Книга: Триумф и трагедия советской космонавтики

Случилось, как предсказал

Случилось, как предсказал

В конференц-зале Центра подготовки космонавтов собрались специалисты и руководство Центра на разбор неудавшегося полета. Это был откровенный разговор космонавтов со специалистами Центра, проводившими подготовку экипажа и участвовавшими в обеспечении полета, поиске и спасении с места аварийной посадки. Первым на трибуну вышел Василий Лазарев — командир

— Рассказывать о полете особенно нечего. Полет длился чуть больше четырех минут, и кроме отрицательных эмоций мне он ничего не принес. А вот поговорить о том, что было после посадки нужно. Первого, кого мы вспомнили после открытия люка — это Иосифа Давыдова. Все случилось, как он предсказал…

В зале многие заулыбались, а кто-то с юмором громко сказал: «Так это он все и подстроил. К стенке его!»

Шутка вызвала общий смех, но руководивший совещанием помощник Главнокомандующего ВВС по подготовке и проведению космических полетов генерал Шаталов взглядом остановил его и произнес:

— О посадке корабля и действиях экипажа следует поговорить, и извлечь уроки.

Что же произошло на старте, и как действовал экипаж?

Пожалуй, этот старт подвел черту под моим спором с начальником. Зинченко считал, что готовить космонавтов к действиям после вынужденной посадки в экстремальных условиях не надо. Его формулой было: захотят жить — выживут. Нужно научить пользоваться средствами НАЗа — носимого аварийного запаса, а там пусть принимают решение по обстановке — не маленькие.

Во всем мире боевая подготовка летчиков, а в США, в том числе и астронавтов, включала курс подготовки к выживанию в экстремальных условиях различных климатогеографических зон: в жаре пустынь и тропиках, на акваториях морей и океанов, при низких температурах зимы северных широт и в неблагоприятных условиях кислородного голодания и холода высокогорья. Такое обучение позволяло резко сократить небоевые потери летного состава.

Идея психологической подготовки имела целью устранение двойного стресса: во-первых — от воздействия аварийной ситуации в воздухе или в космическом полете, и, во-вторых — от воздействия экстремальных погодных и климатических условий после вынужденной посадки. Если психологическую отработку по первому варианту осуществить практически невозможно из-за широкого спектра непредсказуемых обстоятельств, то ко второму можно готовить, выбирая натурные экстремальные условия. Таким образом, снималась ситуация двойного стресса. Мировой опыт показал, что такая подготовка спасла многие тысячи летчиков от гибели, особенно в процессе боевых действий.

Подготовка к выживанию требует достаточно больших материальных затрат. Но это ничто по сравнению с потерей такого высококлассного специалиста, как летчик и, особенно, космонавт (астронавт), на обучение которого тратится несоизмеримо больше средств, чем на подготовку к выживанию. А сколько горя приносит гибель летчика или космонавта его семье, его близким, его друзьям и товарищам.

Итак, долгий спор о необходимости всесторонне готовить экипажи к выживанию был решен этим полетом в пользу мировых тенденций.

Ну, а теперь все по порядку. Что же случилось, и почему финал, к счастью, не стал трагедией?

За несколько дней до старта вместе со специалистами мы прилетели на семнадцатую площадку. Так называлась гостиница «Космонавт» в городе Ленинск (в прессе — Байконур, в простом обращении — Тюра-Там). Здесь на площадке проводится предполетная подготовка основного и дублирующего экипажей, отобранных на конкретный полет. Здесь же проходит и последняя Государственная комиссия, которая принимает окончательное решение на полет конкретного экипажа или конкретного космонавта.

Этап предполетной подготовки очень напряженный; идет корректировка бортовой документации и программы полета, работа не на тренажере а на живом корабле в МИКе (монтажно-испытательном корпусе), подгонка снаряжения и многое, многое другое.

Каждый раз с большим трудом приходилось добиваться двух часов для проведения занятий по НАЗу (носимому аварийному запасу) и практическому применению светосигнальных, радиотехнических средств, необходимых в первую очередь на случай вынужденной посадки.

