Книга: Новейшие археозоологические исследования в России: К столетию со дня рождения В.И. Цалкина

А. Г. Петренко К истории появления животноводческих основ в среднем Поволжье и Предуралье

А. Г. Петренко

К истории появления животноводческих основ в среднем Поволжье и Предуралье[17]

Животноводство — один из важнейших факторов экономики многих древних племен, без изучения которого невозможно научное восстановление истории ранних этапов того или иного общества. Освоение его происходило в различных районах земного шара в разное время, различными путями, что объясняется рядом причин как физико-географического, так и исторического порядка. Огромное значение этого процесса повсюду оставалось неизменным. Что касается специфики возникновения и дальнейшего развития животноводства в различных областях, то выявление этих закономерностей является и сегодня одной из важнейших задач, которые должны решаться совместно биологами и историками.

Современные этапы изучения истории появления сельскохозяйственных животных и истории охотничьих промыслов древности характеризуются привлечением для этой цели, прежде всего, такого научного источника как остеологические материалы из археологических памятников. Только этот источник может дать возможность изучения ранних стадий животноводства, по которым мы не располагаем никакими письменными документами, а древнейший отрезок истории достаточно велик и важен для выяснения вопросов становления животноводства и охоты. Одним из основных методов изучения этого материала являются сравнительно-анатомический и биометрический методы исследования.

Особую значимость при изучении костных остатков приобретает последовательное выяснение ряда морфологических особенностей древних сельскохозяйственных и охотничье-промысловых животных на всех этапах развития человечества, в том числе и в условиях первобытного строя.

Это дает возможность понять не только некоторые аспекты эволюции домашних животных, но и в целом животноводческой деятельности, особенно на высших этапах развития общества, что усиливает научную значимость исследуемого вопроса.

Работами археологов Татарстана, Удмуртии, Марий Эл, Башкортостана, Самарского края были исследованы интереснейшие памятники глубокой древности Среднего Поволжья и Предуралья и получены новые данные в плане археозооло-гических изысканий. Они представили возможность прояснить ряд вопросов по истории появления и содержания сельскохозяйственных видов животных у древнего населения края, а также определить значение животноводства в его жизни.

Появление человека в крае многие археологи относят к среднему палеолиту (100 тыс. лет назад), когда ведущую роль в хозяйственной жизни играла охота. Климатические условия эпохи верхнего палеолита в крае оставались по-прежнему суровыми, близкими к тундровым, а основной отраслью хозяйствования была охота на шерстистого носорога, гигантского оленя, первобытного быка [Васильев, Матвеева 1986, с. 15, 16].

Экологические изменения (резкое повышение среднегодовых температур) конца плейстоцена планеты совпали с проникновением в лесные районы значительных групп населения из более южных областей. Произошедшие экстремальные климатические изменения привели к резкому сокращению биомассы в южных регионах и тем самым экономически вынудили древнего человека искать более надежной пищи и мест постоянной успешной охоты, с одной стороны, а с другой — овладевать методами увеличения производства продуктов питания. Пути к овладению новыми методами использования природных ресурсов были различными и определялись они, в основном, природными факторами, т. к. изменения климата по-разному отражались на хозяйствовании человека в разных экономических зонах. На севере Европейской части таял ледник, а на юге, в саваннах, исчезала биомасса и происходила миграция травоядных на север. Вслед за животными, в поисках пищи двигалась и значительная часть людей.

Эпоха мезолита (10 тыс. лет назад) знаменуется улучшением климатических условий, которые становятся более близкими к современным. Но растаял ледник, и вымерли крупные травоядные.

Остатки костей с мезолитических памятников в крае представлены в незначительном количестве, причем они очень сильно раздроблены на мелкие фрагменты, и происходят от более мелких видов, чем ранее. Так, обнаруженные находки на стоянках Деуковская II и Баринка I [Петренко 1984], расположенных на р. Ик и р. Кильмезь в лесах Удмуртии и Татарстана, свидетельствуют о том, что в мезолите население изучаемой части края еще не было знакомо с навыками скотоводства (табл. 1; рис. 1). Основой их жизни были охота на лося, медведя, кабана, бобра, зайца, северного оленя. «На рубеже VI — начале V тысячелетия до н. э. древнее население края вступает в завершающую и последнюю стадию эпохи камня-неолита (новокаменный век)» [Габяшев 2001, с. 34].

Начиная с 1963 года археозоологические исследования под руководством В. И. Цалкина и имея к сегодняшнему дню многолетний опыт работ с остеологическими материалами не только из многочисленных могильников, оставленных языческим населением с ритуальными жертвенными комплексами животных, но и с материалами древнейших и средневековых поселений, представляющих собой «кухонные» остатки, считаю и по сей день разумным придерживаться методики оценки материалов как по количеству костей, так и по минимальному числу особей. Несомненно, многое зависит от археологической специфики, насколько объемен материал, какова его степень сохранности (дробленость). Представляя в настоящей работе диагностические данные по костям из древнейших археологических памятников, в которых уникальные коллекции порой представлены единичными находками, автор придерживается традиционных оценок того или иного вида, руководствуясь как числом костей, так и возможным числом особей, согласно принятым ранее методикам [Цалкин 1956, с. 120–124; Паавер 1958; Бекени 1969, с. 69–71; Петренко 1984 с. 18–20].

За последние десятилетия археологами ряда республик региона в лесном Прикамье, являющемся частью исследуемого края, были раскопаны новые неолитические и энеолитические памятники, которые позволяют сегодня ориентироваться в вопросах о времени появления в крае первых сельскохозяйственных видов, с одной стороны, а с другой — предполагать характер животноводческой занятости древних людей. Марийский край в археологическом отношении является одним из наиболее полно изученных районов лесной полосы Среднего Поволжья [Никитин 1996; Соловьев 2000]. И в этой связи чрезвычайно интересными представляются сегодня остеологические материалы из двух неолитических стоянок, расположенных на территории Марийской республики и раскопанных В. В. Никитиным. Это Дубовская III и Отарское VI — поселения (рис. 1) с накольчатой керамикой [Никитин 1996, с. 101]. На стоянке Дубовская III, датированной концом неолита, были обнаружены фрагменты костей первых в лесных районах края сельскохозяйственных видов. Остеологический анализ показал наличие костных остатков домашнего быка, лошади и овцы (табл. 1). В коллекции Дубовская III отдельные разрозненные зубы лошадей происходили от трех разновозрастных особей. Одна — 3-х лет, вторая — 5 лет, а третья — 8–9 лет[18]. Диагностированы также зубы крупного рогатого скота от особей старше 3-х лет.

