Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Евроинтеграция и проблема национализма (А. Ю. Полтораков)

Евроинтеграция и проблема национализма (А. Ю. Полтораков)

Политический анализ подходов, через призму которых исследователи пытались осмыслить интеграционные процессы, протекающие в Западной Европе, позволяет вычленить принципиальные моменты, являющиеся ключевыми для понимания тех процессов западноевропейской интеграции, которые длятся до сих пор.

Важное значение для успеха интеграции имеют предпосылки, к которым относятся близость уровней развития и степень зрелости интегрирующихся стран, наличие исторических и культурных связей (П. Рикер) и общие проблемы (С. Хантингтон), стоящие перед странами в контексте развития сотрудничества. Еще одним фактором, который может существенно способствовать успеху интеграции, является географическая близость интегрирующихся государств или регионов.

Принципиальным моментом исследования является определение цели интеграции (Ф. Фукуяма), к которой можно отнести перспективы создания такого интеграционного объединения, которое бы оказывало содействие решению стратегических задач, стоящих перед участниками процесса интеграции. Такими задачами могут быть: использование преимуществ макроэкономики; создание благоприятной внешнеполитической среды; разрешение задач экономической политики; содействие структурной перестройке региона; поддержка отдельных областей национальной промышленности; содействие привлечению в глобальные мирохозяйственные связи и т. п. «Понятие интеграции также имеет эмпирический и нормативный смысл, — пишет по этому поводу украинский ученый А. Сушко. — Во?первых, оно отображает одну из основных тенденций развития международного обычая последних десятилетий, Во?вторых, указывает на перспективные пути трансформации глобальной системы через преодоление экономических диспропорций и других источников напряжения путем региональной кооперации»327.

Интеграция развивается более успешно, когда экономика стран находится на подъеме, так как в период кризиса в странах, как правило, государственное законодательство отдает предпочтение внутренней ситуации: принимаются антикризисные меры, законы, ограничения и т. д. (например, вводятся ограничения на вывоз капитала). Тогда как для интеграции, наоборот, необходима свобода передвижения рабочей силы, товаров, капитала и услуг.

Касаясь этой проблемы, А. Сушко отмечает, что Европа является наиболее передовым регионом на пути к воплощению идеи «международного общества», но пользуется и проверенным опытом: приемами протекционистской защиты рынков, выборочными преференциями, старой оборонительной структурой НАТО, услугами национальных политических бюрократий. Поэтому можно говорить о трансформации региона от совокупности суверенных единиц к «полисуверенной» среде, но будущие формы такой суверенности до сих пор являются гипотетическими.

Крайне важна также политическая воля руководства и национальных элит интегрирующихся стран. Толчком к созданию такого интеграционного объединения, как Евросоюз, стали инициативы политических руководителей заинтересованных стран. Однако представители функционализма недооценивали значение политического сотрудничества в рамках определенной структуры, считая, что достаточно экономического и технического сотрудничества для успеха интеграции. Тем самым они фактически оставили без внимания проблемы суверенитета и влияния внешней среды. Роль политических руководителей состоит в том, чтобы с самого начала определить и поставить перед своей страной цели, которые могут быть достигнуты с помощью интеграции; четко спрогнозировать все политико–экономические последствия интеграции для страны, просчитать затраты, которые понесет страна на начальном этапе, могут ли эти затраты окупиться и может ли страна использовать результаты интеграции. Политическое руководство должно также объективно оценивать, готова ли страна к созданию наднациональных структур.

В этом контексте важным является создание уже на начальных этапах интеграции структур, которым страны постепенно должны передать или делегировать отдельные полномочия, а также инструменты для их осуществления. Интеграция ставит перед участниками этого процесса задачу необходимости проведения коллективных действий по всему спектру вопросов с участием всех интегрирующихся стран.

