Книга: История леса. Взгляд из Германии

XXIII. От истории леса к его будущему

XXIII. От истории леса к его будущему

На первых этапах истории лесов на них воздействовали только природные факторы, антропогенные (культурные) добавились позже. Первые люди, жившие в лесах, не имели постоянных поселений. Затем они стали их строить, но «срок жизни» таких поселений не превышал нескольких лет или десятилетий. Люди вырубали участки леса, но по соседству, на оставленных ими землях, подрастали новые леса, хотя, вероятно, другого видового состава. Когда способ хозяйствования изменился и рубки на одном и том же месте стали регулярными, влияние человека на лес возросло. Особенно сильным оно стало, когда начали добывать, разрабатывать и перерабатывать полезные ископаемые. Резко и заметно проявилось влияние человека в процессе освоения новых земель (колонизации), направленном от центров возникающих государств к их периферии. В ходе колонизации возникали постоянные населенные пункты и хозяйственные структуры, решалось, какие окрестные земли пустить под сельское хозяйство, а где оставить лес для пользования. В колонизированных землях леса, как правило, сами по себе более не росли. Колонизация представляет собой явление, которое, очевидно, нельзя было ни удержать, ни остановить, возможно, нельзя и сейчас. В процессе как внешней, так и внутренней колонизации все новые и новые территории включались и включаются в сферу цивилизации, государственного контроля. Для лесов это означало вырубки на все больших площадях, причем часть вырубаемых лесов были нетронутыми экосистемами, а часть – «природой из вторых рук», результатом вторичных сукцессий на землях, где периодически селились полукочевники. Колонизация и связанное с ней распространение государственных структур вели к росту численности населения, к образованию городов, нуждавшихся в снабжении извне, и соответственно к возрастанию скорости сведения лесов. Постепенно, как противовес, росло и осознание ценности леса как незаменимой основы жизни людей, желание сохранить его. Стремление к устойчивому лесопользованию привело к созданию государственной лесной службы, которая не только ухаживала за существующими лесами, но и начала систематически сажать новые. Так появились искусственные форсты. Они стали таким же элементом спланированной окружающей среды, как населенные пункты, аграрные земли, деревенские пруды или дороги. В Германии создание искусственных лесов проходило под влиянием национальной идеи – мифа о «немецком лесе». Новые леса, осознанно или не вполне, воспринимались как природа, однако не были ею, представляя собой часть ландшафта, сформированного человеческой культурой (культурного ландшафта).

Процессы, кратко описанные здесь, происходили не на всей Земле одновременно, они протекали и протекают во взаимосвязи с продвигающейся цивилизацией, и последовательность их не всегда и не везде одинакова. Особенно рано они начались в древних центрах культуры, например в Месопотамии. А во многих регионах тропических дождевых лесов массированные рубки проводятся только сегодня, в связи с идущей здесь сейчас колонизацией. Если в Передней Азии, Средиземноморье, а также во многих частях Западной Европы и Северной Америки после колонизации описанная последовательность остановилась на стадии вырубки лесов со всеми ее отрицательными последствиями, то в других местах, до сих пор в основном в Центральной Европе, были приняты специальные меры, и на выделенных для этого землях созданы искусственные лесопосадки.

Рубки в естественных и искусственных лесах отличаются друг от друга коренным образом. Последствия их принципиально различны. Очень важно, компенсируются ли они одновременно идущей вторичной сукцессией (или посадкой новых лесов) или же общая площадь лесов сокращается. Поэтому вырубки, ведущиеся сегодня в тропических лесах, вообще нельзя сравнивать с теми, которые осуществляются в искусственных лесах Центральной Европы.

Слово «лес» в различные эпохи имело разное значение. Менялся видовой состав леса, и все больше от самого человека зависело, что будут понимать под этим словом, с одной стороны, он сам и его современники, а с другой – их потомки. Для одного человека «лес» – это искусственные насаждения, для другого – «настоящий дремучий первобытный лес», для третьего – светлый пастбищный.