Проводя занятия с Лазаревым и Макаровым, я проложил по карте трассу выведения и пошутил:

По инструкции космонавты после посадки должны нажатием кнопки отстрелить стренги парашютной системы, чтобы на суше корабль не потащило ветром, а на море, чтобы парашют не послужил якорем, опрокидывающим и затапливающим спускаемый аппарат.

— Вася, Олег, не торопитесь отстреливать вторую стренгу. Определитесь по возможности, где сели. Если на воду — стреляйте немедленно. Если на сушу и в горах — не стреляйте, ибо можете покатиться в тартарары.

На полигоне во время испытаний парашютной системы при отстреле двух стренг аппарат катился под уклон. А это ощущение, как будто с горы летишь в пустой бочке. При большом уклоне это смертельно опасно, — наставлял я их.

— Ну, ты и нагонишь страху. Ничего этого не будет, — с ехидцей прокомментировал Олег Макаров.

— Пусть вам никогда моя наука не пригодится, — этими словами как и всегда я закончил занятия.

Не дожидаясь старта, здесь, на космодроме в ОТГ ПСС (оперативно-технической группе поисково-спасательной службы) оставался Володя Гайдуков, мы перелетели в Караганду, где базировалась основная группа спасателей, обеспечивающая трассу выведения и дежурство во время полета.

Перед вылетом в Караганду у меня состоялся разговор с Николаем Драем [Драй], ведущим конструктором завода «Звезда», на котором разрабатывалось и испытывалось снаряжение космонавтов. Судьба свела нас еще на испытаниях техники на полигонах под Феодосией, потом мы готовили космонавтов к выживанию в экстремальных условиях, были и в составе оперативно-технической группы поисково-спасательной службы на вероятных местах посадки в Казахстане.

— Слушай, Старый, в Казахстане весна, по телевизору обещают тепло. Что из шмоток будем брать? — спросил Николай.

— Друг мой, Колька, бери что потеплей. С Казахстаном весной шутки плохи. А рюкзаки возить самолеты, вертолеты и машины будут — посоветовал я.

На Чкаловском аэродроме, откуда летели в Караганду, легко, по-весеннему одетые офицеры из ПСС с насмешкой смотрели на наши объемистые рюкзаки.

— Это вы шмоток набрали, чтобы подстилать на траву, на солнышке загорать?

— Ничего, позагораем! Лишь бы дуба не врезать! — отвечали мы.

Прилетели. Разместились в гостинице.

На следующий день назначена проверка готовности самолетов, вертолетов, спасательной техники к работе. Накануне старта проводятся учения на готовность спасательного комплекса.

И вот пришло время старта корабля «Союз-18» с космонавтами Василием Лазаревым и Олегом Макаровым. За час до старта поднялись в воздух самолеты сопровождения старта АН-12, им нужно набрать высоту 10 тысяч метров. Нижний этаж за двадцать минут до старта занимают вертолеты. Обычно после старта и до выведения корабля на орбиту, то есть в течение пятнадцати минут вертолеты барражируют, а затем идут на посадку и находятся в режиме дежурства, пока идут два первых витка корабля вокруг Земли.

И вот мы в воздухе на борту МИ-6 с группой спасателей и руководством оперативно-технической группы. Двадцатая минута. Старт корабля прошел, но нам посадки не дают. Кружим вокруг Караганды. И вдруг неожиданная команда, взять курс на Семипалатинск. Лица командира экипажа и начальника ОТГ встревожены. Ясно, что-то случилось. Но что? Никто не знает. Все пассажиры МИ-6 молча смотрят друг на друга. В глазах тревога. Через час полета в пассажирскую кабину выглядывает командир и радостно кричит:

— Живы! Повисли на краю пропасти в горах.

Все облегченно вздохнули и заулыбались. Каждый начал прикидывать свои возможности и степень участия в предстоящей спасательной операции.

