Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Становление национально–государственных образований Средней Азии и Казахстана в советский период (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)

Становление национально–государственных образований Средней Азии и Казахстана в советский период (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский)

Февральская революция 1917 г. для населения туркестанских и казахстанских областей была полной неожиданностью, хотя неструктурированные политические силы разных направлений уже начали консолидироваться. Первой местной партией стала созданная в марте 1917 г. в Ташкенте Шур–и–Ислам (Исламский совет). В ней объединились преимущественно представители мусульманской интеллигенции либерального направления, а также местные предприниматели, землевладельцы, представители исламского духовенства. Уже в конце марта филиалы этой организации были созданы в большинстве городов Западного Туркестана.

Шур–и–Ислам поддерживала Временное правительство, выступая за автономию и самоуправление Туркестана в составе России. В скором времени возникли и начали быстро обостряться разногласия между умеренно–исламистским, либерально–демократическим крылом джадидов и клерикалами–консерваторами, представлявшими большую часть духовенства и феодально–байскую аристократию. Последние вышли из состава Шур–и–Ислам в июне 1917 г. и создали собственную панисламистскую организацию Шура–и–Улем (Совет духовенства). Ее руководители взяли курс на провозглашение полной независимости Туркестана в виде отдельного мусульманского государства под эгидой Турции, о чем было заявлено на съезде в сентябре 1917 г. Шура–и–Улем идейно ориентировалась на доктрину панисламизма. Среди значительной части ее представителей, главным образом узбеков, начинал приобретать популярность и пантюркизм, неприемлемый для таджиков. Ни Шур–и–Ислам, ни Шура–и–Улем не считали себя национальными организациями и на самом деле таковыми не были.

На IV Чрезвычайном краевом съезде мусульман 26–29 ноября (9–12 декабря) 1917 г. в Коканде был создан Туркестанский временный совет и Временное правительство Туркестанского края (Кокандская автономия). Совет не признал власти большевистских советов и вошел в контакты с правительствами Бухары и Хивы, а также с уральским казацким атаманом А. Дутовым. Началось формирование вооруженных отрядов, позднее ставших основой местного движения сопротивления (басмачество — от тюрк, басмак — атаковать, неожиданно нападать). Создание Кокандской автономии мотивировалось не национальными соображениями, а стремлениями мусульман противостоять большевистской власти.

Вместе с тем консолидировались и силы просоветской ориентации, которые опирались почти исключительно на русскоязычное население края. В Туркестане, кроме нескольких тысяч чиновников, офицеров, инженеров, врачей, учителей и предпринимателей, оно состояло приблизительно из 20 тыс. промышленных рабочих (преимущественно на фабриках по переработке хлопка) и 40 тыс. работников железной дороги. Кроме того, в крае были размещены русские войска, рядовой и унтер–офицерский состав которых был склонен к восприятию большевистской пропаганды, в особенности антивоенных лозунгов.

В ноябре 1917 г. власть в Ташкенте перешла к местному совету рабочих и солдатских депутатов, а III Краевой съезд советов провозгласил установление советской власти на всей территории Туркестана и избрал Туркестанский совнарком. Преодолевая сопротивление исламистов весной 1918 г. власть большевиков была установлена во всех областях Туркестана (впрочем, в Закаспийской она была вскоре ликвидирована) и V съезд Советов Туркестанского края 30 апреля 1918 г. провозгласил создание Туркестанской АССР в составе РСФСР.

Но сопротивление местного населения набирало силу, и осенью 1919 г. под контролем мусульманских отрядов оказалась практически вся территория Ферганы. В то же время красным войскам Туркестанского фронта удалось прорвать блокаду и по железной дороге Оренбург — Ташкент соединиться с силами Туркестанской советской республики, взяв под свой контроль большую часть Семиречья. В апреле–июле 1919 г. части Красной армии перешли в наступление с востока в сторону Каспия и в мае завладели Мервом, в июле — Ашгабатом, а 6 февраля 1920 г. вошли в Красноводск, установив таким образом полный контроль над Закаспийской областью. После этих побед М. Фрунзе сосредоточил силы против повстанцев Ферганской долины и весной 1920 г. занял большую ее часть, завладев всеми основными городами.

