Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Цивилизационная структура постсоветского пространства (Ю. В. Павленко)

Цивилизационная структура постсоветского пространства (Ю. В. Павленко)

Понимание цивилизационной структуры современного мира и нашей собственной цивилизационной идентичности предполагает постановку вопроса о том, представлял ли СССР отдельную цивилизацию? Ведь трудно оспаривать утверждение, что в рамках Советского Союза действительно была создана некоторая надэтническая общность, обладавшая определенными цивилизационными чертами. Официальная коммунистическая пропаганда представляла ее как «новую историческую общность — советский народ». Однако обе составные этого словосочетания безосновательны.

Во?первых, нет смысла говорить про «советский народ» как про народ в собственном смысле этого слова, когда отдельными народами оставались эстонцы, грузины, узбеки и др. Аналогичным образом в населении СССР трудно усмотреть и макроэтническую общность: ведь в его составе (по большей части или частично) присутствовали такие макроэтнические общности, как славяне (белорусы, украинцы, русские), балты (латыши и литовцы), финно–угры (эстонцы, карелы, мордовцы и др.), тюрки (казахи, узбеки, татары и др.), монголы (калмыки, буряты) и пр.

Во?вторых, историческая общность, созданная в рамках распавшегося Союза, не была такой уж «новой». Ее основным признаком была принадлежность к огромному государственному образованию неоимперского (созданного на основе прежней Российской империи) типа, с присутствием у его подданных соответствующей («советской», а в просторечии «совковой») наднациональной идентичности. У «советского народа» была в значительной степени общая экономическая, социальная, политическая, в определенной мере культурная жизнь; ему навязывалась надэтническая коммунистическая идеология и на его территории господствовали единая система образования и практически общепонятный русский язык.

Во многом подобные надэтнические общности история знала и раньше. Отмеченные признаки нетрудно обнаружить в Византии, Арабском халифате, Китае (начиная с династий Цинь и Хань). И в этих случаях мы видим полиэтническое (многонациональное) государство имперского типа, определенный уровень социально–экономической и культурной интеграции, официальную идеологию (опиравшуюся на общую религиозную почву), общую систему образования и господствующий язык, на котором говорила господствующая верхушка и осуществлялось межэтническое общение, составлялись сакральные тексты и официальные документы. Аналогичные тенденции, хотя и в менее выразительной форме из–за господствовавшего политеизма и греко–латинского двуязычия, наблюдаем и в Римской империи. Во многом сходную ситуацию, как о том шла речь выше (см. гл. IV), находим и в США — сверхдержаве с интегрированной политической, социально–экономической и культурной жизнью, полиэтническим и многорасовым составом населения, официальной идеологией (по–своему не менее жесткой, чем советско–коммунистическая) и общепонятным языком.

Поэтому, учитывая стадиальные и социокультурные особенности названных общностей, можно говорить об их типологическом сходстве с надэтнической общностью, созданной в СССР. А поскольку Византия, Арабский халифат и конфуцианская империя Китая с вовлеченными в их силовые поля народами и государствами действительно представляли собою определенные цивилизации, то может создаться впечатление, что и СССР был цивилизационной общностью.

Однако при более глубоком рассмотрении проблемы такой вывод не может быть принят. Дело в том, что, как было показано ранее (см. т. 1, гл. I), собственно цивилизация как надэтническое целое основывается на определенных общецивилизационно–культурных архетипах и базовых ценностях (этических, эстетических, рациональных, сакральных), на собственном, общем и органическом, естественном для ее представителей идейно–ценностномотивационном фундаменте. Именно это, а не военно–политическое могущество сверхдержавы, выражает и поддерживает цивилизационное единство, причем даже тогда, когда имперская система рушится и гибнет (примеров тому в изобилии дает история Мусульманско–Афразийской и Китайско–Восточноазиатской цивилизаций, тогда как для Индийско–Южноазиатской или Западнохристианско–Евроатлантической имперское единство вообще не было характерным, хотя иногда и наблюдалось).

