жизни зависели от игры бесхитростной грозной силы, которая просто потешалась над нашими ничтожными усилиями. Я теперь с трудом отваживался надеяться, что «Эндьюранс» выдержит, и на протяжении этого, полного волнения дня, вновь и вновь пересматривал планы санного путешествия, сделанные ранее на случай, если мы окажемся на льду. Мы были готовы настолько, насколько можно подготовиться на всякий непредвиденный случай. Провизия, собаки, сани и снаряжение были готовы быть снятыми с корабля в любой момент.

На следующий день выдалась кристально ясная погода. Вдохновенно светило солнце. Повсюду слышался грохот давления. Вздымались новые ледяные гребни, и как только наступил день, я увидел, что линии крупных возмущений приближались к кораблю. «Эндьюранс» периодически подвергался сдавливанию. Находясь внизу, я слышал скрип и стон его тимберсов, пистолетный треск ломаемых нагелей или досок и слабый неразборчивый шёпот нашего погибающего корабля. А над головой светило безмятежное солнце, иногда проплывали пушистые облака, гонимые южным ветерком, блеском миллионов граней искрился отражаемый от новых ледовых гряд свет. День прошёл медленно. В 7 часов вечера очень сильное пульсирующее давление возобновилось и деформировало бак и корму. Стыки обшивки по правому борту отогнуло на четыре и пять дюймов, мы видели с мостика, что корабль титаническим давлением выгибает как лук. Словно живое существо он сопротивлялся сокрушающим его силам, но этот бой был неравным. Миллионы тонн льда неумолимо давили на маленький корабль, который осмелился бросить вызов Антарктике. «Эндьюранс» протекал со страшной силой и в 9 вечера я приказал снять лодки, снаряжение, провизию и сани на льдину и переместить их на плоский лёд невдалеке от судна. В полночь лёд немного закупорил пробоину, но, тем не менее, всю ночь все проработали на откачке воды. Очень странным выглядело внезапное появление из трещины в 100 ярдах от корабля восьми императорских пингвинов в тот момент, когда давление на судно было на самом пике. Они прошли немного по направлению к нам, остановились, и после нескольких обычных звуков начали издавать странный крик, который звучал словно панихида по кораблю. Никто из нас никогда прежде не слышал от императоров каких-либо других звуков и криков, кроме самых простых, и впечатление от этой согласованной партии было потрясающим.

Затем наступил роковой день – среда, 27 октября. Мы находились в точке с координатами 69 градусов 5 секунд южной широты и 51 градус 30 секунд западной долготы. Температура минус 8,5 градусов Фаренгейта, дул мягкий южный бриз, а в чистом небе сияло солнце.

«После долгих месяцев непрерывной тревоги и напряжения, времени светлых надежд и мрачных перспектив „Эндьюранс“ настал конец. Хотя мы и вынуждены покинуть корабль, который нет никакой надежды восстановить, мы живы и здоровы, у нас есть еда и снаряжение для задачи, которая стоит перед нами. Она заключается в том, чтобы добраться до суши всем членам экспедиции. Трудно описать, что я чувствую. Для моряка его корабль это больше чем плавающий дом и для меня с „Эндьюранс“ ассоциируются амбиции, надежды и вожделения. Теперь, содрогаясь и стеная от треска ломаемых шпангоутов и зияющих ран, он медленно заканчивает свой век в самом начале карьеры. Он разрушен и покинут после более чем 570 мильного дрейфа в северо-западном направлении в течение 281 дня, прошедшего с тех пор, как он был зажат льдами. Расстояние от точки, где он вмёрз в лёд, до места, где он сейчас, смертельно раненый лежит, 573 мили, а общий дрейф через все отмеченные точки 1186 миль и, вполне возможно, мы на самом деле покрыли более 1500 миль. Сейчас мы находимся в 346 милях от острова Паулета (Paulet Island), ближайшей точки, где есть возможность найти пищу и кров. Небольшая хижина, построенная там Шведской экспедицией в 1902 году полна припасов, оставленных там аргентинским спасательным судном. Я знаю всё о тех припасах, потому что именно я закупал их в Лондоне от имени Правительства Аргентины, когда оно попросило меня оснастить спасательную экспедицию. Расстояние до ближайшего барьера к западу от нас около 180 миль, но партия, отправившаяся туда, по-прежнему будет в 360 милях от острова Паулета и вряд ли найдёт там средства для спасения. Мы не сможем взять столько еды на всё путешествие, вес окажется слишком большим.»

