Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Цивилизационные аспекты экономических реформ на постсоветском геополитическом пространстве (В. С. Будкин)

Цивилизационные аспекты экономических реформ на постсоветском геополитическом пространстве (В. С. Будкин)

Цивилизационные системы оказывают многоплановое и комплексное воздействие на экономику, прежде всего по линии адекватности хозяйственного механизма тем общественным (идеологическим, политическим, культурным, традиционным и иным) ценностям, которые соответствуют ментальности населения в рамках данной цивилизационной общности на государственном, региональном или глобальном уровнях.

В этом смысле попытка создать в СССР, а затем в ряде других государств отличную от других цивилизационную систему марксистско–ленинского образца могла быть успешной только в том случае, если бы мировой социализм обеспечил неоспоримые преимущества перед всем остальным миром. Как оказалось, командно–административный принцип организации общественно–экономического устройства, положенный в основу этой системы, смог обеспечить указанные преимущества только на стартовом этапе создания мощных производительных сил, но в силу присущей ему негибкости не был способен воспринять и использовать те новейшие процессы в экономической сфере, которые явственно проявились в конце XX ст.

Существование противостоящей остальным и на определенном этапе конкурентной цивилизационной модели710 не могло не вызвать многочисленных попыток критической оценки ее сущности зарубежными политологами и экономистами. Необходимо подчеркнуть, что концептуально основой практически всех подобных оценок было сравнение и подчеркивание преимуществ только западной модели общественного развития. Достаточно высокий уровень разработок этой проблемы рядом «советологов»711 способствовал тому, что подобный «западный» образец реформирования командно–административной экономики стал концептуальной основой трансформационных моделей в большинстве постсоциалистических государств. В целом успешное его использование в странах Центральной Европы и Прибалтики в значительной степени было обусловлено тем, что за послевоенные годы их население ментально не утратило связей с европейским цивилизационным пространством. И наоборот, приоритет иных цивилизационных корней постсоветских реалий во многом определил концептуальные просчеты инициаторов экономических реформ в России, Украине и ряде других новых независимых государств.

Именно многоаспектность воздействия различных цивилизационных систем проявилась в ходе экономических преобразований на постсоветском пространстве наиболее четко и наиболее рельефно по сравнению со странами Центральной Европы, Китаем, Монголией или Вьетнамом.

Для реальной оценки исходных мотивов и специфики экономических преобразований в постсоветских странах необходимо сделать ряд предварительных замечаний. Прежде всего, совершенно неверным будет утверждать, что только на переломе 1980–90?х гг. на территории СССР произошла взрывная реакция одномоментной смены советской модели. Предпосылки для этого стали нарастать гораздо раньше, причем без их учета и анализа невозможно разобраться в отличительных чертах трансформации общественного уклада в постсоветских государствах сравнительно с подобными процессами в других постсоциалистических странах. Постепенное размывание базисных ценностей советского образа жизни происходило более трех десятилетий.

С идеологической точки зрения эрозия советской общественно–политической модели, существовавшей более тридцати лет в ее жесткой «сталинской «форме, началась после XX сьезда партии в 1956 г., который в СССР и в мире в целом подорвал веру в непогрешимость марксистско–ленинских идей строительства альтернативного капиталистическому (в том числе в сфере экономики — рыночному) укладу. Признаки политической эрозии, проявившиеся во все большем нарастании массового критического восприятия деятельности партийно–советского руководства, постепенно усиливаются в период «геронтократии» времен Л. И. Брежнева. Одновременно становилось все более ясным, что командно–административный механизм хозяйствования, достаточно весомо конкурирующий с рыночной экономикой периода крупной машинной индустрии, не способен в силу своей инерционности адекватно реагировать на те новые условия постиндустриальной эпохи, к которым успешно приспособились наиболее развитые страны Запада.

Тем самым уже в период «эрозионного» развития СССР начали формироваться внутренние идеологические и политические предпосылки для поиска иных, не только директивно–административных моделей организации хозяйственной жизни, к чему подталкивало и ослабление геополитических и геоэкономических (провал экономического соревнования социализма с капитализмом) позиций страны.

Второе предварительное замечание сводится к тому, что именно в период брежневского руководства на территории СССР начала восстанавливаться та тройственная цивилизационная структура общества, которая существовала в царской России (западнохристианская, православная и мусульманская, естественно — со значительными модификациями под влиянием воздействия советской цивилизационной модели). При всей враждебности к религиозным и национально–ментальным основам общественной жизни цивилизационная модель марксистско–ленинского типа, Во?первых, имела многие базисные библейско–христианские черты, а Во?вторых, взаимно использовала лояльность православной церкви, канонически тяготевшей к российской, а затем советской «государственности».