Таким образом, возникает вопрос о создании механизмов сотрудничества для согласования национальных подходов и разработки взаимоприемлемых решений. В этом контексте важны наработки представителей неофункционализма (Дж. Нейман, Э. Хаас). Представители данной школы показали, что экономическая интеграция создает политическую динамику, подталкивающую интеграцию вперед. Более тесное экономическое сотрудничество вызывает потребность в углублении политической координации, которая, в свою очередь, ведет к политической интеграции.

Исследователи теоретически обосновали (а в ЕС это подтверждается и на практике), что система принятия децентрализованных решений, как это бывает в случае проведения преимущественно национальных политик, не дает надлежащих результатов. Выбор же коллективного решения зависит от того, каким образом эти решения принимаются. Так, К. Дойч и др. доказали, что для создания оптимального режима принятия решений нужно принятие общих правил, норм, регламентов и создание институтов, руководящих процессом. Необходимо делегирование государством своих определенных полномочий такому институту, а также строгое наблюдение за тем, как эти решения проводятся в жизнь при условии их обязательного выполнения странами.

Д. Сиджански и др. подняли проблему создания инициирующего центра из одного–двух государств, на которые ложится бремя интеграции. Формирование коллективного выбора зависит от распределения экономической мощи, военно–политического могущества между странами–партнерами. С другой стороны, с учетом разного политико–экономического уровня развития стран–участниц процессов интеграции, всегда есть и будут страны более сильные и менее сильные. Необходимо создание таких учреждений и норм, чтобы в рамках интегрированной группировки не возникало случаев (или потребностей их минимизировать) нанесения существенного вреда национальным интересам и учета национальных амбиций.

Европейская интеграция зародилась в специфических условиях окончания Второй мировой войны, слабости политических и экономических институтов, попыток США (при помощи плана Маршалла, доминирование в НАТО) подвергнуть страны континента своему влиянию в период «холодной войны». Она стала возможной в условиях преодоления многолетней вражды между ведущими западноевропейскими странами — Францией и Германией. Именно эти страны, находящиеся под влиянием Соединенных Штатов (США помогли определенным образом нивелировать их геополитические амбиции), создали основу интеграции, к которой присоединились другие участники процесса.

Интеграция возможна только при продолжительном самостоятельном развитии национального государства, высокой политической, экономической и правовой культуре не только элит, но и всего общества. Страна должна как бы согласовать все свои внутренние возможности для развития и прийти к выводу о необходимости координации усилий с другими странами.

Интеграция не строится на политических декларациях и подписании «громких» документов. Европейская интеграция началась с сотрудничества на уровне узких областей (ЕОУС и Евратом). Это дало возможность в дальнейшем разрешить большой объем проблем (ценовой, таможенной, рыночной и пр.). Именно это позволило Евросоюзу преодолеть периоды «куриных», «винных», «мясных», «зерновых» и других «торговых войн» 1950–1960?х гг. Интеграция успешна только в том случае, если есть демонстрация эффективности в решении конкретных проблем, если каждый житель страны ощущает положительный результат. По этому поводу Лаура Крем пишет, что «внимание к изучению “интеграционных привычек” как результата предшествующей кооперации, что подчеркивали последователи функционализма (Митрани, 1943), коммуникационной школы (Дойч, 1953, 1957, 1966) и неофункционализма (Хаас, 1958), снова вышла на первый план»328.

Западноевропейская интеграция продемонстрировала различные исходные позиции стран–участниц. Необходимы координация усилий и немалые средства для подтягивания отсталых стран. (Для этого разрабатываются специальные программы.) Кроме того, каждая страна должна прилагать максимум собственных усилий и не рассчитывать, что другие будут решать за нее проблемы.

