Книга: Один сезон в тайге

17. Свидание с тундрой

17. Свидание с тундрой

С ранней весны тундра напоминала о себе. То синьги летели на север, то доносился откуда-то из неба похожий на радиосигналы голос хрустана. Несколько раз, тоже из неба, долетали обрывки мелодичного токования золотистой ржанки. Лёгкие силуэты длиннохвостых поморников проплывали ? тоже в небе. И нам хотелось подняться поближе к этому небу. Иногда, когда мы в поисках гнёзд переходили реку и с лысых увалов противоположного берега смотрели на юго-восток, нас не могла не очаровывать величественная картина заснеженных хребтов Приполярного Урала. В бинокль мы разглядывали обширные снежники, скалы и каменистые россыпи, перемежающиеся шершавыми плешинами тундр. За многокилометровым слоем безупречно прозрачного воздуха хорошо просматривались отдельные деревья и даже камни и кусты.

До тундры было, судя по карте, километров восемь. Для дальней экскурсии у нас был вполне серьёзный повод. Нам надо было, пройдя по лесам самых разных типов, посмотреть, как населяют наши пеночки разные местообитания. На маршруте можно было встретить относительно редких птиц, которых не было в окрестностях участка и лагеря.

И по правде говоря, мы соскучились по открытым просторам тундры, хотелось укротить эту ностальгию. Да и вообще засиделись на месте, обострилась потребность в новых впечатлениях.

И вот мы, выбрав для самого трудного отрезка пути ? подъёма ? прохладное раннее  утро, вышли из лагеря, взяв с собой маленькие экскурсионные рюкзачки с суточным запасом провизии и котелком.

На пути то и дело попадались гнёзда, которые надо было зарегистрировать и провести их описание. Это были гнёзда дроздов, овсянок-крошек, юрков и, конечно, пеночек.

В полутора километрах от лагеря начинался густой и угрюмый ельник. В нём царили полумрак и тишина. Иногда встречались тёмнозобые дрозды ? и взрослые птицы, и уже вылетевшие из гнёзд птенцы. Несколько раз слышали пеночку-теньковку ? там, где лес немного редел и под его пологом пробивалась молодая поросль ёлок и кустарников. И опять теньковок мы встречали только вот в таком высокоствольном, хотя и не слишком густом лесу. На нашем участке они так и не появились. Интересно, почему это здешние теньковки такие дремучие, ведь в средних широтах они живут и в более  светлых лесах, а севернее, в тундре, они весьма обычны в совсем открытых местностях, и их устраивают даже ивняки, если они высотой хотя бы около метра. Есть повод ещё раз убедиться в известной истине: представители одного вида в разных местностях ? это не совсем одно и то же.

Следуя дальше глухим ельником, услыхали незнакомую песню. В ней было что-то от песни зарянки. Скорее  всего, это была синехвостка ? маленькая, похожая на зарянку большеглазая птичка с неестественно синими спиной и хвостом. Очень хотелось её  увидеть. Но когда мы, обходя певца с двух сторон, пытались к нему приблизиться, увидели только неясную тень, мелькнувшую в еловых ветвях. Так наше визуальное знакомство с синехвосткой и осталось несостоявшимся.

Шли медленно ? то задерживались у гнёзд, то преодолевали завалы бурелома. Недавняя буря местами нагородила такие баррикады, что приходилось обходить их, сильно отклоняясь от нужного направления. В некоторых местах сотни метров шли по стволам деревьев. Было видно, что бури такой силы, как недавняя, случаются не так уж часто. Последний ветровал примерно такого масштаба, судя по ветхости валежника, был не позднее , чем лет сорок-шестьдесят назад.

Вскоре подъём стал круче. Участки густого ельника перемежались с полянами, чаще стали попадаться каменистые склоны ? курумники. Зализанные временем каменные глыбы выглядели очень живописно. В красивом беспорядке громоздились они одна на другую, некоторые жутковато покачивались под ногой и глухо стукали. Их покрывали мхи и лишайники, создавая вычурные узоры из пятен разного цвета и формы. С такого замшелого курумника, огороженного со всех сторон не менее  живописными елями, завешанными нечёсаными бородами лишайников, не хотелось уходить. Молча сидели мы на мягких камнях и созерцали эту несусветную красоту. Всё дико, девственно, никаких следов человека. Даже обгорелую спичку боишься обронить, чтобы, не дай бог, не осквернить эту первозданную чистоту.

Всё чаще мы шли по качающимся камням курумников, стараясь не угодить ногой в замаскированные мхом провалы между глыбами. Лес редел и становился светлее. Появились лиственницы ? сперва отдельные деревья, потом целые лиственничные рощи рядом с ивняками и ольховниками. Между ними ? кусочки тундры, чаще всего заросшие ерником ? карликовой берёзкой с маленькими блестящими листочками. Ерники, как старые знакомые, дружески цеплялись за сапоги корявыми стволиками. Сколько тундр исхожено по таким ерникам, сколько сил они когда-то из нас выматывали... А вот поди ж ты, приятно.