Вследствие этого православие идеологически и политически не могло сыграть ту роль активного участника и даже инициатора перестроечных процессов, которую прямо или косвенно выполняли на постсоветском пространстве иные конфессиональные образования. Более того, приоритет сохранения своих позиций на территории распавшегося СССР привел к тому, что РПЦ занимала «миротворческие» позиции при всех коллизиях правления администраций Б. Н. Ельцина и В. В. Путина, причем не только относительно их политики, но и при проведении ущемлявших интересы населения экономических преобразований. Необходимость выживания в других новых независимых государствах привела к пассивности РПЦ при проведении в них политических и экономических реформ (особенно характерно это для Украины с ее пятью только основными христианскими церквями). Исключение составляет лишь Беларусь, где в условиях резкого возрастания активности католической и униатской церквей РПЦ с середины 1990?х гг. активно поддерживает А. Лукашенко, а тем самым, — курс его экономической политики.

Преобладание католицизма (Литва) и протестантства (Латвия, Эстония) в республиках Прибалтики, наоборот, сыграло весьма значительную (как и в странах Центральной Европы) роль в кардинальном переходе этих государств на «европейский» путь политического и экономического развития. Учитывая полный разрыв этих государств с постсоветским пространством, ограничимся только констатацией факта, приводя в дальнейшем изложении анализ хода реформ в странах–участницах СНГ и совместно в государствах Центральной Европы и Прибалтики.

В то же время в ряде среднеазиатских, кавказских и приволжских республик начиная с семидесятых годов прошлого века массово возрождаются мусульманские цивилизационные элементы, которые почти за полтора тысячелетия своего идеологического господства на их территории стали составной частью национального менталитета населения (например, приоритет семейственных и родово–клановых отношений, повышенный авторитет руководителей–старейшин и т. д.). В экономической сфере это проявилось в восстановлении характерной для исламских государств вертикали хозяйственных связей на основе личной зависимости — фактически еще на базе партийно–советского аппарата (известное «узбекское дело» о массовой коррупции и приписках, раскрытое в начале 1980?х гг. после смерти первого секретаря ЦК КПУз Ш. Рашидова). В Азербайджане в 1980?х гг. исламский принцип приоритета родственных связей стал проявляться при подборе директорского корпуса, что способствовало превращению ряда юридически государственных предприятий фактически в частную собственность семейного клана руководителей различного уровня.

Таким образом эрозия советской социально–экономической модели стала фактом уже в 1960–1980?е гг., однако она не смогла еще в тот период привести к какой-либо четко выраженной концепции ее замены более эффективно функционирующей системой общественного устройства общества.

С точки зрения цивилизационных критериев трудно оценить политику советского руководства периода «перестройки» второй половины 1980?х гг. в связи с ее хаотичностью и притиворечивостью — от использования наиболее отрицательных элементов «советской» модели подавления массовых выступлений инакомыслящих или даже причисленных к ним в отдельных республиках (события в Баку, Тбилиси, Вильнюсе в 1990–1991 гг.) до попыток встроить в эту модель «западные» цивилизационные элементы («У нас была задача — освободиться от оков КПСС... И освободить и государственную власть. И исполнительную и другие власти от той узды, в которой их держала КПСС», — так сформулировал цели «перестройки» тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачев в интервью газете «Известия»)712.

Такая же неопределенность и непоследовательность была характерна и для политики «перестройки» в экономической сфере. Квазиреформы 1986–1991 гг., в том числе важнейший закон этого периода «О государственном предприятии (объединении)», начавший действовать с 1 января 1988 г., пытались встроить элементы конкурентной экономики в социалистический хозяйственный организм. Сохранение в неприкосновенности государственной (т. наз. «общенародной») собственности, на которую приходилось более 90% производства, а также централизованного планирования (формально ограниченного рамками госзаказа) в условиях определенного расширения хозрасчетных прав предприятий привели лишь к окончательному разбалансированию советской экономики, возникновению таких немыслимых ранее для нее явлений, как массовая безработица, резкий рост цен, инфляция и др.

Необходимо подчеркнуть, что эти мероприятия во многом были сходными с югославской экономической системой, которая кроме перечисленных проблем привела к экономической конфронтации между республиками бывшей СФРЮ, что после смерти И Броз Тито, чрезвычайно жестко контролировавшего внутриполитическую ситуацию, стало одной из основных причин распада этого государства.

Оценивая первые результаты экономических реформ, М. С. Горбачев в своем докладе на XIX партийной конференции (июнь 1988 г.) вынужден был констатировать наличие серьезных трудностей при их осуществлении, однако видел их в «сопротивлении инерционных сил», «консервативности аппарата управления», а не в реально возникшем невосприятии старым механизмом хозяйствования чуждых ему элементов713.