Таблица 1. Видовое соотношение между костными остатками животных из древнейших археологических памятников лесной зоны Среднего Поволжья.

При продолжении раскопок в 1991 году поселения Отарское VI эпохи неолита В. В. Никитиным были вновь обнаружены единичные «кухонные» остатки лошадей, которые также нами были диагностированы. Они имели сравнительно удовлетворительную сохранность и позволили получить дополнительные данные. Промеры на локтевой и лучевой костях засвидетельствовали естественную высоту в холке животного, а также индекс для оценки массивности его конечностей. В результате был установлен факт находки в неолитическом памятнике лесного Прикамья остатков коня возраста 5 лет по данным отдельных разрозненных зубов черепа, имевшего высоту в холке не более 123 см, при индексе «массивности» лучевой кости — 11,1 %. Это был тип животного «лесной» популяции, который впоследствии на протяжении многих веков бытовал в хозяйствах древнего населения лесного Прикамья Восточной Европы в раннем железном веке [Цалкин 1962, с. 45]. Несмотря на малочисленность костей в лесных неолитических стоянках, что является характерным для песчаных грунтов, на которых находятся памятники с накольчатой керамикой, эти остеологические остатки все же были зафиксированы.

Считаем целесообразным отметить, что по найденным коренным зубам черепа (рисунок и размеры протокона) и по массивности конечностей лошадей из стоянок Марийского края нами не обнаружено никаких диагностических признаков, отличающих их от известных домашних форм лошадей [Цалкин 1958; 1962; Кузьмина 1997, с. 181–190]. Более того, находки были встречены с остатками домашних овец и коров (табл. 1). Автор раскопок Никитин В. В. [1996, с. 102, 103] датирует эти материалы (на основе Си) не выходящими за пределы III тыс. до н. э., относит их к развитому неолиту и считает археологические материалы со стоянок Дубовская III и Отарская VI аналогичными памятникам лесостепного Дона с накольчатой посудой, где обитатели уже имели навыки содержания основных сельскохозяйственных видов [Шнирелъман 1989, с. 176], которые и могли эпизодически появляться с этим населением в Среднем Поволжье.

Однако, следы животноводческой деятельности в крае были обнаружены и в неолитических памятниках лесостепи — в южном Предуралье на стоянках Муллино, Давлеканово (стоянки из Башкортостана) и в неолитическом слое Ивановской стоянки[19]. Остатки сельскохозяйственных видов встречены также на Виловатовской стоянке[20], расположенной уже в степной зоне (табл. 2; рис. 1). На всех вышеперечисленных памятниках в археозоологических «кухонных» материалах найдены кости от домашних быков и коров, лошадей, овец и коз. Тогда как костей домашней свиньи в них не встречено. Чрезвычайно интересными представляются находки в неолитическом слое стоянок Мулл и но и Виловатовской остатков костей от животных степной фауны — речной черепахи и сайгака (табл. 2). Эти факты являются подтверждением относительно высоких среднегодовых температур в эпоху неолита и значительных смещений к северу основных современных зоогеографических зон, и в том числе степных, т. к. сайгаки — исконные обитатели сухих типчаково-ковыльных степей.

Таблица 2. Видовое соотношение между костными остатками животных из древнейших археологических памятников лесостепья Среднего Поволжья и Предуралья.

На поселении Муллино археозоологический материал в 1979 году был диагностирован нами и опубликован как по раскопам, так и по отдельным хронологически различным слоям [Петренко 1982-а, с. 302, табл. 2]. Весь представленный на определение материал был равен 2,5 тысячам, а при анализе его было зафиксировано 2047 костей. Кости из нижнего неолитического слоя 1979 г. раскопок составляли в сумме 826 костей от 64 особей (табл. 2) и, в большинстве своем, были представлены костями охотничье-промысловых видов (91,1 % по числу костей и 71,9 % по числу особей — табл. 3), тогда как число костей встреченных здесь домашних животных оказалось равным 8,9 %, а минимальное число особей, которым они принадлежали — 26,5 % (табл. 3).

Таблица 3. Видовые соотношения между числом костей и особей (в %) животных из неолитических памятников лесостепья Среднего Поволжья и Предуралья.

Домашние животные в Муллино представлены тремя основными видами: крупным и мелким рогатым скотом, лошадью. Причем, по числу особей, поголовье лошадей в хозяйствах древних поселенцев неолита (по данным 1979 г.) было представлено в большинстве и составляло до 18,7 %, тогда как крупный и мелкий рогатый скот разводился приблизительно в равных количествах — по 4,7 % (табл. 3). Диагностированные кости от крупного рогатого скота принадлежали трем животным 2-3-х летнего возраста. Костей домашней свиньи в неолитическом слое нами обнаружено не было.

Из числа охотничье-промысловых видов из коллекций 1979 и 1981 гг. представлены костные остатки от лося, бобра, медведя, северного оленя, косули.

Еще ранее в 1962 и 1963 гг. Г. Н. Матюшиным было раскопано древнейшее поселение Давлеканово на территории южного Предуралья (рис. 1), остеологический материал из которого был определен В. И. Цалкиным и любезно предоставлен нам еще при его жизни для сопоставлений [Петренко 1982-а, с. 304, табл. 6].

