Книга: Триумф и трагедия советской космонавтики

Заказное убийство в космосе

Заказное убийство в космосе

Незадолго до полета корабля «Восход-2» и первого выхода в открытое космическое пространство Алексея Леонова в космосе, выполняя совершенно секретное задание по испытанию систем и шлюзовой камеры, погибал неназванный космонавт Андрей Первозванный. Погибал мужественно, как летчик, спасая командира и общечеловеческой важности эксперимент. Он согласился на это высшей степени опасности задание — испытание систем по выходу в открытое космическое пространство — понимая, что это новый, доселе неисследованный шаг в деле космонавтики.

Андрей не имел связи с прямым выходом в эфир: сброс информации на Землю шел через закрытые кодированные каналы систем связи корабля.

Запуск нового корабля с экспериментальной, разворачивающейся как гармошка шлюзовой камерой прошел успешно. На орбите установили шлюзовую камеру в рабочее положение. Проверили ее наполнение воздухом. Командир корабля проконтролировал работу всех систем шлюза и открыл люк корабля. Теперь уже только люк шлюза-тоннеля разделял экипаж от космического пространства. Предстояло проделать еще две операции, чтобы напрямую соприкоснуться с космосом. Нужно было войти в шлюз, закрыть люк корабля, разгерметизировать шлюзовую камеру и открыть ее люк, ведущий прямо в космос.

Андрею Первозванному предстояло проделать две последних операции, наблюдая за работой систем скафандра по мере наступления в шлюзе космического вакуума.

По внутрикорабельной связи оба космонавта вели переговоры, проверяя работу систем, а командир и телеметрия отправляли информацию в Центр управления полетом.

Все предварительные операции прошли успешно, механизм люка открыл прямую дорогу в космос. Андрей, легко оттолкнувшись от корабля, медленно поплыл по тоннелю к люку, увлекая за собой кабель связи и страховочный капроновый фал. И вот он у обреза люка. Высунулся из шлюза, а руки цепко держались за его обрез. Потрясающей красоты бездна развернулась перед глазами космонавта.

Андрей — опытный парашютист, каждый раз, готовясь к прыжку у люка самолета, испытывал желание не покидать эту надежную вибрирующую от моторов твердь. Однако он достаточно легко преодолевал этот спортивный мандраж, потому что уже имел опыт. Шагать же в трехсоткилометровую пропасть на скорости свыше восьми километров в секунду до него еще никто не пробовал. Нужно сосредоточить внимание на пальцах рук, дать им команду разжаться, чуть-чуть оттолкнуться, как учили на тренировках в «бассейне невесомости» — самолете ТУ-104, специально оборудованном для этих работ.

Раздутый избыточным давлением скафандр сковывал и стеснял движения. Андрей, медленно разминая пальцы рук, чувствовал как его плавно выносит из шлюзовой камеры. Легкое движение от шлюза и он поплыл. Рядом извивался, как живой кабель связи, капроновый фал. Теперь он находился в свободном парении, превратившись в маленький космический корабль со своими системами обеспечения жизни. Он стал спутником большого корабля, в котором находился его друг и командир, наблюдавший за ним через объектив телекамеры и передававший информацию на Землю.

Андрей упивался красотой родной планеты, которая стремительно неслась под ним, показывая ему как на уроке географии горы, моря и океаны. Он был счастлив, он был первым…

— Пора возвращаться, Андрей! — голос командира вывел его из состояния эйфории. — Действуй, как учили!

— Будь спокоен, командир. Не подведу!

Андрей излишне резко потянул за фал, его тут же закрутило и понесло под корабль. Командир потерял его из виду и встревожился:

— Ты где?

— Сейчас устраню закрутку и подтянусь к шлюзу, — успокоил Андрей.

Плавными мягкими движениями Андрей собирал в руки фал. И вот он на обрезе шлюзовой камеры. Нужно пройти ее и войти в корабль. Развернулся и пошел ногами вперед в люк, как предусматривалось инструкцией и как отрабатывали во время тренировок. Но раздутый скафандр не пускал. С помощью регулятора попытался сбросить давление. Не получилось. И сразу дурные мысли полезли в голову.