«Это утро было последним, встреченным на корабле, погода стояла ясной, с мягким юго-юго-восточным к юго-юго-западному бризом. С вороньего гнезда каких-либо признаков земли не наблюдалось. Давление нарастало от часа к часу и не приносило кораблю освобождения или хотя бы отсрочки. Атака льда достигла своего апогея в 4 дня. Давлением выперло вверх корму, а давящей сбоку движущейся льдиной раскололо руль и вырвало рудерпост и ахтерштевень. Затем, пока мы смотрели, лёд приоткрылся и „Эндьюранс“ немного осел. Обшивка была сорвана, и вода хлынула вниз. Давление возобновилось в 5 часов вечера. Я приказал, чтобы все сошли на лёд. Ходящие ходуном перемалывающиеся льдины с остервенением напирали на корабль. Отвратительное ощущение чувствовать под ногами разрушаемую палубу, выгибающиеся, а затем ломающиеся со звуком, подобному выстрелам тяжёлых орудий, могучих бимсов. Насосы не справлялись с водой и, чтобы избежать взрыва, когда она достигнет котла, я отдал приказ затушить огонь и выпустить пар. План эвакуации с корабля в случае опасности был составлен заблаговременно, люди и собаки спустились на льдину и без помех перешли на сравнительно безопасную часть льдины. Перед отходом, стоя на дрожащей палубе, я взглянул вниз в люк машинного отделения и увидел упавшие набок двигатели, поскольку рамы оснований были снесены. Я не могу описать впечатление от этого безжалостного уничтожения, которое был вынужден наблюдать повсюду вокруг. Льдины силой в миллионы тонн двигали льды снаружи корабля, стирая его с лица земли.»

Основные запасы были размещены на льдине в сотне ярдов от корабля, там же мы встали лагерем на ночь. Но около 7 часов вечера, когда палатки были уже установлены, лёд, на котором мы находились, оказался вовлечён в зону давления и начал потрескивать и дрожать у нас под ногами. Я велел перенести лагерь на большую льдину в 200 ярдах далее со стороны носа корабля. Лодки, запасы и лагерное оборудование было необходимо перенести через «живую» торосную гряду. Но подвижки льда были настолько незначительными, что не помешали нашему короткому треку, хотя вес тороса настолько прогибал льдину, что по обе её стороны образовались лужи. Первая партия с кирками и лопатами построила снежную гать, прежде чем мы смогли их пересечь. В восемь вечера лагерь установили вновь. У нас были две полюсных палатки и три полубочки (обручевые палатки). Я расположился в небольшой полюсной палатке № 1 вместе с Хадсоном, Хёрли и Джеймсом, Уайлд в небольшой полубочке № 2 с Вордье, Макнишем и Маклроем. Эти палатки очень легко перемещались и устанавливались. Восемь человек разместились в большой полубочке № 3; Крин занял полубочку № 4 вместе с Хасси, Марстоном и Читамом, Уорсли расположился в полюсной палатке № 5 с Гринстритом, Лизом (Орд-Лизом), Кларком, Керром, Рикенсоном, Маклином и Блэкбороу, последний был самым младшим в нашем коллективе.

