Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Западноевропейские ценности (А. Ю. Полтораков)

Западноевропейские ценности (А. Ю. Полтораков)

Современные исследователи по-разному определяют тот набор компонентов, которые являются ключевыми для европейской идентичности. Но, по мнению большинства исследователей, основным компонентом, на котором зиждется «европейская идентичность», является наличие общих европейских ценностей, а также эти ценности сами по себе. При этом «возможность перенесения западных образцов развития как государства, так и общества (в частности, гражданского), сейчас рассматривается как действенный указатель жизнеспособности западных ценностей, как одно из главных задач западной цивилизации»372. Это признают даже те исследователи, которые критически относятся к «европейскости» и перспективам европейской интеграции, в частности, российский ученый С. Кара–Мурза373. Действительно, общность ценностей образовывает фундамент любой политической общности. Чем более широкая основа общности, тем сильнее солидарность граждан и чувство общности.

Важность политического анализа межгосударственных интеграционных процессов объясняется, в первую очередь, тем, что анализ ценностей, присущий конкретной политической системе, является необходимой предпосылкой изучения политических проблем, которые существуют в этой социально–политической системе. Современные исследователи специально предостерегают от «изучения политических проблем до того, как изучены ценности и склонности, которые существуют в политической системе», так как это является проявлением стремления «расстроить структуру на антресолях без закладки фундамента»374.

Важность европейских ценностей подчеркивается также тем, что в процессе глобализации они приобретают универсальное значение и становятся общечеловеческими ценностями. Так, «Объединенная Европа» постоянно провозглашает определенный набор ценностей в качестве своего «символа веры», но из этого еще не следует, что они составляют то специфическое качество, которое делает европейскую интеграцию именно (уникально) европейской. Ведь эти ценности как таковые не формируют никакой локальной идентичности. К. Райс отмечает: «Свобода и уважение к основным свободам человека — это не “сделанные в Америке” ценности. Они ничуть не более “американские”, чем “европейские”. Они и те, и другие — и в то же время ни те, ни другие. Сегодня они становятся все более общими»375.

Эта мысль находит подтверждение также и в других западных исследователей. В частности, немецкий социолог Р. Дарендорф пишет: «С точки зрения общих ценностей существует такое понятие, как Запад. После событий 11 сентября оно стало более важным, чем когда–либо. Защита ценностей Запада от неприятелей просвещения как внутри, так и за его пределами, возможно, станет наиболее важной задачей в будущем для всех, кто верит в свободу. Достоен сожаления тот факт, что кое-кто в Америке и много кто в Европе, очевидно, забыли, по крайней мере, на время... на что направлены все наши усилия. Европейцы не желают бороться, причем даже за свои основные ценности, а американцы думают, что они борются только как патриоты своей большой страны. Ни один из этих подходов не является достаточно хорошим. Новое открытие Запада и сопутствующих ему институтов власти и их защита, чего бы это ни стоило, является сегодня наипервейшим вопросом в повестке дня свободы»376.

Не следует отождествлять американские ценности и ценности европейские, хотя, конечно, между ними есть очень тесная историко–культурная связь. В пользу расхождения американских ценностей с европейскими свидетельствует целый ряд факторов. В качестве яркой иллюстрации можно обратиться к исследованию К. Коукера, рассматривающего этот вопрос сквозь философско–политическую и культурно–историческую призмы. Так, в частности, касаясь проблем иммиграции выходцев из Центральной и Восточной Европы в США, которая довольно активно разворачивалась в начале 1900?х гг., он подчеркивает, что, учитывая то обстоятельство, что такие иммигранты «фактически совсем не знали английского языка и привозили с собой мало денег», «двадцать штатов ввели обязательные курсы изучения английского языка в государственных школах, чтобы оказывать содействие распространению “языка Америки” и насаждать “американские ценности”»377.

Этот и прочие примеры выделяют определенный «набор» ценностей, присущих именно Европе, хотя любой из компонентов этого набора может быть свойственен не только европейскому обществу. Известный украинский исследователь В. Л. Скуратовский отмечает существование в качестве европейских ценностей, «в которых разворачивается европейское бытие», таких элементов, как «римское право, христианская антропология и, в конце концов, трудовые усилия в разнообразнейших проявлениях»378. Дополняя его видение ценностных ориентиров Европы, украинский историк Н. Н. Яковенко уточняет, что под римским правом, которое выступает в качестве европейской ценности, подразумевается «не столько право как система юридических, процессуальных предписаний, сколько право, которое породило феномен частного»379.