Письменные источники, на которые обычно ориентируются историки, недостаточны для реконструкции последовательности стадий развития леса, кратко изложенной в этой книге. Вплоть до последнего времени в различных записях фиксируется разница только между «лесом» и «не лесом», нетронутыми первобытными лесами и вырубленными, окультуренными землями, между садом и неосвоенной дикой природой. Но как в природе нет четкой границы между лесом и «не лесом», так и эта категоризация, если учесть фактор времени, не соответствует истине. Более детальную картину мы получим, если объединим результаты исторических и археологических работ и исследований по истории растительности.

Насколько однобоким может быть взгляд, основанный только на письменных источниках, показывает история знаменитой цитаты из «Германии» Тацита, который видел лишь контраст между средиземноморским культурным ландшафтом, то есть давно колонизированной землей, и глухими дикими лесами за пределами Римской империи. Он не знал, что стоит за мнимой «дикостью» лесов Германии, но его фраза осталась жить, тысячелетиями ее повторяли как доказательство того, что вся Германия была покрыта дремучим лесом.

Подобные представления, если и не совсем ложные, то во всяком случае неточные, уже с XVIII века, может быть и раньше, преобладали в немецком восприятии леса. Превратные толкования фразы Тацита сложились в Германии в своеобразный миф, не только наложивший отпечаток на экономику Центральной Европы, но и надолго изменивший ее облик. «Правильным» ли оказался в итоге такой ход развития или «неправильным», трудно сказать, да и вряд ли стоит стремиться к подобным трактовкам. Без сомнения, высокой оценки заслуживает восстановление лесов, таким образом задана модель бережного отношения к окружающей среде, на которую сегодня ориентируются и должны ориентироваться во всем мире. Но нельзя забывать и о роли немецкого лесного мифа в идеологии фашизма.

Односторонняя трактовка письменных источников возможна и в будущем. Сегодня, к примеру, бытует миф о «добрых старых временах» XIX века и начале XX. К этому времени относятся первые детальные описания состояния окружающей среды. Сравнивая их с тем, что окружает нас сегодня, мы видим, насколько разительно изменился мир. Защитники природы и окружающей среды знают, что с начала XX века многие виды растений и животных стали редкими, некоторые полностью исчезли. Связано это с сокращением их местообитаний. Но объясняется оно ни в коем случае не прекращением устойчивого пользования, а скорее, наоборот, прекращением пользования «хищнического». Когда составлялись точные видовые списки растений и животных, на соседских участках земли велось разное пользование: плодородные почвы были заняты аграрными хозяйствами мелких крестьянских дворов и крупных усадеб, на скудных и каменистых почвах разбивали поля поменьше, к ним прилегали требующие полива луга и фруктовые сады. Территории за пределами общинных земель были заняты ухоженными пастбищами для скота, экстенсивно используемыми выгонами, пустошами и поросшими травой пустырями. Леса также были разными: пастбищные леса, низкоствольные и среднествольные, кусочки старых и, наоборот, только что высаженных форстов. В пестрой мозаике местообитаний водилось множество видов живых организмов с разными требованиями к условиям среды. На пустошах, пустырях, лесопастбищах, в низкоствольных и других светлых «крестьянских» лесах почвы были сильно истощены, и здесь росли неприхотливые виды, обходившиеся ничтожным количеством питательных веществ. Растения более притязательные таких условий не выдерживали. С появлением минеральных удобрений и созданием искусственных лесов (что означало в целом более устойчивое пользование на внеобщинных землях) растения бедных почв исчезли. Слова о том, что нужно стремиться к устойчивому пользованию ландшафтом как раз для того, чтобы сохранить местообитания видов, населяющих бедные почвы, – это искажение мыслей и принципов, введенных лесоводами. Никто не спорит с тем, что нужно пытаться сохранить виды растений, места обитания которых сильно сократились по сравнению с XIX веком. Но аргументы для этого должны быть совершенно иными: под охрану нужно брать не «природу», а ландшафты целиком, за каждым из которых стоит своя, уникальная история.

Подводя итоги прошлого, любят заглядывать в будущее. Что касается лесов, то хотелось бы, чтобы они развивались как можно более «естественно». Но и здесь существуют различные толкования.