«К ночи температура упала до -16 градусов и большинству мужиков было холодно и неуютно. После установки палаток я собрал всех и разъяснил наше положение, надеюсь кратко и понятно. Я рассказал им про расстояние до Барьера и до острова Паулета и сообщил, что я предлагаю попытаться идти со всем снаряжением через льды в направлении острова Паулета. Я поблагодарил людей за выдержку и хорошее присутствие духа, которое они проявили в столь сложной обстановке, и сказал им, что я не сомневаюсь, что если они и дальше будут также продолжать и доверятся мне, то все мы, в конце концов, будем в безопасности. Потом мы поужинали тем, что повар приготовил на большой жировой печи, и после отбоя все отправились ко сну.» Лично я не мог уснуть. Разрушение и оставление судна не стало неожиданным. Катастрофа маячила много месяцев подряд, и я сотню раз продумывал планы на все случаи жизни. Но мысли, которые приходили ко мне сейчас, пока я ходил туда-сюда в темноте, были не особо радужными. Задача заключалась в том, чтобы обеспечить безопасность всей партии, и для её решения я должен использовать всю свою энергию и волю, каждую крупицу знаний и антарктического опыта, что был у меня. Она была кропотлива и трудна, нужна была чёткая и понятная программа, если мы хотим выбраться без потерь. Человек должен представить себя в новой роли – идущим к земле.

В полночь я ходил по льду, слушая шлифуемые льдины и стоны агонизирующего «Эндьюранс», когда вдруг заметил трещину, пробежавшую по нашей льдине прямо через лагерь. Тревожный свисток поднял всех на ноги, и мы перенесли палатки и снаряжение с меньшей части льдины на большую. В данный момент ничего другого сделать было нельзя, и мужчины снова улеглись, чтобы хоть немного поспать. Всякий раз, что я подходил к концу разлома льдины я едва мог различить в темноте шумящие груды сжатого льда, который наваливался и сужал наш маленький плавучий островок, на котором мы расположились. Странным образом я не заметил, что моя палатка, которая была на той стороне трещины, не стояла как надо. Хадсону и Джеймсу удалось пристроиться в других палатках, а Хёрли завернулся в её брезент. Я обнаружил это лишь в 5 часов утра. Всю ночь с кормы умирающего «Эндьюранс» мерцал электрический свет. Хасси оставил его включённым после проведения последних измерений, и, словно свет в окне он горел всю ночь, пока рано утром «Эндьюранс» не подвергся особо сильному сжатию. Послышался звук ломаемых бимсов, и он погас. Связь прервалась.

Наступило холодное и унылое утро. После первой проведённой на льдине ночи все были уставшими и измождёнными. На рассвете я вместе с Хёрли и Уайлдом отправился на «Эндьюранс», чтобы забрать несколько канистр бензина, который пригодился бы для кипячения молока. Корабль представлял собой невообразимое зрелище хаоса и разрушений. Утлегарь и бушприт были за ночь отломаны и теперь лежали под прямым углом к кораблю вместе со смычками цепей и частями такелажа, удерживаемые ватер-штагом с подрагивающего от перемалываемого льда корабля. Лёд надвигало на полубак, и корабль заметно накренило с носа. С изрядным трудом мы добыли две канистры бензина и отложили дальнейший осмотр судна на после завтрака. Прыгая через трещины с канистрами в руках, мы вскоре достигли лагеря и соорудили кострище из треугольных герметичных резервуаров, которые срезали со спасательных шлюпок. Мы сделали это чтобы освободить в них больше места. Затем мы ледорубом проткнули канистру в полудюжине мест и подожгли её. Пламя яростно вырывалось из пятигалонного цилиндра, который мы использовали в качестве плиты, и горячее молоко вскоре было готово. Затем мы, трое благодетелей, разнесли по палаткам этот живительный напиток, и были удивлены и немного огорчены манерой, в которой некоторые приняли этот вклад в их комфорт. Они не совсем поняли, какую работу мы проделали для них с началом рассвета, и я услышал, как Уайлд сказал: «Если кто-то из вас, джентльмены, хочет, чтобы ваши сапоги почистили, просто положите их снаружи». Это был его мягкий способ напомнить им, что небольшие благодарности следует говорить постоянно и при каждой возможности.