Сложная послойная стратиграфия этого памятника затрудняла четкий отбор остеологического материала. Но неоднократные пробы, тем не менее, зафиксировали наличие остатков костей домашних животных в слоях неолита на этом поселении. Есть основания предполагать, что уже в эпоху неолита были созданы условия для частичного перехода местного населения к основам производящего хозяйства — содержанию сельскохозяйственных животных. Кроме вышеуказанных археологических памятников Южного Предуралья, здесь же были исследованы Морозовым Ю. А. стоянки рубежа неолита-энеолита: Чишминская, Гумеровская, Средняя Ока, а также — дополнительно раскопанное Муллино в 1981 г., где опять диагностированы кости домашних животных от крупного, мелкого рогатого скота и лошадей (табл. 2).

Относительно раннее появление на Южном Урале элементов производящих основ в хозяйстве по сравнению с лесными районами Среднего Поволжья и его видовые отличия (отсутствие домашней свиньи и довольно многочисленные находки остатков лошадей) от производящего хозяйства причерноморских степей в эпоху неолита позволяют предполагать, что последнее проникло сюда из Восточного Прикаспия, через Южный Урал [Формозов 1972, с. 22].

При раскопках в 1977–1980 гг. многослойного археологического памятника — Ивановской стоянки (рис. 1) Н. Л. Моргуновой были обнаружены значительные остеологические материалы. Эти коллекции были также переданы нам автором раскопок для определения. По данным исследователя памятника, материал подразделяется на три слоя: неолитический, энеолитический и поздней бронзы.

Нижний слой — неолитический, был датирован Н. Л. Моргуновой в рамках VI тыс. до н. э. — серединой V тыс. до н. э. Средний слой — энеолитический — вторая половина IV тыс. до н. э. [Моргунова 1980]. Верхний слой относится к срубной культуре эпохи поздней бронзе (середине II тыс. до н. э.). Расположен археологический памятник на правом берегу р. Сок (приток р. Самары), в 5 км к югу от села Ивановка Красногвардейского района Оренбургской области (рис. 1).

Общее количество имевшегося у нас на определении остеологического материала составляет 9518 костей. Сильная раздробленность и плохая сохранность костных остатков объясняется использованием мяса животных, которым они принадлежали, в пищу.

Весь остеологический материал Ивановской стоянки из неолитического слоя включает 1385 экземпляров костей и принадлежит девяти видам (табл. 2). Несмотря на древность слоя, большинство костей (71,7 %) и особей (52,4 %) отнесены к сельскохозяйственным животным (табл. 3), что уже является свидетельством наличия навыков содержания и разведения основных домашних видов — коров, овец коз, лошадей. Остатков домашних свиней не зафиксировано.

Наличие в неолитическом слое фрагментов костей от пяти таких охотничье-промысловых видов, как заяц бобр, барсук, медведь, лось, со значительным преобладанием остатков бобров и лосей, свидетельствует о все еще большом интересе обитателей стоянки к охоте на этих животных. По-видимому, добыча не только их мяса, но и шкур, были основными причинами столь значительного внимания древних охотников к этим видам. Кроме того, это было обусловлено и местными природными факторами, благоприятствовавшими обитанию здесь указанных животных.

По хозяйственной значимости в питании населения первое место среди домашних видов, несомненно, принадлежало лошадям. Несмотря на внушительные размеры коллекций костей Ивановской стоянки и, в том числе, от домашних животных из неолитического слоя, остатки их настолько раздроблены, что возможности получения промеров для уточнения ряда морфологических признаков были большой редкостью. И тем не менее промеры единичных метаподий, фаланг I и И, которые приведены в таблице 4, позволяют предполагать домашний характер представленных в древних слоях остатков лошадей, так как такие размеры редко встречаются у диких лошадей Восточной Европы [Цалкин 1970, с. 189]. Из имеющихся отдельных зубов лошадей в неолитической части коллекции Ивановской стоянки большинство маркирует остатки от особей 5–6 лет и около 9 лет, меньшинство — от особей до 5 лет. Характеристики степени срастания эпифизов трубчатых костей с диафизом свидетельствуют о том, что около 50 % костей оставлено от особей до 3-х лет.

Таблица 4. Промеры костей лошадей Ивановской стоянки из слоя эпохи неолита (в мм).

Судя по видовым данным, число костей лошадей в коллекции преобладает и составляет 42,2 % (табл. 2,3). По числу же особей диагностировано больше овец Но если учесть коэффициенты, позволяющие представить объем удельного потребления мяса тех или иных видов сельскохозяйственных животных в питании населения, то несомненный приоритет может быть признан за мясом лошадей (кониной).

Более того, несмотря на то, что костей и особей крупного рогатого скота было меньше, чем овец и коз, большая разница опять же по весовому выходу мяса от этих видов скота дает право полагать, что по удельному потреблению мясо лошадей и коров было основным в питании. Немалым подспорьем в питании было мясо таких охотничье-промысловых видов как лось и бобр, о чем свидетельствует количество и степень раздробленности трубчатых костей этих видов, диагностированных в «кухонных» материалах неолитического слоя. От общего числа остатков кости и особи лосей составляют соответственно 13,8 % и 7,7 %, а бобров — 13,4 % и 23,1 %.

Исходя из данных живого веса особей различных видов, предложенных Класон А. Т., в сравнении с весом овцы в 25 кг, бык домашний весом в 700 кг эквивалентен 28 овцам, а лошадь в 600 кг — 24 овцам, лось в 355 кг — 14 овцам, а бобр — 1 овце [Clason 1973]. Автор из Голландии выбрала для сопоставления лошадей и быков крупных пород. Но, какой бы приблизительный живой вес для наших древнейших восточно-европейских лесостепных и даже мелких лесных коров, лошадей и овец мы не приняли для ориентировочных сравнений, любая лошадь и корова будут во много раз тяжелее овцы. Поэтому, если условно принять средний вес особи крупного рогатого скота за вес коровы аборигенной калмыцкой породы в 450 кг, средний вес лошади — в 350 кг из группы казахских, башкирских, вятских породных категорий, имеющих сравнительно небольшую высоту в холке (136,0-142,0 см), а из огромного разнообразия современных пород овец выбрать близких к аборигенным породам — цигайскую, романовскую или каракульскую, с усредненным весом животного в 50 кг [Животноводство 1978], то возможно получить коэффициент для пересчета соотношения живого веса основных видов сельскохозяйственных животных. Это поможет ориентироваться в вопросах удельного потребления или значимости мяса того или иного вида в питании древнего населения. И теперь, если принять вес овцы за 1, то весовые оценки для лошадей и коров будут иметь коэффициенты 7 и 9.