Все проанализированные методологические подходы к интеграционным процессам представляют собой разные точки зрения на проблему международной политико–экономической интеграции. Однако между ними (подходами) есть и много общего. Почти все теории политической интеграции содержат гипотезу о путях дальнейшего развития европейского интеграционного процесса и стараются просчитать его конечный результат: создание наднационального образования, сохранение традиционной межгосударственной структуры или другое распределение полномочий между национальным и общеевропейским уровнями. Вместе с тем, необходимо четко представлять, что политика Евросоюза всегда будет оставаться политикой компромиссов. А это означает, что политическая интеграция неминуемо будет ограничена политической реальностью и собственными интересами держав–участниц. Такие реалии, накладывающие отпечаток на теоретическое осмысление процессов европейской интеграции, были и остаются важнейшим фактором влияния на теоретические поиски исследователей, занимающихся процессами европейской интеграции.

В контексте европейской интеграции особый интерес вызывает возрождение этнонационализма в Европе в 90?е гг. XX в., о чем такие исследователи, как Д. Сиджански, пишут как об угрозе, которая уже нависла над Европой329. Этот феномен можно объяснить, с одной стороны, «эпидемией национализма», которая пришла из посттоталитарной Восточной Европы, а с другой, — наличием в Западной Европе его корней. Этому названный швейцарский исследователь нашел только одну альтернативу — общую защиту либеральных ценностей и постепенное создание собственной, сугубо европейской системы безопасности (как в ее «жестком», так и в «мягком» измерениях) с помощью Западноевропейского Союза. Он показывает, какие трудности встанут перед Европой, но и отмечает, что только опора на собственные интеграционные тенденции может помочь европейцам.

Подводя итоги балканского кризиса, Д. Сиджански ставит риторический вопрос: возможно ли во имя реалистической стратегии отказаться от защиты ценностей Запада, защиты Европейского Союза, союза многонационального, где сосуществуют разные религии и для которого характерно многообразие культур? Будущему веку он оставляет дилемму, затронутую еще К. Дойчем: если нация — это «густая сеть качественных коммуникаций», то будет ли оказывать содействие интеграции дальнейшее развитие коммуникационных систем и не сделают ли информационные технологии поворот к неоимпериалистической пропаганде?

Опасности, которые несут с собой процессы глобализации, привели к тому, что даже в наиболее развитых и социально стабильных странах Запада (несомненных лидерах в процессах глобализации) четко прослеживается тенденция к реставрации историко–этнических символов, местных традиций и культурных особенностей, то есть, тенденция к основам той социальной идентичности, которая базируется на цивилизационных основах. Для многих они становятся неотъемлемыми чертами индивидуальной и групповой идентичности, непосредственно ощущаемыми «гарантами» ее устойчивости330.

Описывая процессы глобализации, У. Альтерматт ссылается на замечание А. Турена о том, что, если страны Запада решили «социальный вопрос», там снова встал вопрос национальный, что обернулось «дебатами об идентичности»331. При ослаблении в секуляризированных обществах традиционных связей национализм превращается в своеобразную «политическую интеграционную религию», которая выполняет компенсаторную функцию и несет соответствующую эмоциональную нагрузку.

Вторая половина XX в. привнесла в разнообразие социально–политических потрясений еще одно — т. наз. этническую мобилизацию332, или этническое возрождение — крайне сложный и неоднозначный феномен, который, не будучи, конечно, общественным недомоганием (и скорее даже наоборот), своими «побочными действиями» приводит ко множеству драматических изменений в обществе333. Сущность этого явления, которое Западная Европа (и западная цивилизация в общем) ощутила на себе со всей полнотой, состоит в значительном повышении роли этнонациональных факторов в общественных процессах, возрождении интереса к этнической культуре, языку, обычаям, традициям, образу жизни на фоне возрастающей интернационализации экономического и социально–политического бытия, глобализации человеческой деятельности. На рубеже 1960–1970?х гг. этнонационализм вспыхнул с новой силой в Западной Европе, вовлекая в себя все новые и новые народы334.