В 8 часов утра кок приготовил завтрак, который состоял из сухаря и хуша, а потом я снова вернулся на «Эндьюранс» и более подробно рассмотрел разрушения. Только шесть кают не были повержены льдинами и глыбами льда. Все каюты по правому борту были разрушены. Целая часть корабля была смята в гармошку. Бак и Риц были затоплены, кают-компания была на три четверти заполнена льдом. Правого борта кают-компании не существовало. Передняя часть двигателя переехала на камбуз. Топливные канистры, которые были уложены на носовой палубе, льдиной были выдавлены через стенку в кают-компанию и выперли собой большую картину. Любопытно, что стекло этой картины не разбилось, хотя в непосредственной близости я увидел тяжёлую железную шлюпбалку, которая была скручена и изогнута, словно скоба потерявшим управление локомотивом. Корабль был разрушен безжалостно.

Под унылым пасмурным небом я вернулся в лагерь и оценил наше положение. Льдина, на которой был разбит лагерь, всё ещё находилась в зоне сжатия, и я подумал, что разумно перейти на большую, и, видимо, более мощную льдину в приблизительно 200-х ярдах с носа правого борта корабля. Нынешний лагерь стал известен как Дамп Кэмп (Свалка) из-за количества вещей, оставленных здесь. Мы не могли позволить себе нести ненужное барахло и решительно рассортировали снаряжение. Я решил оставить каждому по полностью новому комплекту Burberrys и нижнего белья, а также по запасу новых носок. Довольно быстро лагерь был перенесён на более крупную льдину, где я начал непосредственную подготовку к долгому путешествию через льды на остров Паулета или остров Сноухилл (Snow Hill).

Тем временем Хёрли настроил свою кинокамеру и снял погибающий «Эндьюранс». В процессе съёмки лёд с грохотом снёс крепления такелажа фок, грот и бизань-мачт. Фор-марс и брам-мачта упали вниз и повисли на обломках фок-мачты с фок-реем. Следом за ними грохнулась грот-мачта, обломившись в 10 футах над главной палубой. «Воронье гнездо» упало в 10-ти футах от крутящего ручку своей камеры Хёрли, но он даже не повёл ухом и запечатлел уникальную, хотя и грустную картину.

Вопрос с одеждой был решён. Нужно было также решить вопрос со спальными мешками. У нас было всего восемнадцать спальных мешков из оленьего меха, и, следовательно, было нужно распределить ещё десять Джайгеровских (Jaeger) шерстяных спальных мешков, чтобы обеспечить всех двадцать восемь человек экипажа. Шерстяные мешки были легче и менее тёплыми, чем мешки из оленьего меха, и каждому, кому они достанутся, было разрешено подкладывать под низ оленью кожу. Казалось справедливым распределить меховые мешки по жребию, но некоторые из нас, ветеранов не стали участвовать в этой лотерее. Мы подумали, что в Джайгеровских мешках нам будет не менее комфортно, чем в меховых. Мы быстро справились с этой задачей и затем опрокинули одну из шлюпок на бок, и, удерживая её в таком положении двумя сломанными вёслами, сделали подветренную сторону для камбуза. Кок запалил жировую печь и немного спустя, когда я сидел рядом с плитой, услышал, как кто-то сказал: «Кок, я люблю чай покрепче.» А кто-то другой добавил: «Кок, а я послабже.» Я подумал, что приятно чувствовать их спокойствие, а также о том, что к моменту раздачи чая он будет одинаков для всех и что если нам повезёт, то через два месяца у нас будет сколько угодно чая. Этот случай имел также важную психологическую подоплёку. Мужчины, чей дом разрушен, лагерь разбит на неустойчивой льдине, а возможность достижения безопасности весьма туманна, спокойно обсуждают детали и уделяют внимание такой мелочи, как заварка чая.