Исходя из вышеизложенного и судя по материалам неолитического слоя, значимость отдельных домашних и диких млекопитающих, с точки зрения обеспечения древнего населения Ивановской стоянки мясными продуктами, представляется следующим образом: лошадь — 53,4 %, крупный рогатый скот — 34,3 %, овцы — 12,2 %. Из этого следует, что лошадь имела, несомненно, главенствующее положение по удельному потреблению ее мяса, на втором месте у жителей был крупный рогатый скот и лишь потом — мелкий рогатый скот.

Остеологический материал из синхронных Ивановской стоянке слоев неолита Виловатовской стоянки Самарского Поволжья [Петренко 1984, с. 149] представлен одиннадцатью видами (табл. 2), из которых пять — домашние. Это крупный рогатый скот, овца, коза, лошадь, собака. Остатки диких животных принадлежат семи видам — это лось, косуля, сайгак, медведь, выдра, заяц бобр. Соотношение между домашними и дикими видами животных в материалах Виловатовской стоянки позволяет говорить о некотором преобладании по числу особей охотничье-промысловых видов над домашними, что свидетельствует о все еще немаловажном значении мясной охоты в жизни людей, населявших границу степи и лесостепи, с одной стороны, и о богатстве видов дикой фауны в крае, с другой. Лошадь и крупный рогатый скот и в этом памятнике занимали главенствующее положение среди домашних видов по удельному потреблению их мяса (табл. 2).

Отсутствие на исследуемой территории диких предков овцы и козы, а также факты чрезвычайно редкого нахождения костей дикого быка в Прикамье, не позволяют даже предполагать их местное одомашнивание. Мы можем свидетельствовать о появлении здесь этих видов уже в одомашненном виде в эпоху неолита, а затем и энеолита, возможно, от населения Подонья, либо Средней Азии, которые, в свою очередь, имели тесные контакты с районами Ближнего Востока, где переход к земледелию и скотоводству восходит к Х-УШ тыс. до н. э. [Петренко 1984].

Исследование вопросов хозяйственной деятельности древнего населения Среднего Поволжья и Предуралья в эпоху раннего металла представляет еще больший интерес, т. к. это было время кардинального переворота в жизни человечества, время активной животноводческой занятости на значительной территории региона, повлекшее за собой серию экономических и социальных перемен [Матюшин 1982].

Малочисленностью остеологического материала по этому периоду истории в крае В. И. Цалкин объяснял отсутствие достоверных характеристик животноводческой деятельности людей в энеолите Среднего Поволжья и Предуралья.

Организация больших работ, проведенных археологами ряда НИИ и ВУЗов края, по изучению археологических памятников эпохи энеолита дали новый остеологический материал, который был проанализирован нами и обобщен. Этот материал в совокупности с имеющимся ранее дал возможность представить картину становления и развития основ производящей экономики в крае в эпоху раннего металла.

Местоположение региона, удивительно сочетающего условия разных природных зон (леса, лесостепи и частично степи), на главной волжской водной артерии Европейской части России, вдоль которой издревле проходили многочисленные караванные пути, соединяющие Европу и Азию — древнейшие цивилизации юга с северными районами края, обусловили необычно сложную картину становления и начальных этапов развития животноводческой деятельности и морфологических особенностей самих сельскохозяйственных животных в крае.

Наличие развитого животноводства в эпоху энеолита в IV–III тыс. до н. э. для территории южных лесостепных и остепненных районов края, а именно Самарского Поволжья, Приоренбуржья и районов Башкорстана сегодня уже не вызывает больших споров и вполне подтверждается палеозоологическими материалами из археологических раскопок [Петренко 1984]. И тем не менее, чтобы представить картину развития животноводческой деятельности населения края в эпоху энеолита, считаем целесообразным напомнить данные анализа остеологического материала как из памятников ранее исследованных, так и вновь открытых.

Особенности животноводческой деятельности населения, обитавшего в эпоху энеолита в зоне южных остепненных районов южного Предуралья, могут быть охарактеризованы остеологическими материалами из энеолитического слоя стоянки Ивановской, местоположение которой было представлено выше. Слой был датирован автором раскопок Н. Л. Моргуновой второй половиной IV тыс. до н. э. и отнесен ко II этапу самарской культуры.

В энеолитическом слое было диагностировано всего 6116 фрагментов от 175 особей, среди которых 3562 фрагмента от 80 особей домашних видов животных и 2554 кости минимально от 95 особей диких видов (табл. 5). Остатки костей домашних видов в большинстве. Однако значительное число остатков диких видов служит убедительным подтверждением большой значимости в питании людей мяса от охотничье-промысловой фауны и особенно от таких животных, как лось и бобр. Остальные виды в меньшинстве. Однако, несмотря на существенную роль охоты в мясном питании энеолитического населения стоянки, по удельному потреблению мясо домашних животных, и особенно лошади, имело большую значимость.

Так из костей домашних видов, лошадям принадлежало 2442 кости от 43 особей, что составляет соответственно 39,9 % и 24,6 % (табл. 5, 6). В большинстве своем это — фрагменты раздробленных в момент приготовления пищи длинных трубчатых костей конечностей. Несколько лучшую сохранность имели такие кости нижнего отдела конечностей, как фаланги, метаподии, а также выпавшие из альвеол верхних и нижних челюстей отдельные разрозненные коренные зубы.

Результаты анализа возрастных характеристик на этих зубах и степени прирастания эпифизов на трубчатых костях свидетельствуют о том, что около 60 % лошадей забивалось на мясо в возрасте 2–4 года, меньшее количество — в 5–8 лет. Кости от животных старше 10 лет — единичны. По остаткам сравнительно удовлетворительной сохранности — метаподиям, первым фалангам и костям скакательного сустава, были взяты промеры, которые позволили представить некоторые морфологические особенности древних лошадей.