На последнем, XXVIII съезде КПСС в июле 1990 г. был фактически избран путь прямого копирования цивилизационных экономических методов западного образца в виде монетаристских принципов регулирования хозяйственных процессов под лозунгом «Рынок решает все». Правда, от наиболее полного воплощения этой идеи (проект «500 дней» С. Шаталина и Г. Явлинского) М. Горбачеву под давлением других членов высшего руководства страны пришлось отказаться. Правительство попыталось осуществлять более умеренную программу «Основные направления стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике» академика Л. Абалкина и премьера Н. Рыжкова. После отставки последнего в декабре 1990 г. отдельные элементы этой программы использовались правительством В. Павлова, который также был снят с поста в августе 1991 г. как член ГКЧП. Тем самым даже попытки половинчатых усилий по реформированию экономики периода «перестройки» не были воплощены в жизнь.

Вместе с тем необходимо отметить ряд весьма важных моментов в экономической жизни этого периода, которые сыграли решающую роль при переходе к рыночным реформам на постсоветском пространстве.

Прежде всего, стало ясно, что никакая гибридная полусоциалистическая полурыночная модель экономического механизма не имеет перспектив для своего существования714. Необходимо было найти более эффективную систему руководства экономическими процессами, причем наиболее простой выбор якобы заключался в прямом переносе в Россию и ряд других новых независимых государств «западных» образцов экономической жизни, что и было сделано без их коррекции в соответствии с реальными условиями и возможностями рыночных реформ в этих странах (цивилизационно противоположный и, как оказалось в дальнейшем, более успешный китайский вариант жесткого поэтапного преобразования экономической системы на постсоветском пространстве не мог приниматься во внимание вследствие ликвидации монопольной роли коммунистической партии и даже ее запрета в России, Украине и других республиках). Упрощенные концептуальные основы проводившихся реформ свидетельствуют, кстати, о том, что их идеологи (Е. Гайдар и Г. Явлинский в России, В. Лановой в Украине и др.) за годы принадлежности к советской экономической науке получили весьма общие представления о зарубежной экономике (на уровне марксовой теории капитализма эпохи свободной конкуренции) и не смогли оценить те новейшие процессы, которые характерны для ее современного развития с целью использования их в практике экономических реформ.

Кроме того, именно в этот период происходило своеобразное «первоначальное накопление капитала» — разрешение индивидуальной хозяйственной деятельности, создания кооперативов, различных фондов и негосударственных организаций позволило будущим частным владельцам получить первые весомые доходы для развертывания своего бизнеса (например, самый богатый до своего ареста российский предприниматель М. Ходорковский начинал свою деятельность в 1987–1989 гг. в качестве директора Центра научно–технического творчества молодежи и Фонда молодежной инициативы, что позволило ему в 1990 г. на их базе создать крупное межбанковское объединение МЕНАТЕП и далее возглавить ряд холдинговых компаний). Параллельно с этим изменения в хозяйственном механизме периода «перестройки» существенно усилили позиции директорского корпуса, что стало в дальнейшем основой для возникновения такой особой формы, как «менеджерская собственность» (в частности, назначенный в 1988 г. генеральным директором «Автоваза» В. Каданников на его базе основал в 1993–1995 гг. такие крупные коммерческие объекты, как «Всероссийский автомобильный альянс», АО «Автомобильная финансовая корпорация», Волжско–Камская финансовая группа и т. д.).

Острая политическая борьба в руководстве СССР периода «перестройки» привела к ослаблению жестко руководимой из Москвы политической вертикали власти, следствием чего стало усиление самостоятельности руководителей большинства республик, а также ослабление централизованного контроля за проводимой ими кадровой, хозяйственной и идеологической политикой. В дальнейшем это повлияло не только на распад СССР, но и на подчинение экономического реформирования интересам избранного этими руководителями узкого круга своих приближенных. Этому способствовало и то, что большинство новых независимых государств возглавили сразу же или через некоторое время (как в Грузии Э. Шеварднадзе или в Азербайджане Г. Алиев) бывшие партийные лидеры этих республик.