— Командир, войти не могу, скафандр не пускает.

— Передохни и снова попробуй.

Командир в наушниках шлемофона слышал тяжелое, учащенное дыхание Андрея.

Корабль тем временем уходил из зоны радиовидимости с территории СССР.

— Командир, ухудшается работа систем жизнеобеспечения, становится душно. Буду пробовать входить головой, — почти хрипел Андрей.

— Пробуй, все пробуй! Только не волнуйся. Я подстрахую тебя, Андрюша. Буду готовиться к выходу.

Андрей развернулся и попытался протиснуться головой в шлюз, но раздутые избыточным давлением плечи скафандра не пускали.

Ситуация резко обострилась. Он старался втиснуться, вытянув руки вперед и хватаясь за выступы на конструкции шлюзовой камеры. Это привело к заклиниванию.

И как будто в дополнение к этому резко снизилась подача кислорода. Дышать стало тяжело. Все тело от избытка углекислоты покрылось холодным потом, который, стекая по лбу, слепил глаза.

По приборам командир оценил обстановку:

— Держись, Андрюша, что-нибудь придумаем.

Он быстро включал и выключал тумблеры, готовил разгерметизацию корабля с тем, чтобы выйти из шлюза и помочь товарищу.

В это время Андрей лихорадочно оценивал ситуацию. Мозг с трудом подавлял липкий страх нормального человеческого инстинкта самосохранения. — «Это смерть!» — Готовился ли он к ней? Нет, не готовился. Он хотел жить и не на смерть летел в этот космический полет, а ради жизни красивой и светлой.

— Держись, Андрюша, я иду на помощь! — Слова командира вырвали его из надвигающегося ужаса и включили механизм мужества. Он вспомнил разговор с Главным Конструктором накануне старта:

«Андрей! Если после выхода или в шлюзе случится непредвиденное, и ты не сможешь вернуться в корабль, ты же знаешь своего командира. Он не бросит тебя. Пойдет на выручку. Разгерметизирует корабль, а это значит, что ряд систем откажут в глубоком вакууме. И тогда гибель обоих, корабля и очень длительная остановка в космических исследованиях. Только ты сможешь принять правильное решение: одна или две жизни. Здесь нужно быть мужчиной».

— Командир, прекрати разгерметизацию корабля. Я принял решение.

Воля мужчины, летчика возобладали над липким чувством смертельного страха. Он вытащил из кармана скафандра специальные бокорезы, подтянул фал, связывающий как пуповина его с кораблем. Как мог спокойно произнес последние слова для магнитофона.

— Прощай, командир! Прощайте люди!

Прощайте, родные мои! Живите долго!

В следующее мгновение резким нажатием бокорезов он перекусил фал и провода, соединявшие его с кораблем, вырвал плечи из цепких объятий шлюза и сильно оттолкнулся.

Услышав голос Андрея, командир глянул на экран телевизора, где просматривалась шлюзовая камера, и увидел пустоту, в которой как змея извивался фал, а в открытый люк вползало черное безмолвие Космоса…

Да простит меня читатель за эту фантазию о воле и мужестве, в которую я вас позвал.

Все в реальном полете было гораздо прозаичнее. И спустя тридцать лет от великого свершения человечества — выхода в открытое космическое пространство, благодаря желанию некоторых, уж не знаю, как и назвать их, мерзавцев и подлецов, от этого подвига повеяло смрадом заказного убийства, так популярного в наше время.

Я предлагаю читателю разобраться в истинных мотивах и развеять эти мразь и смрад, которыми попытались некоторые «горе-участники космических исследований» оклеветать в печати добрые имена Главного Конструктора Сергея Павловича Королева и Героя Советского Союза летчика-космонавта Павла Ивановича Беляева.