Так, плюсна с наибольшей длиной в 271 мм при наименьшей ширине диафиза в 37 мм, а также две пясти с наибольшими длинами в 218 мм и 226 мм при ширине диафиза первой кости 35 мм, позволяют реконструировать высоту в холке одного животного — около 142 см, а для двух других — соответственно 136 и 139 см, что свидетельствует о существовании в то время на поселении «средних» по величине лошадей [Витт 1952]. В совокупности все эти лошади по оценке массивности дистальных частей конечностей принадлежали к группе «полутонконогих» животных [Браунер 1916].

Таблица 5. Видовой состав животных из памятников энеолита и эпохи бронзы Среднего Поволжья и Предуралья.

На основании полученных промеров можно предполагать близость внешних породных показателей ивановских энеолигических лошадей с современными аборигенными «казахскими». Подтверждением этому служат взятые морфологические промеры на других целых костях — передних и задних больших фалангах, а также на пяточных и таранных. Так, наибольшая длина первых передних фаланг варьирует в пределах 82,0-96,0 мм, а задних — 78,0-92,0 мм. Наибольшая длина пяточной кости — 107,0-123,0 мм, таранной — 55,0-66,0 мм.

Таблица 6. Процентные соотношения числа костей и особей различных видов животных из археологических памятников энеолита и ранней бронзы Среднего Поволжья и Предуралья.

Из общего числа диагностированных костей обнаружено 697 фрагментов от 13 особей крупного рогатого скота, что составляет в процентах соответственно 11,4 % и 7,4 % (табл. 6). И, хотя в коллекции от крупного рогатого скота зафиксированы остатки почти всех элементов скелета, среди них нет ни одного обломка от стержней рогов, а также костей метаподий. Большинство обломков трубчатых костей и отдельные разрозненные зубы крупного рогатого скота оставлены от особей возраста до 3-х лет, и только 25 % принадлежали животным старше 3-х лет. Эго может быть свидетельством того, что мясное направление являлось основным при разведении этого вида, и лишь четвертая часть коров содержалась для получения молочных продуктов и воспроизводства стада. Из числа костей удовлетворительной сохранности в коллекции имеются лишь четыре больших фаланги с наибольшей длиной 57,0-66,0 мм и шириной диафиза 23,0-32,0 мм, что соответствует промерам аналогичных костей из стоянки Муллино.

Зафиксированные две кости свиньи представляются фактом возможной примеси из вышележащего срубного слоя.

Кости овец в энеолитическом слое Ивановской стоянке малочисленны и составляют по костям и особям, соответственно, 6,8 % и 11,4 % от остатков всех видов. Сохранность их исключительно плохая. Представлены они в основном разрозненными зубами и единичными костями нижнего отдела конечностей. Наибольшая длина пяточной кости равна 62,0 мм, а у таранных по 32,0 мм. Используя пересчетный коэффициент высоты в холке овец по длине пяточных костей [Teichert 1975], можно предположить, что в «кухонных» остатках энеолити-ческого слоя Ивановской стоянки зафиксированы фрагменты костей от овец с высотой в холке равной 70 см. Обломков стержней рогов не обнаружено.

Ритуальные остеологические материалы из Хвалынского могильника, раскопанного С. А. Агаповым, И. Б. Васильевым, и В. И. Пестриковой в 1977–1978 гг. были также диагностированы и опубликованы нами [Петренко 1984]. Археологи датировали его эпохой энеолита второй половины IV — начала III тыс. до н. э. [Агапов, Васильев, Пестрикова 1979; Васильев, Матвеева 1986, с. 45]. Этот памятник расположен к югу от города Хвалынска Саратовской области, на границе современной лесостепной и степной зон (рис. 1). Остеологические данные по этому уникальному памятнику заслуживают особого внимания в связи с тем, что остатки древнейших сельскохозяйственных животных встречаются уже не в «кухонных» остатках, а в ритуале захоронений людей. А это, по нашему мнению, означает, что зафиксированные в могилах остатки таких видов, как крупный и мелкий рогатый скот, уже давно не только вошли в «память» народа, но и были известны в хозяйственной и духовной жизни, в традициях и обрядности. Тогда как кости лошади, более редко встречающиеся в захоронениях этого могильника и только в виде единичных фаланг, являются свидетельством более позднего их появления в рассматриваемом регионе.

Морфологический анализ, проведенный по ряду промеров на костях животных из Хвалынского могильника, позволил сделать выводы о древнейших связях населения лесостепного и степного мира с югом Европы [Васильев, Матвеева 1986, с. 45; Петренко 1982-6]. Однако преобладание крупного и мелкого рогатого скота в ритуале могильника еще не является свидетельством преобладания этих видов в стадах у населения, оставившего Хвалынский могильник. Чтобы представить состав такого стада сельскохозяйственных животных, необходимо исследовать хотя бы один остеологический комплекс с родственного в этническом отношении поселения. Но, к сожалению, подобные памятники пока не известны. Некоторый интерес в этом отношении имеет Виловатовская стоянка, расположенная в аналогичных Хвалынскому могильнику природных условиях и относящаяся к неолиту-энеолиту. Для остеологических материалах этой стоянки, представленных выше, отмечено полное отсутствие каких-либо костей домашних свиней [Петренко 1984]. Как видно, население Виловатовской стоянки этот вид сельскохозяйственных животных не знало; нет остатков этого вида и в ритуальных остатках Хвалынского могильника.

