Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Традиционная этноцивилизационная структура Центральноазиатско–Туркестанского региона и воздействие на нее внешних сил до начала XX в. (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский, И. В. Ткаченко)

Традиционная этноцивилизационная структура Центральноазиатско–Туркестанского региона и воздействие на нее внешних сил до начала XX в. (Ю. В. Павленко, Б. А. Парахонский, И. В. Ткаченко)

Важнейшей предпосылкой выхода на цивилизационный уровень развития было становление оседло–земледельческого хозяйства, начавшееся примерно в Х тыс. до н. э. на Ближнем Востоке. В VIII–VII тыс. до н. э. он охватил обширные пространства Эгеиды, Малой Азии, Закавказья и Иранского плато, в результате чего в VII–VI тыс. до н. э. первые земледельческие поселения (Джейтунская культура) стали появляться в предгорьях Копет–Дага на юге Туркмении. В следующие тысячелетия их цепочка по Мервскому оазису протянулась в сторону нынешних Афганистана и южных областей Узбекистана.

Одновременно на рубеже IV–III тыс. до н. э. в Месопотамии, а чуть позднее в соседнем Эламе (современный Хузистан на юго–западе Ирана) и в долине Инда возникают древнейшие (наряду с Египетской) цивилизации: появляются первые города, строятся большие дворцы и храмы, создаются ранние государственные образования. Позднепервобытное население областей, примыкающих к этим образованиям, все более ощущает влияние с их стороны. Так, на юге Туркмении к началу II тыс. до н. э. сложилась раннецивилизационная система, известная по раскопкам Алтын–Депе и Намазги, связанная с Ближневосточным и Индийским центрами опережающего развития.

Становление первых цивилизаций Центральноазиатского региона происходило еще до прихода сюда скотоводческих индоевропейских племен. Древнейшими очагами цивилизации здесь были предгорья Копет–Дага (Южная Туркмения) — цивилизация Алтын–Депе860 и прилегающие к Амударье области Северного Афганистана, Таджикистана и Южного Узбекистана между Гиссарским хребтом и Гиндукушем — Протобактрийская цивилизация861. Проникновение сюда с севера индо–ирано–арийских племен относится ко II тыс. до н. э. Они уже владели конем и боевой колесницей, что давало им немалые преимущества над местным населением. После переселения индо–ариев в Индостан во 2?й трети II тыс. до н. э. ираноязычные племена становятся в Западном Туркестане ведущей силой. Постепенно они разделились на две основные ветви: западноиранскую (древние персы, мидийцы, парфянины и т. п.) и восточноиранскую (согдийцы, бактрийцы, хорезмийцы, скифы и т. п.), в свою очередь представленную оседло–земледельческими (бактрийцы, согдийцы, хорезмийцы) и кочевыми (саки, массагеты, скифы, сарматы, аланы) народами.

На рубеже II–I тыс. до н. э., с переходом индоевропейских скотоводческих племен к оседло–земледельческому быту, в регионе формируются основы Бактрийско–Согдийско–Хорезмийской цивилизации. Возникают первые города раннежелезного века — Мерв, Самарканд (Мараканда), Бактры и пр. раннегосударственные ираноязычные объединения. По уровню развития южные области западной половины Центральной Азии были близки к Ирану и Афганистану, а также северо–западным районам Индостана. В 1?й четверти I тыс. до н. э. здесь зарождается одна из двух первых в мире (наряду с иудаизмом) религия высшего типа — зороастризм.

В то же время эти богатые жизненными ресурсами цивилизационные центры на перекрестке важных трансазиатских торговых путей, откуда можно было совершать вторжения в Западную, Южную и Восточную Азию, были чрезвычайно заманчивыми для завоевателей. В VI в. до н. э. они оказываются вовлеченными в политические процессы, разворачивавшиеся в Передней Азии и на Ближнем Востоке, связанные с историей Индийского государства, а потом и Персии. Кир Великий, создавший в 3?й четверти VI в. до н. э. могущественную персидскую империю Ахеменидов, подчинил и территории современных Афганистана, Туркменистана, Узбекистана и Таджикистана и погиб в полупустынях турана в борьбе с кочевниками–саками.

Торговые трассы Великого шелкового пути, как о том уже шла речь выше, в полном объеме складываются на рубеже эр в результате соединения в районах Согдины, Бактрии, Ферганской долины и Семиречья торговых путей, шедших на восток со стороны Средиземноморья, на запад от границ Китая и на север из Индии.

