Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Общественный контекст глобальных перемен: отклики на вызовы (Ю. Н. Пахомов)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: Общественный контекст глобальных перемен: отклики на вызовы (Ю. Н. Пахомов)

Принято считать, что фактором радикального преобразования экономических и — шире — общественных отношений выступает в современных условиях информационная революция. Что она, в отличие от научно–технических революций прошлого, имеет объектом своего преобразования уже не столько материальное производство, сколько сознание. Это, конечно, правда, но правда не вся. Революционный характер носят также, по меньшей мере, преобразования, Во?первых, в сфере финансов905 и, Во?вторых, в организации производства, обмена и распределения, что наиболее полно проявилось в деятельности ТНК и в процессах замены вертикальных связей горизонтально–сетевыми.

Вполне возможно, что радикальные общественные перемены, произошедшие под влиянием глобализации, являются следствием всех трех революций, а не только (а иногда — не столько) революции научно–технологической. И многие перемены, особенно негативные, а тем более, катастрофические, производим в наименьшей степени от информационной революции как таковой. Кстати, наличие вполне осознанного неолиберального реформаторского проектирования (особенно под давлением МВФ, ВТО и т. д.), продуцирующего (как в Украине и России) социальные бедствия и риски, чаще всего к научно–техническим переменам как таковым непосредственного отношения не имеют. И именно по этой причине они вполне устранимы. Те же перемены, которые происходят под непосредственным влиянием технологического прогресса, корректировать, по-видимому, сложнее всего. Причем эта сложность особенно нарастает, когда венцом трансформаций, идущих от научно–технологического прогресса, оказываются сами по себе общественные отношения и, тем более, сфера человеческого сознания: индивидуального, коллективного, планетарного.

Важнейшей чертой постиндустриализма является то, что фактор информационной революции, лежащий в основе остальных перемен, воздействует на сознание не только опосредованно, но и непосредственно. Хотя и остальные составляющие революционных перемен «не отстают» в своем влиянии на многообразие процессов эволюции человеческого сознания.

Конечной ступенью воздействия глобальных факторов на общественное сознание является система социальных связей индивида, подвергшаяся под влиянием глобализации за короткий срок глубочайшей трансформации. Хотя основное направление этих перемен — раскрепощение личности, детерминированное использованием информационных технологий, однако здесь не все однозначно. Поскольку сам процесс формирования технических принципов и потребительских стандартов, диктуемый информатизацией, провоцирует одновременно и появление поведенческих стандартов, что само по себе противоречит движению к свободе.

Известно, что основой (хотя и завуалированной) многообразия общественных изменений являются перемены в сфере труда. Причем имеются в виду не только собственно трудовые отношения, складывающиеся в реальной экономике, но и общественная форма труда, рассматриваемая в широком контексте.

Если исходить из того, что информатизация — источник свободы, то следует признать, что без адекватного состояния труда (раскованности, одухотворенности и интеллектуализации) общественный прогресс достигнут быть не может. В труде, его характере и качестве, заложены главные истоки формирования личности; а личность — это один из двух (наряду с обществом как целостностью) полюсов и, вместе с тем, генерирующих источников формирования системы экономических и — шире — общественных отношений. Поэтому изменения в общественных отношениях, обусловленные глобализацией, необходимо начать рассматривать с перемен в общественной форме труда. Тем более, что объектом не только опосредованного, но и непосредственного влияния со стороны научно–технологического прогресса является в условиях глобализации сознание индивидов.

Ключевым фактором фундаментальных трансформаций в общественной форме труда в условиях постиндустриализма является изменение механизма восприятия человеком мира под влиянием информационных технологий, что связано, прежде всего, с влиянием глобальных коммуникаций. Под этим воздействием человек ощутил себя чем-то большим, чем просто индивидуум, он стал воспринимать себя как и частица, и участник глобального целого. Ведь если еще недавно глобальное сообщество ограничивалось элитарными группами в лице дипломатов, чиновников международных организаций, крупных политиков и ряда других лиц узких профессий, то ныне в процессы глобализации включаются огромные массы населения.