Днём работа продолжилась. И сейчас и после мы слышали шум, напоминающий грохот орудий или далёкой канонады, вызванный перемалываемыми льдинами.

«Давление, вызвавшее скопление льда в этом районе порождает сцены абсолютного хаоса. Льдины трутся со страшной силой, вздымая огромные хребты, и беспощадно разбивая друг друга. Торосные гряды, словно живые изгороди, отмечающие линии сжатия и являющиеся границей быстро уменьшающихся участков ровного льда, огромны. Лёд движется величаво, неудержимо. Человеческие усилия хоть и не тщетны, но борьба против колоссальных сил Природы идёт с неким душевным смирением. Возникает чувство зависимости от Высшей силы. Сегодня два тюленя, Уэдделла и крабоед, приблизились к лагерю и были застрелены. Четверо других были загнаны обратно в воду, их присутствие растревожило собачью стаю, и это означало порку и проблемы с привязью. Установка палаток завершена, в них установлен внутренний распорядок. В каждой палатке есть ответственный за порядок, сменяемый по кругу в алфавитном порядке. Дежурный относит посуду своей палатки на кухню, получает на всех хуш, а после еды чистит посуду снегом и складывает её в сани или лодку для готовности к возможному движению».

«29-е октября. Мы спокойно провели ночь, хотя вызванные давлением подвижки льда продолжались. Наша льдина мощная, поэтому выдержала получаемые удары. Лёгкий ветер с северо-запада на север-северо-запад, погода отличная. Нас двадцать восемь человек и сорок девять собак, включая пять подросших щенков Сью и Салли. Этим утром все заняты подготовкой вещей, установкой лодок на сани, наращиванию и укреплению саней, чтобы везти лодки… Трактор после небольшой доводки плотника тащил нашу самую большую лодку превосходно. Для другой лодки связали вместе четверо обыкновенных саней, но мы сомневались в прочности этой конструкции, и действительно, под нагрузкой она быстро сломалась… Корабль по-прежнему на плаву, подпираемый движущимся льдом и удерживающим его. Носовая часть бака под водой, палуба разорвана давлением, обломки валяются вокруг в гнетущем беспорядке, а над этим всем всё ещё реет синий кормовой флаг.

В полдень застрелили трёх молодых щенков Салли, Сириуса Сью и Миссис Чиппи, кота плотника. Мы не можем позволить себе содержать слабых в новых условиях. Маклин, Крин и плотник, кажется, тяжело восприняли потерю своих друзей. Мы решили предпринять короткое тренировочное путешествие завтра, выйдя с двумя лодками и десятком саней. Количество собачьих упряжек увеличили до семи, Гринстрит возглавил новую дополнительную упряжку, состоящую из Снэппера и четырёх повзрослевших щенков Салли. У нас десять рабочих саней, запряжённых пятью упряжками. Упряжки Уайлда и Хёрли потащат катер (cutter) при поддержке четырёх человек. Китобой (whaler) и остальные лодки пойдут следом, а люди, которые потянут их, будут помогать с расчисткой неровностей льда. Мы не рассчитываем на быстрое продвижение, но дорога каждая миля. Днём Крин заболел снежной слепотой».

Утро 30 октября выдалось пасмурным и туманным, изредка падал снег. Дул умеренный северо-восточный ветер. Мы всё ещё жили на дополнительном питании, принесённом с покинутого корабля, санные и лодочные пайки были целы. Эти пайки обеспечивали двадцать восемь человек на пятьдесят шесть дней при полной норме, но мы рассчитывали за это время добыть достаточное количество тюленьего и пингвиньего мяса. Мы также могли, если продвижение окажется слишком сложным и слишком опасным для шлюпок, которые мы должны беречь как наше основное средство спасения, разбить лагерь на ближайшей тяжёлой льдине, желательно недалеко от угодий пингвинов и тюленей и ждать вскрытия пака до состояния, пригодного к судоходству.