На восточном отрезке центральноазиатской части Великого шелкового пути, в пределах современной Синьцзян–Уйгурии, во 2?й пол. I тыс. до н. э. появляются такие города–государства, как Хотан, Яркенд и Кашгар. Регулярную торговлю шелком с западными соседями, подчиненными китайской династией Хань во II в. до н. э. и находившимися под властью Китая вплоть до ее падения в конце II в. н. э., Китай начинает в середине I тыс. до н. э. В городе–крепости Дуньхуан, расположеном на крайнем западе собственно китайских территорий на рубеже с пустыней Гоби, китайцы выменивали у кочевников–юэчжей свой шелк на нефрит, лазурит и продукцию скотоводства; дальше ценная ткань при посредничестве юэчжей попадала в Хотан, оттуда через Бактрию или Фергану и Согдину в Иран и Месопотамию, откуда (из Экбатан и Вавилона) по Царской дороге достигала малоазийских Сард и портовых городов Ионии — Эфеса и Милета. Сначала китайский шелк распространился в Перси и в долине Инда. Здесь, как о том можно судить по сообщениям Геродота и Ксенофонта, китайский шелк был хорошо известен уже в V в. до н. э.

В конце I тыс. до н. э. в торговых городах–оазисах нынешней Синьцзян–Уйгурии распространяется китайское культурное влияние, а со стороны Индии — буддизм. На протяжении 1?й половины–середины I тыс. н. э. последний укрепляет здесь свои позиции, о чем свидетельствуют руины многочисленных монастырей его адептов и найденные там буддийские тексты, но наряду с этим заметное распространение с рубежа эр получает зороастризм, затем, со 2?й пол. III в., манихейство и христианство (главным образом, в его выделившейся в середине V в. несторианской форме). В середине VII в. сюда проникает ислам, становясь тут ведущей религией в 1?й пол. VIII ст., при сохранении местных традиционных верований и влиянии китайских учений — конфуцианства и даосизма, усилившемся в период правления династии Тан в VIII–IX вв. В то же время скотоводы восточной половины Центральной Азии (гунны и тюрки) во 2?й пол. I тыс., «имели собственную идеологическую систему, которую они четко противопоставляли китайской. А после падения Второго каганата, когда в Азии наступила эпоха смены веры, кочевники перенимали культуру и мировоззрение с запада, а вовсе не из Китая. Из Ирана уйгуры восприняли манихейство, из Сирии кочевники приняли несторианство, из Аравии — ислам, с Тибета — теистический буддизм»862.

Культурно–конфессиональное разнообразие восточной части Центральной Азии, решающим образом определившее ее как зону цивилизационного стыка, сложилось, прежде всего, благодаря наличию трансконтинентальных торговых путей, связывающих бесчисленные страны и народы, придерживающиеся конфуцианства и даосизма, буддизма и христианства, манихейства и ислама. Такая практика показала, что при наличии общих экономических и политических интересов (в частности, бесперебойного и эффективного использования торговых путей) адепты разных вероисповеданий и носители мало в чем сходных культурно–цивилизационных начал могут в течение столетий мирно сосуществовать друг с другом.

В целом же в восточной части Центральной Азии с конца I тыс., особенно же с XI в., начинают преобладать две традиции — мусульманская — у тюркоязычных этносов, и прежде всего перешедших из манихейства в ислам уйгуров, и буддийская — у тибетцев, а затем и среди монголоязычных этносов. Юг Восточного Туркестана (Кашгария, Турфан) вошел в цивилизационное поле ислама, тогда как его северные области (Джунгария) вместе с Монголией, бурятским Забайкальем и после перебазирования калмыков в XVII в. в Прикаспийские степи Нижним Поволжьем оказались в сфере периферийного, центральноазиатского, тибетско–буддийского ответвления Индийско–Южноазиатской цивилизации.

В результате завоеваний Средней Азии войсками Александра Македонского Парфия, Бактрия и Согдина оказываются в зоне влияния эллинской культуры. После смерти Александра эти области, будучи составной частью эллинистического мира, оказываются в составе западноазиатского государства Селевкидов, от которого на рубеже III–II вв. до н. э. отделяется Греко–Бактрийское царство.

С образованием единой трансазиатской системы коммуникаций интерес к западной части Центральной Азии со стороны ее соседей возрастает. Во II в. до н. э. власть могущественной китайской империи Хань достигла предгорий Памира и Тянь–Шаня, а ее армия вторгается в Ферганскую долину. Однако к концу II в. до н. э. Согдину, Хорезм, Фергану и Бактрию, а затем и Северо–Западную Индию завоевывают уже упоминавшиеся юэчжи, известные в античной традиции как кушаны, царство которых просуществовало до IV в. В этот период в Центральной Азии усиливается влияние Индийской цивилизации. Широко распространяется буддизм, прокладывающий отсюда себе путь в Китай, однако популярными становятся и некоторые индуистские культы. Постепенно, при возрождении ирано–зороастрийской традиции и усилении ближневосточно–христианского, китайского и индийского влияний, эллинистическое наследие растворяется в местных традициях. Такого рода религиозно–культурный синкретизм был характерен для областей Центральной Азии (в пределах бывших советских республик Средней Азии и Афганистана) до их завоевания арабами.