К тому же, наряду с воздействием со стороны глобального целого, в том самом направлении на личность, включенную в коммуникационные сети, влияет производственно–технологическая эмпирия. Трудовая деятельность в этой сфере становится не только источником дохода фирмы и способом получения работником средств к существованию. Человек труда оказывается так же носителем новых социальных связей в виде информационного обмена в пространстве глобального рынка, а также, при желании, — субъектом межкультурного обмена в планетарных масштабах. В сфере непосредственной трудовой деятельности на поприще новой экономики на формирование личности влияют и убыстряющиеся технологические перевороты, и гибкая организация труда за счет виртуального предпринимательства в киберпространстве, и возможности установления прямых контактов с потребителями продукции благодаря Интернету, и многое другое.

Новый мир труда обеспечивает работнику и иную перспективу, в том числе благодаря появившейся возможности планирования деловой карьеры на основе систем переучивания и повышения квалификации, чему содействует преобладание (для тех, кто в новом амплуа преуспел) стабильных экономических условий, наличие твердой фиксации стоимости квалифицированной рабочей силы и гарантий защищенности. Причем все это происходит при возрастающей востребованности новой экономикой интеллектуалов–новаторов и профессионалов, а также при наличии мощных (не обязательно материальных) стимулов самосовершенствования. В итоге процессы обогащения и совершенствования человеческой личности и межличностных взаимоотношений оказываются главной линией перемен в сфере труда. Доказательством этого, в числе прочего, является введение в рамках ООН специального критерия международных сопоставлений, выражающего качество труда в виде «индекса развития человеческого потенциала».

Обозначенные и иные прогрессивные перемены наиболее полное воплощение получают в крупнейших транснациональных корпорациях, которые и сами по себе есть порождение глобализации. Именно здесь, поскольку усвоенные знания быстро устаревают, особо значимы интеллект, новаторство, гибкое мышление, способность к быстрому переучиванию. Особую ценность приобретают также обучение и образование, обеспечивающие максимальное использование личностных талантов менеджеров и служащих среднего звена, развитие умений поиска самостоятельных решений сложных, часто нестандартных проблем, способности отвечать на вызовы быстроменяющихся ситуаций в разных сферах. Немаловажное значение имеет и направленность процесса обучения и переучивания на социализацию работника, что предполагает умение встраивания индивида в систему отношений разных уровней. Кроме прочего, на почве социализации работников корпораций, работающих по найму, достигается самоуправляемость коллективов, что, конечно же, предполагает консолидированность интересов наемных работников и нанимателей–собственников, или же высших менеджеров. В условиях самоуправляемости, содействующей свободному развитию индивидов, появляются такие позитивные элементы, содействующие раскованности, как постоянное улучшение условий труда, повышение степени взаимного доверия и коллективное представительство занятых, что плодотворно влияет как на личность, так и на организацию. В том же направлении влияют способы управления человеческими ресурсами, выражающиеся в повышении привлекательности труда, переподготовке занятых и усилении мотивации к труду, в овладении наилучшими моделями управления, включающими психологическую поддержку, методы формирования социального согласия.

Развитие самоуправления и самоорганизации, соединяемых с другими отмеченными особенностями труда, все чаще меняет характер трудовых мотиваций: интерес к делу, жажда знаний, обретение умений и дружественность отношений с коллегами и начальством часто оттесняют материальный интерес на задний план, поскольку духовно–нравственный стимул оказывается часто решающим. В такой ситуации граница между капиталистом и наемным работником высокой квалификации размывается. Наемный работник втягивается в осуществление деятельности, традиционно свойственной капиталисту, поскольку он ощущает себя членом корпоративной иерархии.

