Книга: Один сезон в тайге

4. Новые птицы, новые песни

4. Новые птицы, новые песни

Просыпаемся после пятнадцати часов беспробудного сна. Настроение столь же безоблачно, как и небо над головой. А вокруг птицы, птицы ? поют, как одержимые.

Идём на участок навёрстывать упущенное. Сергей ставит сети. Я же, наскоро смастерив из трёх палок большую букву А с двухметровым шагом и приколов к планшету лист миллиметровки, начинаю картировать участок и размечать его красными бирками с номерами. Откровенно завидую Сергею: всё-таки ловить птиц куда интереснее, чем шагать по лесу с застревающей в кустах «саженью», засекать по компасу направление, считать метры. Правда, и ему не сидеть в ожидании, пока попадётся птичка. Он будет обходить сети раз в полчаса, а в промежутках ? дооборудовать лагерь.

Очередной азимут выводит меня прямо к сети. Сергей только что проходил мимо меня к лагерю, отрицательно мотал головой на моё «ну как?» А вот в сетевом кармане уже смиренно висит весничка. Вот он, первый улов сезона! Уже успела, однако, запутаться. Освобождаю, как принято, сперва крылья, потом голову, ноги. Сердце взволнованно колотится ? всё-таки первая. Нахожу у сетевой стойки мешочек с кольцами. Хочется пометить как-то по-особому, но порядок маркировки расписан заранее  в дневниках у нас обоих. Надеваю на одну ножку стандартное алюминиевое кольцо с номером, полученное из Москвы, из Центра Кольцевания, а на другую ? такое же, но уже наше, самодельное, без номера. По едва заметному, известному только орнитологам, признаку определяю пол, это самец. Выпущенная птаха быстро исчезает за ближайшими ёлками. Теперь его звать АА ? «алюминиево-алюминиевый». В мешочек с кольцами вкладываю записку для Сергея, чтобы не пометил так же другую птицу.

Подавляю в себе азарт (так бы и сидел у сети), беру свою сажень, возвращаюсь к ближайшей бирке, заново начинаю забытый отсчёт. Прошагивая снова мимо сети, ещё раз с надеждой осматриваю её, ловлю себя на том, что ищу повод снова отвлечься. Нет, пусто. Хладнокровно удерживаюсь от того, чтобы сбегать к другим сетям, которые должны быть где-то рядом: нужно скорее  картировать участок. И всё-таки снова оказываюсь у сетей, кольцую новых пленников и дарю им свободу. Среди них не только пеночки, но и варакушки, юрки, овсянки-крошки. Они тоже получают индивидуальный набор колец, хотя таких серьёзных намерений, как с пеночками, мы к ним не имеем. Но вот так, попутно, иногда узнаём что-нибудь интересненькое и о других видах.

Вообще-то, проверяя сети за Сергея, я браконьерничаю, присваивая себе удовольствие достать из сети пойманную добычу. Но у меня есть оправдание: птица должна находиться в сети как можно меньше времени, чтобы постороннее, то есть наше, воздействие на неё  было минимальным.

Наблюдать за только что окольцованной птицей интересно. Даже среди птиц одного вида реакция на кольцо может быть очень различной. Некоторые совершенно равнодушны к своим новым кандалам ? клюнут раз-другой, встряхнутся, почистятся, и тут же начинают петь.

Другие же бурно негодуют, теребят кольца клювом, дрыгают ногами, срываются с места прочь от блестящей побрякушки и тут же, перескочив на другую ветку, с удивлением обнаруживают её  снова на ноге. Но ведь не улетишь от собственных ног. И скоро к кольцам привыкают даже самые беспокойные их обладатели, и полная забот птичья жизнь идёт прежним руслом.

Вечером собираемся на обед. Лагерь уже имеет вполне жилой вид, палатки на своих местах. Из одной зенитным стволом, чуть наклонно, торчит в небо печная труба. Это наше главное помещение ? кухня и столовая на плохую погоду. Здесь рядом с печкой нехитрое, но очень важное сооружение из палок ? сушилка для обуви и одежды. Наши экспедиционные ящики расставлены так, что два из них служат стульями, а один ? самый большой ? столом. Таким образом, эта палатка ? ещё и наша полевая лаборатория или мастерская для всяких домашних дел, да и просто место для отдыха.

Для сна ? другая палатка, с просторными нарами и без печки. Если есть тёплые спальные мешки, то печка не нужна. Над нарами висят полога ? от комаров. В третьей, самой маленькой палатке, ? склад для продуктов и некоторых других вещей, которые не нужны настолько, чтобы постоянно быть под руками в рабочей палатке. Под елью в импровизированной метеобудке висит обычный оконный градусник и тихо тикает термограф ? прибор для автоматической записи температуры воздуха. Можно считать, что основная работа по благоустройству уже позади.