И сделано это было как удар ножом в спину исподтишка в День Космонавтики 12 апреля 1995 года, т. е. тридцать лет спустя после этого легендарного полета.

У Гебельса в его теоретических разработках о практических приемах пропаганды, говорится: главное вовремя оболгать и обгадить порядочного человека. Потом он может потратить всю жизнь, чтобы отмыться. И не исключено, что ему ее не хватит. Если же человека уже нет в живых, то такая задача по силам только тем, кто знает истину, способен о ней рассказывать и защитить добрые имена оболганных. Попытаюсь это сделать с помощью фактов и людей, достоверно знавших эти события. В «Литературной газете», вышедшей в этот день под рубрикой «Тайны космонавтики» читаем броское название «Сможешь отстрелить Алексея?» — якобы Главный конструктор Сергей Павлович Королев жестко спросил об этом командира корабля Павла Ивановича Беляева перед первым в мировой истории выходом человека в открытый Космос.

Читал дальше статью и не верил, что это написал полковник медицинской службы запаса Ростислав Богдашевский. Как же нужно было ненавидеть на протяжении многих лет то дело, которому он посвятил столько лет своей жизни, как нужно было ненавидеть двух прекрасных людей, которых уже нет с нами, и они не могут защитить себя, чтобы публично оболгать их и обвинить в подготовке убийства в Космосе.

Чтобы читатель мог представить как происходил этот «сговор» на заказное убийство приведу дословно выдержки из публикации в «Литературной газете».

Ростислав Богдашевский: «Вспоминаю некоторые «нюансы». На тренировках экипажа присутствовало много разного и всякого начальства. После ее окончания я «раздел» космонавтов (снял медицинскую экипировку), провел врачебный осмотр (медконтроль) и остался в так называемой «темной комнате», что рядом с кабинетом врача, приводить в порядок их «медицинскую амуницию». И, естественно, ничего не знал о том, что Сергей Павлович Королев попросил дать ему возможность поговорить тет-а-тет с космонавтами. Ему и предоставили кабинет врача, в котором никого не было. Так я невольно оказался свидетелем разговора Сергея Павловича сначала с Беляевым, а потом с Леоновым.

Учитывая то, что и Королева и Беляева уже нет с нами, а также то, что впоследствии, когда Павел Иванович умирал в госпитале имени Н. Н. Бурденко от обширного перитонита и буквально за несколько часов до того, как уйти в забытье, рассказал мне об этом разговоре, я его привожу практически дословно.

Прежде чем продолжить цитировать Богдашевского о сговоре на убийство в кабинете врача, позволю себе дать маленький комментарий к уже прочитанному.

Известно, что Главный Конструктор Сергей Павлович Королев провел несколько лет в сталинских концлагерях в том числе и под Магаданом. Неужели искушенный в лагерной конспирации человек позволил бы подслушивать кому-то разговор тет-а-тет и не заглянул бы в соседнюю комнату, где, затаившись, сидел Богдашевский?

И еще более отвратительно читать это, потому что людей нет в живых, а совесть — «горе космического врача» позволяет ему вкладывать в их уста сговор на убийство. Ради какой дешевой сенсации нужно так оскудеть душой, чтобы нагло врать на мертвых?

Как мог Павел Иванович Беляев исповедоваться перед человеком, которого не только не пускали к нему в палату, но даже не допускали в то отделение госпиталя, где проводилась операция? Об этом свидетельствуют начальник отделения госпиталя им. Н. Н. Бурденко полковник медицинской службы Гулякин Михаил Федорович и жена космонавта Татьяна Филипповна Беляева, бывшая у постели мужа до последнего его дыхания.

Снова возвращаюсь к «подслушанному» (придуманному зачем-то) Богдашевским разговору.

«СП (Сергей Павлович): «А теперь, ПИ (Павел Иванович), проверяю твою готовность. Что будешь делать, если Алексей не сможет войти в шлюз?»