Само создание СНГ подвело итог цивилизационного раскола в основном по линии предвоенной государственной границы СССР 1939 г. В результате окончательного ухода Прибалтики на Запад на постсоветском пространстве не осталось наиболее цивилизационных «европейских» стран. Руководство же 11 бывших республик (решение о присоединении к СНГ его 12?го члена было принято только в 1993 г. вторым президентом Грузии Э. Шеварднадзе) не могло на этом этапе пойти на такой кардинальный шаг, опасаясь не только последствий разрыва взаимных экономических связей, но и негативной реакции населения с его более чем семидесятилетним «советским» менталитетом. Анализ истории возникновения и в дальнейшем малоэффективного развития СНГ представляет собой отдельную проблему вне тематики данного исследования, однако из него можно сделать два важных вывода. Первый из них сводится к свидетельству наличия во всех этих государствах общих цивилизационных (ментальных, политических, идеологических и экономических) основ, заложенных в период существования СССР. С другой стороны, постепенное расхождение геополитических и геоэкономических позиций членов Содружества, нарастание внутренних различий в их политическом и экономическом устройстве позволяет сделать вывод о том, что на эти общие основы с течением времени все больше накладывались специфически отличные цивилизационные ценности, которые не могли не сказаться и на разновариантности процессов хозяйственных преобразований.

Характеризуя общий фон таких преобразований, можно, очевидно, прийти к выводу о погранично–цивилизационной природе исходных мотивов, форм и механизмов перехода от командно–административной к рыночной модели хозяйствования в данных странах. Так, при всех различиях «европейского» и «советского» образов жизни именно через последний в республики СССР с преобладанием мусульманского населения были привнесены многие элементы «европеизма», что позже не могло не сказаться на их отказе от ориентации на создание национальной экономики классического исламского типа. В большинстве этих стран оформился своеобразный цивилизационный симбиоз советско–мусульманско–европейского типа с постепенным усилением исламских ценностей за счет уменьшения «советских» и, в меньшей степени, «европейских» черт.

Это, прежде всего, касается Азербайджана, во многом следующего примеру «светско–мусульманской» государственности Турции. Резко усиливаются элементы мусульманской ментальности в Узбекистане и Кыргызстане, где бывший президент А. Акаев в начале 1990?х гг. пытался ориентировать страну на чисто «европейский» путь развития. В меньшей степени подобные процессы характерны для Казахстана, где титульная нация только в 1990?х гг. стала составлять половину населения страны (элементы исламской политической и экономической культуры, как будет показано ниже, использовались президентом Н. Назарбаевым прежде всего в традиционно–родовом преломлении). Наиболее полное использование родово–кланового типа характерно для режима Туркмен–баши, однако особенности этого политического режима не позволяют соотнести его с каким-либо четко выраженным цивилизационным типом (весьма показательно, что при обосновании в книге «Рухнама» основополагающих принципов государственного устройства на базе официальной доктрины «туркменоцентризма» С. Ниязов практически не упоминает не только о «европейских», но и о «советских» и мусульманских цивилизационных ценностях).

Цивилизационно–пограничными были и исходные рубежи экономических реформ в России, Украине и Беларуси715. В этих странах на традиционную ментальность населения наложилось особенно сильное воздействие «советской» цивилизационной модели с определенным усилением в последние годы влияния православных (в Украине также греко–католических и иных христианских) и «европейских» элементов. При этом на экономическую сферу в процессе ее реформирования наименьшее влияние оказывали конфессиональные мотивы.

Во всех странах СНГ воздействие традиционных советских методов проявилось, прежде всего, в самой организации работ по проведению экономических реформ. Необходимо подчеркнуть, что важной особеностью их осуществления в Центральной Европе был систематический и жесткий мониторинг со стороны Европейского Союза в соответствии со ст. 6?й Европейских соглашений про их ассоциацию с ЕС, что способствовало, с одной стороны, соблюдению принципов демократичности и прозрачности реформационного процесса, а с другой — достаточно быстрому сближению основных параметров национальных хозяйственных механизмов с аналогичными западными образцами. В соглашениях о партнерстве и сотрудничестве, заключенных Европейским Союзом в середине 1990?х гг. с большинством стран СНГ, такое внешнее давление вначале носило скорее рекомендательный характер. Только в последнее время оно стало более целенаправленным — например, в разделе 2.2 «Экономические и социальные реформы и развитие» Плана действий ЕС — Украина 2005 г. жестко перечислены претензии западного партнера относительно незавершенности формирования рыночной экономики716. Только такие сдвиги в политике ЕС, равно как и подготовка ко вступлению в Всемирную торговую организацию (ВТО) заставляет постсоветские страны вносить те изменения в национальную экономико–правовую базу, которые ныне приближают их к «цивилизованным» методам хозяйственной деятельности.