Однако при всех усилиях официальной пропаганды Советский Союз общего духовного, идейно–ценностно–мотивационного основания не имел и иметь не мог. Не мог он их иметь потому, что коммунистическая идеология не давала ответы на главные смысложизненные, экзистенциальные вопросы человеческого бытия. Ее положения не могли предложить действенных идейно–ценностно–мотивационных оснований человеческой жизнедеятельности. В историческом масштабе она была ближе к столь же бездуховной идее «чистой» абсолютной власти Чингисхана, чем, скажем, к религиознополитическому синтезу ислама (реализуя принципы которого арабы создали свой Халифат в столь же короткие сроки, как монголы империю Чингизидов или большевики свой «соцлагерь»).

СССР, как и предшествовавшие ему на просторах Евразии Российская империя, сверхдержава Чингисхана и его ближайших потомков, Тюркский каганат и пр., не был отдельной цивилизацией, поскольку не имел своего идейно–ценностно–мотивационного, религиозно–духовного основания. Он охватывал части разных цивилизационных систем, стремясь нивелировать их естество целенаправленным искоренением смыслообразующих оснований и насаждением официальных квазицивилизационных ценностей. Поэтому СССР с поясом зависимых от него социалистических государств не представлял собою отдельной цивилизации. Его было бы целесообразней определять в качестве квазицивилизации.

Понятие квазицивилизация еще не получило общепризнанного статуса в науке и его содержание не вполне определено. Ранее речь шла уже о квазицивилизациях, создававшихся номадами Евразийских степей в рамках возглавлявшихся ими «кочевых империй». Нечно подобное последним, хотя, разумеется, на совершенно иной стадии общественного развития и в принципиально другой геополитической ситуации, представлял собой Советский Союз, как и они, не имевший, при всей его военно–политической мощи, собственного духовного содержания.

Однако в качестве квазицивилизаций, т. е. распространенных на обширных пространствах полиэтничных социокультурных систем, не имеющих полноты свойств собственно цивилизации как дискретного исторически определенного целого, могут рассматриваться и общности совершенно иного типа: имеющие свое собственное, ярко выраженное и глубоко укорененное в душах их представителей, идейно–ценностное содержание, но не обладающие устойчивыми и обширными внешними государственными формами. В отличие от имперских квазицивилизаций такого рода социокультурные общности можно было бы определить как конфессиональные квазицивилизации. В сущностном отношении эти два типа квазицивилизаций полярны. Первые имеют политическую форму, не обладая духовным основанием. Вторые же имеют духовное содержание, но не обладают соответствующей ему политической формой. Наиболее ярким примером конфессиональных квазицивилизаций выступают иудеи683.

Феномен квазицивилизаций можно обнаружить уже в истории Древнего Востока. Прежде всего, имеется в виду персидская империя Ахеменидов, поглотившая ряд локальных цивилизаций предшествующих веков (Египет, Вавилонию и пр.). Более типичными квазицивилизационные образования являются именно для евразийского пространства, начиная с гуннского времени. В их ряду мы выделяем Тюркский каганат и империю Чингизидов, тем более — Российскую империю (взятую в ее геополитическом измерении, а не в качестве государства с преобладающим православно–восточнославянским населением).

Наиболее полно квазицивилизационный феномен раскрылся именно в виде СССР как наднациональной, межцивилизационной исторической общности, связанной реальными политическими, экономическими и пр. отношениями, а также фиктивным идеологическим единством, принципиально не способным заменить отсутствовавшую и в державе Чингисхана религиозно–духовную общность людей.

СССР охватывал части различных цивилизационных систем, стремясь нивелировать их путем искоренения имеющихся у них идейно–ценностных оснований и насаждения собственных квазицивилизационных ценностей. В негативной части этот проект в некотором смысле удался. Если духовные основания жизни входящих в его состав народов и не были уничтожены полностью, то по крайней мере понесли значительные потери и претерпели сильнейшие (у русских, украинцев, белорусов, казахов и многих других — необратимые) извращения. Но навязать искусственные ценности коммунистической идеологии не удалось ни одному народу. Коммунизм не только деструктивен по отношению к традиционным цивилизационным ценностям, но и бесплоден в плане создания новых.

