Книга: Один сезон в тайге

25. Форсирование

<<< Назад
Вперед >>>

25. Форсирование

Когда дождь утихал и можно было работать с биноклем, я брал магнитофон и шёл на слежку. Существенных изменений в тактике поисков корма в эту мерзкую погоду я ни у весничек, ни у таловок не нашёл: и те и другие, как и в тёплые дни, были заняты в основном тем, что перепрыгивали по ветвям, осматривали кроны. Время от времени порхали в воздухе у ветвей и цветов. Пожалуй, чаще обычного спускались на землю. Словно и не замечали ни дождя, ни холода. Как всегда, бойкие, проворные, выглядели беззаботными «божьими птичками».

Зато, глядя друг на друга, мы не могли не замечать, что лица у нас далеко не беззаботны. Было о чём тревожиться. Дети у наших подопечных росли, как на дрожжах. Из нескольких гнёзд весничек птенцы уже вылетели. Откочевала с выводком первая жена Жака ? Ага. Жак остался с Земфирой и своими более  юными отпрысками. Веером брызнули из-под ног Сергея подросшие потомки Ажика. Сам он и его супруга ещё сутки держались с детьми недалеко от гнезда, потом пропали.


На участке появились незнакомые веснички со своими выводками. Вели они себя не так, как наши меченые пеночки. Наши уже давно привыкли к тому, что какие-то большие двуногие животные постоянно шастают возле них, заглядывают в гнёзда, даже извлекают птенцов, но, как ни странно, возвращают обратно. Многие пеночки уже перестали беспокойно кричать при нашем приближении. Иногда даже казалось, что они с нами здороваются. Но пеночки-пришельцы встречали нас паническими криками. Словом, не выражали ни малейшего доверия. Конечно, это нас раздражало, тем более, что нередко они заражали паникой и старых обитателей нашего участка.

Правда, не все этой панике поддавались. Однажды у тридцать шестого гнезда на меня подняли крик пришлые веснички. Их было две ? очевидно, самец и самка. Их птенцы затаились где-то в дальнем ивняке, но птички были явными перестраховщиками, они прилетели ко мне и теперь надсадно меня освистывали. Появился с пучком насекомых в клюве хозяин гнезда Кока, затем прилетела и хозяйка, они по очереди спустились к гнезду, которое было в пяти шагах от меня, накормили птенцов, взяли от них взамен беленькие «санитарные пакеты» ? капсулы помёта ? и молча улетели. Только Кока через плечо, как бы осуждающе, глянул на бестолковых гостей. Я отметил, что эти посторонние птицы не вызвали у хозяина территории Коки каких бы то ни было проявлений агрессивности.

Доверие, проявленное ко мне хозяевами тридцать шестого гнезда, было столь демонстративным, что паникёры, «фюитькнув» в нерешительности ещё несколько раз, успокоились и улетели обратно в ивняк. Вскоре Кока снова появился с кормом, спустился в гнездо и вылетел с очередной капсулой. Я совсем забыл о том, что передо мной хотя и двуногое существо, но вовсе не человек, и сказал ему: «Спасибо, Кока!» Он недоумённо посмотрел на меня и чуть заметно дольше обычного задержал на мне взгляд. Мне показалось, что в этом взгляде мелькнула тень насмешки, и я бы, наверно, не удивился, если бы при этом он повертел у своего виска когтистым пальцем. Но Кока, как и прежде, молча скрылся в кустах.

Теперь в гнезде номер тридцать шесть были птенцы на вылете. Сергей уже получил от них хорошую серию проб корма, надел на всех номерные кольца. Мы их не беспокоили, чтобы дать птенцам возможность покинуть гнездо спокойно, без паники и суеты.

Да, наши друзья нас покидали. Терять друзей всегда нелегко. Но у нас были для печали и беспокойства менее сентиментальные причины: уже подрастали птенцы в тех гнёздах весничек и таловок, на которых мы делали основную ставку. Они росли и взрослели, потому что, несмотря на плохую погоду, с аппетитом ели и получали для этого достаточно корма. А мы не могли взять пробы этого корма.

Наконец, в ночь на 14 июля, когда наши рабочие сутки были уже на исходе, тучи ушли за Урал, многообещающе засветилось чистое небо, на землю упал настоящий мороз ? минус два. Покрылись инеем травы, деревья, оттяжки у палаток. Стало ясно, что день будет тёплым. Отбой отменялся.