ПИ: Во время тренировок на невесомость при полетах на самолете лаборатории ТУ-104 я отрабатывал такую нештатную. Он, Алексей, имитировал бессознательное состояние и я затаскивал его в шлюз и далее в СА.

СП: А если у тебя ничего не будет получаться, сможешь отстрелить Алексея вместе с ШК (шлюзовая камера)?

Долго молчал ПИ, а затем сказал, что уверен в себе, и такого не может быть.

Подумав немного, СП, как умел говорить только он, выразил не столько словами, сколько всем своим видом (Богдашевский из темной комнаты «увидел» «свой вид» Королева), сказал: «Что же», — спрашивал о твоей готовности ПИ, не зря. — «К полету не готов. Иди» С минуту молчал ПИ. Я представляю, что творилось у него на душе. А затем сказал: «Если потребуется, я смогу это сделать». После этого последовало Королевское: «Спасибо».

Трудно найти слова, чтобы комментировать этот придуманный Богдашевским диалог. Сколько цинизма и безнравственности он вложил в слова двух прекрасных мужественных зрелых людей, прошедших через горнило жизни, испытавших на себе боль унижения и предательства (Королев) и офицера-фронтовика (Беляев).

Задаю вопрос Заслуженному летчику-испытателю Герою Советского Союза Марку Галлаю, члену Государственной комиссии по пуску корабля «Восход-2»: «Мог ли быть такой разговор?» Ответ был однозначным: «Нет, конечно, нет. Нужно знать Сергея Королева. Могу лишь добавить, как член Госкомиссии, что с самого начала программа полета не держалась в секрете, и ее должны были сообщить сразу же после старта «Восхода-2». Значит, сохранить в тайне гибель Леонова не удалось бы. Вся статья — это бред безнравственного человека».

Тот же вопрос дважды Герою Советского Союза, заслуженному летчику-испытателю, летчику-космонавту, фронтовику Береговому Георгию Тимофеевичу. Он ответил: «Думаю, что это выдумка Богдашевского. Так ставить задачу Королев не мог. Тем более не верю, что Беляев принял бы его условие. Если бы Беляев вернулся один, лучшее, что он мог бы сделать, это застрелиться на месте посадки».

На этом можно было бы, пожалуй, и закончить разговор о заказном убийстве в Космосе, когда «мафиози» Королев С. П. предлагал «киллеру» Беляеву П. И. звание Героя Советского Союза и летчика-космонавта за готовность при определенных условиях уничтожить товарища.

Но желание обгадить этих людей, которых уже нет с нами, появилось и у Михаила Реброва — военного журналиста, сделавшего свои карьеру, имидж, капитал на космонавтике. Самое парадоксальное, допустил его к этим благам Сергей Павлович Королев. Его репортажи под рубрикой «Штрихи к портрету» выходили о каждом космическом полете. Он прославлял космонавтов и космонавтику в своих книгах совместно с Каманиным Н. П. и Шаталовым В. А. — так легче было их проталкивать. Ну, а теперь, когда крестная для него мать космонавтика в загоне, он решил подоить ее путем обливания грязью.

Читаешь его очерк «У кого ключ от тайны» в написанной им книге «Космические катастрофы» и думаешь: вот он нашел еще одну жилу, только теперь не золотую, а помойную — зловонную. Начал почему-то опять же с Королева С. П. и Беляева П. И.

Правда, обстоятельства другие. Если у Богдашевского разговор Беляева и Королева подслушан из темной комнаты, то у Реброва он происходил перед самой посадкой в корабль не столь прямолинейно и без слухачей. После вынужденной посадки в тайге зимой «Восхода-2» у членов экипажа, пока их искали, было время поговорить. Вот этот разговор якобы со слов Алексея Леонова, записанный Михаилом Ребровым, я привожу дословно:

«— О чем тебе говорил Сергей Павлович? — Алексей вернулся мучившему его вопросу.

— Когда? — вяло спросил Беляев.