Рассмотрим теперь цивилизационную структуру постсоветского (евразийского) пространства с точки зрения конфигурации пересекаемых им цивилизационных миров.

   1.  Восточнохристианский, условно говоря — поствизантийско–православный, цивилизационный мир. Первым, кто в ясной форме поставил вопрос о византинизме как цивилизационном принципе и в общих чертах обрисовал собственное его понимание, был К. Н. Леонтьев684. Идея восточнохристианской общности сегодня возрождается в контексте современных геополитических реалий, в условиях мировой гегемонии Запада и активизации мусульманских государств.

Основы восточнохристианского культурного круга складывались в восточных, грекоязычных провинциях Римской империи, конституировавшихся после смерти Феодосия I (395 г.) в Восточ но-Римскую (которую принято называть Византийской) империю. V в. ознаменовался грандиозными церковными расколами. В результате от признанной в империи правоверной формы вероисповедания отошли несториане Сирии и монофизиты Армении, Египта и Эфиопии. Ортодоксальное же восточное христианство восприняли некоторые народы Кавказа (грузины, частично абхазцы и осетины), славяне Восточных и Центральных Балкан (болгары, македонцы, сербы), Киевская Русь и восточнороманские этносы Дунайско–Карпатского региона (предки нынешних молдаван и румын).

Уже киевские князья приступили к распространению христианства греческого обряда среди лесных финно–угорских этносов. Тем более данный процесс развернулся в монгольское и, особенно, послемонгольское время в пределах Московского государства. Православными стали предки нынешних мордовцев, марийцев, удмуртов, коми и пр., тюркоязычные чуваши, после чего формально в него были обращены и народы Сибири, в том числе и тюркоязычные — хакасы и якуты, в целом оставшиеся шаманистами. Однако к настоящему времени проблематичным оказалось само существование Восточнохристианской цивилизации.

Во?первых, к середине прошедшего тысячелетия эта цивилизация сместила свой центр тяжести в восточнославянский регион. Говорить о византинизме как основе даже империи последних Романовых (не говоря уже о нынешней России) можно не более, чем о китаизме современной Японии. Конечно, многое и, возможно, даже главное — духовно–культурный комплекс православия как идеальной основы жизни — было воспринято. Но от этого ни Киевская Русь, ни Московское царство, ни, тем более, Российская империя «византийскими» не стали. А о «византинизме» СССР говорить вообще не приходится.

Во?вторых, после взятия Константинополя турками Православно–Восточнославянская субцивилизация Восточнохристианского мира, начиная с территорий Украины и Белоруси, почти сразу же начинает втягиваться в орбиту воздействия Западнохристианско–Новоевропейской цивилизационной системы, становясь органической частью Макрохристианского мира Нового времени (с бесспорной западной доминантой в его пределах).

В?третьих, расширение Московско–Российской державы в XVI–XIX вв. преимущественно в восточном направлении, все более за счет подчинения мусульманско–тюркоязычных народов, определяло двойственную цивилизационную природу империи Романовых. Принадлежа Восточнохристианскому миру, Россия как государство, с одной стороны, внешне все более вестернизировалась, а с другой, все более конституировалась именно как славянско–тюркский мир, в пределах которого православие и ислам сосуществовали относительно мирно. Эта тема обстоятельно разраборана евразийцами (Н. С. Трубецким, П. Н. Савицким, Г. В. Вернадским и др.)685 и Л. Н Гумилевым686.

Лишь с учетом этих оговорок может идти речь о восточнохристианско–поствизантийском цивилизационном пространстве последней половины уходящего тысячелетия и нашего времени. Его гетерогенность и слабая духовная сконсолидированность, как и высокая степень вестернизированное — ти (чаще — квазивестернизированности) образованной части общества, очевидна, при том, что большевистская власть нанесла непоправимый удар самим основам данного социокультурного типа. О современных России, Украине, Беларуси и Казахстане (в славянской половине его населения) мы можем говорить как о православно–постсоветском ареале. Однако необходимо помнить, что основной массой его представителей (особенно в городах) органическая связь с восточнохристианской традицией либо полностью утрачена, либо проявляется лишь внешне и фрагментарно уже во втором–третьем поколениях.