Но вот и граница леса. Мы вышли к горной тундре. Впереди ? огромные площади камней, целые «плантации» ерника, мокрые луговинки. Кое-где ещё стоят отдельные куртинки ольхи и торчат одиночные лиственницы с характерной для гор и лесотундрового криволесья сдвинутой набок кроной: здесь царство вечных ветров. И сейчас, выйдя из лесного безветрия, мы не без удовольствия заметили, что комаров стало ощутимо меньше, и ведут они себя скромнее ? не вьются роем у лица, не шагают по спинам, прощупывая хоботком каждый миллиметр одежды, а неподвижно сидят, уцепившись всеми шестью лапками за шероховатую ткань.

По едва слышному журчанию воды угадываем протекающий под камнями ручей, находим место, где он выходит на поверхность, кипятим кофе.

В сотне шагов от костра загадочно поблёскивает свежей бело-розовой древесиной небольшая лиственница. Подходим ближе, разглядываем лишённый коры ствол. На коре и древесине следы крошечных зубов. Это зимой полёвки лакомились лиственничным камбием ? той самой «деревянной кашей», которой в лихие годы приходилось питаться и людям. Камбий ? слой молодых клеток дерева, располагающийся между древесиной и корой, он обеспечивает рост дерева в толщину. Погрызы располагаются на уровне груди. Зимой до этого уровня всё было заметено снегом, и полёвки устроили здесь столовую. Теперь дерево погибало. Интересно, почему именно эту лиственницу погрызли полёвки, и не тронули ни одну в обозримой округе. А впрочем, могут разные лиственницы быть немножко разными на вкус? Как, например, морковки с одной грядки или яблоки с одной яблони.

Узкая полоса горной лесотундры ? сплошная опушка. И птиц здесь много, как на всякой опушке. Весничек и таловок не меньше, чем на нашем участке в долине Сывъю. Суетятся с негромким циканием овсянки-крошки, недоверчиво поглядывают с соседних кустов большеглазые варакушки. О близости большого леса, подступающего из-под горы длинными языками ельников, напоминают доносящиеся снизу голоса клестов, обрывки дроздовых песен. Мелодично свистят щуры, юрки издают короткое «жжив» или высокое «п-си». Из ельников прилетели в тундру поклевать прошлогодних ягод голубики и шикши хохлатые красавцы-свиристели. Тут же, на поляне, бегают, покачивая хвостами, луговые коньки, перелетают у россыпей с чеканьем каменки.

Когда мы, запыхавшиеся от крутого подъёма, выходим на гребень хребта, нас встречает пара золотистых ржанок. Голоса их с приятной слегка печальной ноткой, но надоедливое повторение однообразного заунывного писка, который ржанки издают при беспокойстве, скоро начинает раздражать. Недоверчивые птицы могут сопровождать человека километр, то перелетая вперёд, то перебегая от кочки к кочке, где они задерживаются на некоторое время и застывают в настороженной позе. И постоянно пищат. Летом в тундре эти зануды порядком надоедают. Сколько ни иди, постоянно чувствуешь себя непрошеным гостем, отравляющим своим присутствием жизнь и покой мирного птичьего населения. Одна пара сменяет другую ? и опять нескончаемые меланхоличные писки. Но на этот раз ржанки довольно скоро оставляют нас в покое. Видимо, их гнездо, а скорее  всего ? уже птенцы, далеко, и особого повода для беспокойства у них нет.

Гребень хребта, на который мы вышли, только формально можно назвать гребнем. Это почти плоская полоса тундры, вытянутая вдоль хребта на несколько километров. То здесь, то там громоздятся похожие на развалины доисторических жилищ груды камней и каменных плит. Кустарников совсем нет ? только низкие травы, мхи, лишайники. Недалеко от нас хребет завершается большим скальным возвышением, с его северной стороны грязными пятнами лежит снег.

Дальше на восток, за распадком с узкой полоской леса и тоненьким ручейком, начинается огромная страна гор ? страна камня и снега. Это тот самый настоящий Приполярный Урал, вожделенная цель «масштабных» туристов.

Решаем пару часов побродить по тундре поодиночке ? погулять, поискать гнёзда. Мне гнёзда что-то не попадаются. Специально выслеживать варакушек и луговых коньков не хочется ? они есть и у нас там, внизу. Хрустан, небольшой миловидный кулик, родственный ржанке и похожий на неё манерами и фигурой, как-то неопределённо реагирует на меня. Прячусь за бугорок и начинаю за ним следить. Но хрустан долго кормится, потом улетает.