После Февральской революции политические процессы активизировались и в Казахстане. В июле 1917 г. на I Всекиргизском (казахском) съезде была образована партия Алаш мусульманского и пантюркистского направления, выдвинувшая лозунг автономии Казахстана в составе обновленной России. В декабре 1917 г. в Оренбурге собрался II Всекиргизский съезд, который создал собственное правительство — Алаш–орду во главе с А. Букейхановим. Это правительство организовало свои филиалы в Уральской, Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областях, создало собственные вооруженные формирования, состоявшие из этнических казахов, и установило теснейшие контакты с Кокандским правительством. Во время гражданской войны алашордынские силы совместно с белыми частями А. Колчака и казаками А. Дутова сражались против красноармейских частей, но потерпели поражение. В марте 1920 г. алашордынское правительство было ликвидировано. Но идея национальной государственности на протяжении 1917–1919 гг. вошла в сознание казахов. 4–12 октября 1920 г. на съезде Советов в Оренбурге была провозглашена Киргизская (с 1925 г. Казахская) АССР в составе РСФСР.

После установления большевистской власти в туркестанских и казахстанских областях на очереди стало покорение Хивы и Бухары. Первым пала Хива, которой красные овладели 2 февраля 1920 г. 26 апреля того же года на ее основе была провозглашена Хорезмская народная советская республика. Фактически же был установлен оккупационный русско–большевистский режим, подписавший 13 сентября с РСФСР союзный договор.

За Хивой наступила очередь Бухары. 2 сентября 1920 г., после шквального обстрела, Бухара была взята, а последний эмир бежал в Афганистан. 8 октября 1920 г. была провозглашена Бухарская народная советская республика, а 4 марта 1921 г. между нею и РСФСР был заключен союзный договор. Так было завершено второе завоевание Восточного Туркестана россиянами, на этот раз — большевиками. Однако во многих, преимущественно гористых областях партизанское (басмаческое) движение не прекращалось до конца 30?х гг. Терпя поражения от численно превосходящих и куда лучше вооруженных сил красноармейцев повстанческие отряды отходили на территории Синьцзян–Уйгурии, Афганистана и Ирана, чтобы, оправившись, вновь нападать на подконтрольные большевикам территории. Продолжительное сопротивление чужой власти сформировало в местном населении соответствующие традиции исторической памяти и ценностные ориентации. Это, в частности, проявилось в ходе таджикского конфликта 1990?х гг.

Советская власть сначала заняла относительно мусульманских народов довольно лояльную позицию. Подчеркивалось уважение к традициям, осуждался царский колониализм, декларировалось право мусульманских народов на свободное исповедание их веры и сохранение привычного уклада жизни. Мусульманам возвращались конфискованные царским правительством культовые сооружения. Более того, большевики старались убедить население, что коммунизм и шариат не противоречат друг другу, поскольку обоим учениям присущи лозунги социальной справедливости и взаимопомощи. И эти шаги имели определенный успех: даже часть не очень просвещенных, но демократически настроенных мулл выдвинула лозунг: «За советскую власть, за шариат!».

Решением ЦК от 18 мая и Среднеазиатского бюро ЦК РКП (б) от 20 мая 1922 г. были восстановлены упраздненные накануне суды шариата, возвращены конфискованное вакуфное имущество и мечети. В Ташкенте из представителей духовенства было создано Духовное управление (Махкам–и–Шария) мусульман Туркестана, возглавленное известными деятелями ислама (обратной стороной этой акции было установление большевистского контроля над религиозной жизнью Туркестана). А в декабре 1923 г. было проведено совещание местных коммунистических деятелей и мусульманского духовенства под лозунгом: «Советская власть не противоречит исламу».

О том, что большевики с самого начала рассматривали мусульман как гомогенное социально–политическое целое свидетельствует тот факт, что созданный при Наркомнаце мусульманский комиссариат, в отличие от западных комиссариатов, формировавшихся по национальному признаку (литовский, белорусский, польский и т. п.), был создан по конфессиональному принципу и ориентировался на работу среди мусульман как таковых.

К моменту провозглашения СССР подконтрольная большевикам Центральная Азия состояла из Киргизской (Казахской) АССР и Туркестанской АССР, входивших в состав РСФСР, а также Хорезмской и Бухарской народных советских республик, которые имели с РСФСР союзно–договорные отношения. Границы этих образований в целом совпадали с дореволюционным территориальным делением. Политические соображения и необходимость экономического планирования обусловили создание в 1922 г. Среднеазиатского бюро ЦК РКП (б), призванного отвечать за проведение преобразований в регионе. Проблема административной реорганизации региона состояла, прежде всего, в определении базовых принципов ее осуществления — исламско–тюркского и этнонационального.