Таковы сдвиги в трудовых отношениях, так сказать, в идеале. Признаки, обозначенные в упомянутых контекстах, действительно получили распространение, хотя не повсеместно, но, по меньшей мере, в исследовательских подразделениях, в управлениях и штаб–квартирах и других элитных подразделениях. Однако в условиях глобализации, и не только по причине ее неразвитости, к позитивам дело не сводится. По–иному, а часто и прямо противоположно выглядит ситуация в разветвленных по планете, в том числе в развивающихся странах, низовых подразделениях гигантских транснациональных корпораций. Да и в самих элитных подразделениях корпораций ситуация оказывается парадоксальной, поскольку явный прогресс, т. е. «добро», зачастую оборачивается «злом». А кроме того, само благополучие оказывается подчас иллюзорным; с помощью изощренных и утонченных приемов вживания работников в корпоративный организм умело маскируется его (организма) порабощающие свойства. И отличие между порабощающей властью станка, и такой же властью сетевой корпоративности сводится лишь к тому, что в первом случае это очевидно, а во втором замаскировано «коллективным разумом» и безадресностью сил угнетения. Негативы обусловлены тем, что корпоративный капитал представляет собой как бы миниатюрную «административно–командную систему» со многими присущими ей каналами власти/подчинения. Попавший в нее работник становится на первый взгляд свободным наемником, а на самом деле членом закрытого сообщества, дающего определенные привилегии и гарантии, защищающего от некоторых внешних воздействий ит. п., но вместе с тем требующего и определенных «жертв», и обязательств по отношению к системе. Ведь корпорация строится в виде сложной иерархической системы, подчиняющей личность человека некоему безликому механизму — невидимой власти. Такой характер власти обособляет ее от низов, и реально властвующий механизм таким образом маскирует господство и экспансию безликой машины. Здесь довлеет фетишизм формы. Корпоративная структура остается по сути бюрократической системой, основанной на отчуждении управления от труда.

Умело воссоздаваемая идеализация внутрикорпоративных трудовых отношений маскирует то обстоятельство, что работник подчиняется капиталу, как «винтик» бюрократической системы; так что работники, которых относят к слою «профессионалов», превращаются в слуг корпорации, причем речь идет даже не столько о конкретной корпорации, сколько о корпоративном капитале как всеобщем содержании этого явления. Симптоматично то, что и при этом работник становится трудоголиком, склонным к самоэксплуатации именно вследствие своего подчинения этому капиталу–функции, благодаря иллюзии превращения в ничтожно малого «частичного капиталиста», т. е. квазикапиталиста.

Корпоративная система в своем воздействии на личность работника использует социальные, юридические, психологические, идеологические и т. п. механизмы подчинения. Причем подчинение часто осуществляется в тонких и «деликатных» формах, свойственных системе «человеческих отношений». Все это вместе взятое создает видимость единства интересов и консолидации, что обеспечивается во многом «растворением» работника в корпорации и его подчинением незримому хозяину в виде безликой корпоративной структуры. Реально же за этой маской стоит высший слой властвующей элиты, контролирующей все процессы.

Как пишет Л. Мясникова, «вместо предсказанного Д. Беллом общества информационной свободы («информационный социализм») пока формируется общество с жесткой сетевой несвободой, где сущность человека еще сильнее отчуждается от его существования, нежели в индустриальном обществе, а знание все в большей степени само становится товаром. Происходит сетевое отчуждение труда, которое ведет к отчуждению человека от человека».

И далее: «...электронная сетевая структура общества образует мощный социальный каркас необходимости, ограничивающий вероятностный конус свободы принятия человеком решений. В непрерывном волнообразном информационном взаимодействии «свобода–необходимость» и формируется менталитет, соответствующий такому каркасу... Эти сетевые структуры создают необходимые морально–психологические условия для установления всемирного тоталитаризма, представляют готовый инструментарий и инфраструктуру для его централизованного правления»906.

Характерно, что и новаторство, основанное на интеллектуализации, оказывается в определенном смысле ущербным, вследствие того, что индивидуум функционирует в новой экономике в виде частичного работника и по этой причине оказывается крайне уязвимым в качестве придатка информационной среды. И хотя узость специалистов в утилитарном смысле оборачивается эффектом, сам работник, будь он даже творческим новатором, оказывается ущербным и уязвимым в силу своей ограниченности.

Человек, подчиняющийся корпоративному капиталу, отягощен еще и тем, что он вынужден воспроизводить этот капитал не только конкретным трудом, но и всей своей жизнедеятельностью, в том числе и за пределами рабочего дня. В условиях, когда качественные параметры рабочей силы (знания, необходимость совершенствования и переучивания, повышение квалификации и т. д.) социальной системой не обеспечиваются, работник должен сам воспроизводить себя, что стоит весьма дорого и на что во многом уходит большая часть сбережений.