Фаунистический материал из энеолитического слоя стоянки Муллино III представлен диагностированными остатками, насчитывающими в сумме 722 кости, минимально от 59 особей. Среди них 170 костей от 21 особи сельскохозяйственных и 552 кости от 38 особей диких видов (табл. 5). Эти данные свидетельствуют о том, что охота в жизни людей энеолитического периода существования поселения имела все еще большее значение, нежели занятие животноводством. Число особей диких животных составляет 65,6 %, домашних — 34,4 %, а по числу костей соответственно диким животным принадлежит 76,5 % остатков, домашним видам — 23,5 %. Из общего числа остатков домашних животных 112 костей от 9 особей отнесены к крупному рогатому скоту, 15 костей от 4 особей — к овцам, и 43 кости от 18 особей — к лошадям. Костей домашней свиньи в энеолитическом слое, как и в более раннем неолитическом, также не обнаружено (табл. 6). Можно говорить о том, что лошади и коровы составляли в сумме 21,4 % по количеству костей и 28,9 % по числу особей от остатков всех видов и преобладали среди домашних животных в хозяйстве энеолитического населения Муллино. Говядина и конина, наряду с несомненно высоким потреблением мяса лося, являлись основой мясного питания людей. Возрастные данные, полученные при анализе отдельных разрозненных коренных зубов крупного рогатого скота и степени прирастания эпифизов на трубчатых костях, свидетельствуют о том, что в большинстве случаев коров и быков забивали на мясо в возрасте около 2–3 лет. Этот факт позволяет предполагать, что скотоводство на ранних этапах его развития в крае имело преимущественно мясное направление, и изначальное появление здесь сельскохозяйственных животных, объяснялось не только необходимостью создания надежных запасов мясных продуктов для подстраховки от неудач на охоте, но и традициями, которые существовали у населения, пришедшего в край Предуралья из более южных районов — возможно, Прикаспия — где уже имелись навыки разведения домашних видов [Матюшин 1982, с. 295]. Промеры на зубах, имеющих удовлетворительную сохранность, показали наибольшую длину М3, равную 38,0-42,0 мм со среднеарифметической величиной 40,6 мм. Наибольшая длина больших фаланг равна 61,0-63,0 мм, что также подтверждает принадлежность их к домашнему скоту. Судя по промерам этих и других отдельных костей, скот из энеолитического слоя Муллино по своим внешним признакам был близок к более позднему срубному степному скоту, а также особям этого вида, остатки которых встречены в ритуальных комплексах Хвалынского могильника [Петренко 1982-а].

Остатки овец из энеолитического слоя Муллино представлены незначительным числом костей и в большинстве единичными разрозненными коренными зубами и обломками трубчатых костей, почти непригодными для промеров и породных морфологических исследований.

Среди костей лошадей, так же как и среди остатков, принадлежавших крупному рогатому скоту и овцам, сравнительно часто встречаются отдельные разрозненные коренные зубы. Возраст этих животных старше 6–7 лет. Нередки также находки и молочных зубов и зубов лошадей в возрасте до 5 лет. В целом анализ возраста лошадей стоянки Муллино по их зубной системе позволяет предполагать использование этого домашнего вида не только для получения запасов мяса, но и для перевозки тяжестей, либо для верховой езды. О внешнем облике лошадей можно составить представление лишь по некоторым отдельным хорошо сохранившимся костям метаподий. Так, промеры плюсны (наибольшая длина 265 мм и наименьшая ширина диафиза 33 мм) позволяют предполагать прижизненную высоту в холке животного равную 138 см, принадлежавшего к категории «средних» по высоте лошадей с индексом массивности плюсны 12,5 %, который соответствует тонконогим особям. Имеющиеся промеры трех передних больших и четырех задних фаланг (наибольшая длина, соответственно, 83,0-96,0 мм, и 86,0-90,0 мм), свидетельствуют о сходстве энеолитических лошадей из стоянки Муллино со срубными, показывая при этом существенные их отличия от диких лошадей Пржевальского и тарпана [Петренко 1984, с. 71; Макарова, Нурумов 1989; Кузьмина 1997].

Не менее интересными для выяснения соотносительного значения животноводства и охоты древнего населения являются данные о преобладании в остеологическом комплексе стоянки Муллино костей лося — основного охотничье-промыслового животного, являющихся в большинстве своем остатками нижних челюстей и отдельными выпавшими из альвеол коренными зубами с определяемым по ним индивидуальным возрастом особей 1,5–2 года. Эти данные позволяют говорить об интенсивной охоте на лосей. Так же как и кости лошадей, большие трубчатые кости лосей чаще всего оказываются разбитыми вдоль и представляют собой выбракованные обломки от костяных орудий труда, либо сами заготовки, появившиеся в процессе их производства. Стоит упомянуть еще и находки костей бобра, медведя, косули, северного оленя, мясо которых также служило продуктом мясного питания древних людей стоянки.

Таковой представляется нам хозяйственная деятельность древнего населения в эпоху энеолита в южных лесостепных и частью степных районах края.

В публикациях прошлых лет, подготовленных по материалам имевшихся тогда остеологических коллекций из древнейших памятников лесных — таежных областей края (территория современной Марий Эл), обращалось внимание на отсутствие достоверных сведений о наличии в хозяйствах населения волосовской энеолитической культуры каких-либо признаков содержания сельскохозяйственных животных [Халиков 1969; Петренко 1977]. За последнее десятилетие были раскопаны новые древнейшие поселения в лесной зоне, которые позволяют сегодня по-новому осветить вопросы появления животноводческих основ в указанных районах края. Эти археологические памятники с диагностированными костями животных представлены тремя группами. С палеозоологической стороны первая группа характеризуется находками отдельных единичных фрагментов костей сельскохозяйственных животных среди «кухонных» остатков. Сами же археологические материалы памятников этой группы носят характер южного происхождения от степных культур Подонья. Ко второй группе можно отнести памятники развитого этапа волосовской культуры, в которых не зафиксировано следов наличия в «кухонных» остатках костей домашних животных. И, наконец третья группа многослойных памятников с разнокультурными слоями, в которых явно обозначаются как поздневолосовские — энеолити-ческие, так и балановские и чирковско-сейминские черты — уже эпохи ранней бронзы, где животноводство, наряду с древнейшими навыками охотничьей деятельности, уже составляет основу производящего хозяйства (табл. 5,6). Кости домашней свиньи впервые обнаружены на территории лесной зоны Среднего Поволжья лишь в этих памятниках. К числу их относятся Юринская стоянка, поселение Таланкина Гора, VII Удельно-Шумецкая, нижний Ш слой Васильсурского поселения, в остеологических материалах которых нередко преобладают кости сельскохозяйственных животных, а доля остатков охотничье-промыеловых видов указывает чаще всего на их относительное меньшинство. Так, в коллекции диагностированных костей из Таланкиной Горы было определено из слоя всего 638 костей, минимально принадлежавших 35 особям (табл. 5,6). По числу костей и особей преобладал крупный рогатый скот, что свидетельствует о большинстве голов этого вида животных в хозяйстве населения, оставившего этот памятник (табл. 6). Авторы раскопок этих археологических памятников датировали их первой половиной II тыс. до н. э. [Соловьев 2000].

