Книга: Пароль скрещенных антенн

МЕД И ЯД

МЕД И ЯД

В МЕДЕ содержится не свыше одной пятой воды, хотя нектар цветков состоит из воды наполовину, а то и на все три четверти. Избыток воды пчелам приходится удалять.

Солнце, обогревающее улей, ускоряет выпаривание влаги из нектара, принесенного в соты, но немалая часть работы остается, конечно, и на долю пчел-вентиляторщиц.

Впрочем, улей — не только нектаросушильня, а мед — не просто достаточно обезвоженный нектар.

Изготовление перенасыщенного раствора Сахаров начинается в медовом зобике пчелы еще в полете от места взятка.

В улье сборщицы передают свою добычу приемщицам. Вползая в ячейку спинкой вниз, приемщица подвешивает здесь капельку нектара, который медленно стекает по боковым стенкам (маленькая капля быстрее просыхает). Приемщицы могут некоторое время носить нектар в зобике (они-то и бродят по краям сотов), продолжая переработку корма, начатую сборщицами.

Частично переработанный нектар складывается в ячейку, откуда другие пчелы перегрузят его затем в ячейки, расположенные повыше.

Из улья, соты которого заняты напрыском и залиты свежим нектаром, цепи вентилирующих пчел день и ночь крыльями гонят воздух. Воздух этот насыщен парами воды, выделяющимися из разлитого по ячейкам нектара. За ночь он уменьшается в объеме почти на четверть.

Пройдет еще день-другой, и ячейка, на верхней стенке которой несколько дней назад влажно поблескивала одна-едии-ственная прозрачная капля нектара, заполнится густой, до блеска чистой жидкостью. В ней восемьдесят процентов Сахаров, ничтожная примесь кислот, солей, витаминов, пыльцы, белка и еще каких-то неопределенных красящих и ароматических веществ. Все это вместе и есть мед.

Едва он созрел, пчелы запечатывают медовые ячейки плотными восковыми крышечками, по внешнему виду заметно отличающимися от крышечек, которыми запечатываются ячейки с расплодом.

Если скормить пчелам обычный сахар, растворенный в воде, они и его превращают в мед, правда далеко не столь ценный и душистый, как мед из нектара цветков. По совету врачей, пчеловоды попробовали растворять в сахарном сиропе сок свежих ягод, витамины, некоторые лекарства, и пчелы стали готовить из этих растворов мед черносмородинный, малиновый, витаминный, лекарственный.

Естественный мед, приготовляемый пчелами из нектара цветков разных растений, тоже совсем не одинаков.

Пасечники хорошо различают золотисто-желтый мед с белой акации, белый зернистый мед с акации желтой, красноватый вересковый мед, темный гречишный, светло-янтарный мед с липы, донника и подсолнечника, белый кипрейный… Натуральный мед, откачанный непосредственно из сотов, всегда более или менее жидкий и тягучий. Только вересковый похож на желе, и извлекать его из сотов затруднительно.

Среди множества разных сортов меда известен и тот, о котором упоминает в одном из своих произведений А. М. Горький: «В дуплах старых буков и лип можно найти «пьяный мед», который в древности едва не погубил солдат Помпея Великого пьяной сладостью своей, свалив с ног целый легион железных римлян; пчелы делают его из цветов лавра и азалии».

Натуральный мед обладает ценными целебными свойствами. Целебными свойствами обладает, как установлено, и пчелиный яд.

Жаля, пчела вводит примерно три десятитысячных грамма яда. Но и это ничтожное, в сущности говоря, количество яда оказывается смертельным для многих насекомых, ужаленных пчелой.

Яд пчелы производится двумя железами. В отдельности, порознь взятые выделения этих желез гораздо менее ядовиты, чем в смеси. Муха, ужаленная пчелой, погибает обычно тотчас же. Но если тончайшей иглой ввести такой же мухе выделения только одной из желез, муха останется живой. Для того чтобы она погибла, надо после этого ввести ей дополнительно яд второй железы.

Пчелиный яд в какой-то мере сродни яду гадюки и отчасти также яду кобры.

Неудивительно, что от яда пчелы иногда погибают и крупные птицы и звери.

Собаки и особенно лошади очень болезненно переносят пчелиный яд. Кошка, которую на пасеке атаковали пчелы, стремглав мчится прочь, и горе ей, если она по неопытности попробует спасаться, взобравшись на дерево.

Серьезно страдают от пчелиного яда иногда и люди.

Но тот же пчелиный яд успешно используется для исцеления от некоторых болезней. Лечение ныне производится не только ужалениями, как это практиковалось в старину. Из пчелиного яда изготовляют теперь специальные лечебные препараты.