«Такой план позволит избежать смертельных опасностей, которым мы подвергаемся, пребывая среди непролазных торосов, избежать ненужных повреждений спасательных шлюпок, которым тяжело даются неровности льда, а также сведёт к минимуму опасность внезапного раскола льда под нами, как это было дважды за ночь в нашем первом лагере. Ещё я уверен в том, что попытка двигаться вещь правильная, так как если мы сможем делать пять или семь миль в день на северо-запад, то наши шансы достичь безопасности в ближайшие месяцы существенно возрастут. Есть ещё и психологический аспект этого вопроса. Будет гораздо лучше, если люди будут осознавать, что пусть и медленно, но они идут к земле, чем просто будут сидеть и ждать, когда же неторопливый северо-западный дрейф вынесет их из этих суровых объятий льда. Мы предпримем попытку двигаться. Получится или нет – вне моей власти, я могу только предполагать или рассчитывать.»

Днём Уайлд и я вышли в снег и туман, чтобы отыскать дорогу на северо-восток. После многочисленных плутаний среди торосных гряд, мы разведали дорогу, по меньшей мере, на полторы мили, а затем вернулись к лагерю оптимальным путём. Подвижки льда были сильными, наша льдина сотрясалась от толчков льда. После обеда в 3 часа дня мы отправились в путь, оставив в Дамп Кэмп массу ненужных вещей. Было объявлено, что вес личных вещей не должен превышать двух фунтов на человека, а это означало, что ничего, кроме самого необходимого, брать с собой в дорогу было нельзя. Мы не могли позволить отягощать себя лишним весом. В снегу вырыли ямки, куда положили личную переписку и всякую мелочёвку, не много стоящие, но невероятно близкие сердцу вещи, связывающие участников экспедиции с домом. Я даже пожалел о двух фунтах на человека, установленных из-за моего горячего желания свести вес к минимуму, и счёл, что некоторые личные вещи оставлять никак нельзя. Путь может оказаться долгим, не исключена даже зимовка в каком-нибудь импровизированном жилье где-то на негостеприимном побережье. В этих условиях человек остро нуждается в чём-то, что займёт его мысли, какой-нибудь материальной памяти о доме и людях по другую сторону океана. Поэтому сувениры выбросили, а фотографии оставили. Лично я вырвал форзац из Библии с автографом Королевы Александры, которую она подарила кораблю, а также потрясающую страницу из книги Иова, содержащую стих:

«Из чьего чрева выходит лёд, и иней небесный, кто рождает его?

Воды как камень крепнут, и поверхность бездны замерзает.» [Иов 38:29–30]

Другая Библия, которую Королева Александра подарила для нужд береговой партии, была внизу, в нижнем трюме в одном из чемоданов, когда корабль получил смертоносный удар. Содержимое чемоданов пришлось выбросить, а сами они позже были использованы в качестве материала для изготовления обуви, причём материал некоторых из них, помеченный как «твёрдая кожа» («solid leather», ск. всего ремённая кожа), оказалось, к нашему разочарованию, содержал большой процент картона. Производителю было бы трудно убедить нас тогда в том, что этот обман был не мошенничеством, а чем-то другим.