Поднявшееся солнце не принесло тепла. Надо было вздремнуть часика полтора, но мы уже взбодрились хорошими порциями кофе и предвкушением активной работы. В три часа утра, сбивая с травы превратившиеся в лёд капли вчерашнего дождя, иду опять с магнитофоном. Сергей готовит перетяжки и пробирки из расчёта на двоих «горлохватов». Вторым должен стать я, переквалифицировавшись из шпиона-репортера.

В шесть утра становится теплее. Запив кашу очередной порцией кофе, идём на объекты. Мои гнёзда на отшибе. Их всего два ? одно принадлежит весничкам, другое ? таловкам, между ними каких-то полсотни метров. Сергей работает с четырьмя гнёздами на участке, они тоже расположены относительно компактно. Два подходящих по срокам гнезда за рекой приходится оставить без дела: далеко. Как кстати была бы ещё пара рук!

Птенцы сытые ? уже накормлены с утра родителями. Перетяжки, которые я надеваю на шейки птенцам, можно не снимать два часа. И завертелось... Подхожу к гнезду таловок, становлюсь на колени, извлекаю всех птенцов, складываю в шапку. У пяти из семи птенцов сквозь тонкую стенку пищевода и кожицу шеи с растущими перьями просвечивают тёмные пищевые комки. Двух «пустых» птенцов сразу отправляю обратно в гнездо. Перед этим возвращаю туда травинки, которые птенцы, судорожно цепляясь за гнездовую подстилку, вытащили лапами. После этого нужно извлечь корм из каждой птенцовой глотки. Это операция очень деликатная. В левой руке держу птенца, тремя пальцами осторожно продвигая пищевой комок вверх по пищеводу. Птенец сам открывает рот, остаётся аккуратно взять тоненьким пинцетом комок и положить его на разостланный лоскут брезента. Птенца возвращаю в гнездо. Там они некоторое время копошатся втроём, располагаясь головами к выходу, потом затихают, неотрывно наблюдая за мной. Взгляды их ничего не выражают, кроме разве что равнодушия. Лишь иногда можно уловить ещё и лёгкую тень заинтересованности. А ведь имеют полное право глядеть и с гневом, и с обидой, и с ненавистью. Хорошо, что этого они не умеют, так моей душе грабителя спокойнее.


Опустошив пищеводы остальных птенцов, сворачиваю брезентину с пробами, вытряхиваю из шапки «подарки» ? капсулы помёта, и под тревожное цеканье родителей ? взрослых таловок ? иду к удобной кочке под берёзой. Там торчат из мха две больших пробирки со спиртом. В одну из них укладываю пробы, чередуя их с прослойками ваты, и тороплюсь дальше, к гнезду весничек. Становлюсь на колени, расстилаю брезент, извлекаю птенцов... Потом опять к берёзе, снова к таловкам, к берёзе, к весничкам...

Через два часа работы снимаю перетяжки с заметно потощавших шеек, вталкиваю в рот каждому птенцу по разорванному пополам жирному слепню, пойманному тут же, из воздуха. Сеанс окончен. Ноет разгибавшаяся только во время перебежек спина, болят намятые колени, зудят искусанные комарами и слепнями руки.

Плетусь к реке, где лежат наши мыльницы, зубные щётки, висят полотенца. Умываюсь, снова намазываюсь и удобно усаживаюсь под деревом. Можно немного просто посидеть. До следующего сеанса час пятьдесят, пеночки кормят наших «рабочих» птенцов. Если бы не кровососы, можно было бы наслаждаться чудесной погодой. Но всё равно хорошо. Река негромко мурлычет, перекатываясь по камешкам и по зарослям белокопытника, играет бликами. Приятно пахнет сыростью, цветами и смолой от ели, к которой я прислонился спиной...

Просыпаюсь словно от толчка, как бывает, когда долго едешь в трамвае или сидишь на скучном заседании. Откуда такая вонь? Сижу в той же позе под деревом, только голова свесилась на грудь.