Первый подход исходил из имевшегося в пределах Туркестана этноконфессионального и социокультурного единства населения, которое было в большинстве своем (кроме таджиков) тюркоязычным. До 1920?х гг. между таджиками и узбеками, которые, особенно в больших городах, традиционно проживали вместе, трений на национальной почве практически не происходило, а среди тюркоязычных народов границы между этносами были вообще довольно условными. Преобладало осознание конфессионального, макроэтнического и территориального единства. За единство выступали и мусульманские лидеры, и местные политические авторитеты: большевики и лояльные к новой власти вожди.

Общетуркестанский вариант административного устройства с дальнейшим областным делением имел основания и при определенных условиях мог быть реализован. Тем не менее, руководство в Москве и местных автономий избрало второй подход — национально–государственное размежевание. Такое решение не имело достаточного социально–экономического обоснования и исходило из политических соображений. Опыт гражданской войны и борьбы с басмаческим движением показал, сколь сильным может быть сопротивление местного населения при условии его консолидации на основе общемусульманской идентичности. Поэтому большевики были заинтересованы в расщеплении местных сил методом не только классового, но и этнонационального деления.

Создание республик по национальному критерию и частичная передача власти представителям местных, поддерживавших большевиков территориально–клановых группировок, с одной стороны, должно было спровоцировать конкуренцию между республиками, споры между которыми могла решать только Москва, а с другой — содействовать выдвижению на первый план этнонациональной идентичности в качестве альтернативы доминирующей, конфессиональной, общей для всего местного населения — мусульманской.

При совместном проживании на обширных территориях представителей различных народов территориальное деление по принципу численного преобладания одного из них должно было повсеместно создавать проблемы во взаимоотношениях между представителями титульной нации и национальными меньшинствами. Кроме того, разрушение старых административных границ, с которыми традиционно были связаны соответствующие конфессиональные и родовые структуры, схемы межличностных и межклановых отношений (в особенности в Хорезмской и Бухарской республиках) расчищало путь к утверждению новых, большевистско–советских структур и принципов власти и управления.

Большевистский Центр и его представители на местах могли использовать трения между представителями титульного народа, допущенными к управлению республикой, с меньшинствами по принципу «разделяй и властвуй». Разрушение конфессиональной идентичности входило в обший стратегический курс на раскол общемусульманского и пантюркистского движений, вообще — на подрыв и последующее искоренение религиозного сознания. Но, как показали последующие события, национальное сознание, укреплению которого в 1920?х гг. способствовали сами большевики, оказалось прочнее формально принятой советской идентичности.

12 июня 1924 г. ЦК РКП(б) принял постановление «Относительно национального размежевания народов Средней Азии». На местах развернулись агитационная работа, имевшая целью убедить население в целесообразности осуществляемых мероприятий, и борьба между этнически различными местными кланами за сферы будущего контроля. Политические (большей частью клановые) группы, представители которых уже успели инкорпорироваться в структуры местной власти, консолидировались теперь именно по этническому признаку, что провоцировало обострение межэтнических отношений в регионе, особенно между таджиками и узбеками, в силу как их явного языкового различия, так и, еще более, по причине того, что разграничить узбекские и таджикские земли на значительных территориях бассейна р. Зеравшан, Ферганской долины и т. п. было практически невозможно. Там, где сельское население составляли преимущественно узбеки, большинство жителей городов (в частности, Самарканда и Бухары) были таджиками.

В сентябре 1924 г. подготовительную работу по национально–государственному размежеванию среднеазиатских республик было завершено. 14 октября 1924 г. II сессия ЦИК СССР принимает решение об отделении от Туркестанской АССР ее автономных единиц — Таджикской АССР и Кара–Киргизской АО (с 1926 г. — Киргизская АССР). Постановлением сессии ЦИК СССР 27 октября 1924 г. были созданы Узбекская ССР и Туркменская ССР. В поледующие годы было осуществлено преобразование Таджикской (в 1929 г.), Казахской и Киргизской (1936 г.) автономных республик в союзные, а Каракалпакской АО в автономную республику (1932 г., с 1936 г. — в составе Узбекской ССР). В 1936 г. границы советских республик Средней Азии приобрели почти современные контуры, претерпев незначительные изменения в 50?х гг.