Глобализация характеризуется и тем, что она осуществляет выбраковку лиц, не подготовленных к новым условиям труда и жизни. Доступ в новую экономику открыт не для многих, ведь не все отвечают высоким стандартам знаний, умений и творческих способностей, которые необходимы для обслуживания новейших технологий: то ли информационных, то ли организационных. Те, кто не проходит жесткого тестирования, все чаше попадают в разряд неблагополучных. Отсталые и бесперспективные, они выглядят на фоне информационных и иных новшеств неграмотными. Асимметрия между участниками новой экономики и рутинными видами деятельности ныне намного превышает различия, которые характерны были для индустриальной эпохи. Более того, тенденции в оплате труда квалифицированного и неквалифицированного противоположны. Во всех странах «Золотого миллиарда» происходит снижение уровней занятости и оплаты труда неквалифицированной рабочей силы.

Но все же наиболее существенна, и даже драматична ситуация с растущей поляризацией работников стран мирового авангарда и периферии. Соответственно не только бедность, но и бесправие в последнем случае усугубляются, что оборачивается всплеском криминогенности, а то и терроризмом.

Своеобразным феноменом в характеристике труда, обслуживающего новую экономику, является его растущее несоответствие глобальным вызовам. Требования, предъявляемые к работникам новейшими технологиями, все больше выходят за пределы человеческих возможностей, причем это касается не столько развивающихся стран, сколько высокоразвитых стран Востока (Японии и др.) и Запада. Речь идет и о неспособности работников и структур освоить нарастающую информацию, и о депрессиях и психологических срывах на этой почве.

Разумеется, проблема сложности освоения потоков информации выводит нас за рамки восприятий, формируемых на базе труда. Информационная революция, усложняя осваиваемые сведения и знания, натолкнет человечество в конце концов на своего рода информационный барьер, что может способствовать снижению эффективности человеческого сознания. Тогда возникнет ситуация, и дело к этому похоже идет, что человек действительно создал мир, слишком сложный для своего сознания, мир, который превышает физические границы индивидуального восприятия, а значит, и возможности познания.

Ведь в конце концов индивидуальные способности каждого человека ограничены, потому что этот уровень имеет некий биологический предел. И эта ограниченность сохраняется, несмотря даже на постоянное повышение качества мышления и увеличение его количественной мощности за счет все более массового и организованного использования современной техники (от книгопечатания до компьютеров).

Так что стремительно нарастающие сложность и разнообразие проблем, с которыми сталкивается человечество, рано или поздно обусловит превышение уровня, доступного адекватному восприятию и анализу как среднего человека, так и даже выдающихся личностей.

Проблемы, вызванные информационной революцией, опасно нарастают и на почве деформирования механизма восприятия реальности как отдельным человеком, так и обществом. Процесс формирования этого восприятия через СМИ посредством информационных технологий делает «картинку» сильнее слова и мысли. Имеются доказательства, что применяемые информационные технологии качественно могут повышать роль творчества, но при этом затрудняют использование логических инструментов познания. В результате информационная революция не просто дает человеку новые творческие инструменты; она не оставила ему иного выхода, кроме поиска новых инструментов, соответствующих новым требованиям, и одновременно отторгает его от традиционного развития логического мышления. Все это означает подтачивание устоев познания мира, на которых тысячелетия опирался творческий гений, осваивая научные истины. И не исключено, что это может означать постепенное угасание второй сигнальной системы, основанной на восприятии слова, связанного с логикой. Восприятие же целостных образов, связанное с непосредственным воздействием на чувства, характерно для искусства, особенно для музыкального творчества, но не для науки. Возможно, что все это усилит роль коллективного сознания. Но если такая трансформация произойдет за счет сужения индивидуального сознания, то это вряд ли может восприниматься как позитив.

Назревает на почве информационной революции и опасность неадекватного восприятия реалий из–за чрезмерностей погружения мыслящего индивида в виртуальное пространство. Дело в том, что виртуальный и реальный миры хотя и близки, но они не совпадают. Ведь любая передача сигнала, да еще осложненного интерпретацией, искажает его. Тем более если это происходит при непрерывном увеличении количества информации, при ее уплотнении, что является неотъемлемой чертой информационной революции. Такое развитие событий будет неизбежно отдалять виртуальный и реальный миры друг от друга. Среди прочего, опасность в этом случае состоит и в том, что нарастающий разрыв между виртуальными представлениями и реальностью будет неминуемо порождать ошибки, разрушительная сила которых будет нарастать. Наряду с опасностью учащения ошибок, кризис сознания под влиянием виртуальности выявляется и при манипулировании сознанием.