По энцефалитке перед самым моим носом медленно ползёт вонючий лесной клоп с задранным крылом. Видимо, я его покалечил, задев невзначай рукавом, и вот он теперь мстит, как может. Стряхиваю клопа и медленно прихожу в себя. Вздремнул всего десять-пятнадцать минут, а веки и губы, где не мазал, искусаны комарами. Ладно хоть слепней здесь, в холодке у реки, мало.

А это ещё что за звуки? Какой-то неровный, прерывающийся то ли писк, то ли скрип или скрежет. И тут вижу картину, которая стряхивает с меня остатки сна: у самой воды, под нависающими корнями, дёрном и травой, всего метрах в трёх от меня, бешено дерутся какие-то полёвки. Катается клубок, и видно только мелькание тёмного и тускло-белого.

Клубок распадается, и теперь отчетливо видно, как полёвка лежит на спине и конвульсивно дёргает задними лапками. Вокруг неё  нервно бегает туда-сюда вовсе не полёвка, а кутора, водяная землеройка. У неё  красивая бархатно-чёрная шубка, на брюшке ? белая. Землеройки ? страшные хищники, только очень маленькие. Они относятся к отряду насекомоядных, и действительно едят в основном насекомых, а также червей, моллюсков и прочую мелочь. Кутора живёт у воды, хорошо ныряет и умеет ловить маленьких рыбок. Но вот яркий пример кровожадности ? прикончила полёвку, которая размером не меньше её  самой. Кутора суетится около полёвки, бестолково хватает её  то за голову, то за лапу, то за хвост.


Представляю, какая у неё  радость ? сразу столько мяса. Вдруг она молниеносно убегает под берег, слышу сзади шаги и голос Сергея:

? Ты чего там?

? Ууу, тут такая коррида!

Мы разглядываем свежую жертву. У неё  ещё мелко дрожат пальчики на одной лапке ? остатки жизни. Полёвок довольно много видов, и многие друг на друга очень похожи, различать их не проще, чем наших пеночек. Специалист узнал бы, а нам надо для этого пользоваться специальным руководством, определителем. У нас его нет, и мы можем только сказать, что это зверёк из рода серых полёвок, молодой, почти мышонок.

? Может, зажарим? ? смеётся Сергей.

? Как того пыжьяна? Маловато будет. А вообще это симптоматично. Видишь, они все тут знают, что мы давно консервы экономим, подбрасывают нам то рыбку, то мышку. Наверно, по всему лесу слухи ходят, что мы тут совсем оголодали, у птенцов из глоток харчи выдираем.

? Ну уж если они такие сердобольные, ? осеняет Серегу, ? пусть скажут Топтыгину, чтобы лосятинки приволок. Кто у них тут за министра по жратве? Это разве мясо? ? кивает он на полёвку.

? Эээ! Мишу я крепко обидел, какая уж тут лосятинка. Зря это я, конечно, ? запоздало каюсь я. ? Теперь как бы самих-то не прищучил. Вот придёт, припомнит...

? Ага. И спросит: «Кто это там базлал на дереве?» А я скажу: «Миша, это оооон». ? Сергей показывает пальцем на меня, почтительно глядя в сторону, как будто там уже стоит медведь и требует сатисфакции. ? «Он ? плохой, а я ? хороооший. И ты, Миша, тоже хороший. Дай лосятинки!»

Сергей берёт мыльницу и спускается к воде, блаженно мылит лицо и шею. Я по-прежнему восседаю под елью, и мы неспешно продолжаем нести свой лёгкий вздор. Когда я снова оглядываюсь на полёвку, которую мы, не тронув, оставили на месте, её  там уже не оказывается. Не иначе как кутора подслушала наши голодные разговоры и, беспокоясь за свой обильный завтрак, поспешила неслышно утащить добычу. Наверняка эта кутора недавно проснулась, а теперь нажрётся горячей мышатины и завалится спать. И для неё это будет и завтрак, и ужин. Нам тоже нужно немножко перекусить. По времени суток это будет завтрак, а по нашему режиму ? ужин, третий ужин.

Быстро проходят за крепким чаем остатки нашего перерыва.

И ещё два часа работы. Прихожу к палаткам первый, совершенно измотанный и окружённый гудящим облаком слепней. Есть нечего. Беру ведро и иду к реке за водой. Обратно в гору идти тяжело. В тягучей полудрёме, медленно, по-альпинистски, переставляя ноги, иду домой не думая, как лошадь. Сознание временами как будто куда-то проваливается.