Держим курс на Семипалатинск. Чем ближе к нему, тем больше снега на земле. После Караганды, где пробивалась свежая травка, надоевший за зиму снег не вызывает восторга: тем более, что он уже не только на земле, а бьет в лобовое стекло и постепенно окутывает вихрящейся пеленой вертолет. Видимость земли даже с высоты триста метров плохая. Приближаемся к Семипалатинскому аэродрому. Вышедший из кабины бортинженер сообщил, изображая дрожащего человека:

— В Семипалатинске колотун — минус семнадцать градусов и снегопад. К тому же нас никто не ждет.

Положительных эмоций эта информация ни у кого не вызвала, тем более, что все были по-весеннему одеты в плащи. Никто, кроме нас с Николаем к такому повороту событий не был готов.

К моменту посадки мы переоделись, резко сократив содержимое рюкзаков, еще три часа назад вызывавших насмешку у наших товарищей. В раскрытую дверь вертолета дохнуло холодом. Подъехавшие автобусы повезли нас в гарнизон. По дороге узнаем, что в результате отказа третьей ступени ракеты-носителя сработала система аварийного спасения, и корабль приземлился в труднодоступной горной местности вблизи районного городка Алейска.

Приехали на командно-диспетчерский пункт (КДП) авиационной воинской части, базировавшейся на аэродроме Семипалатинск.

Информация неутешительная. Через АН-12 ретранслятор, который поддерживает связь с экипажем космического корабля, уточнили, что спускаемый аппарат находится на краю пропасти и не упал только потому, что купол парашюта зацепился за деревья. Находиться в аппарате небезопасно. Поэтому Лазарев и Макаров сняли скафандры, переоделись в теплозащитный костюм (ТЗК-10) и гидрокостюм «Форель». С помощью средств НАЗа — носимого аварийного запаса на отколовшемся от аппарата куске теплозащиты разожгли костер.

Приближались сумерки. С подлетевших самолетов АН-12 стали готовиться к десантированию парашютно-десантные группы (ПДГ), в состав которых входили врачи. О готовности к десантированию сообщили космонавтам.

— Я категорически возражаю против десанта. Как парашютист-инструктор считаю, что можно с большой вероятностью погубить людей. Кругом скалы, снежные завалы и возможны лавины. Кроме того, ветер метров пятнадцать в секунду. Всех разбросает. К нам никто не подберется, да еще и погибнет кто-нибудь, — резко потребовал Лазарев. — Мы до утра как-нибудь продержимся, а там можно будет подняться на вертолет.

Как летчик и парашютист Василий Лазарев понимал, что в таких условиях прицельное десантирование невозможно, а жертвоприношение космонавтам было не нужно.

Самолеты АН-12, сменяя друг друга, продолжали барражировать над местом посадки, с них видели горящий костер космонавтов, периодически выходили с ними на связь, передавали информацию в Москву. Оттуда в Семипалатинск из штаба ВВС вылетел главный инспектор по технике пилотирования вертолетов, чтобы определить возможность зависания в горах с целью подъема космонавтов на борт. Ночью спасатели разрабатывали различные варианты эвакуации космонавтов. Я с врачом Анатолием Чикановым отрабатывал возможность спуска с помощью лебедки, чтобы затем помочь космонавтам подняться на вертолет в режиме висения.

К утру прибыл главный инспектор, и мы тут же вылетели к месту нахождения экипажа и спускаемого аппарата. Визуально определили, что спускаемый аппарат и космонавты «сидят» на высоте 1200 метров на обрывистом склоне горы с поэтическим названием Теремок-3. На малой высоте несколько раз пролетали над ними. Чтобы показать направление ветра на месте посадки, Олег Макаров зажег сигнальный оранжевый дым. Подлетели навстречу ветру. Главный инспектор по технике пилотирования, управлявший машиной, попытался сделать зависание. Вертолет дал просадку, и инспектор резко увеличил скорость. Его решение было однозначным: выполнить зависание в горах на высоте 1200 метров невозможно и крайне опасно.

^{Василий Лазарев — командир экипажа}

К десяти часам утра прилетел самолет из Тюра-Тама с Заместителем Главкома ВВС маршалом Ефимовым А. Н. и генералом Шаталовым В. А. Не вмешиваясь в действия руководства спасателей, они наблюдали за ходом событий.