Как писала по этому поводу Л. Мясникова, «виртуальная реальность... на определенной стадии развития обладает своим, независимым от «создателя» пространством–временем и специфическими законами существования, но при этом имеет активную коммуникацию с другими системами, в частности с ее породившей. Подобно наркоделикам, виртуальная реальность создает иллюзорный нематериальный мир, отделенный от действительности. Виртуальная реальность становится главным наркотическим средством управления людьми, манипуляции сознания через пространство символов, создания управляемой виртуальной толпы, состоящей из атомизированных, извне ориентированных «одномерных» людей».907

Порабощающее воздействие виртуального мира на мировосприятие обусловлено тем, что «информационный мир» существенно ближе к органам восприятия человека, чем реальный, но отдаленный в этом случае от человека физический мир. К тому же если влияние физического мира на человека осуществляется не непосредственно, а путем воздействия со стороны «информационного мира», то последний становится монопольным посредником между человеком и реальностью, существующей помимо него. В такой ситуации «информационный мир» влияет на человека сильнее, чем реальный. Индивидуум в этом случае реагирует на «информационный мир» с его переработанной правдой восприятия физического мира сильнее, чем на мир, в котором он физически пребывает.

Об опасностях для восприятия реальности, заключенных в виртуальном мире, уже сейчас можно узнавать на примере личностей — активных пользователей Интернетом. Наиболее доказательны здесь сведения о поведенческом стереотипе т. н. фанатиков Интернета. Психология этих людей и даже их внешние черты настолько меняются под влиянием мира виртуальной информации, что реальная жизнь становится для них досадной помехой, а персонажи, или же ситуации из компьютерных игр оказываются важнее реальных индивидов. Как пишет по этому поводу уже упоминаемая Л. Мясникова, человек в этом случае «превращается в одно из программно–аппаратных средств киберпространства, которое открывает доступ к его подсознанию и внутреннему пространству человеческой личности и представляет широкие возможности манипулирования им, т. е., переводит его развитие в сферу электронной несвободы. Сама сеть при этом может рассматриваться как активный психоделик, способный перекоммутировать массовое сознание»908.

Как видим, имеют место симптомы, вызывающие опасение, что эволюция человека под влиянием технологического прогресса стала отклоняться от траектории, детерминируемой биологической эволюцией. Намечается также (ввиду неравномерности развития стран и миров) своеобразная стратификация направлений эволюции человека, производная от расхождений между эволюцией биологической и технологическим прогрессом. Не исключено, что заключенное в этих переменах «антибиосферное» поведение человечества может поставить под угрозу распада геном человека.

Таким образом, анализируя преобразовательные процессы, связанные с влиянием глобализации на общественную жизнь, мы неизбежно приходим к выводу, что даже взаимодействия на одном лишь направлении — по линии «информатизация и сознание» — по сути преобразует человеческое бытие. Если же при этом учесть, что на сознание влияют, наряду с информатизацией как таковой, и другие составляющие глобализации, то выводы о резонансном эффекте такого рода перемен будут представляться в виде еще более масштабных. Особенно актуальны такие изыскания на направлениях, связанных с корпоративной транснационализацией, с разгулом финансовоспекулятивных глобальных волн, с подрывом традиционных общественноэкономических укладов, с нарастающим (в том числе цивилизационным) противостоянием успешных и неуспешных миров. Нет сомнений в том, что проецирование всех этих линий перемен на индивидуальное, коллективное и планетарное сознание раскроет множество механизмов, «передающих» изменения в сознании широкому спектру перемен в глубинных процессах человеческого бытия.

Полагаю, что среди процессов, важных именно в этом контексте, особый интерес представляют трансформации, настигающие одну из основополагающих основ функционирования Западного мира, — демократию. Уже одно то, что постиндустриализм, в отличие от научно–технических революций прошлого, объектом воздействия имеет человеческое сознание, свидетельствует о неизбежности существенных перемен в сфере институтов и практики демократии. Ведь демократия по большому счету — это, прежде всего, продукт определенного настроя индивидуального и коллективного сознания. И радикальные сдвиги в сознании, происходящие под влиянием как информатизации, так и глобализации в целом, не могут не влиять на демократию как общественный феномен.