Жало, вводящее яд в тело врага, является только оружием защиты пчел, а не оружием их нападения. В жаркие, солнечные часы, когда пчелы особенно усердно вентилируют гнездо и когда расходится и плывет над пасекой теплый запах меда и воска, интересно понаблюдать события, разыгрывающиеся перед летком улья, стража которого расправляется с разного рода незваными гостями. Здесь можно видеть и бесчисленных мух, и тонконогих паучков, и шустрых сухопарых муравьев.

Из летка время от времени кубарем выкатываются и сваливаются на землю под прилетной доской сцепившиеся противники: это внутренняя охрана изловила в гнезде какого-то чужака. Долго еще после этого злое жужжание не умолкает в траве возле улья, где к вечеру накопится не один десяток насмерть зажаленных и изувеченных воров.

А на смену им новые назойливые искатели сладкого продолжают отовсюду стягиваться к заманчиво пахнущему летку, через который лежит дорога к медовым сокровищам улья.

Правда, наиболее опасные враги пчел — микробы, клещи, губители пчелиного расплода, перги и сотов — действуют в гнезде украдкой.

Из любителей меда больше всех известен (это ясно уже из его названия) медведь. Он находит пчелиные гнезда не столько по запаху меда, сколько по звуку, по жужжанию пчел в дупле. Обходчикам линий связи, проложенных через глухие лесные места, частенько доводится видеть на телеграфных столбах мишку, обманутого гудением проводов.

Но если медведь действительно обнаружит дерево с пчелиным дуплом, он зубами обгрызает кору, луб, древесину, лапами разламывает стенки дупла и, несмотря на пчел, осыпавших его со всех сторон, рыча добирается до сладких сотов.

В склонности к меду уличены также куницы, соболи, колонки, росомахи… Маленькие пушистые скунсы поедают и пчел. Пчелиный яд на них мало действует. Они по ночам пробираются к гнездам и начинают царапать стенки; когда пчелы вылетают на шум, скунсы бьют их лапами и пожирают.

Совершенно не реагируют на пчелиный яд ежи. Сыворотка их крови может служить при ужалениях лечебным противоядием.

Зимой, когда оборона гнезда слабеет, на пчел совершают набеги мыши. Правда, мышей соблазняет не мед, а белковый корм — перга. Зимой мыши поедают иногда и пчел, причем брюшко с ядовитыми железами остается несъеденным. Даже летом, когда пчелы бодрствуют, мышь, привлеченная лакомым запахом, может скользнуть в улей. Но едва она проникает в гнездо сильной семьи, пчелы атакуют вора, вонзая в него несметное количество ядовитых жал. Уже через день труп зажаленного врага лежит на дне улья, покрытый темной массой пчелиного клея. И только этот комок, по форме отдаленно похожий на мышь, напоминает о недавней схватке.

Много бед причиняют пчелам и всевозможные пернатые хищники.

Темно-бурый пчелоед, например, охотится на пчел, подкарауливая их на летных трассах. Он схватывает свою жертву поперек тела, откусывает брюшко с жалом, а остальное проглатывает.

Птицеведы свидетельствуют: попав случайно на воздушную дорогу, по которой пчелы летят от гнезда за взятком и обратно, пчелоеды начинают за ними охотиться до тех пор, пока не набьют зобы до отказа.

Синица действует подобно скунсу. Правда, летом, когда достаточно корма, она редко обращает внимание на пчел. Зимняя бескормица делает ее менее разборчивой, и она, подлетая к улью, начинает постукивать клювом о стенку. Едва у летка появляется встревоженный шумом сторож, синица сбрасывает его на снег и через минуту уносит, чтобы расклевать на ближайшем дереве. Затем она возвращается к улыо и возобновляет свое предательское постукивание.

Аист охотится иначе. Он редко подходит близко к пасеке, зато на лугах охотно поедает пчел, прилетающих на цветы. В желудках аистов сотнями находили пчел, склеванных на травах.

Что касается деревенской ласточки, она не боится орудовать и в районе ульев. Ее смелость основана на большом преимуществе в скорости полета. Стрелой проносится она снизу вверх, схватывая и унося пчел, иногда даже тех, которые сидят перед летком. Но ласточке приходится иной раз выдержать схватку с пчелами, дружная атака которых нередко обращает ее в бегство.

Есть у пчел еще более опасные враги — такие, как длинноклювый щур золотистый, который мало обращает внимания на пчел, летящих с пасеки за взятком, предпочитая нападать на тех, которые возвращаются с грузом обножки. Если на пасеку нападают щуры, пчелы могут совсем прекратить вылеты из ульев.

Сорокопут, например, не ограничивается истреблением пчел для непосредственного пропитания, но копит из них кормовые запасы, нанизывая десятки жертв на шипы и концы сухих веток кустарников.

Однако самое большое количество врагов и самые жестокие враги пчел относятся к миру насекомых.