Завершение национально–государственного размежевания открывало новые возможности для наступления на традиционную культуру и духовенство. Был взят курс на систематическое искоренение ислама, сопровождавшийся физическим уничтожением местного духовенства и интеллигенции, ориентированной на мусульманские ценности и традиционную культуру, массовым закрытием и, часто, уничтожением мечетей. С конца 1920?х гг. в печати было запрещено употреблять понятие «мусульманские народы», а в партийных рядах начались «чистки», направленные, прежде всего, против тех коммунистов местного происхождения, которые не порывали с традициями ислама.

Арабский шрифт был заменен сперва латинским, а в 1938 г. кирилицей. Образование на всех уровнях, в том числе в начальной школе, стало крайне заидеологизированным, направленным на отвращение людей от традиционной духовной основы при замещении его суррогатной смесью вульгарного марксизма и партийных лозунгов. Но массовое распространение образования имело и положительное значение: молодежь приобщалась к знаниям, а владение русским языком, обязательным в средней школе, открывало перед ней более широкие возможности для знакомства с достижениями российской и мировой культуры.

Процесс становления и развития национальных культур в советских республиках Центральной Азии имел двойственный характер. Развитию региона способствовало распространение образования, создание библиотек, национальных академий наук, театров, музеев, литературы и т. п. Это содействовало формированию национального самосознания в республиках, подъему экономической и культурной жизни. С другой стороны, в 20–30?х гг. в значительной степени были подорваны глубинные мусульманские духовные основы местной жизни, нарушена духовно–культурная, в частности литературная, преемственность развития. Культура, построенная по принципу «национальная по форме, социалистическая по содержанию» была в своей основе суррогатной и не могла удовлетворить духовных потребностей общества.

Кроме обострения отношений «титульной» нации с национальными меньшинствами и территориальных споров, возникавших при размежевании республик Средней Азии, оказались налицо и другие отрицательные последствия. Среди нерусских народов Туркестана появился комплекс национально–культурной неполноценности, второсортности. Доминирование русской культуры, обязательное использование русского языка в управленческой среде, в армии и пр. содействовало расширению сферы его употребления. И хотя это и не приводило к заметной русификации населения республик Средней Азии, местные языки, вполне сохраняя свои позиции на уровне бытового общения, теряли престиж в правящих кругах.

Особенно угрожающие масштабы эти процессы приняли в Казахстане, где вследствие массового уничтожения населения во время голодомора в начале 1930?х гг., распада традиционной кочевнической системы хозяйствования, оседания коренных жителей в городах и селах, где уже преобладало русскоязычное население, широкого переселения в северные и восточные области республики в 50–60?х гг. иноэтничной, преимущественно русской и украинской молодежи, посылаемой осваивать целину, казахи в конце 80?х гг. составляли уже меньшинство населения своей страны (28%) и были значительно русифицированы даже на бытовом уровне.

Стремясь создать в среднеазиатских республиках «национальный фасад», Москва ставила на руководящие должности, как правило, выходцев из местной среды — «национальные кадры». Но, не испытывая к ним полного доверия, она назначала их заместителями и помощниками, в особенности в партийно–номенклатурных структурах, преимущественно выходцев из славянской среды. В сталинские времена в национальных республиках был введен институт вторых секретарей партии и первых заместителей глав правительств, которых назначали непосредственно из Центра. Существовала практика, согласно которой первого секретаря партии, глав республиканских правительств и верховных советов назначали из представителей титульной нации (это правило нарушалось лишь по отношению к Украине и Беларуси), но рядом с ними всегда были вторые секретари и первые заместители неместного происхождения.

Вторые секретари руководили двумя наиболее ответственными секторами партийной работы: подбором и расстановкой номенклатурных кадров и «интернационализацией» (то есть русификацией) республик. Они фактически контролировали работу первых секретарей и докладывали об общем состоянии в республиках непосредственно высшим руководящим органам партии. Без их санкции в республиках не принималось ни одно ответственное решение. Давление Москвы осуществлялось и применительно к республиканским административным и хозяйственным органам. Непосредственно из Центра назначались первые заместители глав правительств и президиумов верховных советов, командующие военными округами, а часто «силовики» (руководители местных органов госбезопасности и внутренних дел) и директора предприятий общесоюзного значения.