Последние десятилетия XX в. можно охарактеризовать тем, что на протяжении этого периода в Западной Европе довольно четко проявили себя противоречивые, иногда диаметрально противоположные, но одновременно действующие силы — центростремительные и центробежные, интеграционные и изоляционные. Едва ли можно оспаривать существование стойких тенденций к глобальной и европейской региональной экономической и политической интегрированности, которым противостоят тенденции к этнокультурной и социально–политической изоляции. С возрастанием степени взаимосвязи европейских сообществ все чаще и громче звучат голоса тех, кто выступает за этническую и национальную самобытность и исключительность отдельных народов. Такой глобальный процесс существенной дифференциации и самоидентификации оказывает прежде всего влияние на этнонациональные и религиозные (а более широко — цивилизационные) связи в Западной Европе.

Сегодня не только конфликты между государствами, но также и внутри государств становятся причиной возникновения крайне серьезных угроз международной безопасности. Опасность мирового конфликта и применения ядерного оружия в свое время оказывала содействие установлению довольно стойкого равновесия, «стратегической стабильности». Сегодня же, когда угроза мировой войны довольно незначительна, ситуация, тем не менее, характеризуется высоким уровнем нестабильности, и у общества, как правило, не находится действенных инструментов стабилизации335.

В период «холодной войны» Запад имел дело с оппонентом, который руководствовался абсолютно чуждой системой ценностей. Поэтому у членов евроатлантического — в широком смысле — альянса не было острой необходимости искать пути преодоления культурных расхождений между своими странами. Сейчас эти расхождения проявились намного ярче. Одним из последствий окончания «холодной войны» стало то, что риторика европейского единства уже не так эффективно служит своим целям. Не очень выразительные соображения о свободе и свободном мире, которых было вполне достаточно для поддержания единства в условиях реальной (военно–политической) угрозы этой самой свободе и этому самому свободному миру, сегодня подвергаются критическому анализу. Расхождения в трактовках, подходах и концепциях, которые приглушались в связи с требованиями коллективной обороны, возникают снова, что создает трудности в рамках даже довольно единого Европейского Союза336.

Возникает парадоксальная ситуация: чем более объединенной становится Европа, тем тяжелее сосуществовать социальным и этническим группам в границах одной европейской мегадержавы. В то время как понятия расстояния и территории в значительной мере теряют смысл, межнациональные, межэтнические и расовые конфликты все чаще решаются довольно рационально — путем территориального распределения (или обособления), или хотя бы предоставлением определенной автономии. В «бескровном» варианте это, например, призывы «лиги Севера» в Италии отделить северную часть страны, создав «Республику падания». Показательны в этом смысле попытки австрийского Тироля, немецкоговорящего Южного Тироля и Трентино (Италия) открыть свое единое представительство при ЕС. «Этнически ориентированные» партии Фландрии и Валлонии конфликтуют по вопросу социально–административного переустройства двуязычного Брюсселя да и всей Бельгии вообще337.

Лишь немногие признают целесообразность единого еврогражданства. Действительно, трудно вообразить, что граждане и подданные европейских национальных государств согласятся с потерей своей идентичности в наднациональной супердержаве. Впрочем, это не означает, что радикальный национализм скорее «южноевропейского» типа появится в Западной или Северной Европе. Экстремистская форма национализма, продемонстрированная немецкими национал–социалистами и итальянскими фашистами или национальными элитами да и самими народами бывшей Югославии (до «этнических чисток» включительно), полностью дискредитировала все формы радикального национализма.

Тем не менее не следует забывать, что Европа — это субконтинент, где коренные нации создали национальные государства с давними «семейными» традициями и иерархиями. Невозможно стать англичанином, немцем или французом, не будучи родившимся и воспитанным в соответствующей стране (или, в крайнем случае, окружении) и не получив национального «семейного» воспитания. Национализм такого характера антагонистичен относительно провозглашенных идеалов «всеевропейского братства» людей, которые становятся все более равными, он совсем не стимулирует снятие ограничений на конкуренцию в мире, в частности, на свободную торговлю.