Лесовод стремится к принципу устойчивости: в лесах должно изыматься не больше древесины, чем может вырасти за данный отрезок времени. Кроме того, для лесных служб важна рентабельность. Сегодня совершается переход от одновозрастных монокультур с проведением сплошных рубок к смешанным насаждениям, где вырубаются лишь отдельные деревья. Методы при этом используются разные. Известен, например, принцип «долгого леса» (Dauerwald), появившийся в конце XIX века и доработанный в начале XX Этот метод был предложен камергером Фридрихом фон Каличем[158] в Беренторене под Магдебургом, а позже научно описан Альфредом Мёллером. В «долгом лесу», где реализуется принцип устойчивого пользования, осуществляется уход за почвами, ограничивается численность животных, чтобы могли расти молодые деревья. Сходные взгляды на современное лесоводство высказывали, в частности, Август и Генрих Биры[159] в форсте Зауен в Бранденбурге и другие владельцы частных лесов или работающие в них специалисты. Последние годы переустройство лесов осуществляется с участием государственной лесной службы.

Совсем иным видит лес охотник. «Его» лес – мозаичный, светлый, с поросшими густой травой полянами, зарослями кустарников и молодых деревьев, дающих корм и укрытие диким животным. Охотники закладывают в лесах подкормочные поля или ставят ясли-кормушки, что далеко не всегда нравится лесоводам. Для наблюдения за животными и облегчения стрельбы в лесу устраивают засидки, прорубают просеки. «Охотник – он и сторож», – гласит немецкая поговорка (Der J?ger ist auch Heger), он стремится повысить численность дичи, чтобы его пользование также было «устойчивым» (слово употреблено здесь совершенно сознательно).

Пеший турист и любитель прогулок предпочтет лес разнообразный, он не любит скучные одновозрастные монокультуры. Особенно важно богатство местообитаний, а уж если во время прогулки ему встретятся дикие животные, то он с восторгом воспримет лес как самый «настоящий»[160].

Защитник природы также отдаст свои предпочтения мозаичным насаждениям, ведь они гарантируют максимум биоразнообразия. В качестве идеального ландшафта часто рассматривается пастбищный лес, такой, каким описывал его в начале XX века Конрад Гюнтер. Чтобы воплотить этот идеал в жизнь, некоторые защитники природы предлагают вернуть в европейские леса крупных млекопитающих, например зубров.

Интересы отдельных «партий» порой пересекаются. «Идеальный лес» большинства охотников, туристов и защитников природы выглядит очень сходно, однако же деятельность в нем охотников всеми другими «партиями» отвергается. Исключения допускаются, только если численность животных явно превышает норму. Поэтому многие защитники природы вместе с лесными службами ратуют за отстрел косуль. Эти животные, а численность их сейчас очень высока, скусывают молодые побеги и подрост лиственных деревьев и европейской пихты – тех самых видов, которые сегодня сажают и поддерживают, чтобы внести разнообразие в бывшие одновозрастные ельники.

В поисках «правильных» подходов к лесам и «правильной» природы представители той или иной группы интересов вновь и вновь обращаются к истории леса. Но предлагаемые меры имеют под собой порой очень странные обоснования, появляющиеся перед удивленной публикой, как кролики из шляпы фокусника. Да, в Европе встречались когда-то виды деревьев, которые мы сегодня считаем экзотическими. И на этом основании нам надо «разводить» в Центральной Европе экзотические древесные растения? Да, когда-то в Европе обитали крупные млекопитающие, под воздействием которых леса осветлялись, а на полянах росли разнообразные виды трав. И по этой причине нужно реакклиматизировать в центре Европы крупных зверей? Можно ли из исследований по истории растительности делать вывод, что в определенном месте «естественными» будут только буковые, дубовые, еловые или какие-то иные леса, а потому их нужно поддерживать?

Если такие обоснования делаются со ссылками на историю леса и растительности, то это злоупотребление ее результатами. Ведь основной ее тезис состоит в том, что естественное развитие экосистем характеризуется не четкой сменой конкретных и стабильных состояний, а постепенной эволюцией и постоянной динамикой. Иными словами, в естественных условиях ни одно состояние леса не будет устойчивым надолго, картина леса медленно, но постоянно меняется. Это связано не только с непостоянством климата и с тем, как меняет свое отношение к лесу и стратегию пользования человек. Динамика состоит уже в том, что в лесу растут молодые и гибнут старые деревья, идут сукцессии, увеличиваются или сокращаются ареалы тех или иных видов, случаются пожары и ветровалы, резко растет, а после этого надолго падает численность животных. Изменения климата и вмешательство человека лишь ускоряют процессы развития экосистем, но не являются их единственной причиной.