В странах Центральной Европы рыночные реформы провели новые политические силы, полностью устранившие от власти прежний партийно–административный аппарат. В большинстве стран СНГ политические и экономические преобразования, наоборот, осуществлены представителями именно такого аппарата. Вследствие этого весь реформационный процесс носил «номенклатурный» характер, во многом с доминантным воздействием старых «советских» методов. Это проявилось, в частности, в различном привлечении населения непосредственно к осуществлению реформ. Концепции В. Клауса (Чешская Республика), Л. Бальцеровича (Польша), Э. Сависаара (Эстония) и других реформаторов данного региона отнюдь не отстраняли государство от процесса преобразований (о чем подробнее пойдет речь в следующих параграфах данной главы), но ориентировались на высокий уровень активности граждан. В странах же СНГ был использован типичный метод «реформ сверху» при отстранении населения от какого-либо влияния на ход и результаты их проведения по чисто «советской» цивилизационной модели.

Своеобразным отображением такой модели стал также клановый характер организации политической и экономической жизни на постсоветском пространстве, предпосылки становления которого были заложены еще при Л. Брежневе и особенно в годы «перестройки». При всеобщем приходе к власти таких кланов практически во всех странах СНГ (исключение составляют Молдова и Армения с их частыми сменами политических лидеров) можно выделить два типа формирования клановых структур.

Влияние мусульманских традиций привело к приоритету родственнокланового принципа в оформлении системы властных структур в Средней Азии, Азербайджане и в ряде республик Российской Федерации. В этих структурах в Азербайджане решительно преобладают представители Нахичевани, перешедшие по «наследству «от Г. Алиева к его сыну — нынешнему президенту И. Алиеву. «Нахичеванцы» занимают ведущие позиции в крупнейшем объекте — международном консорциуме, связанном с «проектом века» по добыче, транспортировке и экспорте нефти, в торговле, строительстве, растущей банковской системе и др. По оценкам «Транспаренси Интернешнл», по уровню коррумпированности государственного аппарата Азербайджан занимает в СНГ первое место, а в мире — третье717. В Узбекистане постоянно ведется борьба между возглавляемым президентом И. Каримовым «ташкентским» и «ферганским» кланами за руководство «хакиматами» (местные административные органы) и контроль над экономической деятельностью на их территории. В Казахстане представители «старшего», «среднего» и «младшего» жусов распределили свое влияние на основные хозяйственные объекты страны. Так, в группе владельцев таких крупных компаний, как «Сахарный центр», «Hyp–банк», телецентра «Хабар» и др., преобладают выходцы из «старшего» жуса (в том числе — дочь президента Д. Назарбаева), холдинг «Акцепт» возглавляет Н. Каппаров («средний» жус), а компанию «Казахойл» — выходец из «младшего» жуса Н. Балгимбаев и т. д.718 В Башкортостане сын президента республики У. Рахимов до последнего времени осуществлял контроль над банковской системой, объединениями «Башкирэнерго» и «Башкирнефть» и т. д.

Клановая система, сложившаяся в России при Б. Ельцине, в Украине — при Л. Кучме, в Беларуси — при А. Лукашенко, в Грузии — при Э. Шеварднадзе, имела иную природу. Здесь при формировании кланов преобладали чисто экономические мотивы, хотя при этом соблюдались и узкие интересы родственников руководителей этих государств (разветвленный бизнес семьи первого президента России, зятя Л. Кучмы — В. Пинчука, родственников бывшего грузинского президента и т. д.). Приближенность к президентским структурам позволила в 1990?е гг. создать мощную систему экономических связей Б. Березовского, Р. Абрамовича, М. Фридмана и многих других российских олигархов. На чисто экономических основах в Украине были сформированы «днепропетровский» и «донецкий» кланы, которые на определенном этапе смогли посадить в кресло премьера своих представителей П. Лазаренко и В. Януковича. В Беларуси вся полнота политической и экономической власти принадлежит ставленникам нынешнего президента страны.

Клановый характер руководства всей общественно–экономической жизнью страны, несмотря на его «мусульманский» в восточных и «более европейский» оттенки в западных регионах СНГ, христианских республиках Закавказья и территории Российской Федерации, является своеобразным и в то же время логическим преломлением «советской цивилизационной модели». Просто «государство–партия»719 после краха этой модели было заменено «государством–кланами».

Важнейшим звеном в рыночных преобразованиях во всех постсоциалистических странах является изменение отношений собственности. Коренное различие ее базовых основ при социализме и капитализме заключается в «ассоциированном» или частном характере. «Главная отличительная особенность общенародной собственности состоит в присвоении средств и результатов производства трудящимися, ассоциированными (объединенными) в масштабе всего общества», — подчеркивалось в одном из последних в СССР, изданном уже в заключительный период «перестройки» стандартном учебнике политэкономии720.