Прихожу в себя совсем не в лагере. Стою перед гнездом, от которого ушёл совсем недавно. Над головой привычно цекают таловки. В руке у меня... ведро с водой. Возвращаюсь в лагерь, и только тут до меня доходит вся нелепость моего маршрута. Это очень смешно, бодрит, сонное состояние проходит. Развожу костер, вешаю над ним кастрюлю с водой, сажусь на чурбак к столу.

Вокруг продолжают роем летать слепни. Интересно, сколько их тут? Есть такой метод учёта, зоологи называют его по-английски «кэпче-рикэпче». А заключается он в том, что на какой-то площади ловят сколько-то животных (полёвок, рыб, муравьев...), метят их и выпускают. А потом снова сколько-то ловят. И по соотношению меченых и не меченых в повторном отлове вычисляют, сколько их всего живёт на этой площади.

Вот я и нашёл интересное развлечение на время, пока готовится ужин. Сижу на чурбаке, наугад выхватываю из «окружающей среды» слепня, ножничками выстригаю у него в заднем крае правого крыла крохотный треугольничек и отпускаю. Потом ещё выхватываю, выстригаю, отпускаю... Когда закипает вода, у меня уже помечено сорок шесть слепней. Добавляю ещё четырёх для ровного счёта, засыпаю в воду рис, дожидаюсь, пока снова закипит, подправляю огонь. А попутно соображаю, что если из следующих десяти будет один меченый, то их вокруг меня, по формуле, пятьсот. Если будет два меченых, то двести пятьдесят. А если четыре, то сто двадцать пять. И так далее. Это если в идеале, чего никогда не бывает, нужна статистика. Прикидываю иначе: если я, поймав ещё полсотни, не увижу ни одного с моей вырезкой, то их тут больше двух с половиной тысяч. Нет, даже ещё больше, потому что число меченых будет постоянно расти. Точнее, с дифференциалами, вычислять не хочу, да и забыл я эти формулы.

И я продолжаю с увлечением ловить, резать и считать, временами вставая и подходя к костру. И тогда слепни немного отступают от дыма и жара, поджидая в сторонке, облако рассеивается среди деревьев. Обратно их зазывать не требуется, облако быстро восстанавливается ? превосходный объект для ловли.

Сварился рис. Сливаю воду, заправляю кашу солью и тушёнкой, ставлю недалеко от костра и возвращаюсь к своему занятию. Когда оказывается помеченной вторая полусотня насекомых и не получено ни одного повтора, прерываю своё исследование. А что, если они сразу улетают? Может быть потому, что им вырез на крыле не нравится, или у меня руки пахнут «Дэтой»? Но крыло по заднему краю и так у многих потрёпано, а мазал я последний раз только тыльные стороны ладоней, как всегда перед едой. Впрочем, им, конечно, и без «Дэты» мало радости оттого, что я их так бесцеремонно хватаю на лету, жамкаю в руке.

Попытки слежения за несколькими выпущенными слепнями ничего не дают ? они тут же теряются среди массы других. Над головой у меня насекомых мало ? видимо, им надо не просто летать, а именно кружить. Конечно, при их относительно большой массе и высокой скорости это должно быть удобнее. Выпускаю несколько штук над головой, но и их сразу теряю из виду, потому что они летят в сторону и исчезают в «толпе».

Неужели их так много? Или методика «кэпче-рикэпче» тут не подходит? Только зря выпустил сотню кусачих тварей, которых мог просто уничтожить. Я не согласен с тезисом некоторых натуралистов, что в природе всё рационально. В природе тоже есть зло, если не абсолютное, то несомненное. Я видел искусанных комарами до одурения зайцев, мне было жалко того лося, который так нервно моргал и обречённо мотал головой, пытаясь стряхнуть этих самых слепней. И ещё у меня явно накопилось желание отомстить за самого себя, за свои собственные страдания. Бог с ней, с методикой учёта. Сергея нет, мне всё равно его ждать. Я ещё успею принести маленькую пользу окружающему меня миру. И я снова сажусь на чурбак и ловлю слепней. Но теперь я мечу их иначе ? я отстригаю их оружие ? острый стилет, так безжалостно протыкающий и нашу, и толстую лосиную кожу. Они неумолимы, и я ? тоже.