   2.  Мусульманский мир представлен на постсоветском пространстве преимущественно тюркоязычными (крымские, волжские, сибирские и другие татары, башкиры, казахи, киргизы, узбеки, туркмены, кара–калпаки и пр.) и ираноязычными (таджики и памирские этносы, частично — осетины) народами, а также многочисленными народами северокавказских языковых групп (чеченцами, ингушами, аварцами, лезгинами и т. д.).

В пределах VII–VIII вв. Мусульманская цивилизация, как о том пойдет речь далее, формировалась и конституировалась как собственно арабско–исламская, а этнически близкие арабам и исповедовавшие преимущественно восточнохристианские вероучения неортодоксального толка (несторианство, монофизитство) арамейскоязычные семиты Ближнего Востока быстро арабизировались и исламизировались, тогда как вошедшие в состав Халифата ираноязычные этносы (от Тигра до Сырдарьи), принимая мусульманство, сохраняли свою национально–культурно–языковую идентичность.

Это определило то обстоятельство, что уже в IX–X вв. Мусульманская цивилизация выступает в качестве двуединства своих субцивилизационных структур: арабоязычной (от Магриба и Испании–Андалуса до Ирака, Хузистана и Омана) и ираноязычной (от Курдистана и Нуристана до Ферганы и пуштунского Кафиристана). С того же времени в орбиту Мусульманской цивилизации начинают втягиваться и тюркоязычные народы Евразии — между Поволжьем и Семиречьем. В X в. мусульманскими уже были такие крупные тюркские государства, как Волжская Булгария и держава Караханидов.

Последовавшее на рубеже X–XI вв. завоевание Караханидами ираноязычной державы Саманидов, охватывавшей территории бывшей советской Средней Азии и прилегающих областей Афганистана и Ирана, привело к усилению тюркоязычных элементов в названном регионе. В 30?х гг. XI в. турки–сельджуки, уже принявшие ислам суннитского толка, захватывают области нынешней Туркмении, Ирана и Ирака, а вскоре под их властью оказывается и Малая Азия.

С этого времени тюркоязычные народы на несколько веков становятся ведущей политической силой на пространствах от Средиземного моря до Памира и Алтая. Из их среды в XIII в. выходят и турки–османы, образующие в скором времени могущественную Османскую империю. Созданная монголами Золотая Орда, чьи тюркоязычные подданные дали начало различным ветвям татарского макроэтноса, со второй половины XIII в. также конституируется в качестве мусульманской державы. Ее наследию мы и обязаны выразительному присутствию Мусульманской цивилизации в Крыму и на Северном Кавказе, а также укреплению позиций ислама в Поволжье (волжские татары) и Предуралье (башкиры).

Поэтому с X в. можно говорить о формировании третьей субцивилизации Мусульманского мира — тюркско–мусульманской. Являясь высокоинтегрированной в языковом отношении, она состоит из нескольких территориально обособленных блоков. Таковыми являются: Во?первых, тюркско–мусульманские народы Центральной Азии, Во?вторых, азербайджанцы Закавказья, В?третьих, турки Анатолии и Балкан, В?четвертых, крымские татары и, в-пятых, — тюрки–мусульмане Поволжья, главным образом волжские татары и башкиры. Почти все тюрки–мусульмане — сунниты, преимущественно умеренного, ханифитского толка. Исключение составляют только азербайджанцы, среди которых, благодаря влиянию со стороны Ирана, утвердился шиизм.

Таким образом, на постсоветском пространстве в результате сложного исторического симбиоза тюркско–мусульманских и Православно–Восточнославянских элементов образовалась обширная переходная синкретическая зона взаимопроникающих периферий соответствующих цивилизационных миров. Она охватывает Крым, Среднее и, отчасти, Нижнее Поволжье, Предуралье, большую часть Казахстана, отчасти Южную Сибирь и, анклавно, некоторые города Средней Азии.