«Ассоциированность» позволяла отдельному лицу лишь теоретически ощутить себя собственником всего национального богатства, а реально же он четко различал грань между полноправным владением, распоряжением и использованием своей личной собственности и отсутствием всего этого по отношению к общенародной собственности, распоряжение и использование которой принадлежало партийно–государственной бюрократии. Противопоставление этих двух разновидностей собственности было тем нагляднее, что в отличие от личной и частной, «ассоциированная» собственность была неперсонифицирована, обезличена, воспринималась, с одной стороны, как нечто общедоступное (как солнечный свет, воздух), а с другой — как противостоящее индивидуальной собственности граждан или, по крайней мере, ограничивающее возможности ее приумножения строго регламентированными рамками уравнительного распределения. Формальная «ассоциированность» была базисным принципом цивилизационной модели общесоциалистического типа как в СССР, так и в других странах «социалистического лагеря».

Естественно, что необходимость ликвидации такой базисной опоры социализма выдвинулась в этих государствах в число первоочередных задач преобразования общественного устройства. Совокупность особенностей общенародной собственности и, прежде всего, ее деперсонификация создали условия для поддержки или хотя бы пассивного непротивления разгосударствлению со стороны массы населения стран Центральной Европы и СССР (в КНР частный сектор создавался параллельно общественному).

Наиболее четко постсоветские особенности приватизации проявились в период ее проведения в Российской Федерации. Украина еще менее последовательно и со значительным отставанием по срокам использовала аналогичную модель. С определенными отличиями проходили процессы разгосударствления в других странах СНГ.

Если оценивать в целом российскую модель приватизации в качестве базовой, то необходимо, прежде всего, указать на ее ярко выраженный имитационный характер. Это касается, в частности, «ваучерного» метода ее проведения, который в целом успешно был использован в Чешской Республике, или метода «шоковой терапии» Л. Бальцеровича в Польше, как своеобразного сколка с политики канцлера ФРГ Л. Эрхарда по послевоенной ускоренной стабилизации германской экономики. Кратковременное «шоковое» потрясение всего хозяйственного организма в Польше, Эстонии, других странах этого региона в дальнейшем заложило необходимую основу для развития их экономики (характерно, что ее кризисное падение в странах СНГ длилось до 1996–1997 гг., а в Украине — даже до 1999 г., тогда как в центральноевропейских странах оно закончилось уже в 1992–1993 гг.).

«Шоковый большой удар», как его определяют западные эксперты, сразу же установил в странах Центральной Европы истинные ценовые параметры национальных экономик, что привело к объективности стоимостных оценок приватизируемых объектов. Долгосрочная же «шоковая терапия» в России, Украине и других странах СНГ имела лишь внешнее подобие такого «европейского» подхода к реформам, а связанная с ней субъективность в оценке приватизируемых объектов стала основой для различного рода махинаций.

Как известно, приватизация в России осуществлялась в два этапа — ваучерный (1992–1994 гг.) и денежный (в основном завершенный в 1995–1997 гг.). После финансового кризиса 1998 г. РФ постепенно втягивается в следующий этап — реструктуризацию собственности, причем «советский» характер этого процесса, связанный с повышенным вмешательством государства, особенно четко проявляется уже при президенте В. Путине.

Ваучерная приватизация по методу А. Чубайса существенно отличалась от ее использования в Центральной Европе. Невысокая цена имущественного сертификата (10 тыс. рублей) не позволила массе населения использовать ваучеры в качестве даже минимального источника первичного сосредоточения средств для основания или выкупа мелких и средних предприятий (как это было, например, в Чешской Республике) или для получения весомой доли в акционерном капитале более крупных хозяйственных объектов. Сама схема трансформации собственности в России (безымянность ваучеров) способствовала переходу в руки других владельцев тех ваучеров и акций, массовая продажа которых стимулировалась отсутствием прибыли (а следовательно — доходности) у большинства предприятий.

Во всех трех вариантах приватизации был предусмотрен высокий уровень участия менеджеров (фактически — бывших советских директоров) в распределении акций (особенно по третьему варианту — до 20% акций с правом голоса). В то же время руководители предприятий — инсайдеры получили возможность постепенного овладения контрольным пакетом акций путем их выкупа у своих работников или за счет привлечения средств аутсайдеров — физических и юридических лиц721. Указанные особенности были прямо заложены правительственным постановлением «О порядке введения в действие системы приватизационных чеков в Российской Федерации» (февраль 1992 г.), которое фактически отменило действие «безваучерного» закона 1991 г. «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР». 31 июня 1994 г. ваучерная приватизация в РФ закончилась. Для денежного этапа трансформации собственности были оставлены наиболее прибыльные объекты цветной металлургии (алюминиевая промышленность, «Североникель»), добычи и переработки нефти и газа, ряд предприятий других отраслей, особенно ориентированных на экспорт. К этому времени новые российские рыночные структуры уже имели необходимые средства для участия в данном процессе (характерно, что в отличие, например, от Венгрии или других стран Центральной Европы, иностранный капитал до этого времени практически не допускался к процессам приватизации российских объектов). Банки на этот момент уже обладали значительными активами, накопленными за счет спекуляций с валютой и кредитными ресурсами в период высокой инфляции. Будущие олигархи также сосредоточили в своих руках необходимые средства, используя различные доверительные общества и трастовые фонды. Б. Березовский, в частности, заложил основы своего финансового могущества на основе привлечения средств населения во Всероссийский альянс «АВВА» по созданию «народного автомобиля» — возврат многократно прокрученых в нем денег был, наконец, официально завершен только после его вынужденного отъезда за границу, т. е. лишь в декабре 2001 г.