Немногочисленными, но несомненно интересными представляются полученные Б. С. Соловьевым костные остатки животных из поселения VII Удельно-Шумецкого [Петренко 2000], включавшего напластования волосовской и балановской культур и расположенного в лесной зоне края на левом берегу р. Волги в Юрьинском районе Республики Марий Эл (рис. 1; табл. 5). Остеологическая коллекция этого памятника насчитывает всего 47 диагностированных костей, минимально принадлежавших 4 особям животных, из которых 25 костей от двух особей лося возраста 3–5 лет, 20 костей одной особи крупного рогатого скота возраста до трех лет и 2 кости домашней свиньи от одной особи. И, наконец имеющиеся остеологические данные по Ш слою Васильсурского поселения достоверно подтвердили наличие уже в слое ранней бронзы, оставленном населением балановской культуры, комплекса остатков домашних животных со значительным количеством костей домашних свиней (определено В. И. Цалкиным см.: [Халиков 1969, с. 350]). А. Х. Халиков [1969, с. 340] сообщал, что «огромное значение для развития производящих отраслей хозяйства в Среднем Поволжье в эпоху раннего металла имело включение в край скотоводческо-земледельческих племен балановской культуры». Им были уже известны почти все виды домашних животных, а в Балановском могильнике, оставленном этим населением в ритуале найдены кости быка, барана, лошади и свиньи. В слое определено 303 кости от 50 особей. Из них 195 костей от 33 особей принадлежало крупному и мелкому рогатому скоту, свиньям, лошадям. Причем, как по количеству костей — 35,4 %, так и по числу особей — 50,0 %, преобладали свиньи. Остальные 108 костей от 17 особей принадлежали охопгничье-промысловым видам, среди которых остатки лося — в большинстве (табл. 5,6).

Имеющиеся остеологические комплексы из ранее описанных археологических памятников свидетельствовали о том, что уже на рубеже III–II тыс. до н. э. на территории современной республики Марий Эл бытовало население, в хозяйстве которого имелись все основные сельскохозяйственные животные, за исключением домашней свиньи, появление которой отмечается позже и совпадает с приходом населения балановской культурной группы в начале II тыс. до н. э.

Приведенный выше анализ имеющегося сегодня фактического материала из древнейших памятников с территории края позволяет представить некоторые закономерности в вероятной историю становления животноводства у древнего населения Среднего Поволжья и Предуралья.

Территории таежные, лесные со стабильно богатой охотничье-промысловой фауной даже в периоды временных климатических изменений в сторону резкого понижения, либо увеличения влажности и температурного режима были для местного населения надежным и благодатным местом обитания, нежели районы остепненные. Поэтому-то присваивающее хозяйство людей лесной зоны сохраняется значительно дольше, чем в районах лесостепных и тем более остепненных. Население последних из указанных районов значительно раньше осваивает разведение и содержание сельскохозяйственных животных, дабы подстраховать себя от временных неудач, связанных с неожиданностями климатических изменений. Кроме того, с появлением животноводческой деятельности, одной из основ производящего хозяйства, люди приобрели возможность широких перекочевок и освоения новых, более удобных в природном отношении территорий.

Первичной целью нашего исследования и обобщения имеющегося на сегодня археозоологического материала из древнейших памятников Среднего Поволжья и Предуралья было выяснение вопроса о самом факте наличия либо отсутствия в «кухонных» остатках поселений неолита и энеолита «следов» животноводческой деятельности населения. И для решения этого вопроса нам представляются достаточным обнаружение даже единичных остатков животных сельскохозяйственных видов на исследованных памятниках. В основном же автор придерживается мнения, что при построении исторических хозяйственных моделей требуется наличие многочисленных археозоологических выборок [Антипина 1997, с. 22].

Принимая эти посылки, нами и была предпринята попытка проанализировать состав сельскохозяйственного стада, характер использования домашних видов и некоторых породных особенностей животных на основании таких значительных по числу костных остатков коллекций, какими представляются на сегодня остеологические сборы из поселений Муллино, Давлеканово, Виловатовская, Ивановское, результаты чего и были рассмотрены выше. Исследование именно этих коллекций позволило сформулировать следующие выводы, чрезвычайно важные при реконструкции древнейшей экономики края:

1. Наиболее значительные процентные колебания по численности как костей, так и особей наблюдаются для мелкого рогатого скота, лошадей, домашних свиней. Остаткам от крупного рогатого скота свойственно относительно постоянное приоритетное присутствие во всех археологических памятниках не только древности, но и более поздних, независимо от числа костей в коллекции.

2. Характеристику соотношения остатков именно трех вышеуказанных сельскохозяйственных видов можно считать показателем тех или иных особенностей животноводческой деятельности, а вместе с этим и традиций. Последнее неразрывно связано с выявлением ряда исторических факторов этнокультурного спектра взаимовлияния.

3. Немаловажным в этом же плане является и определение соотносительного значения степени занятости животноводством и охотой. Издревле и до средневековья огромная значимость традиционной охотничьей деятельности являлась отличительной чертой народов северных лесных районов края, у которых вплоть до I тыс. до н. э. сохраняется почти исключительно «мясное» ее направление с активным отловом таких видов как лось, северный олень, косуля, медведь.

4. Высокие проценты костных остатков лошадей на вышеуказанных четырех памятниках, скорее всего, свидетельствуют о многочисленных контактах с районами южного Предуралья и Оренбургских степей — возможно, потенциальному месту одомашнивания диких коней, что в своих работах предполагал и В. И. Цалкин [1970, с. 203].