Передовая санная партия, состоящая из Вордье, Хасси, Хадсона и меня, везущая кирки и лопаты, стала пробивать дорогу через торосные гряды для саней, везущих лодки. Лодки с вещами и санями под ними весили каждая более тонны. Катер был поменьше, чем китобой, но весил больше и был гораздо крепче. Китобой передом был установлен на санную часть трактора Джирлинга (Girling tractor), а серединой и кормой на двое саней. Сани были усилены кросс-тимберсами (укосинами) и укороченными носовыми и кормовыми вёслами. Катер был установлен на аэросани. Сани были самым слабым звеном. Было почти безнадёжным пытаться предотвратить обрушивающиеся на них тяжёлым грузом удары во время движения по грубому спрессованному льду, который раскинулся перед нами на 300 миль. За передовой партией стартовали семь собачьих упряжек. Они оттащили свои сани вперёд на полмили, а затем вернулись за оставшимися. Уорсли с пятнадцатью помощниками взялся за буксировку двух лодок, их они тоже тащили по очереди. Это была тяжёлая работа и для собак и для людей, но когда первая часть груза была перенесена вперёд, на пути обратно было время и для небольшого отдыха. Мы пересекли две открытые трещины, в которых косатки демонстрировали свои уродливые морды, и к 5 часам вечера покрыли милю в северо-северо-западном направлении. Впереди состояние льда было неопределённым, с утра давление вызвало подвижки и дробление льда во всех направлениях. Поэтому я отдал приказ разбить лагерь на ночь на плоской льдине, которая, к сожалению, оказалась молодой и тонкой. Старый же лёд был под глубоким снегом и слишком неровным, чтобы организовать на нём лагерь. Хотя мы прошли только одну милю по прямой, в реальности с учётом поправок пройденный путь составил, по меньшей мере, две мили, а с учётом челночинья и до шести миль. Некоторые из собачьих упряжек покрыли, по крайней мере, и по десять миль. Я установил дежурство по палаткам с 6 вечера до 7 утра, по одному часу на каждого человека в каждой палатке по очереди.

Ночью выпал мокрый снег, и днища палаток промокли насквозь, так как температура поднялась до +25 градусов (-4 °C). Единственное, на что мы надеялись, так это что со временем температура опустится хотя бы до нуля, поверхность снега станет жёсткой, у нас не будет проблем с сыростью и наше оборудование не будет покрыто мягким снегом. Косатки шумели всю ночь, в 2 часа ночи от лагеря побежала трещина около 20 футов шириной. Под нами был очень тонкий лёд, достаточный чтобы быть пробитым косатками, если они облюбуют это сделать, но в пределах нашей досягаемости не было другого подходящего места и нам пришлось пойти на риск. С наступлением утра падающий снег был столь плотным, что мы не видели более чем на несколько десятков ярдов вперёд, и я решил лагерь пока не сворачивать. Путь через нагромождения льдин будет найти трудно, а рисковать лодками было нельзя. В 7 часов утра Рикенсон и Уорсли отправились обратно в Дамп Кэмп, чтобы забрать немного дерева и ворвани (жира) для огня, и через час у нас был хуш и по одному сухарю на каждого. В 10 часов утра Хёрли и Хадсон отправились в старый лагерь, чтобы принести немного дополнительного пеммикана для собак, поскольку изобилие тюленей здесь пока не наблюдалось. Потом, когда погода прояснилась, Уорсли и я прогулялись на запад и попытались найти приемлемый путь дальше. Большая льдина обещала довольно сносный путь, по крайней мере, ещё на милю к северо-западу, и мы пошли обратно готовиться к следующему переходу. Погода немного прояснилась, и после обеда мы сняли лагерь. Я взял Рикенсона, Керра, Вордье и Хадсона в качестве передовой бригады пробивать путь через торосные гряды. Следом шли пять собачьих упряжек. Упряжки Уайлда и Хёрли тащили катер и делали это великолепно. Им лишь однажды понадобилась помощь, на самом деле четырнадцать собак делали это так здорово, а может даже и лучше, чем восемнадцать человек. По мере продвижения к большой льдине лёд двигался и под нами и вокруг нас, там, где она граничила с льдинами меньше, образовывались подвижные складки льда, заполненные водой. Восхитительно то, что может сделать дюжина человек с кирками и лопатами. Мы смогли пробить дорогу через торосную гряду высотой с 14 футов за десять минут, сделав её ровной, ну или сравнительно ровной для прохождения санных упряжек и остальных групп.

<<< Назад ГЛАВА III. ЗИМНИЕ МЕСЯЦЫ

Вперед >>> ГЛАВА V. ОКЕАНСКИЙ ЛАГЕРЬ