После дефолта 1998 г. в России начался этап реструктуризации собственности, вначале преимущественно на основе стихийной конкурентной борьбы в пользу более мощных хозяйственных структур. Правда, этот процесс проходил в рамках «советской», а не «европейской» модели с широким привлечением связей с административными органами, поддержка со стороны которых помогла вытеснить таких олигархов, как Б. Березовский, В. Гусинский, А. Смоленский. Еще более «советскими» стали методы перераспределения собственности при президенте В. Путине, свидетельством чего является прямое административное инициирование судебного преследования М. Ходорковского и других руководителей «Юкоса».

«Советская» цивилизационная модель повлияла и на ряд других существенных отличий процесса осуществления рыночных реформ в РФ. Так, кроме указанного выше неблагоприятного влияния методов «ваучеризации», на недостаточном развитии малого и среднего предпринимательства сказался тот факт, что России (как и другим странам СНГ) досталось в наследство от времен СССР преобладание крупных хозяйственных объектов722. Именно на их овладение новыми владельцами — олигархами и было сконцентрировано внимание авторов российской приватизационной модели, в результате чего политика формирования малого бизнеса ограничилась имитационными мероприятиями.

Для современной России характерны слабое воздействие на хозяйственную деятельность конкурентных рычагов и высокий уровень монополизации, который поддерживается с помощью административного ресурса как по отношению к крупнейшему бизнесу («Газпром», приближенные к правительству нефтяные монополии, компании цветной металлургии и т. д.), так и к менее крупным объектам в областях и республиках РФ. В отличие от европейских постсоциалистических стран в РФ распространена квазикооперативная собственность, сохранившая черты советских колхозов в связи с отсутствием частной собственности на землю и не обеспечивающая потребности страны в продукции сельского хозяйства.

Ситуация с рыночными реформами в Украине сравнительно с другими странами СНГ наиболее близка к российской модели. Здесь также были два этапа приватизации, основное внимание в период проведения которых властные структуры уделяли разгосударствлению объектов крупной промышленности при отсутствии целенаправленной политики в отношении малого бизнеса. Отсутствие частной собственности на землю не способствовало формированию фермерского сектора, а те же квазикооперативы и парцеллярные хозяйства не позволяют использовать в полной мере благоприятные условия развития АПК. На протяжении осуществления рыночных реформ широко использовался административный ресурс, прежде всего при «наделении» и перераспределении собственности.

«Советская» цивилизационная модель оказала наибольшее влияние на современный хозяйственный механизм Беларуси. Режим президента А. Лукашенко практически свернул приватизацию, а имеющиеся коммерческие структуры (особенно банковский сектор) поставил под жесткий государственный контроль. Подавляющее количество видов хозяйственной деятельности подчинено лицензированию, что фактически привело к их огосударствлению. Такие чисто «советские» феномены, как уравниловки и дефицит, дополняются высокой инфляцией, причем наращивание денежной массы используется для выплаты зарплаты и стимулирования роста производства. Эксперты характеризуют белорусскую модель в качестве «мобилизационной экономики», которая наряду с обеспечением стабильности консервирует неэффективность национального хозяйственного потенциала.

Своеобразное сочетание «советских» (высокий уровень использования админресурса), «европейских» (массовое функционирование рыночных структур) и не столько исламских, сколько традиционно–патриархальных составляющих, характерно для современной казахстанской экономики. В рамках выдвинутой президентом Н. Назарбаевым программы «Казахстан — 2030» была проведена трансформация собственности, стала работать банковская система, функционируют многочисленные акционерные общества. Вместе с тем все эти структуры находятся под прямым контролем кланов, широко распространена система лоббирования, коррупция государственного аппарата723. Все это не позволяет оценить реформы в этой стране как находящиеся в русле общемировых тенденций экономического развития.