Российский исследователь Б. В. Марков, касаясь рассматриваемой проблемы, также отмечает, что «идеологически–правовое кодирование власти представляет собой большое достижение европейской истории, суть чего сводится к открытию механизма взаимосвязи насилия и духовных ценностей. В раннем христианстве законы не считались формой выражения духовных ценностей, и пути спасения виделись в отказе от царства кесаря ради божьего царства. Благодаря тому, что дискурс истины органически соединял, взаимодополнял и ограничивал силу и справедливость, он выполнял и функции эмансипации. Не столько прямая политическая борьба, сколько теоретическая критика разрешала сформулировать принципы права, которые отвечали «естественному разуму»380.

При анализе европейских ценностей украинский исследователь В. Рычка указывает на сугубо европейский феномен отделения церкви от государства, который сам по себе является достоянием европейской цивилизации и также составляет ее ценностные основы. По его мнению, «в отличие от православного мира, где церковь повиновалась государству, где государство абсорбировало и подчиняло себе развитие всех учреждений, в Европе церковь и государство составляли два взаимных авторитета»381.

Таким образом, следует указать на существование определенного набора ценностей, почти каждая из которых становится все более универсальной. Следует также указать, что «европейской ценностью» такую ценность делает несколько факторов. Во?первых, европейское «происхождение», а Во?вторых, активная имплементация в практической политике и апелляция к ней как к политической ценности.

Исходя из этого, к европейским ценностям следует отнести такие парадигмы, как:

   1.  Индивидуальная свобода выбора во всех сферах жизни

   2.  Зашита интересов частного собственника

   3.  Верховенство права

   4.  Гражданское общество

   5.  Рациональность.

Индивидуальная свобода выбора во всех сферах жизни как ценность характеризуется появлением такого типа человека, который в своем развитии находит сознательную способность к самоформированию, к обоснованию из себя (собою) духовного выбора, социального обращения, жизненного пути. В отличие от этого, в России и на Востоке складывалась другая историческая ситуация, то есть, формировался другой тип личности — человек, который вырастает на общинно–корпоративных ценностях.

Выяснить причину, почему именно в Европе появился новый тип личности, позволяет его историко–культурный анализ.

От христианства идет идея внутреннего суверенитета личности. Эта идея опиралась, в первую очередь, на утверждение прямой личной причастности человека смертного и грешного, но такого, который все равно надеется на спасение, к Богу. Кроме того, эта идея зижделась на греческой философии, которая утверждала права человеческого разума. Это также дополнялось римским правом, которое гарантировало человеку определенный фиксированный минимум автономии от «этого мира» — в отношениях политических, экономических и семейных.

Экстраполяция этой ценности на экономическую деятельность привела к тому, что эта ценность дополнилась социально–экономическим компонентом — свободой выбора экономической деятельности, которая привела к развитию частнохозяйственной инициативы и становлению свободного рынка. Именно в Европе состоялось разделение власти и собственности и в результате образовалась ценность — частная собственность. Исходя из этого, С. Кара–Мурза отмечает: «Дух капитализма гнездится не только в буржуазии, но не в меньшей степени и в рабочих. Для устойчивости современного общества это даже важнее чем даже буржуазное сознание самых капиталистов»382. Таким образом и те исследователи, которые критически относятся ко многим аспектам европейской интеграции, признают наличие этой ценности, глубоко укорененной в самую систему современного западного (в первую очередь) общества. Ведь ценностью также выступает защита интересов частного собственника — на этом базируется создание развитой системы права, то есть устанавливается диктатура закона.

Однако диктатуру закона Западная Европа была в состоянии ввести в принципиально новый контекст, ведь именно в Европе право политической деятельности сформировало гражданское общество — целую систему независимых от государственного аппарата общественных институтов, организаций, ассоциаций и других формальных и неформальных объединений граждан с целью защиты своих интересов. При этом «общественные организации создают отрицательную обратную связь, которая в целом проявляется как оздоровительный относительно функционирования государственного организма фактор и стимулятор прогресса. Положительная функция общественных организаций прямо вытекает из их независимости, а в ряде случаев и прямой оппозиции государству»383.

Из этой развитой системы гражданского общества возникает политическая демократия как такова — если понимать под нею систему представительного правления, основанного на принципах выборности и подотчетности носителей власти народа, который их избрал, а также разделение властей (законодательной, исполнительной и судебной), призванных взаимно контролировать и уравновешивать друг друга.

В этой связи следует указать на гражданский контроль над структурами, которые традиционно называются «силовыми» (армия, полиция, спецслужбы). Обеспечение прав и свобод человека и нормальное функционирование социально–политической системы, построенной на основах демократии, невозможно без разработки и внедрения в социальную практику действенного гражданского контроля над системой национальной безопасности страны. Ведь «отсутствие политико–правового обоснования и эффективных механизмов (в том числе и юридических) такого контроля ведет к тому, что ключевые, жизненно важные для государства и нации решения принимаются кулуарно, узким, часто неконституционным кругом представителей исполнительной власти и “закрыты” для широкой общественности, а достаточно часто даже для парламента и его комитетов»384.