Как и в своем воздействии на человеческое сознание, глобализация (а не только лишь информатизация) влияет на демократические институты и на соответствующий поведенческий стереотип двояко — в русле как позитива, так и негатива. Причем если первое характеризует в большей мере фасад перемен, то второе — глубинные, не всегда видимые «задворки» демократии как общественного института. Конкретизируя в другом контексте эту характеристику, о демократии в условиях глобализации можно сказать и так: глобализация, расширяя границы и горизонты демократии в формате крупных перемен, одновременно запускает в капилляры удушающие свободу метастазы, и дьявол здесь (в отличие от ангела) обнаруживается в деталях.

Несомненно, что по большому счету глобализация раскрепощает личность, освобождая ее от жесткой привязки к определенной среде; она открывает беспрецедентные возможности для жизненного выбора. Но она же жестко ставит индивида перед задачей внутреннего самоопределения, в связи с чем человек много приобретает, но много и теряет. Ведь непросто найти свое место в новом мире.

Внешне, с учетом грандиозных перемен, идущих от глобализации, сомнений вроде бы не вызывает то, что мир движется в направлении от несвободы и разделения на сферы влияния к настоящему плюрализму, когда миллионы независимых субъектов способны принимать решения. Особенно этому содействует Интернет, а также переход от ограниченного числа телевизионных компаний к неограниченному числу передающих станций любого типа. Тем более, что теоретически и технологически возможно пользование бесконечным числом индивидуальных трансляторов. Но на деле здесь происходят процессы чудовищной концентрации носителей информации узким кругом игроков. В качестве примера можно привести гигантскую концентрацию сектора персональных компьютеров в руках четырех основных производителей: в 1996 г. им принадлежали 25% мирового рынка; к 2002 г. они уже продавали 75% мирового числа персональных компьютеров.

Одновременно происходит слияние тех, кто владеет ключами от Интернета с теми, кто производит информационно–коммуникационно–рекламные услуги. Абсолютный рекорд (150 млрд дол.) был установлен слиянием AOL (America–on–line) с Time–Warner. О масштабе происшедшего говорит то, что эта сделка превосходит капиталы всех автомобильных компаний, включая такие гиганты, как General Motors, Ford, Chrysler, Toyota, Mercedes, Fiat и др. И хотя пока что мощь, которую приобретают эти гиганты, имеет чисто технологическо–информационный характер, в дальнейшем, довольно скоро, воздействие будет иметь и политический аспект. Оснований для такого беспокойства здесь более чем достаточно.

Под вопросом может стать и свобода, предоставляемая Интернетом. Ведь если до недавнего времени шесть–семь гигантов производили 80% мирового потока информации, кино — и телепродукции, то после объединения AOL с Time–Warner, как считают эксперты, последуют слияния, которые приведут к появлению в сети колоссов, доминирующих на планетарном пространстве безальтернативно. При этом господствует мнение, что если появление AOL ознаменовало собой взрыв в торговле посредством Интернета и превращение Сети в место купли–продажи и товарообмена, то последующее массированное наступление услуг будет означать, что Сеть станет одновременно местом, где будут формироваться вкусы, стиль жизни, идеалы, т. е., будет подавляться свобода. И хотя наиболее продвинутые сторонники Интернета реагируют на происходящее бурно и с негодованием, им тоже от происходящего деться некуда. Думается, что нет необходимости обстоятельно объяснять, что массовое зомбирование, исходящее от монополистов информационных услуг, само по себе несовместимо с основами демократии. Ведь демократия, прежде всего, свобода выбора. И если сегодня в погоне за выгодой информационным магнатам важно нажимать лишь на сугубо бытовые педали, то завтра в интересах, скажем, выведения на арену своего президента они легко и свободно, притом совершенно незаметно для клиента, переведут стрелки в русло интересов «всенародного голосования».

Особое значение в контексте дальнейшего развития демократии (согласно западным же канонам) имеет индивидуализация как повышенная ответственность личности за свою судьбу, как ее способность к самоопределению, и склонность к самостоятельному выбору моделей поведения, целей и ценностей.

Казалось бы, в этом контексте современный человек обладает широчайшими возможностями. Однако проблема эта сегодня обостряется. Хотя возможности свободы выбора действительно расширились, но трудно, как оказалось, ими воспользоваться.