Желтобрюхая оса филант, прозванная пчелиным волком, точным ударом жала парализует летную пчелу, затем, с большой силой прижимая ее к себе, выдавливает из нее мед и до последней капли насухо слизывает. Тело жертвы оса уносит в заранее вырытую нору и здесь на груди ограбленной пчелы откладывает яйцо. Трупом пчелы будет питаться вышедшая из яйца личинка осы.

На Юге водится еще один враг пчел — небольшая муха, похожая на домашнюю, но серая с белой полоской на голове и более тонким брюшком, покрытым волосками. Эта муха носит странно звучащее название — сенотаиния. В солнечные дни сенотаинии собираются на крышах ульев, где они неподвижно сидят, подкарауливая пчел, и откуда нападают на них, на лету прокалывая их тело яйцекладом.

В пчеловодных журналах уже описаны воздушные сражения, происходящие между пчелами и значительно быстрее их летающими мухами.

Но стоит пасеку, на которой появились сенотаинии, вывезти в открытую степь, в поле, на луг, как мухи сразу исчезают.

Гораздо труднее избавиться от бескрылой и, видимо, безглазой мухи, которая по внешнему виду весьма похожа на вошь. Пчеловоды так ее и называют. Она размножается и живет в улье на пчелах и, в отличие от обычной вши, питается не кровью, а медом. Вошь-лакомка щекочет верхнюю губу пчелы до тех пор, пока та не выпустит язычок, с которого паразит быстро слизывает мед.

Пауки охотятся не за медом, а за самими пчелами, растягивая на их воздушных трассах свои тонкие сети. Когда после долгих попыток вырваться обессилевшая пчела замирает, паук набрасывается на нее.

Немало есть хищных насекомых, которые подкарауливают пчел, спрятавшись в листья. Не брезгает пчелами и голенастый богомол… На лету уничтожают нагруженных медом сборщиц ловкие осы, безобразные ктыри, изящные стрекозы.

Шершни часто ловят пчел на цветках и здесь же расправляются с ними, прокусывая зобик и жадно слизывая вытекающий мед.

Устраивая свои гнезда возле пасек, шершни иной раз массами нападают на пчел. Во время вылета роев эти крупные насекомые хищно кружат в небе и при каждом заходе без промаха схватывают очередную жертву. Шершень съедает пчелу с быстротой совершенно непостижимой.

Многие виды ос преследуют пчел и в улье. Так же поступает крупнотелая ночная бабочка «мертвая голова», которая писком, похожим на голос пчелиной матки, как заклинанием, открывает себе дорогу в улей. Завороженные магическим звуком, пчелы пропускают бабочку к дальним ячейкам с кормом, где она невозбранно выпивает иной раз добрую ложку меду из запасов семьи.

Если подбросить в пчелиное гнездо личинку или куколку шмеля, дикой пчелы, шершня, обитатели гнезда без промедления набрасываются на подкидышей. Десятки пчел прогрызают мягкую оболочку и быстро высасывают хоботками жидкое содержимое куколки. Уже через несколько минут от нее остается только пустой мешок, который пчелы долго переносят с места на место, пока не выбросят за леток.

Все заканчивается тем скорее, чем сильнее семья, чем больше в ней пчел.

Слабая семья отстаивает себя сравнительно вяло, и чем она слабее, тем больше бед причиняют ей всевозможные грабители и хищники. И это дается им легко, потому что отдельные пчелы сплошь и рядом не проявляют никакой заботы друг о друге.

Тысячи пчел могут сновать по воздушной трассе с пасеки в поле, пролетая мимо жалобно жужжащей в паутине пчелы. Но ни одна никогда не свернет с дороги, чтобы выручить запутавшуюся.

Сотни пчел могут безмятежно заправляться водой из лужицы, в которой рядом с ними барахтается тонущая. Ни одна ей не поможет.

Если, хотя бы перед самым летком, покрыть небольшой участок прилетной доски клеем, то в нем безнадежно завязнут какие-нибудь пчелы. Они будут изо всех сил выбираться из липкой ловушки, а остальные будут стороной обходить опасное место, причем и здесь ни одна пчела не попробует помочь погибающим.

И если пчела не выпутается из паутины сама, паук задушит ее на виду у пролетающих мимо сборщиц. Если пчела сама не выберется из воды, она утонет на виду у сотен собравшихся на водопой пчел. Если сама пчела не уйдет из клейкой западни, она погибнет здесь, на пороге своего дома.

При всем этом пчелиная семья может действовать и как целое.

В годы массового появления бабочек «мертвая голова» пчелы изнутри закрывают на ночь летки ульев, сооружая баррикады из прополиса и воска. В этих баррикадах оставляются проходы столь узкие, что толстая бабочка никак не может пройти здесь.