После падения Кушанского царства под ударами войск, властвовавших над Ираном Сасанидов и гуннов вплоть до арабского завоевания (в пределах бывших советских республик) Средней Азии, существовало несколько небольших государств с центрами вдоль торговых трасс. Благодаря собственным ресурсам (ирригационному земледелию, запасам серебра и драгоценных камней) и пересечению линий коммуникаций, местная экономика достигла высокого уровня развития, и такие города, как Самарканд, Бухара, Хорезм, Мевр, Ходжент, Балх, Кабул, Герат и т. п., достигли высот могущества и расцвета. Однако эти государства–города, в силу целого ряда причин, так и не смогли создать новое крупное, аналогичное Кушанскому, политическое образование.

В середине VII — 1?й трети VIII в. Западную часть Центральной Азии завоевывают арабы, в армиях которых преобладали выходцы их восточных областей Ирана. Однако пострадавшие в ходе боевых действий города, расположенные в оазисах вдоль торговых трасс, быстро восстановили свой потенциал и экономическое значение. Создание единого Халифата на огромных пространствах Западной Азии и Северной Африки, при параллельном восстановлении династией Тан китайского контроля над Восточным Туркестаном, в военно–политическом плане обеспечивало расцвет трансъевразийской торговли раннего Средневековья.

При этом на протяжении VIII–X вв. в пределах Мусульманско–Афразийской цивилизации формируются два субцивилизационных блока: арабоязычный (ближневосточно–средиземноморский) и ираноязычный (средневосточно–центральноазиатский). Органической составляющей последнего становятся: Хорасан (Северо–Восточный Иран с Южной Туркменией), Мавераннахр (среднеазиатское междуречье Амударьи и Сырдарьи), Хорезм, Афганистан, Фергана и Чач, а также Семиречье с его смешанным в этноязыковом отношении, преимущественно тюркоязычным населением. Здесь, в отличие от шиитских Ирана, Азербайджана и Южного Ирака, прочно утвердился суннизм ханифитского толка, относительно либерального по отношению к иноверцам и древним народным обычаям.

Со времен арабского завоевания середины VII — 1?й трети VIII вв. западная часть земледельческой Центральной Азии приобретает выразительную мусульманскую цивилизационную идентичность. В середине VII в. арабы завоевывают территорию персидского государства Сасанидов, и северо–восточной границей их владений становится Амударья. Позднее они присоединяют Мавераннахр (междуречье Амударьи и Сырдарьи), Чач (район Ташкента), Фергану и юг Семиречья (юго–восточные районы Казахстана).

Мусульманское завоевание Центральной Азии встречало стойкое сопротивление со стороны местного населения и сопровождалось опустошением больших городов. Но с установлением власти Халифата, благодаря богатым местным ресурсам (месторождения драгоценных металлов, серебра, ценного камня и т. п.) и восстановлению традиционных путей товарообмена между Западной и Восточной Азией старые города (Балх, Самарканд, Бухара, Ходжент и пр.) возрождаются.

Однако ключевые позиции в названных выше городах занимают уже не потомки бактрийцев и согдийцев, а выходцы с Хорасана — фарсиязычные мусульмане–прототаджики, которые составляли основную массу воинов в гарнизонах и становились элитной прослойкой городского населения, прибирая к своим рукам администрацию, военное дело и контроль над международной караванной торговлей. Они же выступали и основными проводниками ислама среди подчиненного местного населения.

Расцвету региона способствовал приход к власти в халифатк в 750 г. ориентированных на иранские традиции Аббасидов, столицей которых становится Багдад. Победа Аббасидов над Омейядами была обеспечена оказанной им поддержке со стороны иранцев Хорасана, требовавших равноправия для всех мусульман независимо от этнического происхождения (шайюбийская доктрина). Последнее было обеспечено политическим курсом новой династии и способствовало возрождению литературного и официально–делового иранского языка (в варианте фарси–даре).