Все это может гарантировать свободу личности от излишнего воздействия внешних факторов — в первую очередь социальных, связанных с государством. Подтверждением того, что гражданское общество является уникальной ценностью, порожденной европейской цивилизацией, служит также то, что современные исследователи высказывают беспокойство относительно «проблемы адекватности и пригодности именно западных парадигм гражданского общества»385 в странах, которые не принадлежат к западным демократиям и, в частности, в странах СНГ.

Свобода личности тесно связана с особой ролью человеческого разума (рациональностью). В западной либеральной цивилизации утвердился особый тип рациональности, который затем начал распространяться по всему миру. Речь идет о формальной рациональности. Макс Вебер считал, что формальная рациональность — это прежде всего калькулируемость, формально рациональное — это то, что поддается количественному учету, который без остатка исчерпывается количественной характеристикой. Формальная рациональность — это рациональность сама по себе, взятая как самоцель.

По М. Веберу, движение в направлении формальной рационализации — это движение самого исторического процесса. Подобная рациональность, по его мнению, это судьба Европы, а теперь и всего мира. Наиболее четкое воплощение принципа рациональности — наука. Причем научные принципы отнюдь не ограничиваются сферой духа: наука проникает в производство, а потом охватывает и другие сферы — от управления до быта. Воплощением формально–рационального в экономической сфере, по М. Веберу, является капиталистическое рыночное хозяйство (западного образца). Универсализм мирового рынка — это универсализм принципа формальной рациональности.

По мнению многих исследователей, например, Л. Д. Гудкова, рациональность и процесс рационализации — центральная тема всей европейской культуры нового и новейшего времени386. Ее развитие шло от идеи нормативности (которой отвечают объективные содержания и обязательные модели поведения человека, разделяемые доминирующей социальной группой) к осознанию легитимности многообразия субъективных содержаний и типов поведения. Дискуссии последнего времени охватывают все пространство между неотрадиционалистскими разработками, с одной стороны, и культурным и методологическим релятивизмом — с другой.

Опираясь на работы М. Вебера и его комментаторов (прежде всего — Ф. Тенбрука), вышеупомянутый профессор Л. Д. Гудков рассмотрел рациональность в качестве структуры сложного (рефлексивного, поворотного) социального действия. Рациональным было названо такое смысловое действие, которое содержит свое собственное объяснение — конвенциональные нормы условий и порядка своей реализации. Тем самым действие становится доступным для воспроизводства и понимания другими.

Таким образом, ценностями европейского, западного в целом, общества выступают: принципы индивидуальной свободы выбора и экономическая самостоятельность индивида, вытекающая из него, развитая правовая структура, верховенство закона, гражданское общество, политическая демократия, представление об универсальных правах человека: терпимость, плюрализм, рациональность. Следует также в этом контексте обратить внимание на то, что весь этот набор ценностей формировался в течение столетий, преимущественно эволюционным путем.

В сравнении с этим все российские реформаторы, начиная с Петра I и заканчивая политикой Советского Союза, выбирали в качестве основного пути модернизацию, но начинали его, опираясь почти исключительно на рациональность, практически игнорируя все прочие европейские ценности.

Европейский опыт свидетельствует в пользу существования определенной нематериальной реальности, выстроенной законом. Тем не менее она не является случайной, если закон отражает реальность. Это тот случай, когда закон сам создает новую реальность, которой все подчиняются, так как все верят в этот закон. Европейское сообщество и общий рынок дали Западной Европе исторический шанс. Одновременно присутствует опасность, вытекающая из того, что движущей силой здесь является «демократия раздумывания». До сих пор ждет решения противоречие между национальными амбициями, которые базируются как на рациональных, так и на иррациональных интересах, и общеевропейской традицией, которая все крепче укореняется в системе ценностей387.

Таким образом, и для Европы в целом, и для любой европейской страны прошлое и историческая память выступают в качестве базовых, т. е. важнейших составных идентичности. Но они являются также полем манипуляций, постоянно служат ареной борьбы разных национальных и идеологических сил путем использования толкований минувших событий в пользу текущей политической конъюнктуры. Украина и прочие страны бывшего СССР стали в последние десятилетия ярким примером подобных процессов (характерных, конечно, и для Восточной, и для Западной Европы) на уровне как массового исторического сознания, так и профессиональной историографии.