Мусульманские цивилизационные ценности наиболее широко были использованы при проведении экономических реформ в Узбекистане, хотя противники режима И. Каримова выступают за еще большее приближение к исламским традициям, прежде всего в политической и религиозной сферах. Для страны с преимущественно сельским населением особое значение имели преобразования в аграрном секторе. Законы «О сельскохозяйственных кооперативах (ширкатах)» и «О дехканском хозяйстве» 1997 г. в определенной мере решили эту проблему. В соответствии с первым из них прежние колхозы на основе имущественных паев были преобразованы в акционерные предприятия — ширкаты. Наряду с этим все же основную часть продукции дает именно дехканский сектор, который базируется на традиционном семейном ведении хозяйства и характеризуется местными исследователями как частное владение724. В то же время земля осталась в соответствии с конституцией в общегосударственной собственности, причем это прямо обосновывается именно исламскими традиционными постулатами ее использования. На практике же это ставит дехкан в прямую зависимость от местных администраторов — хакимов.

То же касается сохранения государственой монополии на внешнеэкономическую деятельность — ссылка на практику некоторых мусульманских стран (скорее этот феномен является прямым наследием советского периода) должна оправдывать лишь подчинение всей этой сферы прямому контролю высшего руководства страны. С национальными традициями тесно связано также широкое развитие мелкого и среднего бизнеса, чего нет в славянских странах СНГ.

Специфическими путями проводились рыночные реформы в другой мусульманской республике — Азербайджане. Попытки начала 1990?х гг. быстрого перехода к рынку («шоковая терапия», либерализация цен и внешней торговли) привели только к полному разбалансированию национальной экономики. Лишь после прихода к власти Г. Алиева в стране начала осуществляться последовательная политика реформирования, причем при значительном влиянии «европейских» моделей. Государственная программа приватизации, принятая Милли меджлисом (парламентом) в сентябре 1995 г., способствовала созданию весомого частного сектора в торговле, строительстве, службе быта и ряде других отраслей в основном на базе малого и среднего бизнеса. Многие крупные предприятия постепенно преобразуются в акционерные общества, однако на практике большинство акций перешли в руки директорского корпуса, что привело к формированию «менеджерской собственности». В то же время структуроопределяющие и наиболее доходные крупные объекты (прежде всего, в ведущей — нефтяной промышленности) остались в госсобственности, а фактически — под контролем правящего клана страны.

Необходимо отметить достаточно успешное осуществление в Азербайджане аграрной реформы, начатой в стране также в середине 1990?х гг. Передача земли в частную собственность способствовала резкому возрастанию числа индивидуальных крестьянских хозяйств, наряду с которыми функционируют коллективные и арендные предприятия. Создание международного консорциума по разработке каспийского нефтяного шельфа способствовало оживлению хозяйственной конъюнктуры Азербайджана за счет притока иностранных инвестиций. Все эти внешне «европейские» методы реформирования национальной экономики при более тщательном анализе предстают, однако, в традиционном «мусульманском» преломлении, связанном с обеспечением интересов всей вертикальной системы правящей политикохозяйственной элиты страны.

Таким образом, в ходе проведения экономических реформ в странах СНГ наблюдается своеобразный дрейф от чисто «советской» модели хозяйствования к использованию «европейских» (зачастую имитированных) и традиционных (в Средней Азии и Азербайджане — мусульманских) методов экономических преобразований. О невозможности сравнительно, например, со странами Центральной Европы прямого копирования западных моделей в условиях иной цивилизационной основы общества свидетельствует, в частности, провал попыток реформирования по рецептам МВФ, которые были предприняты в Кыргызстане и Грузии при (соответственно) А. Акаеве и Э. Шеварднадзе.

Конгломератная (с наличием «советских», «европейских», традиционных и в ряде стран собственно мусульманских элементов) цивилизационная сущность общественного устройства постсоветских государств является первоосновой менее эффективного осуществления экономических реформ в регионе СНГ, чем в моноцивилизационном Китае или же в четко сориентировавшихся на европейские ценности Центральной Европе и Прибалтике.

В настоящее время достаточно трудно оценить доминанты будущих цивилизационных основ экономических систем в разных странах СНГ. По крайней мере в ряде из них явственно прослеживается сохранение, как в Беларуси, или возрождение, как в России, многих элементов прежней «советской» модели хозяйствования, а в других (новых независимых государствах преобладанием мусульманского населения) — усиление роли традиционных факторов воздействия на общественно–экономические процессы. Определенное значение в перспективе может сыграть усиление внешнего давления на эти страны, связанное с их вступлением во Всемирную торговую организацию и с повышением уровня взаимодействия с Европейским Союзом.