Все это происходило на фоне усиления религиозно–политической борьбы и ослабления с середины IX в. власти багдадских халифов при возвышении западноиранской шиитской династии Бундов (935–1055 гг.) и восточноиранского, охватившего южную часть западной половины Центральной Азии, суннитского государства Саманидов (875–999 гг.) со столицей в Бухаре. В эпоху Саманидов происходит консолидация старотаджикского этнического массива в качестве макроэтнической общности субцивилизационного порядка. В IX–X вв. основная часть населения городов Мавераннахра и соседних областей переходит на старотаджикский язык фарси–дари. Этому способствовало то, что последний стал языком придворного общения, делопроизводства, художественной и частично научной и философской литературы, средством общения между этносами на огромных пространствах Среднего Востока от Месопотамии до Кавказа, Семиречья и Индии. В то же время в эпоху Саманидов усиливается начавшаяся ранее инфильтрация тюркских этнических групп на юг, в области Среднего Востока между Каспием и Тянь–Шанем.

Как справедливо отмечает Б. С. Ерасов, «восточные религии представляют собой социокультурный комплекс, который совмещает в себе не только собственно сакральные представления, верование и ритуалы, но и нормативную мораль, право, эстетику, социальные учения, и вместе с тем и соответствующие институты разной степени сакрализации, регулирующие отношения между верующими относительно духовных факторов»863. В полной мере это относится к мусульманскому Востоку.

Идея единства религии и политики в исламе вытекает из убежденности в том, что верховным сувереном является Аллах, а халиф — его наместник, призванный осуществлять Божью волю на земле. Теоретически халифы — это те, кому поручено следить за исполнением уже данными Аллахом посредством Корана законами. Однако при связанных с древнеиранскими традициями Аббасидах во 2?й пол. VIII в. произошла сакрализация их власти, в результате чего сунниты (в отличие от шиитов, не признававших законность ни Омейядской, ни Аббасидской династий) начали рассматривать халифов в качестве наместников Бога — «тенью Аллаха на земле». По мере ослабления политической власти халифов, тем более, по пресечении династии Аббасидов после монгольского разорения Багдада, сакрализации начинает подвергаться власть региональных мусульманских правителей — эмиров, ханов и султанов. Нередко тому способствовали местные традиции.

Рассматривая мусульманский фактор в жизни политических систем народов Туркестана, следует обратить внимание на то, что мусульманские теологи постоянно указывали на единство религии и политики, подчеркивая, что Мухамед был не только проповедником, но и непосредственным организатором сообщества мусульман — уммы. Предписания Корана содержат, кроме положений религиозного характера, нормы поведения для простых граждан, принципы социального и политического устройства общества864. Следует также отметить, что до наших дней в новых независимых государствах Центральной Азии, у т. наз. титульных этносов сохранился своеобразный «народный (бытовой) ислам» со своей национальной спецификой в каждой стране региона. Такая версия официального ислама повсеместно переплетена с древними, уходящими в языческие и зороастрийские времена традициями и ценностными представлениями865.

Этногенез народов Центральной Азии на протяжении второго тысячелетия нашей эры определялся взаимодействием двух больших этноязыковых массивов: ираноязычного — население европеоидного антропологического типа и тюркоязычного, смешанного монголоидно–европеоидного облика. Их взаимодействие в той или иной степени определяло формирование практически всех народов западной половины Центральной Азии. Этногенез осуществлялся в ходе ирано–тюркского синтеза в рамках отдельных компактных территорий, большей частью подчиненных той или иной династии, в условиях постоянного действия мусульманского (суннитского, ханифитского) фактора. С одной стороны, ислам препятствовал этническому смешиванию мусульман и иноверцев, а с другой, — принадлежность к мусульманскому сообществу облегчала контакты между этносами (в частности браки), представителями далеких друг от друга в языковом отношении национальных групп, в частности ирано–таджиков и тюрок.

Таким образом, принятие тюркскими народами ислама и распространение власти их правителей на ираноязычные области интенсифицировали этноинтеграционный процесс, вследствие которого образовались современные народы западной половины Центральной Азии. Сегодня на этой территории преобладает тюркоязычное население (туркмены, каракалпаки, узбеки, казахи, киргизы, уйгуры). Ираноязычные народы (таджики, пуштуни, персы) сосредоточены лишь в южной части региона. Дальнейшее становление тюркских народов Туркестана происходило в пределах тюркско–монгольских государств XI–XV вв. С начала XI до XIX ст. здесь при власти находились почти исключительно тюркские, а после Чингизхана — монгольские и тюркско–монгольские династии. Постепенное оседание тюркоязычных скотоводов и их переход к земледелию при языковой ассимиляции ими сельского, а потом и городского населения обеспечило преобладание тюркского элемента в общем этническом массиве региона. Но базовые основы местной цивилизации остались почти неизменными. Поэтому регион не сменил своей цивилизационной, мусульманско–афразийской, идентичности.