Ночь ясная, тихая, минус четыре. Дневные птицы замолкли, поют только дрозды. В средних широтах они активнее  всего поют на зорях, а здесь, где вечер постепенно и непрерывно переходит в утро, они больше поют в самые ночные часы. Прямо над нашими палатками громко и надоедливо «пилит» дрозд-белобровик. Ему отвечают с разных сторон другие белобровики, их тут довольно много. Издалека доносятся неторопливые, словно хорошо обдуманные, фразы певчего дрозда. Изредка разражаются визгливой трескотнёй дрозды-рябинники. Так же усердно участвуют в ночном концерте и более  мелкие родственники дроздов ? варакушки.

Иногда слышно хорканье вальдшнепа, и над деревьями пролетает в своём брачном весеннем полёте длинноклювая птица. У охотников это токование вальдшнепов называется тягой. Тяга происходит в основном в вечерние сумерки, да ещё немного рано утром, когда едва-едва светает. Здесь же вальдшнепы «тянут» всю ночь.

Когда-то и я ездил на вальдшнепиную охоту, на тягу. Но потом весеннюю охоту закрыли. Я тогда был ещё подростком, но охоту очень любил, и потому воспринял её  закрытие, как и многие другие охотники, почти как трагедию. Только потом пришло осознание того, что весенняя охота ? деяние не совсем благоразумное, а чаще всего ? просто бессовестное. А тогда, когда запретили, я от расстройства стал ездить в лес и вообще на природу просто так, посмотреть и послушать. Видимо, это и была одна из основных дорожек, которые привели меня в орнитологию.

Бывая на тяге вальдшнепов каждую весну, я иногда проделываю с ними простенькую шутку, которую хорошо знают охотники: если подбросить шапку, то пролетающий в отдалении вальдшнеп может подлететь поближе и даже сесть. Это он принимает шапку за самку. Вот и сейчас я отхожу подальше от костра, выбираю полянку попросторнее  и становлюсь на краю среди ёлочек. Ждать приходится долго. Похоже, что тут, возле нас, летают всего два-три вальдшнепа, а то и вовсе один. Правда, стоять не скучно, можно слушать дроздов, разбирать разные варианты их песен, сравнивать одного с другим. Недалеко в ельнике запел ещё один представитель семейства дроздовых ? горихвостка. Здесь это редкая птица, а южнее  она довольно обычна в лесах, в садах, и даже в городе, где есть хотя бы маленькие скверы. Там горихвостки начинают петь самыми первыми из дневных птиц, на самом-самом начале рассвета.

Вальдшнепы несколько раз пролетают в дальних пределах слышимости, их даже не видно. Но вот явно приближается «хор-ррхоррр-хр-хр, цик-цик», и когда птица оказывается шагах в тридцати от меня, выкидываю из-за ёлки на поляну шапку. Она пролетает по крутой дуге и падает недалеко в траву. Вальдшнеп делает резкий нырок и тут же опускается в каком-то метре от шапки. А я уже насторожился с биноклем, разглядываю его выразительные большие чёрные глаза, красивый рисунок на спине из сочетаний коричневых, рыжих и палевых пятен, которые очень гармонируют с окружающим фоном из блёклой травы и прошлогодних листьев. Отведи взгляд ? и не отыщешь потом птицу среди всей этой пестроты.

Сначала вальдшнеп сидит неподвижно, потом медленно осматривается, несколько раз делает очень смешное движение ? будто слегка приседает, но только одной головой. Шапка его совершенно не занимает. Он вроде пытается кормиться ? несколько раз наугад тыкает длинным клювом в землю прямо перед собой, потом взлетает почти вертикально и удаляется в том направлении, с которого я его сманил.

Возвращаюсь к догорающему костру, где сидит Сергей, греюсь, и скоро мы идём в палатку. Те же песни дроздов и редкие крики вальдшнепов звучат нам уже как приятная колыбельная.

На следующий день сразу бросается в глаза, а точнее  ? в уши, что весничек стало больше. Они поют не только в пойме, но и в высокоствольном лесу, где ещё вчера их не было. Из окольцованных вчера восемнадцати самцов нахожу на участке десятерых, причём всех в пойме. Остальные, видимо, были пролётными и на участке не остановились. В припойменном высокоствольнике поют только неокольцованные. Что ж, очень неплохо. Ясно, что пошла новая волна прилёта. Вновь прибывшие самцы уже не нашли себе места в желанной пойме и расположились там, где похуже.

И ещё интересная деталь. Сети стояли на пятачке в полгектара, где сейчас поют только двое, а окольцованы даже те, чьи территории находятся в полукилометре от сетей. Значит, за вчерашний день все они, видимо, много раз облетели наш участок в разных направлениях. Мир пеночки-самца не ограничен его собственной территорией, а простирается гораздо шире. Может быть, это их стремление обследовать окрестности собственных владений ? особенность поведения именно в этот, начальный период оседлой жизни? Это вполне объяснимо: надо с самого начала получше изучить обстановку в той местности, где предстоит жить всё лето. Очевидно, что именно этому стремлению самцов везде побывать мы обязаны успехом вчерашней ловли.