Обезоруженных слепней выпускаю над головой и хорошо вижу, как они с возмущённым жужжанием направляются не куда-нибудь, а прямиком к солнцу. Почему именно к солнцу, не знаю. Но понятно, что моя операция им не очень нравится. Злобно торжествую. Трудно любить природу во всех её  проявлениях.

Отстригаю «кусала» двум сотням слепней и вижу, что гудящее  облако вокруг меня нисколько не поредело, я не поймал дважды ни одного насекомого. Моя работа ? капля в море, даже в масштабах нашего лагеря. К совсем остывшему рису приходит Сергей в сопровождении своего эскорта слепней, и гул у костра становится заметно гуще. Мы вешаем над костром чайную кастрюлю и садимся есть.

Оказывается, Сергей работал за рекой. Началось с того, что когда он пошёл на участок к гнёздам, увидел на приречном лугу бегущих навстречу по нашей тропке двух волков. До них было ещё далеко, и Сергей, тихо шагнув за куст жимолости и затаившись, смог разглядеть их в бинокль, хотя из высокой травы были видны только спины и головы зверей. Это были вовсе не волки, а собаки. Та, что бежала сзади, поменьше, была ублюдком с примесью крови фокстерьера, о чём говорила прямоугольная бородатая морда. Вторая, а вернее  ? первая, была лайкой, похожей на волка, и Сергей узнал в ней Люсьена, индюковского пса. Вот тебе и встреча! Сергей вышел из укрытия и окликнул нашего знакомого. Однако Люсьен либо не узнал его, либо не захотел узнавать. Он мгновенно развернулся, перемахнул через своего лохматого спутника (спутницу?) и дал дёру обратно по тропке. Собаки убегали молча и быстро, как чаще всего убегают от человека дикие звери. Ни разу не оглянувшись, они скрылись в лесу.


Оба гнезда весничек, к которым шёл Сергей, оказались разорёнными. И сделали это, несомненно, собаки. Они растрепали гнёзда и съели птенцов. Так делают ещё песцы и лисицы. Собаки же нередко даже не едят птенцов, а просто давят их и бросают там же, у гнезда. Найти гнёзда наших весничек собакам ничего не стоило по свежей хорошо натоптанной тропе. Почему собаки не тронули гнёзд таловок, которые были неподалёку, и к которым тоже вели тропинки, осталось неясным. Но «параллель» из рабочих гнёзд двух видов пеночек собаки в этом месте разрушили. Сергею пришлось идти вброд за реку, где были рядом гнездо таловки и гнездо веснички с птенцами примерно одного возраста.

А собаки? Собственно, с ними всё было ясно. Известно, что есть настоящие бродячие собаки, не имеющие хозяина. В охотничьих законах они справедливо объявлены вредителями, потому что разбойничают пуще волков. Но есть и «бродяги-любители», как вот этот Люсьен. Таких собак особенно много в маленьких посёлках. Это из-за них вокруг иных селений нет почти ничего живого. Уж не Люсьен ли со своим ублюдочным приятелем пригнали того лося, что пришёл тогда из-за реки?

Молча заканчиваем последний на сегодня ужин. Подсчитываем «урожай» ? два ряда пробирок стоят во мху у палатки. Славно поработали. А теперь славно отдохнём.

? Погляди-ка сюда, ? зовёт Сергей и показывает на ветку берёзы  у палатки. На ветке сидят несколько слепней, только все они какие-то странные, короткие. Разглядываю их поближе и вижу, что все они безголовые. Это Сергей, когда кипятил чай несколько часов назад, тоже развлекался слепнями. Но он действовал более  радикально, чем я ? обрывал им головы. А несколько штук посадил на веточку. Теперь они умиротворенно сидят на тех же местах и, как сытые комнатные мухи, все как один потирают лапками, старательно чистят крылышки. Чтобы заниматься туалетом, вовсе не обязательно иметь голову.

Вот и мы, ничего уже не соображая, мылимся и тщательно смываем опротивевший репеллент. А потом уже во сне забираемся под полога. Руки без участия головы подтыкают края полога под надувной матрац.

<<< Назад
Вперед >>>
Оглавление статьи/книги

Генерация: 6.270. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
Вверх Вниз