После монгольского нашествия основные города Западного Туркестана лежали в руинах, однако во 2?й пол. XIII в. в большинстве из них, расположенных преимущественно в оазисах вдоль трасс Великого шелкового пути, традиционная жизнь была восстановлена. Во времена Тимура, в конце XIV — начале XV вв., Мавераннахр с его главными городами Самаркандом и Бухарой переживает недолгий расцвет, сменяющийся (при ближайших потомках великого завоевателя) постепенным упадком и сплошной стагнацией, с XVI в. он был завоеван Шейбанидами. В значительной мере это было связано с переходом мировой торговли с караванных трансъевразийских трасс на просторы Мирового океана.

В период восстановления китайской власти над Уйгурией и накануне российского завоевания Западного Туркестана мусульманские государства Центральной Азии — города–оазисы бассейна р. Тарим, Хивинское и Кокандское ханства, Бухарский эмират с зависимым от него Гиссарским бекством находились в состоянии полного застоя, как и соседние с ними кочевнические объединения казахов, киргизов, туркмен и каракалпаков. Отсутствие политического и экономического единства, как и местно–династически–родовой партикуляризм препятствовали этнической и государственной консолидации народов.

Упадок Центральной Азии в конце Средневековья был связан не только с монгольскими завоеваниями и опустошительными походами Тимура, но и в еще большей степени с перемещением основных торговых связей планетарного значения на просторы Мирового океана. С начала XVI в. упадок трансъевразийских торговых трасс и стагнация расположенных вдоль них городов становятся еще более заметными. В XIX в. внутренние районы Азии в хозяйственном плане были в совершеннейшем разорении. Так, в своем «Путешествии в Арзруму» А. С. Пушкин писал: «... не знаю выражения, которое было бы более бессмысленным чем слова: азиатская роскошь ... Теперь можно сказать: азиатская бедность». В. Бартольд, комментируя эти слова поэта, писал: «В Средней Азии, где, даже, двор бухарского эмира и хивинского хана мало отвечал воображению о блеске придворной жизни, бросалась в глаза только азиатская бедность — бедность отсталой страны, которая утратила свое бывшее место в мировой торговле»866.

Ко времени начала российской экспансии в 1?й пол. XIX в. Центральноазиатский регион уже окончательно распался на отдельные анклавные сферы сугубо регионального значения. Тем не менее, еще в XVIII и в начале XIX вв. существовали проекты восстановления торгового пути между Западом и Востоком по территории России и Центральной Азии. У молодого Александра I были грандиозные планы относительно перехода мировых торговых путей от океанов на Евразийский материк. Он хотел проложить маршрут от Аляски через Японию, Китай и Кабул. Однако этим намерениям не суждено было сбыться еще и ввиду их экономической нерентабельности. Ведь, например, доставка чая из Китая в Великобританию морем обходилась в пятнадцать — двадцать раз дешевле, чем караванным путем в Москву.

Китайское военно–политическое присутствие в восточной части Центральной Азии или, по крайней мере, стремление держать под контролем соответствующие территории прослеживается с момента создания Ханьской империи (конец III в. до н. э.) и до настоящего времени. В зависимости от хода исторических событий Восточный Туркестан то освобождался, то снова попадал в зависимость от Китая.

Можно назвать несколько причин, которые предопределяли активность Китая в западном направлении: Во?первых, постоянная угроза кочевников с запада и севера, Во?вторых, торгово–экономические интересы, В?третьих, существенными были также политически–мифологические моменты, требующие некоторых пояснений. Китай исходил из постулата, что все народы должны признавать верховенство «Сына неба» — китайского императора, чего не принимали кочевники, а потому их требовалось принуждать к покорности. С другой стороны, согласно древнекитайским верованиям, именно на западе находилась волшебная, сказочная страна счастья (сюда, по легенде, на склоне жизни отправился мудрец Лао–цзы).

Китайские империи Хань в древности и Тан в раннем Средневековье распространяли свою власть на запад до Памира и Ферганы вдоль трасс Великого шелкового пути. Новое мощное наступление Китая в восточной части Центральной Азии началось с утверждения в Пекине маньчжурской династии Цин (1644–1911 гг.). Светскую верховную власть маньчжуро–китайских императоров с середины XVII в. признают далай–ламы Тибета, а с конца XVIII ст. надзор цинского правительства за этой страной усиливается. В зависимости от Китая в ту пору оказались также уйгуры и монголы.