Национализм, в основе которого лежит понятие «родной земли», всегда выступает за сильное государство, единую нацию, предрасположенную к корпоративизму, регулированию и протекционизму.

И классическая дихотомия «левые — правые» уже не может использоваться для описания общественного конфликта на политическом уровне. Она лишь заостряет политические проблемы, распространяя популизм («лига Севера» в Италии) или национал–популизм («Национальный фронт» у Франции). Общественный кризис еще больше усиливается как следствие нерешенных проблем культурной, национальной, этнической и религиозной идентичности, питая вспышки насилия, которые в одних случаях порождают тенденцию к распаду национальных обществ, а в других — соответствующие призывы к восстановлению утраченного порядка.

За тридцать лет (с 1968 по 1998 гг.) в испанской Стране Басков жертвами террора стали свыше 750 чел., в британской Северной Ирландии — около 3,5 тыс. И сегодня еще продолжают взрываться бомбы на Корсике. Так происходит еще и потому, что сепаратистские движения в Европе часто подогреваются искусственно, в том числе местными элитами, или извне. Проблема обостряется, как это не парадоксально, определенными аспектами деятельности Европейского Союза и того внутреннего напряжения, которое стало все более проявляться если не на общеевропейском, то по крайней мере на региональном уровне.

Эти проблемы в большинстве своем имеют довольно заметный «генетический фон». Через континент столетиями шло переселение народов, которое сделало понятие «коренного населения» в некоторых его районах довольно условным и оставило после себя (в особенности в горных местностях Пиренеев) компактные анклавы мигрантов, которые боятся утратить свою этническую идентичность и остро реагируют на наименьшие упреки касательно ее. Войны и феодально–династические комбинации неоднократно перекраивали государственные границы Западной Европы, которые почти никогда не совпадали с этническими. В результате в качестве преобладающей формы государственного устройства в Европе сложилось именно многонациональное государство, объединяющее титульную нацию и нацменьшинства и потому содержащее потенциальную опасность как шовинизма больших, так и сепаратизма малых наций338.

Так, не удается решить проблемы меньшинств в Испании. В частности, это продемонстрировал декабрь 1989 г., когда парламент Каталонии большинством голосов одобрил резолюцию местной правящей партии «Конвергенция и союз», призывающую к самоопределению Каталонии. Несколькими месяцами позже, в феврале 1990 г., правящая Баскская националистическая партия потребовала в законодательной ассамблее Страны Басков от центрального правительства Испании признать права баскского народа на самоопределение и предоставить этой области большую автономию339.

Что же касается электоральной катастрофы, которая обрушилась на британских тори в Шотландии и Уэльсе, то и здесь причиной стал (конечно, кроме более устойчивых позиций лейбористов в других сферах) рост влияния национальных партий этих регионов. Шотландская национальная партия, которая выступала за полную независимость Шотландии, получила 22% голосов, а за валлийскую «Плейд Кимру», которая добивается широкой автономии, проголосовала десятая часть местных избирателей (как известно, вопрос шотландского парламента и ассамблеи Уэльса уже решен путем проведения референдумов в сентябре 1997 г.)340.

30 мая 1996 г. состоялись выборы в Ольстерский форум. Две основные юнионистские (или «пробританские») партии — Ольстерская юнионистская и Демократическая юнионистская — получили около 25 и 19% голосов соответственно. У националистической же части политического спектра наибольшего успеха достигла Социал–демократическая лейбористская партия (22%), придерживающаяся довольно умеренных взглядов. Но абсолютно все специалисты отметили успех — около 15% голосов против 10 в 1992 г. — радикально настроенной националистической партии «Шинн Фейн» (в переводе с гельского — «мы сами» или «лишь мы»), которая тесно связана с террористической ИРА (Ирландской республиканской армией)341. Следует указать, что членство в «Шинн Фейн», как правило, коренится в семейной традиции.