Сложности начинаются с того, что под воздействием передовых информационных технологий пользователям задаются ценностные ориентиры, размывающие индивидуальное сознание и обеспечивающие встраивания индивида в параметры сознания коллективного. Ясно, что доминирование коллективного сознания над индивидуальным само по себе подавляет индивидуализм и поэтому (при сохранении всей атрибутики и внешней оболочки демократии) такого рода трансформация подрывает демократизм в его глубинной сути. Нарастание несвободы (т. е., эрозии свободного выбора) на уровне индивида не может быть ничем компенсировано. Коварство подрыва демократии в этом случае (т. е., в случае доминирования коллективного сознания над индивидуальным) заключается в его скрытном, невидимом характере.

Подтасовка в этом случае заключается в том, что демократическим при таком подходе можно считать и то сообщество, которое целиком состоит из лиц, зомбированных киберпространством. И не имело бы значения то, что при открытости доступа к подсознанию чужое коллективное полностью бы вытеснило свое личностное.

Так что в случае, когда речь идет о деформациях демократии под влиянием глобализации, имеется в виду не проформа, а содержательная сторона демократии, которая ни у нас, ни на Западе во внимание не принимается. И причина невнимания достаточно существенна. Ведь сосредоточение внимания на процедурах в ущерб выявлению реальных интересов и мнений позволяет элите успешно манипулировать сознанием простых граждан в своих небескорыстных интересах.

Заметим, что такое небрежное отношение к содержательной стороне демократии особенно опасно в странах с неустоявшимися демократическими традициями, где задавленные нищетой массы легко поддаются манипулированию даже в тех случаях, когда претенденты на власть заведомо известны как представители «антинародного режима».

Акцентирование внимания исключительно на формальных процедурах далеко не сводится к фактическому игнорированию мнений и интересов народа в период избирательных кампаний. Распространение такого подхода на постизбирательный период оборачивается отстранением народа от решения насущных задач, что позволяет элите управлять страной в своих узких интересах. В итоге «своя» элита и в образе жизни, и в системе ценностей идет в отрыве от жизни народа.

Конечно, элита и народ всегда были разделены. Однако в условиях глобализации, вопреки тому, что возможности подтягивания масс к элитарной планке расширились, пропасть между элитами и народом существенно углубилась. Глобализация обернулась порчей элиты: отторжением от народа, замыканием в узкоклановых интересах, заменой национально–государственных ценностей «ценностями» глобализма. Элита (и глобальная, и местная) превратилась в самовоспроизводящуюся касту, и демократические процедуры для нее приемлемы лишь как прикрытие своей лигитимности. По этой причине и ведущие страны мирового авангарда бывают озабочены лишь чистотой и прозрачностью процедур, а не степенью выражения интересов народа. И не случайно ни в США, ни у нас нет претензий ни к покупке голосов, ни к другим деформациям, осуществляемым в русле монетарной демократии.

Все это, между прочим, воспринимается элитами как нечто вполне естественное и оправданное по критериям демократичности. Причина — в окостенении кланового сознания, т. е., в том, что в условиях широкого применения манипулятивных технологий формирование сознания элит и общества происходит так, что они «говорят на разных языках», так как обладают разными системами ценностей, преследуют разные цели. Они могут поддерживать друг друга, враждовать, но при этом утрачивают способность к главному — к взаимопониманию. В итоге в стране возникают «две нации».

В условиях, когда элита отрывается от народа, она утрачивает и свою эффективность, и свою общественно полезную функцию, которая, собственно говоря, и оправдывает ее существование Демократические институты в этом случае по сути теряют свой смысл. Идеи и представления, рождаемые обществом, уже не проходят наверх по капиллярам социальных систем. Они просто не воспринимаются элитой и перестают влиять на общественное развитие.

Деградация демократии в такой ситуации лишает общество «встроенного стабилизатора», происходит расшатывание его внутреннего устройства.

Возвращаясь после всего сказанного к линии взаимосвязи свободы, демократизма и информатизации, еще раз выделим, но теперь уже с другой стороны, проблемы раскрепощенности и закрепощенности в условиях Интернета. Сомнений нет — Интернет становится инструментом освобождения индивидуума от заданности средств массовой информации. Однако речь идет о людях, которые достигли того уровня самосознания, который позволяет им понять, что мировая система средств массовой информации манипулирует общественным сознанием. Но в этом случае мы имеем дело с абсолютным меньшинством, независимым в экономическом и культурном плане, намного превосходящим основную массу людей. Не случайно эти энтузиасты в подавляющем большинстве в прошлом были активистами левых партий в Европе, либо либерального движения в Америке. Часто это люди, которые по-прежнему готовы встать под те или иные знамена. Существуют, конечно, и миллионы пользователей Интернета, привлеченных его возможностями, которых не интересует социальный контекст. Их контекст свободы чаще всего не волнует.