   3.  Особым является вопрос о причастности евразийского пространства Западнохристианскому цивилизационному. То, что Восточная Прибалтика представляет с рубежа XII–XIII вв. крайнюю северо–восточную зону Западнохристианского мира, сомнений не вызывает. Иное дело — те земли Украины и Беларуси, в которых после Брестской унии 1596 г. утвердилось греко–католическое вероисповедание. Здесь, при всей силе аутентичного католицизма, представляемого поляками и литовцами, утверждается униатство как своего рода компромисс между восточнохристианской обрядностью и догматикой католицизма.

Традиционные тесные связи с народами Центральной Европы, длительное пребывание в составе Польши и Австро–Венгрии и многое другое определило особое, промежуточное цивилизационное положение западных украинцев и, отчасти, белорусов между Восточнохристианским и Западнохристианским мирами. Никто, естественно, не станет отрицать мощного влияния западной культуры и на собственно российской территории, тем более в Приднепровской Украине. Однако характер этого влияния был иным. На территории Украины и Беларуси (до Днепра) Западнохристианский мир (и вышедшее из него еврейство) на некоторое время непосредственно наложился на Православно–Восточнославянский, стал фактором обыденной жизни миллионов простых людей, а не только образованной прослойки.

В отличие от этого в России восприятие Запада происходило преимущественно через школы и высшие учебные заведения, чтение литературы, поездки на Запад и пр., а потому охватывало лишь крайне немногочисленную прослойку населения. Последняя (как это подчеркивал уже П. Я. Чаадаев в «Философических письмах»687) по своим манерам, представлениям, образу и качеству жизни оказалась совершенно оторванной от собственных национально–цивилизационных корней — и это сыграло свою роковую роль в судьбе пореформенной России и особенно постигшей ее в 1917 г. катастрофе.

Вместе с тем переложенная на русский язык западная образованность, по мере распространения в стране просвещения через гимназии и университеты, со временем воспринималась все большим числом людей. Этот процесс по-своему продолжался и в советское время. Одно из порожденных Западом учений — марксизм (в его русском варианте марксизм–ленинизм) стал основой официальной идеологии, а западнически настроенная интеллигенция и в XIX, и в XX вв. считала себя сторонницей либерализма и демократии.

Все сказанное дает основания включать евразийское пространство распространения русскоязычной по преимуществу образованности в сферу культурного влияния Запада. Однако на постсоветском пространстве Западнохристианско–Новоевропейской цивилизации реально принадлежат лишь три прибалтийских республики, а непосредственно сопричастны ей западные области Украины и Беларуси. Органическое присутствие Западнохристианского мира ощутимо только до Днепра — до того рубежа, за которым власть Речи Посполитой была недолговечной и слабой.

4. Относительно буддийско–ламаистского цивилизационного присутствия важно подчеркнуть его органичность и укорененность на просторах Евразии как субконтинента преимущественно в бывшей зоне советского влияния — в Монголии, а также в среде монголоязычных народов нынешней Российской Федерации — бурят и калмыков, а также тюркоязычных тувинцев. Однако по численности эти народы невелики и серьезного воздействия на общее положение дел в России не оказывают.

Таким образом, цивилизационное членение евразийско–постсоветского пространства оказывается достаточно сложным. На нем доминирует православно–постправославный, преимущественно русский (шире — русскоязычный) компонент, сочетающийся с мусульманско–постмусульманским, главным образом, тюркоязычным, и отчасти, ламаистско–монголоязычным на всем пространстве степной полосы Евразии к востоку от Дона, а также в Крыму. Практически вся эта территория (с угасанием при движении с запада на восток) длительное время находилась и продолжает находиться в орбите западного воздействия. Годы большевистского господства глубоко подорвали здесь собственные цивилизационные основания (и восточнохристианское, и мусульманское, и ламаистское). В последние годы их эрозия усугубляется навязываемой средствами массовой информации квазиамериканизацией, однако сама религиозная жизнь во всех традиционных конфессиях заметно активизировалась.