Не следует также представлять североирландский конфликт как сугубо религиозный лишь потому, что основные политические партии Северной Ирландии строятся в относительно четком соответствии с конфессиональным признаком (так, юнионистские партии объединяют протестантов, а националистические — традиционно поддерживаются католиками). Все намного сложнее: за годы конфликт развивался вглубь, охватывая все новые сферы. Сегодня его участников разделяют не только религия (протестанты — католики), история заселения (переселенцы — местное население), политические пристрастия (юнионисты — националисты), но и сложившиеся культура и самоидентификация (британская — ирландская), система образования (государственные школы — католические школы) и т. д. Даже дети протестантов и католиков играют в разные игры, и для многих в Северной Ирландии такое противостояние превратилось уже в семейную традицию342.

Существуют и субъективные факторы, которые питают регионалистские тенденции на континенте343. Не является секретом, что местные колониальные метрополии нередко применяли в свое время ко «внутренним колониям» (Британия — Ирландия, Испания — Страна Басков и пр.) жесткие методы правления. Национальные меньшинства шовинистически угнетались во времена господства диктаторских режимов (Германия, Италия, Испания, Португалия, Греция). Так, в свое время генерал Франко в Испании запретил употребление каталонского и баскского языков, якобы для того, чтобы отомстить за поддержку этими провинциями республиканцев.

Обратный эффект имеет и «интернационализация» образа жизни, моделей потребления, назойливо навязывемых масс–культурой и поп–культурой, вытеснение «международными» языками национальных, а также прочие тенденции, которые объективно побуждают мыслящих людей все чаще обращаться к «истокам». Тем не менее возрождение интереса к национальной истории и культуре трансформируется иногда в своеобразное «агрессивное краеведение» с фетишизацией местного этноса или акцентированием на событиях, могущих спровоцировать этнорелигиозную вражду; например, в Испании ряд провинций требует реституции своих реликвий (в частности «Гернику» П. Пикассо) из столичных музеев344.

Этнические анклавы особо болезненно отторгают наплыв в Европу иммигрантов, беженцев и перемещенных лиц, общее количество которых уже перевалило за 25 млн. А по прогнозам в ближайшие 25 лет прирост населения в европейском регионе на 75% будет происходить за счет притока иммигрантов — населения с преимущественно другой, неевропейской культурой. Существует и еще одна важная проблема — эмиграция из бывших колоний в европейские метрополии, главным образом в Великобританию и Францию, что, в конечном итоге, приводит к возникновению конфликтогенных ситуаций на этнорасовой почве.

Так, в самой Франции существует во многих отношениях образцовое криминальное антирасистское законодательство. Тем не менее суды неохотно придерживаются закона о преследовании расистов, нередко лишь под прессингом антирасистских организаций. Тем самым, проблема фактического расизма, что обострилась в последние годы и «зацепила» даже начальные школы Франции, может рассматриваться как одно из главных противоречий политической, социальной и культурной жизни страны и как четкий пример официальной французской политики, которая афиширует свое стремление к «интеграции» (Франция на самом деле проявляет готовность принять необходимые меры для подписания и ратификации Конвенции о защите прав всех трудящихся–иммигрантов и членов их семей), но вместе с тем удерживает иммигрантов в положении бесправных.

Годы правления Ф. Миттерана стали «золотой эпохой» для возрождения антииммигрантского «Национального фронта», а крайние правые окрепли, как никогда со времен правительства Виши. Возрастание поддержки расистских идей в политической жизни Франции привело к вспышке беспорядков, которые существенным образом изменили ситуацию в больших городах. Уже третье поколение иммигрантов–неевропейцев, которые по законодательству имеют все права и свободы той страны, где они обитают, живет преимущественно в своего рода гетто и замыкается в себе.