Меня опять охватывает досада: столько птиц уже помечено, вполне можно работать с ними как с отдельными персонами, можно посмотреть, как они ведут себя друг у друга в гостях, как встречают новичков, да мало ли! Надо бы посидеть и понаблюдать, но ещё участок не готов к серьёзной работе. Уже в который раз проклинаю раннюю весну и наше опоздание, хватаю сажень и мотаюсь полубегом по участку, лихорадочно нанося на план кусты и поляны, вешаю новые бирки с номерами. Хочется как можно скорее  закончить с этим землеустройством. Картирование продвигается гораздо медленнее, чем вчера, потому что краем глаза и краем уха приходится постоянно следить за пеночками и обращать внимание на всё сколько-нибудь необычное, чтобы чего-то важного не пропустить. Ведь повторения «на бис» не будет.

Временами слышно характерное «чажжж-чажжж...» Таким звуком самцы весничек сопровождают демонстрацию угрозы, адресованную сопернику. Поза угрозы тоже довольно характерна: голова, обращённая в сторону противника, втянута в плечи, крылья полураскрыты и приподняты, нервно подёргиваются, птичка постоянно поворачивается на ветке то чуть вправо, то чуть влево. Когда я слышу это самое «чажжж-чажжж», бросаю всё и, держа бинокль наготове, устремляюсь к источнику звука. Нужно рассмотреть, какие у птиц кольца (если есть), как разворачиваются события и чем они заканчиваются. Чаще всего кольца рассмотреть не удаётся ? либо конфликт быстро исчерпывается, либо угроза переходит в погоню, когда птички носятся среди растительности друг за другом, либо садятся на ветках неудобно, не видно ног. Да и кольца на их маленьких ножках очень уж малы, издалека не видно. Но не цеплять же им флаги на ноги или банты, как любимым кошечкам! Приходится соблюдать принцип минимального вмешательства и в то же время самим страдать от этого принципа.

Но всё-таки раз за разом накапливаются вполне информативные наблюдения, когда известны оба, или хотя бы одно из действующих лиц. Чаще всего повторяется одна и та же ситуация ? окольцованный самец прогоняет неокольцованного претендента на территорию.

Всё-таки пеночки ? приятные объекты. Они почти не боятся нас, особенно когда выясняют отношения между собой. Даже окольцованные птицы не держат на нас зла и не шарахаются прочь, хотя побывали у нас в руках, пережили наверняка не самые приятные минуты в жизни, когда мы их выпутывали и кольцевали.

Когда наступает новая светлая ночь, пеночки замолкают, всякие междоусобицы прекращаются, и моя работа по картированию участка идёт наиболее  спокойно и быстро.

Под утро у палаток появляется новая птица ? тёмнозобый дрозд. Мы слушаем его своеобразную песню. Не просто слушаем, а с удовольствием и не спеша укладываем её  в свою фонотеку памяти. Это для нас совсем новая песня, и похожая и непохожая на песни других дроздов, и для того чтобы она стала «своей», привычной для слуха и легко узнаваемой, нужно определённое время, вернее, определённое число повторений ? на заучивание. Другие звуки в эти часы для нас звучат как аккомпанемент к сольному пению тёмнозобого дрозда.

Вдруг раздается тонкий прерывистый свист рябчика ? тоже новая для нас песня в этих местах. Сергей откуда-то извлекает манок и отвечает рябчику похожей трелькой. Раздаётся тугое «пррр» небольших сильных крыльев. И вот рябчик уже расхаживает у палаток, заглядывает за кусты, валежины. Горло у него чёрное, значит, самец. Ясно, что ищет он другого рябчика, самку. Сергей его просто обманул ? очень грубо, цинично. Ведь нет тут самки, а Сергей пропищал так, как поёт самка, вот он и ищет. Нас для рябчика просто не существует ? так, что-то вроде пеньков. Сидим у костра, переговариваемся вполголоса. А он походит, походит, вспрыгнет на валежину, остановится как бы в задумчивости, нахохлится, запрокинет голову на спину, широко раскроет рот, будто собирается очень громко закричать, но произнесет опять свою тонюсенькую трельку ? и снова ходит.

У рябчиков пары формируются осенью или ранней весной, и живут они оседло. Видимо, наш рябчик остался холостым, потому и бродяжничает до сих пор. Мало тут рябчиков, найти невесту совсем не просто. Так он и ушёл пешком куда-то в гору, такой одинокий и разочарованный. Мы надеялись, что ещё встретим его, но больше не встретили. Это был единственный рябчик у нашего стационара за всё лето.