Первое масштабное антикитайское уйгурско–мусульманское восстание вспыхнуло в Уч–Турфане (Западная Уйгурия, вблизи современной киргизско–китайской границы) в 1826 г., но было быстро подавлено, а все население города–оазиса вырезано. Это вызвало общее негодование и усилило антикитайские настроения, в особенности энергичными выразителями которых стали мусульманские ахуды. Восстание вспыхнуло с новой силой, но к 1828 г. было подавлено. Антикитайские выступления во всем бассейне Тарима не прекращались на протяжении 1830–1857 гг., но неизменно жестоко подавлялись. К 1858 г. вся Западная Уйгурия была опустошена. Однако уже в 1862 г. против китайцев восстали мусульмане–дунгане (как считают, китаизированные в языковом отношении потомки хунну) провинций Шеньси и Ганьсу, к которым в 1863 г. присоединились и ближайшие к ним уйгуры Кучи, а затем и Курли, Карашара, Турфана и прочих местностей. Параллельно начались выступления в Кашгаре, Яркенде и Хотане. В 1864 г. китайская власть была упразднена во всем Восточном Туркестане, но в 1877 г. цинские войска, жестоко подавив сопротивление местных жителей, очередной раз овладели им.

С завоеванием Россией Кокандского ханства в 1876 г. между нею и Китаем возникла проблема демаркации границы и распределения подданства кочевых кыргызских родов. Памирские киргизы признали над собою власть России, а киргизы Кашгарии — Китая, что и было закреплено соответствующими российско–китайскими пограничными договоренностями в начале 90?х гг. XIX в. Но по Петербургскому договору 1881 г. между Россией и Китаем юрисдикция последнего распространялась на населенный казахами верхний бассейн р. Или, а Россия получала определенные торговые привилегии в торговле со Срединной империей.

Продвижение на восток, в глубины Азии, было одним из главных направлений московско–российской политики на протяжении столетий, с времен завоевания Ермаком Западной Сибири. Покорение огромных евразийских пространств было бы невозможным без создания мобильных казацких отрядов. Ими были освоены пространства Сибири в XVII в. до северных рубежей Китая и Охотского моря, а после присоединения казахских степей в течение XVIII — 1?й пол. XIX вв. русские вплотную подошли к границам центральноазиатских государств и империи Цин. В Центральной Азии они встретили слабо консолидированные и технически отсталые народы, нестойкие государственные и квазигосударственные образования, которые вели между собою беспрерывную борьбу. Это облегчало проведение экспансии в юго–восточном направлении, но главные жизненные центры региона с народами, которые имели древнюю культуру и продолжительную государственную традицию, Россия подчинила лишь во 2?й пол. XIX в.

В 1824 г. Средний и Младший жузы в виде политических образований были упразднены, а соответствующие казахские родоплеменные объединения перешли под непосредственную юрисдикцию России, сохраняя при этом внутреннюю автономию и власть местной знати. Установление русского господства привело к образованию здесь российских административных центров. Россияне (чиновники, военные, торговцы и т. п.) начали селиться в укрепленных пунктах среди казахских степей. Дети казахской знати начали приобщаться к русской культуре и переходить на службу империи. В 1845 г. в русское подданство окончательно переходит и Старший жуз, а в 1854 г. в предгорьях Заилийского Алатау возводится форт Верный (Алматы).

Большинство казахов и киргизов занимались кочевым и отгонным скотоводством, но на юге, в предгорьях, практиковали также поливное земледелие, выращивая бахчевые культуры, виноград, фрукты. Среди казахов и киргизов были развиты разные промыслы, кустарные ремесла. Их земли считались государственными и использовались в соответствии с обычным правом. Тогдашние этнографы отмечают выдержку этих народов, их замечательное зрение и слух, гостеприимство, уважение к старшим, любовь к поэзии, индифферентность к религии. Шариат почти не отразился на правовых отношениях, и женщины пользовались значительной свободой. Муллы, в обязанность которых входило и образование детей, были преимущественно из волжских татар. Среди самих казахов и киргизов была отдельная социальная группа ходжей, которые находились вне родовой организации. Они, имея арабские корни, считались потомками Магомета, а потому пользовались значительным авторитетом и уважением.

Царское правительство содействовало переселению в пригодные для земледелия районы Казахстана крестьян–колонистов русского и украинского происхождения. У казахов они покупали продукты скотоводства, поставляя им зерно. Развивалась торговля с другими регионами Российской империи, в особенности после сооружения Транссиба (1891–1904 гг.). В крае начали появляться и немецкие колонисты, которые обзаводились образцовым хозяйством, занимались ремеслами, работали инженерами, управляющими и т. п.