Наша высадка с врачом Анатолием была отложена и считалась возможной только в крайнем случае. А пока приняли другое решение: посадить на лед речки Уба, находящейся у подножья горы Теремок-3, вертолет с группой спасателей и снаряжением. Высадка прошла успешно. Чтобы сократить время, решили атаковать Теремок-3 в лоб, считая что 1200 метров не такая уж высота, которую нужно бояться. К сожалению, среди группы спасателей не оказалось ни одного опытного альпиниста. И дилетантство в таком серьезном деле чуть не кончилось трагедией. Лобовая атака по склону горы вызвала снежную лавину, которая и засыпала всю группу. Вторая группа спасателей, высадившаяся на р. Убе, бросилась выручать своих товарищей. Откопали. Слава богу, обошлось без жертв. А тем временем на горе развивались события по своему сценарию. К космонавтам прилетел и завис недалеко от них вертолет МИ-4 геологов. Руководство ВВС категорически запретило поднимать космонавтов по лестнице, спущенной с вертолета. И тогда с МИ-4 спустился лесник-проводник. Он подошел к космонавтам и раскурил с ними папиросу дружбы из портсигара, спрятанного в телогрейке.

Время шло. Маршал начал нервничать и отдавать команды. Нервозность увеличивалась. Мы с Анатолием вновь предложили свой вариант высадки в режиме висения, и в случае удачи эвакуировать космонавтов. Наше предложение резко и грубо было отвергнуто. Никто не хотел брать на себя ответственность за космонавтов. Про то, что мы добровольно рискуем, никто не думал. Мы молча спрятались за одним из громоздких пультов. И вдруг из динамика руководителя полетов донеслась любопытная информация. Один из вертолетов, летавших над Теремком-3 сообщил, что в зоне полетов появился неизвестный вертолет с бортовым номером 74. Этот вертолет с ходу завис над космонавтами и лесником. В динамике снова послышался доклад:

— Вертолет с бортовым номером 74 завис над космонавтами. Космонавты отправили сначала лесника, а затем сами поднялись на борт.

— Что за вертолет? Чей он? — маршал резко повернулся к руководителю полетов. — Немедленно узнать и доложить! — интонация не предвещала ничего хорошего.

И вдруг из-за пульта раздался голос:

— Это китайцы. Организуйте преследование.

Это глотнувший полстакана спирта Анатолий съехидничал в обиде на то, что ему не дали выполнить его долг.

Маршал не успел разродиться взысканиями за эту шутку. В динамике послышался доклад:

— Борт вертолета 74 из авиации Сибирского военного округа. Командир экипажа Султан-Галиев.

Решительность молодого летчика спасла космонавтов. Эта решительность, спасла еще много жизней в Афганистане, за что Султан-Галиев был удостоен звания Героя Советского Союза.

Пожалуй, на этом можно было бы и закончить рассказ о финале полета корабля «Союз-18», которому прибавят индекс «Союз-18–1». Но случилось так, что подробности старта, выведения и посадки мне рассказал Василий Лазарев ночью в пустыне Кызыл-Кум, в районе тригонометрической точки Кум-Султан, что в переводе означает Царские Пески. Там во время проведения тренировок космонавтов в пустыне мы стали участниками и свидетелями драматических событий. Но об этом другой рассказ.

А сейчас о полете «Союз-18». Где-то за барханами находились слушатели-космонавты, с которыми Лазарев прилетел на тренировки. Он в это время был назначен в отряд космонавтов руководителем группы молодых слушателей.

Звездное небо над головой и спавшая к ночи изнурительная жара пустыни располагали к разговору и откровенности.

— Завтра закончим тренировки. Арбузов поедим, пивка попьем, — мечтательно сказал Лазарев, когда мы поднялись на Кум-Султан.

— А ты знаешь, Вася, ведь тренировки по выживанию сдвинулись в плюсовую сторону после вашего краткосрочного полета. Теперь их четко планируют. И пример тому — наше присутствие здесь.