Оборонные действия семьи могут принимать и еще более наглядные формы.

В. К. Арсеньев в уже упоминавшемся его дневнике «По Уссурийскому краю» описывает не одиночные стычки пчел с муравьями, а подлинное массовое сражение:

«Почти весь рой находился снаружи. Вход в улей (леток) был снизу около корней. С солнечной стороны они переплелись между собой и образовали пологий скат. Около входного отверстия в улей густо столпились пчеды. Как раз против них, тоже густой массой, стояло полчище черных муравьев. Интересно было видеть, как эти два враждебных отряда стояли друг против друга, не решаясь на нападение. Разведчики-муравьи бегали по сторонам. Пчелы нападали на них сверху. Тогда муравьи садились на брюшко и, широко, раскрыв челюсти, яростно оборонялись. Иногда муравьи принимали обходное движение и старались напасть на пчел сзади, но воздушные разведчики открывали их, часть пчел перелетала туда и… преграждала муравьям дорогу».

На этом можно бы прервать рассказ, но как же не сообщить, что В. К. Арсеньев и сопровождавшие его казаки попробовали облить муравьев кипятком, но при этом вспугнули пчел!

«Мигом весь рой поднялся в воздух. Надо было видеть, в какое бегство обратились мы…» — признается автор дневника.

Итак, от налетов «мертвой головы» семья может защищаться укреплениями из прополиса, а на сражение с муравьями может подняться вся колония как одно целое.

Едва пчела ужалила врага, запах яда привлекает других пчел. Чем опаснее враг, тем больше пчел вонзают в него свои жала, тем больше новых пчел сзывает к атаке запах яда, этот беззвучный сигнал тревоги.

Ни одно живое существо в мире не имеет для самозащиты оружия, которое бы действовало так странно: поражая врага, оно в некоторых случаях может привести к гибели и защищающегося.

Самозащита пчелы нередко оказывается ее самоубийством.

Острые зазубрины, которыми снабжено жало, часто не дают извлечь его из тела противника, и пчела отрывается от атакованного врага, вырвав из себя жало.

Обычно считают, что пчела с вырванным жалом сразу же погибает.

Это необязательно.

Пчела, потерявшая жало, часто способна бывает добраться до родного гнезда, отдать приемщицам свой груз нектара, сложить обножку, собранную на цветках.

Такие пчелы способны иногда прожить еще несколько дней. В полет они уже больше не отправляются и погибают все же раньше естественного срока. И хотя применение жала часто обрекает пчелу на преждевременную смерть, тонкий стилет ее отравленного ядом оружия всегда готов к действию.

Когда какая-нибудь ящерица, уходя от опасности, оставляет свой хвост, который продолжает судорожно биться и этим отвлекает внимание обманутого врага, сама ящерица остается живой и вполне жизнеспособной. Схваченный за ногу паукообразный сенокосец спасается, оставив прищемленную конечность.

Пчела не бросает свое засевшее в теле врага зазубренное жало, а отрывается от него, нанося себе этим смертельную рану.

Правда, насекомых пчела жалит без всякой опасности для себя, так как из пронзенного хитинового панциря жало извлекается свободно.

Много миллионов лет успело прослужить пчелам их зубчатое жало, прежде чем появились на Земле птицы, звери и люди, в теле которых вязнут зазубрины тонкого стилета, приковывающие пчелу к ужаленному и вынуждающие ее отрываться одновременно и от противника и от оставляемого в нем жала.

Но к тому времени, когда появились на Земле эти новые враги, пчела давно перестала быть одиночкой, которая защищает только себя самое. Отдельная пчела обороняет теперь уже всю семью, все гнездо с тысячами его обитателей, с его общими запасами корма.

И это новое обстоятельство оказалось очень важным.

Пчелы, жалящие, к примеру, медведя, который добирается до медовых сотов, безнадежно запутываются в его густой шерсти и со злым жужжанием рвутся к цели. Пробуя сбросить напавших на него защитников гнезда, медведь давит их на себе десятками и сотнями, но жала (они отделяются вместе с частью брюшной нервной цепочки, и благодаря этому мускулы оторванного жала продолжают действовать) автоматически внедряются в кожу.

«Они сражаются и мертвые!» — воскликнул ученый, впервые разобравшийся в механизме действия оторванного жала.

Действительно, пчелы могут быть раздавлены, растоптаны, уничтожены, а отделившиеся от них жала сами по себе углубляются в ранки, вливая в них яд, от которого ужаленное место сначала немеет, а затем обжигается несносной, зудящей болью.

Выходит, что преждевременная гибель пчел, потерявших жало, не может служить свидетельством несовершенства их оружия. К тому же гибель пчелы стала для семьи не более ощутимой, чем для кустика крапивы потеря стрекательных клеток листа.