В последние тысячелетия эволюция лесных экосистем все сильнее определяется человеком, так что часто уже невозможно сказать, какой процесс был естественным, а какой – вызван или ускорен нами. Естественным всегда оставался и навсегда останется сам феномен эволюции экосистем. История леса учит нас, что и сегодняшнее состояние нельзя толковать как стабильное и тем более последнее из достижимых. Оно, как и все прежние – лишь промежуточное явление на пути к другому, сегодня неизвестному, но тоже «естественному». Теоретически возможны несколько вариантов развития леса. Единственная «потенциально естественная растительность» или единственный «климаксный лес», долго сохраняющий устойчивость, может существовать в теории, в модели, но не в реальной жизни. На практике более возможно несколько вариантов будущего, и, размышляя об этом, надо учитывать динамику.

В этой книге дан общий обзор истории леса. Невозможно постоянно оговаривать, что, несмотря на общие закономерности, в разных местах эволюция лесов протекала по-разному. Эти различия, причины которых кроются в климатических, местных, географических условиях, наложили свой отпечаток на облик современных ландшафтов. Повлияла на него и деятельность людей, начавшаяся где-то раньше, а где-то позже. Постепенно, под действием всех этих факторов, сложилось все то, что мы видим сегодня – леса, поля, населенные пункты, улицы и дороги, различные типы лугов и лужаек, пустоши, пастбищные леса и различные типы крестьянских лесов (например, низкоствольные), а также сады и парки. Из всех этих элементов и складывается своеобразие ландшафта. Дополняют его отдельные виды животных и растений, населяющие данную местность.

Своеобразие ландшафта можно сохранить только в том случае, если мы будем принимать во внимание динамические процессы. Динамика – естественное явление, совершенно естественны, например, сукцессии, в ходе которых зарастают лесом заброшенные луга и поля. Торможение такого процесса – явление уже не природное, а культурное. Можно ли считать «природой» группы ухода за ландшафтом, которые каждый год косят молодую поросль березы и сосны на зарастающих полях, или процесс «управления» низкоствольными лесами, когда каждую пару лет подстригаются отросшие побеги?

Леса, приобретшие характерный облик благодаря определенному типу пользования, бесспорно, не менее достойны сохранения, чем пустоши и различные типы лугов. Но для этого нужны соответствующие аргументы: здесь сохраняется не столько «природа», сколько исторически обусловленное своеобразие ландшафта с входящими в него видами животных и растений.

Данные о том, как именно сформировались те или иные ландшафты, еще далеко не полны. Своеобразие ландшафта изучается, с одной стороны, через инвентаризацию и описание современных флоры и фауны, геологии и почв, а также населенных пунктов и всех проявлений аграрной и лесоводческой деятельности, а с другой стороны – через сбор сведений по истории ландшафтов вообще и лесов в частности.

Вряд ли стоит стремиться к идеалистическому «компромиссу между экологией и экономикой». Лучше подумать о том, какие места стоит выделить для сохранения естественно сложившейся структуры (например, оказывая государственную поддержку традиционному экстенсивному пользованию), а где разумнее действовать в соответствии с хозяйственными интересами.

Без тщательного изучения элементов, придающих ландшафту характерный облик, мы можем увлечься идеалистическими целями. Погоня за ними приведет ландшафт, который мы хотим защитить, к новому, доселе небывалому состоянию: чтобы сохранить низкоствольные леса, нужно не охранять старые причудливые грабы, а регулярно подрезать их. В любом случае, экосистемы, прежде находившиеся под воздействием человека, нельзя резко и вдруг «предоставлять самой природе», прекращая всякий уход за ними. Это разрушает ландшафтную идентичность. Если пустить в «свободное плавание» лес, в котором люди веками сажали елки, то не приходится удивляться появлению именно здесь короеда-типографа.

Что будет дальше с поврежденными лесами национального парка «Баварский лес»? Вырастет ли поверх погибших и упавших елок новый лес? И будет ли он вправду заслуживать именования «девственный лес завтрашнего дня»? Когда-нибудь ответы на эти вопросы войдут в историю леса как описание события, важного для формирования ландшафта, важного, но не прервавшего вечную эволюцию живой природы.