Таким образом, в сфере партийно–государственного руководства наметились две противоречивые тенденции. С одной стороны, партийная номенклатура республики имела национальный характер, поскольку в своей основной массе пополнялась выходцами из местной среды, а с другой — на протяжении нескольких десятилетий, в особенности в 30–60?х гг., эта номенклатура, находясь под контролем назначенных непосредственно из Москвы лиц, имела ограниченные возможности реально управлять своими республиками. Массовые репрессии 30?х гг. в значительной мере зацепили и представителей национальной номенклатуры, прежде всего тех, кто имел собственное мнение и занимал более–менее самостоятельную позицию. Это также существенным образом повлияло на характер национального управления республиками.

Процесс формирования национально–государственной идентичности народов Центральной Азии начался во 2?й пол. XIX в. и к концу XX в. был еще далеким от завершения. Относительно 1920?х гг. можно выделить несколько иерархических уровней идентичности местного населения, причем на некоторых из них наблюдается сложное скрещение и взаимоналожение разных форм.

Высший уровень представлен мусульманской (в суннитской форме) идентичностью, общей для всего автохтонного населения Туркестана, которая определяет его органическую принадлежность к Мусульманско–Афразийской цивилизации, но своеобразно корректируется соответственно макроэтнической и хозяйственно–культурной структуре населения региона.

В макроэтническом отношении население региона, за исключением отдельных малочисленных анклавных групп, из древнейших времен, как о том уже шла речь выше, состоит из представителей иранского и тюркоязычного этносов. Первая представлена собственно иранцами (персами), таджиками, пуштунами и другими, преимущественно малочисленными этносами. Между таджиками и персами существует конфессиональный барьер: первые — сунниты, вторые — шииты. Между таджиками, по большей части земледельцами, ремесленниками и торговцами, жителями городов и оазисов, и пуштунами — скотоводами–кочевниками, издревле существуют хозяйственно–культурные различия. Тюркская общность состоит из казахов, киргизов, каракалпаков, туркменов, узбеков и уйгуров. Все они — сунниты, но роль ислама в их быту традиционно разная: для оседлых жителей оазисов и городов, в частности для узбеков и таджиков, она чрезвычайно велика, а для традиционно кочевых этносов, как для большинства казахов и киргизов, роль ислама достаточно низкая.

Народы с более или менее развитым национальным самосознанием и созданными ими государственными образованиями, при условии типичного для региона несовпадения ареалов их расселения и межгосударственных границ, с XVII–XIX вв. обладают собственно этническими формами идентичности. Узбеки были представлены в трех государствах, власть в которых находилась в руках их династий. Но в Бухарском эмирате и в значительной мере в Кокандском ханстве они сосуществовали с таджиками и другими народами (в Бухаре — с туркменами, в Коканде — с киргизами), а в Хивинском — с большими группами каракалпаков и туркмен. Казахи подразделялись на три жуза во главе с собственными ханами и руководящими надплеменными органами. Подобным образом на несколько племенных групп с зачаточными государственными структурами делились туркмены, киргизы и каракалпаки.

Низший, таксономический, уровень представлен местными земляческими общностями, которые часто имели разветвленную родоплеменную структуру. В них сильно развито чувство земляческой идентичности. Именно принадлежность к ней (наряду с мусульманской идентичностью) играла первоочередную роль в реальной, повседневной жизни обычного человека, тогда как принадлежность к определенному народу и даже государственное подданство имели до советского периода второстепенное значение.

На такую этнокультурную основу наклалась власть Российской империи с ее территориально–административным устройством. Границы генерал–губернаторств и областей не учитывали этническую структуру населения, что тормозило процессы национальной консолидации. Шок от столкновения разных цивилизаций — отчасти европеизированной Православной и Исламской — актуализировал не столько этническую, сколько религиозно–культурную идентичность. Относительно русских и представителей других народов, приехавших из европейских губерний России, местное население ощущало свое единство (как и русскоязычные относительно местного населения). Более того, у первого актуализировалось Ощущение родственности с другими мусульманскими народами Российской империи.

Но, как отмечалось выше, большевики избрали этнонациональный подход при своем проектировании дальнейшего развития региона и решили судьбу его народов путем распределения их территорий по национальному принципу. В регионах сложилась система национальных образовательных, научных и культурных учреждений, национальные пресса, радиовещание и телевидение. Национальные культуры приобрели современные, довольно разветвленные формы, представители местных народов оказались практически во всех сферах и на всех уровнях хозяйственной, общественно–политической и культурной жизни. Это содействовало развитию национального самосознания.

Но с получением среднеазиатскими республиками статуса независимых государств актуализировалось несоответствие между требованиями государственной жизни и национальной структурой соответствующих стран, точнее — формами национального существования, которые сложились в конце 1980?х гг.