В середине XIX в. Россия прочно закрепилась в Семиречье, на нижней Сырдарье и на полуострове Мангышлак. На юге ей противостояли три мусульманских государства: Кокандское ханство с ядром в Ферганской долине, Бухарский эмират с основными жизненными центрами в бассейне р. Зерафшан и Хивинское ханство в нижнем течении Амударьи, поход против которого (1839–1840 гг.), закончился неудачей для русских.

Тем не менее, и центральноазиатские государства, сохраняя средневековое общественное устройство, не имели промышленности и современного огнестрельного оружия. Кроме того, между ними, особенно Кокандом и Бухарой, существовали давние распри. Неспокойно было и на границе с Афганистаном, где из–под власти Бухары стремились освободиться беки Гиссара. Еще более напряженной была ситуация в Кокандском ханстве, правящие круги которого стремились не только сохранить независимость от Бухары и удержать за собой Ташкент и Чимкент, но и распространить свою власть на киргизов и казахов, которые в борьбе против этих посягательств ориентировались на помощь со стороны России и часто принимали русское подданство. В свою очередь из–под власти Хивы стремились выйти каракалпаки и соседствующие с ними туркмены.

В 1858 г. в ответ на разрушение русскими войсками укреплений Пишпек и Токмак кокандский хан объявил России священную войну (газават) и в октябре 1860 г. двинул на город Верный. Однако его войска были разбиты русской армией, после чего под власть империи перешло все Семиречье, а в 1863 г. и прежде зависимые от Коканда киргизские земли севернее Тянь–Шаня. Летом 1864 г. русские захватили Чимкент, а в мае 1865 г. — Ташкент. Бухарский эмир, противодействуя Петербургу, посадил в Коканде своего ставленника, но сам был разбит русскими войсками, после чего Россия в 1866 г. заняла Ходжент, Ура–Тюбе и Джизак, тем самым отрезав Коканд (который был вынужден заключить с империей кабальный договор) от Бухары.

В 1868 г. войска бухарского эмира были снова разбиты, после чего русские овладели Самаркандом и крепостью Катта–Курган. После следующего поражения эмир был вынужден согласиться на мирный договор, по которому часть его земель переходила к России, а сам он признавал себя вассалом царя, предоставляя россиянам свободу предпринимательской деятельности в границах своих владений.

Покорение Бухарского эмирата сделало Российскую империю господствующей силой во всем Западном Туркестане. Но независимость еще сохраняла Хива, установить контроль над которой Россия пыталась еще со времен Петра I. К началу 70?х гг. XIX в. владения империи окружали Хивинское ханство с трех сторон. Весной 1873 г. русские войска под командованием К. Кауфмана начали наступление на Хиву, и 29 мая город капитулировал. По мирному соглашению от 12 августа 1873 г. хивинский хан признал себя вассалом российского императора, отказался от самостоятельной внешней политики, обязался выплатить контрибуцию, передал России свои владения на правом берегу Амударьи и предоставил русским предпринимателям право свободно вести дела на подвластных ему территориях.

Вместе с тем обострялось недовольство зависимостью от России и усилением налогового давления в Коканде. В 1873 г. против хана восстали киргизы Ферганы и предгорий Памира, жители кишлаков и аулов, которых поддержали мусульманское духовенство и оппозиционная часть знати. Несмотря на действия правительственных войск восстание распространилось по всему государству и 1875 г. хан бежал, а русские войска заняли Фергану и в сентябре 1875 г. вошли в Коканд. Оказывавшие им сопротивление повстанцы были разбиты. 19 февраля 1876 г. Кокандское ханство было официально упразднено, а на его землях создано Ферганскую область в составе Туркестанского генерал–губернаторства. Под юрисдикцию России перешли и ранее подвластные Коканду киргизские племена и роды, жившие в Ферганской долине и на Памире.

Покорение Хивы и присоединения Ферганы предоставило России возможность сосредоточить усилия на завоевании Закаспийской территории, заселенной туркменами. В 1881 г. русские войска овладели Геок–Тепе и Ашгабатом. В том же году была организована Закаспийская область в составе Кавказского наместничества. В 1884 г. к ней присоединены занятые русскими войсками Мервский и Тедженский оазисы, а в 1885 г., после победы над афганцами на Кушке — и Пендинский оазис. Все это, а в особенности взятие Мерва, поставило Россию на грань войны с Британской империей, которую беспокоила возможность дальнейшего наступления россиян в сторону Индии, но дело удалось решить дипломатическими путями, и новые границы Российской империи были признаны Великобританией и Афганистаном. Демаркация границы завершилась в 1887 г. Таким образом, к концу XIX в. под власть России перешла вся территория западной части Центральной Азии до границ с Ираном и Афганистаном на юге.