5. Домашние свиньи, по нашим предположениям, были заимствованы местным финно-угорским населением лесостепных районов края от индоевропейцев балановской культуры на рубеже III–II тыс. до н. э.

Агапов С. А., Васильев КБ., Пестрикова В.К Хвалынский могильник и его место в энеолите Восточной Европы // Археология Восточно-Европейской лесостепи. Воронеж, 1979. С. 35–48.

Антипина Е. Е. Методы реконструкции особенностей скотоводства на юге Восточной Европы в эпоху бронзы // РА. № 3. 1997. С. 20–32.

Бекени Ш. Новый метод вычисления количества особей животных в остеологическом материале из археологических местонахождений // Бюллетень МОИП. Отдел биологии. Т. 74. Вып. 6. М., 1969. С. 69–71.

Браунер А. А. Материалы к познанию домашних животных России. 1. Лошадь курганных погребений Тираспольского уезда Херсонской губернии // Записки общества сельского хозяйства Южной России. Т. 86. Кн. 1. Одесса, 1916. С. 49.

Васильев И. Б., Матвеева Г. И. У истоков истории Самарского Поволжья. Куйбышев, 1986.

Витт В.О. Лошади Пазырыкских курганов//СА. XVI. 1952. С. 163–205.

Габяшев Р. С. Нижнее Прикамье в эпоху неолита // Очерки по археологии Татарстана. Казань, 2001. С. 34–43.

Животноводство. М.: Колос, 1978.

Кузьмина И. Е. Лошади Северной Евразии от плиоцена до современности // Труды Зоологического института РАН. Т. 273. СПб., 1997.

Макарова Л. А., Нурумов Т. Н. К проблеме коневодства в неолите-энеолите Казахстана // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С. 122–131.

Матюшин Г. Н. Энеолит Южного Урала. М., 1982.

Моргунова Н. Л. Ивановская стоянка эпохи неолита и энеолита в Оренбургской области // Проблемы эпохи энеолита степной и лесостепной полосы Восточной Европы. Оренбург, 1980. С. 7, 8.

Никитин В. В. Каменный век Марийского края // Труды Марийской археологической экспедиции. T. IV. Йошкар-Ола, 1996. С. 179.

Паавер К. Л. К методике определения относительного значения видов и групп млекопитающих в остеологическом материале из раскопок археологических памятников // Известия АН Эстонской ССР. Серия биологии. Т. 7. Вып. 4. Тарту, 1958. С. 277–290.

Петренко А. Г. К методике определения возраста лошадей по коренным зубам // Сборник аспирантских работ Казанского государственного университета. Казань, 1965. С. 46–52.

Петренко А. Г. Костные остатки животных с поселения Муллино // Матюшин Г. Н. Энеолит Южного Урала. М., 1982-а. С. 301–307.

Петренко А. Г. О морфологических особенностях костей скелета крупного рогатого скота из археологических памятников Среднего Поволжья // Новое в археологии и этнографии Татарии. Казань, 1982-6. С. 46–52.

Петренко А. Г. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья. М., 1984.

Петренко А. Г. Результаты видового анализа костей животных с поселений эпохи бронзы Марийского Поволжья // Соловьев Б. С. Бронзовый век Марийского Поволжья. Йошкар-Ола, 2000. С. 156, 157.

Соловьев Б. С. Бронзовый век Марийского Поволжья. Йошкар-Ола, 2000.

Формозов А. А. К истории древнейшего скотоводства на юге СССР // Основные проблемы териологии. Тр. МОИП. Отдел биологии. T. XLVIII, М., 1972. С. 19–25.

Халиков А.Х. Древняя история Среднего Поволжья. М., 1969.

Цалкин В. И. Фауна из раскопок памятников Среднего Поволжья // МИА. № 61. Т. 1. М., 1958. С. 221–281.

Цалкин В. И. Животноводство и охота в лесной полосе Восточной Европы в раннем железном веке // МИА. № 107. М., 1962. С. 5–96.

Цалкин В. И. Древнейшие домашние животные Восточной Европы // МИА. № 161. М., 1970.

Цалкин В. И. Древнейшие домашние животные Восточной Европы в эпоху поздней бронзы. Сообщение 4 // Бюллетень МОИП. Отделение биологии. Т. 77. Вып. 4. М, 1972. С. 60–74.

Шнирельман В. А. Возникновение производящего хозяйства. М., 1989.

Clason А. Т. Some Aspects of Stock-Breeding and Hunting in the Period after the Band Ceramic Culture North of the Alps. D. G. Budapest, 1973. P. 205–211.

Teichert M Osteometrische Untersuchungen zur Berechnung der Wiederristhohe bei Schaffen // Archaeozoological Studies. Amsterdam, 1975. P. 212–265.

Data from Ivanovskoe VII site, also as earlier receiving evidences from Stanovoe IV, Yazyikovo I, Voymeznaya I, Maslovo Boloto, Zamostye, Soulat and other sites are confirming that hunter to animals and birds was major way of life support together with fishing for population of forest zone of Russian plain in Mesolithic and Neolithic periods. The main game from Ivanovskoe VII site were animals and birds species, encountered in forest and water-marsh biotops.

All three Mesolithic layers of Ivanovskoe VII site have formed in warm year period. Numerous remains of water voles, existence young beaver, hamster and absolute predominance of migrate species indicate to this hypothesis. However, site in the period of forming of cultural deposits Il-a, was visited in cold year time for elk hunter. Researching parts of Neolithic deposits was formed in autumn-winter period, evidence of what is numerous remains (whole sceletons) of pine marten, small number of remains of water voles and birds.

Osteological materials from 22 archaeological sites of Middle Volga region and Pre-Ural territory of Neolithic, Halcolithic and early Bronze are using in this investigation. Cattle, sheeps and goats, horses as the first domestic animals are traced at the beginning of V millennium B.C. in Neolith and at the second part of IV millennium B.C. in the economy of region. Domestic pigs are appeared later, with arrival in the region the population of Balanovskaya culture on the bound of HI — H millennium B. C. In early historical phases the character of stock-breeding and the hunter activity were determined by the nature factors.