Переходя через курумник, слышу незнакомый резкий свист, или, скорее, нечто среднее  между свистом и писком. Останавливаюсь и пытаюсь сообразить, что это был за звук и откуда он взялся. Странно, но он был как бы ниоткуда, без направления. Озадаченно опускаюсь на замшелый камень, озираюсь по сторонам, смотрю вверх ? там только чистое небо с лёгкими облачками.

Звук не повторяется. Продолжаю обескураженно озираться, перебирая в памяти всех птиц, чьи голоса я знаю и не знаю, но которые могли бы тут быть. И ничего не могу придумать. Тут вижу перед собой на курумнике небольшую кучку сухой травы, и меня осеняет: это же пищуха! Сеноставка! Наконец-то я встретил живую, настоящую пищуху, о существовании которой знал ещё из детских книжек о природе, потом читал в учебниках по зоологии и других серьёзных книгах. Это зверёк размером с крысу и родственный зайцам. Кучка травы ? это и есть пищухино сено ? так они заготовляют себе пищу впрок, и за эти стожки пищух называют сеноставками.

Осматриваюсь и вижу ещё несколько стожков. А вот и помёт ? кучка шариков, похожих на заячьи, только гораздо мельче. Известно, что мумиё, которое приносят с гор искатели этого легендарного снадобья, это и есть помёт пищух, только изменившийся от времени до неузнаваемости, а может быть ? до неполной узнаваемости. Пищухи живут главным образом в степях и в безлесных поясах разных горных систем. Один из видов ? северная пищуха ? обитает и у нас на Урале.

Искать мумиё я не собираюсь. То, что я вижу перед собой ? это ещё вовсе не лекарство. Сразу вспоминаю, что мы совсем недавно «лечились» таким же незрелым мумиём из мешка с рисом. А вот увидеть живую пищуху очень хочется. Присматриваю уютное местечко ? большие торчащие вверх плиты на курумнике ниже по склону, хочу пойти там устроиться. Но, подумав, решаю, что зверёк может закапризничать. Пищуха должна знать, что я ушёл, надо её  в этом убедить. Нарочно сильно топая по камням и стукая плитами, дохожу до края курумника, ещё немного удаляюсь в том же направлении по мягкой тундре, а потом, крадучись, делаю полукруг и оказываюсь у того укрытия, к которому хотел идти напрямую. Тихо-тихо устраиваюсь поудобнее, поднимаю к лицу бинокль и застываю. Сидеть у каменной стенки, за ветром, тепло и удобно.

Не знаю, действительно ли сработали мои примитивные хитрости, или это было вовсе излишним, но минут через пятнадцать вижу пищуху. Она вылезает на камень, осматривается и надолго застывает в гордой позе сфинкса, немного похожая, как и положено, на маленького короткоухого зайчика. Хотелось бы посмотреть на неё  в движении, но она только сидит. Мне пора идти. Очень медленно опускаю бинокль и хочу так же медленно встать ? просто ради интереса. Иногда такие замедленные движения животные не замечают. Но пищуха издает уже известный мне резкий писк и исчезает в курумнике.

С Сергеем встречаемся, как и договорились, у нагромождения камней на гребне хребта. Он рассказывает, что гнёзд тоже не нашёл, но зато видел северного оленя. Он пасся на ветерке, так же как и мы, видимо, радовался, что нет комаров.

Перед тем как спускаться, устраиваем перекур и ещё раз любуемся панорамой. Суровой красотой гор нельзя не восхищаться. С искренним уважением смотришь на это царство скал и вечного холода. Пожалуй, ни один музей с его окаменелостями не может заполнить душу человека ощущением древности мира настолько, насколько это могут горы. Они здесь были, есть и будут. Их возраст ? что-то неохватно огромное. Что человек по сравнению с ними? Что-то крошечное. И жизнь его ? не более  чем короткая вспышка. Наши знания о геологических процессах, о рождении и старении гор и всей Земли кажутся здесь, в горах, чем-то отвлечённым, абстрактным. Мысли, разум, народы, культуры... Всё отступает на второй план и заслоняется сильным и глубоким ощущением того, что самое незыблемое и вечное на Земле ? горы.

Я не альпинист и не поклонник горного туризма. И потому, возможно, ошибаюсь. Но мне кажется, что горы влекут к себе внутренней, скорее  всего ? неосознанной, потребностью человека вновь испытать уже пережитое когда-то сильное чувство прикосновения к вечности.

И ещё. Вряд ли где-то ещё можно найти такую реальную возможность ощутить счастье достижения трудной цели, которое испытывает альпинист, совершивший восхождение. Как это должно быть здорово: сначала почувствовать себя маленьким, ничтожным среди неприветливых громад, потом идти, преодолевать, пересиливать самого себя, ощущать близость опасности... И доказать, главное ? самому себе, что можешь идти к цели и достигать её. И там, наверху, видеть горы совсем по-новому, сознавая себя как сильное существо, соизмеримое с самими горами...