— Перед посадкой, на Байконуре…

Павел не умел, да и не хотел врать. Он сначала молчал, долго и трудно. Потом начал неторопливо:

— Он спросил: понимаю ли я, чем может обернуться эксперимент по выходу? Говорил, что психологически все очень непросто. Эйфория, потеря контроля над собой, необдуманные подсознательные действия… Если случится вдруг такое — все насмарку. И эксперимент, и корабль, и экипаж…

Беляев повернул лицо. Их глаза встретились.

— Он ничего не говорил напрямую, он как бы подводил меня к мысли о возможном провале. Я понял его тревогу и понял, как трудно ему говорить. Под конец он спросил: «Ты знаешь, что делать, если он — то есть ты — не сможешь вернуться?» Я сказал: «Знаю»…

Алексей почувствовал, как в рукава и за воротник заползает холодок, течет за шиворот с заиндевевших, лохматых веток. Захотелось распрямиться, потереть онемевшую спину, побежать в темноту, но только не думать об услышанном. «Я был заложником случая» — пульсировало в мозгу. — Заложником!» Ему вдруг стало не по себе. Сознание не хотело воспринимать услышанное. Слова Беляева отозвались болью, страхом, какой-то щемящей обидой. Зябкой судорогой он стряхнул вдруг сковавший его страх. Нет, не о жизни и смерти он думал тогда. «Сговор! Обман! Ради чего?» Чувство безысходного отчаяния сдавило сердце. «Я не так понял, я не так понял», — внушал он себе, больно закусив губы.

— Значит, стрелял бы в меня? — прервал молчание Алексей.

— Как я мог в тебя стрелять? — ответил вопросом Павел. — Ты что — спятил?»

Хочу сразу ответить чисто по технике исполнения «приговора». Даже, если бы Беляев был морально и психологически готов к убийству Леонова, он не смог бы это сделать, ибо достать пистолет «Макарова», находившийся в НАЗ (носимом аварийном запасе) можно было только после приземления. Как стрелять в Космосе из личного оружия никто не знал, куда полетит пуля в невесомости тоже, а отдача после выстрела могла привести к непонятной реакции на это корабля. А, главное, чтобы выстрелить в Леонова нужно было разгерметизировать корабль, выйти в шлюз, подойти к люку, подтянуть за фал Леонова и уже после того нажать на спусковой крючок пистолета, что не так просто сделать в раздутом скафандре, где понижена чувствительность пальцев.

И такую возможность предполагает много лет пишущий о космонавтике журналист — инженер-выпускник из академии Жуковского. Стыдно читать эти строки. Опять безнравственная погоня за сенсацией.

К слову сказать, в процессе подготовки к полету предусматривалась нештатная ситуация, когда выходящий космонавт не может вернуться в шлюз. В проверке и разработке методики спасения принимали участие легендарный летчик-испытатель Герой Советского Союза Сергей Николаевич Анохин и инженер-испытатель завода «Звезда» Виктор Павлович Ефимов. Отрабатывался выход командира с последующей доставкой потерпевшего даже в бессознательном состоянии в корабль.

Я начал очерк с фантазии, близкой к реальности. И если бы Сергей Павлович вел разговор о возможной неудаче, то принимать решение о самопожертвовании мог бы и должен был только сам Леонов. Сговора за его спиной быть не могло. Не такие они люди — Сергей Королев и Павел Беляев. Вечная им память!

Чтобы поставить точку в этой истории я обратился к Леонову с вопросом о правдивости двух очерков и его сопричастности к их содержанию. Леонов ответил: «Нигде, ни при каких обстоятельствах, я не рассказывал о возможном сговоре Сергея Павловича Королева и Павла Ивановича Беляева по возможности уничтожения меня в случае неблагоприятного стечения обстоятельств в эксперименте по выходу в Космос. Я уверен, что командир либо спас меня, либо погиб бы вместе со мной. Другого решения не было. А те, кто способны оболгать даже самое святое, достойны просто всеобщего презрения и, прежде всего Ростислав Богдашевский, придумавший этот бред — «подслушанный разговор».