— Это я настоял, чтобы предварительно проводили такие тренировки, а потом уже в составе штатных экипажей. В таких тренировках ребята проверяют себя, а мы их. Когда в жизни сталкиваешься с неприятными событиями, через которые проходил раньше, появляется иммунитет к страху и трудностям.

— Скажи, вас тогда с Олегом крепко прижало? Когда наибольший мандраж был до или после?

— Понимаешь мандраж наступил, когда мы попали в Тюру (Тюра-Там) и стали разбираться, что же произошло. Тогда поняли, что запросто могли сыграть в ящик. Старт прошел нормально. Перегрузка росла плавно и нельзя сказать, что здорово давило. Мы и похлеще проходили на центрифуге. В первом полете мы все уже опробовали и теперь спокойно ждали, когда сойдет головной обтекатель, чтобы поглядеть на землю. Почувствовали по снижению перегрузки, как отошли «боковушки» (первая ступень ракеты-носителя). Когда стала набирать тягу вторая, у меня появилось какое-то предчувствие беды. Не знаю, чем это объяснить. Скосил глаза на Олега. Он спокоен, но лицо слишком бледное, хотя румянцем он никогда не отличался. Перевел взгляд на приборы. Все нормально. И тут началось продольное покачивание. Амплитуда увеличивалась. Такого в первом полете не было. Мне, как летчику, привыкшему управлять ситуацией в небе и влиять на свою судьбу, было неприятно чувствовать свою беспомощность и невозможность как-то повлиять на ход событий. Еще через десяток секунд стало ясно, что ракета дает сбой, а стало быть, произойдет что-то непредвиденное. И даже, когда автоматика дала команду на работу САС (системы аварийного спуска) не верилось, что полет сорвался. Срабатывание пиропатронов подтверждало, что автоматика работает на спасение экипажа. Сошедший головной обтекатель выпустил на волю корабль и открыл иллюминаторы, через которые в кабину ворвался солнечный свет. А затем корабль, наклонившись вдоль продольной оси, пошел на спуск. Выстрелы пиропатронов подтвердили, что корабль разделяется на части. Пироболты отбросили от спускаемого аппарата (СА) бытовой (БО) и приборно-агрегатный отсеки (ПО). На какое-то короткое время наступившая невесомость резко переходила в перегрузку. Двигатели СУС — системы управления спуска, старались удержать СА от кувыркания, но им не удавалось выдержать пологую траекторию посадки. Мелькнула мысль: «Если сорвемся на баллистический спуск, перегрузка может и придушить». Мои предположения подтвердились. Тяжесть вдавила в кресло. Чувствовалось как придавливается телом ложемент. По инструкции нужно было наговаривать на магнитофон «Малыш» обо всем, что происходит на борту, но язык не ворочался. Казалось, он прилип к нёбу. В глазах забегали красные шарики. Мысли тоже отяжелели, но, тем не менее, фиксировали, что на таких перегрузках я никогда не бывал. Затем на какое-то время вырубилось сознание. Сколько это длилось я не понимал, но сознание вернулось от сильной встряски. Это вводилась парашютная система. Спуск на парашюте был приятен, потому что вернулось ощущение присутствия собственного тела, собственного я. Глянул на Олега. Он что-то говорил, но я ничего не слышал. Видимо перегрузка отключила на время слуховые центры. Чувствовали перецепку на симметричную подвеску и выравнивание аппарата. Слышали, как отстрелилась лобовая теплозащита днища, как сработал ДМП — двигатель мягкой посадки. Потом был достаточно сильный удар о грунт, и резкое подергивание сменилось мягким покачиванием. В иллюминаторы увидели снег. По твоей рекомендации не стали отстреливать вторую стренгу. А когда открыли люк, то первого кого вспомнили — тебя. Гордись! — сказал Лазарев с некоторой иронией и дружелюбно обнял меня за плечи. — А дальше делали, как ты учил.

На космодроме, разбирая телеметрию поняли, что перегрузка могла нас и задушить, какие-то секунды она дошла до двадцати шести. Вот тогда и остановились у нас с Олегом сердца, а потом снова затикали.