Как видим, глобализация, наряду с содействием демократии и свободе, обернулась по отношению к ним и новыми вызовами. Отклики на эти вызовы пока отсутствуют. Ведь даже антиглобалисты озабочены другими, более приземленными вещами. Так что проблема демократизации демократии ждет своего решения.

Подспудно, наряду с ценностями демократии, глобализация подтачивает страны мирового авангарда и усилившимся ажиотажным потребительством. Известно, что ажиотажное потребительство в западном обществе, особенно в США, явление, возникшее на обломках протестантского аскетизма, т. е., размывания под влиянием рыночного успеха традиционных протестантских ценностей. В условиях глобализации разгул потребительской вакханалии получил импульс, давший старт серьезным деформациям общества. Ведь именно глобализация, односторонне вооружив мировой авангард инструментарием перекачки богатств из стран третьего мира к себе в «закрома», существенно, даже скачкообразно расширила возможность потребительства. Здесь количество перешло в качество: изобилие, высокие доходы и ускоряющаяся смена потребительских предпочтений разогрели потребительский ажиотаж до масштабов нескончаемой гонки за беспрерывно обновляемыми благами. Постиндустриализм дополнительно подгонял эти процессы зомбирующей мощью рекламы, учащающимся обновлением благ, возможностями подгонки потребительских стандартов под индивидуальные запросы, которые, в свою очередь, навязаны массированными рекламными атаками.

Конечно, такая, по сути иррациональная модель потребительства ресурсно и экологически разорительна, причем — для всей планеты. Однако, поскольку речь идет об переменах в общественной сфере, важно отметить другое: пагубное влияние ажиотажного потребительства, губительном для психического состояния личности и далее — для генома человека. Ведь потребительство, трансформировавшееся в потребительски–ажиотажное, переключает смысл жизни в эту сферу, лишая тем самым человека духовности. Ценой такого рода трансформаций, обедняющих и подрывающих эмоционально–чувственную сферу, является склонность к стрессам, фобиям, или же просто к состояниям гнетущей смысловой опустошенности. И никакая лихорадочная погоня за потребительскими товарами, за изощренными ощущениями эти состояния заглушить не может.

Одним из последствий бездуховности и смысловой опустошенности на почве культа потребительства является деформированность западной культуры. Не случайно, что взрыв популярности фильмов ужасов совпал с началом относительно широкого применения информационных технологий. Это — не только стихийная реакция населения на высокие стандарты им недоступного благополучия и связанное со всем этим сенсорное голодание — более чем наглядное воплощение широкого, практически повсеместного распространения стрессов и фобий.

По–иному, и тоже драматично, деформируется на потребительской основе сознание жителей бедных стран. Соблазняющий эффект высоких жизненных стандартов богатых стран, воссоздаваемый в глобализирующемся мире средствами массовой информации, вызывает стремления обездоленных людей имитировать чужое любой ценой, в том числе (и чаще всего), ценой ограничений в потреблении продуктов, поддерживающих здоровье.

Масштабнейшие деформации общественных отношений, а точнее — человеческого бытия, производные от углубления (на почве глобализации) пропасти успешных и неуспешных миров выявились и в виде подрыва традиционных укладов жизни многих народов. В тех случаях, когда такие перемены ведут к массовой нищете и обездоленности, создается почва не только для враждебности к Западу, но и для трагического для человечества противостояния миров. Пример тому — экстремизм, исходящий из стран Ислама.

Наконец, довольно значимым проявлением глобализации становится общемировая культурная экспансия, нивелирующая самобытность культур незападных народов мира. Происходит унификация образов мира, традиционно свойственных незападным народам, что таит в себе опасность понижения уровня культурного разнообразия человечества. Специально эти, как и другие проблемы, будут рассмотрены в третьем томе нашего издания, посвященному состоянию, трансформации и перспективам цивилизаций Востока в условиях современности.