Возрождению антииммигрантских движений частично оказывает содействие демографический фактор — относительно быстрый рост населения в слаборазвитых странах. Вследствие низких темпов экономического развития растет миграция «восточного» населения в западные государства, поэтому иммиграция уже сегодня стала здесь одной из важнейших политических проблем.

Одновременно находясь в поиске выхода из кризиса идентичности, народы Западной Европы стараются акцентировать свою близость с теми, кто имеет подобные им историю, религию, культуру, традиции и ценности, и вместе с тем дистанцироваться от непохожих на них народов, часто воспринимая разные культурные и этнические меньшинства в своих странах как имеющие сравнительно «меньшую ценность».

«Внутриевропейская» волна, которая была поднята вооруженными конфликтами, политической нестабильностью в ряде регионов «старого континента», питается и усиливается волной мигрантов из стран Третьего мира (в широком смысле этого понятия), мира социально–экономической нестабильности. После распада мировой социалистической системы для многих ее бывших граждан Европа стала вдруг близкой и доступной. Осознание правительствами развитых стран потребности оградиться от потоков миграции, способных как усилить энергетику уже имеющихся конфликтов, так и спровоцировать новую социальную напряженность иного характера, подтолкнуло их к практическим шагам по защите государственных, национальных и региональных интересов345.

Проблемы иммиграции и иммигрантов, равно как и проблемы меньшинств в Европе и во всем мире, характеризуются многоаспектностью. В силу этого пути их решения следует искать во взаимосвязи этнических, политических, правовых, национально–территориальных и геополитических подходов.

Однако вопрос о конституционных гарантиях при решении расовых и межнациональных проблем не был поднят ни единым многонациональным государством Запада (то ли федерация, то ли конфедерация); ни в одной конституции не зафиксировано, например, право на выход из этих государств того или другого этнического сообщества, отличного от титульной нации.

Трагедия Ольстера, длящаяся десятилетиями, конфликт фламандцев и валлонцев в Бельгии, гибель многих людей вследствие межнациональной вражды в Испании, крайняя степень напряженности между греками и турками на Кипре, огромное количество других конфликтов на национальноэтнической и этноконфессиональной почве, которые время от времени вспыхивают на якобы благополучном Западе, угрожают его единству и стабильности. И если, например, в Бельгии эти проблемы хоть как-то «загоняются» в конституционные рамки, то, скажем, в Ольстере кризисная ситуация уже давно переросла в вооруженную борьбу. Ставка на вооруженную силу, на силовое вмешательство (в том числе — извне) в межнациональные конфликты не дает положительного результата. Это ведет к ухудшению положения, а попытки снизить напряженность лишь подчеркивают тот факт, что затронутая сфера общественных отношений очень чувствительна и легко ранима.

Экономическая и общественная модернизация приобрела глобальные масштабы, одновременно состоялось возрождение процессов этнонациональной, культурной и религиозной идентификации и изоляции. Наряду с объективными тенденциями интернационализации общественных отношений действуют сегодня и противоположные, которые рассмотрим дальше подробнее.

Таким образом, в Западной Европе существует одновременно две основные тенденции, лежащие в социально–культурной и политической плоскостях. Одна из них, проанализированная выше, проявляется в обострении социальной и социально–политической напряженности вследствие роста национализма во многих его проявлениях. Однако рядом с этим набирает обороты другая тенденция, направленная на дальнейшую консолидацию европейских национальных государств и все более тесное сотрудничество европейских регионов. «Проводники национального автономизма рассматривают региональную идентичность как альтернативу национально–государственной лояльности, стремясь ко включению в интеграционную Европу или непосредственно, или признавая за национальным государством лишь роль «промежуточного» звена, — пишет А. Сушко. — Итак, этнические движения как база традиционного национализма начинают действовать в пользу интеграции, выполняя изнутри ту же самую миссию — размывание исторических суверенитетов»346. Этот парадокс нельзя объяснить без анализа цивилизационных особенностей Западной Европы.