В 1865 г. на захваченных землях создана Туркестанская область, реорганизованная затем в Туркестанское генерал–губернаторство с центром в Ташкенте. В его состав входили Самаркандская, Семиреченская, Сырдарьинская и Ферганская области, которые возглавляли военные губернаторы. Области были разделены на уезды, управление которыми сосредоточивалось в руках уездного начальника, при котором было два помощника: старший (из россиян) и младший (из местного населения). Уезды делились на волости с волосными начальниками, а волости — на аулы с аульными старостами. Эти начальники и старосты избирались из местного населения, как и судьи, которые разбирали внутренние дела по обычному праву. Под контролем генерал–губернатора фактически находились также Бухарский эмират и Хивинское ханство, где сохранялось прежнее административное деление и традиционное право.

Во время организации Туркестанского генерал–губернаторства и его областей национальный фактор практически не учитывался. В Самаркандской и Ферганской областях основными народами были узбеки и таджики, притом что таджики составляли большинство населения таких значительных городов, как Бухара, Самарканд и Ходжент. В городах возрастало количество восточных славян, армян, евреев, немцев, а в Ферганской области — в значительном количестве жили киргизы. В Сырдарьинской области основными народами были узбеки и казахи, в Семиреченской — казахи и киргизы при большем, чем в других областях генерал–губернаторства, проценте русских и украинцев (преимущественно колонистов–казаков и крестьян). Такими же пестрыми в этническом отношении были Бухарский эмират (основная масса жителей — узбеки и таджики) и Хивинское ханство (узбеки, каракалпаки, туркмены).

Основная масса населения Туркестана прочно стояла на позициях ислама. Однако российское господство в западной части Центральной Азии, кроме прочего, способствовало зарождению в общественном сознании народов региона светского, внеконфессионального мировоззрения, враждебного по отношению как к традиционной системе ценностей, так и к колониальному правлению. Объективно это способствовало актуализации национального сознания — с его дальнейшей конкуренцией с конфессиональными, сословными и земляческими формами самоидентификации.

Это, в частности, было характерно для казахов, для которых, в отличие от узбеков или таджиков, мусульманская самоидентичность не была столь важной, а национально–этническая составляющая самоидентификации могла опираться на традиционное родоплеменное деление. Но реально национально–демократическое движение охватывало лишь просвещенную, количественно незначительную часть казахского общества. Иные формы демократическое движение приобрело в среде узбеков и таджиков. Восприятие импульсов со стороны русской народнической традиции и знакомство с европейскими ценностями способствовало распространению здесь новых идейных течений.

В целом же, накануне потрясений 1917–1920 гг. подчиненные России народы Центральной Азии еще не имели сколько-нибудь выразительных национально–государственных идеологических течений и направлений. В их среде распространялись, с одной стороны, антиколониальные настроения (общемусульманского и, отчасти, пантюркистского характера), а с другой, но в гораздо меньшем масштабе, — демократическо–народнические взгляды, оппозиционные по отношению к традиционалистско–клерикальному местному общественному порядку. Как первые, так и вторые в значительной мере стимулировались давлением со стороны Российской империи. Но если первые были реакцией на русское господство, то вторые, наоборот, формировались под решающим влиянием русской демократическо–народническо–социалистической интеллигенции, на идейный уровень которой и ориентировались местные демократы. Все это обусловило раскол среди социально активной части представителей народов Центральной Азии в последующие годы.

Таким образом, Туркестан уже более двенадцати столетий в цивилизационном отношении представляет собой гомогенный мусульманско–суннитский, ирано–тюркский в этноязыковом отношении регион. Исламская идентичность была для местного населения первичной, гораздо более важной, чем этноязыковая. Поэтому не удивительно, что с оживлением культурной жизни в начале XX в. население западной части Центральной Азии консолидировалось не по этноязыковым или классовым признакам, а именно согласно мусульманской идентичности. После провозглашения царского манифеста от 17 октября 1905 г. активизировалась работа относительно формирования в России общемусульманских политических структур, и в конце того же года состоялся 1 Общероссийский съезд мусульманских народов России. На нем была создана первая объединенная политическая партия русских мусульман — «Иттифак» во главе с лидером крымских татар И. Гаспринским. О солидарности народов ислама в рамках Российской империи говорит и тот факт, что в составе всех четырех государственных дум существовала мусульманская фракция, в которую входили все депутаты–мусульмане независимо от национальности.

Мусульманско–тюркская идентичность являлась наднациональным фактором, хотя некоторое распространение в регионе пантюркистских идей под влиянием турецкой пропаганды накануне и во время Первой мировой войны способствовало некоторому обособлению от основной тюрко–исламской массы таджиков, последствия чего сказались в 1920?х гг.