Из сказанного видно, что такие броские словосочетания, как «Мир России — Евразия» или «Русский узел евразийства»688 не имеют пока четкого и определенного смысла. Евразия в понимании евразийцев пересекает не только макроэтнические общности, в частности — славянскую и тюркскую, но и устоявшиеся цивилизационные миры. Собственной глубинной идейно–ценностно–мотивационной подосновы она не имеет, что и засвидетельствовано отсутствием в ее пределах религиозной общности. Длительное же доминирование православной традиции (в ее выхолощенной петровско–екатерининской секуляризацией форме) свидетельствует лишь о преобладании здесь русского этноса с его национально–религиозными традициями. Массовое обращение в православие тюркских или монгольских народов не состоялось.

Однако не следует игнорировать реальности Евразии как природно–климатического, экономгеографического и геополитического целого, скрепленного в жестких государственных рамках Старой России и СССР, а теперь (в своей основной части) пребывающего в неопределенном, плохо структурированном симбиозе СНГ и задекларированного ЕЭП. Этот феномен можно было бы определить понятием «квазицивилизация», как о том уже говорилось выше.

Крах Советского Союза в сочетании с резким возрастанием мировой роли транснациональных компаний, манипулирующих спекулятивным капиталом, и многими другими обстоятельствами определил дезорганизацию евразийского пространства с тенденцией к дрейфу его частей к родственным им базовым цивилизациям. Это ярко проявилось в республиках Прибалтики, присуще оно и многим государствам с устойчивой многовековой мусульманской традицией. Однако Россия, Украина, Беларусь, а также Казахстан и Кыргызстан оказались в сложнейшей ситуации. В силу глубинных цивилизационных (кроме всех прочих — экономических, социальных и пр.) отличий три первые государства в принципе не способны интегрироваться в мир Запада. Подобно им и два вторые (как и, скажем, Татарстан или Башкортостан в составе Российской Федерации) не ощущают себя вполне «своими» ни в Мусульманском, ни, тем более, Христианском мирах. Цивилизационная природа этих стран глубоко подорвана и деформирована выпавшими на их долю трагическими экспериментами XX в.

В процессе рассмотрения евразийской проблематики нельзя игнорировать и становящийся все более весомым китайский фактор. Отношение неоевразийцев к Китаю отличается неопределенностью689. С одной стороны, он рассматривается как потенциальный союзник в деле противостояния США, но, с другой, его стремительно нарастающая мощь (при очевидной деградации России в конце XX в.) не может не принуждать смотреть на него как на потенциального и, возможно, опаснейшего соперника в самой Евразии.

Современный Китай не менее успешно и едва ли не с большими на то историческими основаниями, чем Россия, может претендовать на доминирующую роль в Центральной Азии, значительная часть которой ему и принадлежит. К середине наступившего века главная ось планетарного противостояния может пройти между США и Китаем при весьма вероятном возобновлении соперничества Китая и России на собственно евразийском пространстве. Запад в лице С. Хантингтона690 и З. Бжезинского691 вполне это осознает.

Таким образом, поставленные теоретиками евразийства в 20?х гг. XX в. проблемы в свете концептуальных разработок и исторического опыта истекшего столетия нуждаются в новом осмыслении. В этом отношении представляется конструктивным рассматривать СССР как квазицивилизационное целое, созданная в пределах которого надэтническая социокультурная общность в определенном смысле продолжает существовать и сегодня.

Прежде всего, сказанное относится к заявившим в 2004 г. об образовании (в пределах СНГ) ЕЭП России, Украине, Беларуси и Казахстану. Близость их определяется не только тесными экономическими и политическими связями, распространенностью понятного практически всем на территориях этих государств русского языка, общностью традиций в образовании, культуре и пр., но и иными факторами, среди которых следует отметить такие. Во?первых, Казахстан, Российская Федерация и, в меньшей степени, Украина демонстрируют длительный славянско–тюркский исторический синтез и современный симбиоз. Во?вторых, основная масса населения Беларуси, Украины и России, а также около половины граждан Казахстана органически причастны к Православно–Восточнославянской цивилизационной традиции, что предполагает уяснение процесса формирования и структуры, базовых идейно–ценностно–мотивационных оснований Православно–Восточнославянской цивилизации.