Книга: Путешествие Жана Соважа в Московию в 1586 году. Открытие Арктики французами в XVI веке

V.5. «Маленькая Франция» в Москве

V.5. «Маленькая Франция» в Москве

Из рассказа Бризасье, секретаря посольства Луи Деэ в 1629 году, мы узнаём много ценного о французах в Московии в эту эпоху. Прежде всего Бризасье узнал, что их переводчик – «француз, который вошел, родом из Дьеппа, по имени Жан Фурнье, сын лоцмана Никола». При первой же возможности Бризасье шепнул толмачу: «Я сам из Дьеппа, приходите к нам. Он мне ответил: мне это не дозволено, эта страна опасна».

Вот отрывки из его рассказа, которые касаются французов, поселившихся в Москве[464].

[Я] немного пообщался с Жаном Фурнье, переводчиком, который сказал мне, что он родом из Дьеппа и, прибыв в Архангельск на корабле, въехал в страну с разрешения воеводы [губернатора], думая пожить здесь два года, чтобы только выучить язык; но когда захотел уехать, он не смог этого сделать. Прошло уже двенадцать лет, как он здесь; ему двадцать четыре года; он служит переводчиком великого герцога, получая 60 талеров в год и, сверх того, 61 талер в месяц. Он сказал мне, что барон дю Тар из семьи Шатонеф, сын маркиза Нарбонского, тоже здесь, что он выпивает в поместье великого герцога и получает 56 риксдалеров в месяц; что в стране не меньше двадцати-тридцати французов; что канцлер заставил его поклясться на кресте и на Евангелии всю жизнь верно служить великому герцогу и его наследникам, не покидать страну и не изменять ей; что он сделал это, что он католик, но не может посещать службы. Они не позволяют ему входить в его церкви, если он не будет крещен заново; а пять-шесть лет назад сожгли живьем священника, который на допросе заявил, что католическая религия – самая лучшая.

Я гулял по городу и встретил Жана Фурнье; стражник, который был со мной, хотел помешать ему подойти ко мне. Но я взял Фурнье за руку и заставил его пойти со мной, куда я хотел; он послужил мне толмачом, когда я покупал перчатки из медвежьей шерсти.

Я гулял по торговым рядам и был в английском доме, где находится их магазин; там я нашел одного говорившего по-французски, по имени Томас; он сказал, что они привозят ткани, а взамен увозят через Архангельск сабли и немного льна и воска; что великий герцог повелевает персидской торговлей и никому не позволяет ехать в Персию или покупать напрямую у персов их товары, но сам их продает; что каждый год сюда является персидский посол, привозя с собой примерно 50 купцов, которым великий герцог, чтобы уберечь их от татарских набегов, предоставляет охрану в 4000 человек; что по Волге от Москвы до Астрахани на Каспийском море 2500 верст, а по земле прямой дорогой 1800. Он предложил дать мне 49 су от рейхсталера[465].

После обеда я вернулся в город и встретил француза-пикардийца по имени Симон Креспен из Абвиля, и хотя у нас было разрешение говорить с ними, тот, кто меня сопровождал, не желал позволить ему подойти ко мне. Но я пригрозил ему, и сказал французу, чтобы он успокоился и шел со мной. Я попросил его проводить меня к барону дю Тар, живущему в первом городе, и по дороге мы зашли к одному 65-летнему голландцу, хорошо говорившему на французском языке, который подошел ко мне с любезным выражением лица и спросил, есть ли у меня разрешение навещать его; я ответил, что есть. «Не считайте это странным, – сказал он мне, – эта страна опасна». Когда я успокоил его, он пригласил меня в дом и предложил выпить. Я выпил с ним и попросил показать мне его сабли и принести их. Он пообещал это. Оттуда я отправился к дому барона дю Тар, у которого мы встретили еще пятерых французов – двоих из Пикардии, одного из Блуа, хирурга и аптекаря, которых в 1621 году совратил один русский в Париже на Круа-де-Фер; это была маленькая Франция, собранная в том самом месте, где мы находились; все мы были очень рады видеть друг друга; но эти бедные люди были так напуганы, что даже сомневались, что у нас есть на это разрешение. Их устрашили суровые наказания, на которые русские обрекают непокорных, ссылая их в пустынные края. Один из купцов, прежде покинувший меня за то, что я грубо с ним обошелся на улице, встретился там со мной, и барон дю Тар начал ласково просить его, чтобы он никому не говорил, что мы к нему приходили; и пообещал ему за молчание куртку камчатного полотна. Мы два часа пили и разговаривали, и барон дю Тар сказал мне, что приходится внуком графу де Шатонёфу, губернатору Перигора; что у него два брата, один из которых мальтийский рыцарь по имени д’Уаньон, и четыре сестры; что он учился, был в Италии, затем поехал в Швецию, и из-за превратностей войны оказался в плену и был пленником восемь лет, и подвергся допросу с пыткой трижды; а теперь он в милости у великого герцога. На службе у шведского короля он был ранен в ногу, в живот и в нос. Он женился на красивой восемнадцатилетней англичанке, у них двое детей; старший из них, кого я видел – мальчик. У него красивые лошади и карета. Он представил меня своей жене, которую я на французский манер поцеловал; русские со своими женами не знакомят. Француз, приведший нас туда, зовется Клод Аллар из Пикардии.

Я вошел и говорил с французским переводчиком, который мне сообщил, что француза по имени Креспен, проводившего меня в дом барона дю Тара, допросили в канцелярии, и он опасается, что у других могут быть неприятности и их могут допросить, чтобы узнать, какие речи я с ними вел.

Этот рассказ позволяет лучше понять пункты 2 и 7, о которых зашла речь во время посольства Деэ и о которых сообщает Бризасье.

Что же до пунктов 2 и 7, касавшихся свободы французов, они охотно готовы ее предоставить, как они ее предоставили англичанам и голландцам. Если король пожелает помочь им военными людьми против короля Польши, когда они об этом попросят, солдаты и военачальники смогут вернуться по окончании войны, но те, кто случайно окажется в их стране, останется в ней, и, поскольку великий герцог обходится с ними хорошо, они будут обязаны служить ему до конца своих дней, и поскольку во французской стране есть бедные люди, они будут рады принять благодеяния великого герцога. Господин посол отвечал им, что подданные короля Франции рождаются свободными, и что человек самого низкого положения не пожелал бы ехать в Московию и поступать на службу к великому герцогу, если должен будет остаться там всю жизнь; но если великий герцог пожелает дать им полную свободу, они приедут к нему, а когда те, кто приехал, вернутся оттуда, другие поедут туда охотнее, чем в страны неверных; что мы обладаем полной свободой даже среди магометан, что мы никогда не были рабами в других краях и не будем рабами в его стране.

Что касается уроженца Дьеппа Жана Фурнье, наверное, он поступил бы разумнее, если бы вместо стремления изучать экзотические языки стал бы читать по-французски и ознакомился с единственным путеводителем по России, доступным в книжных лавках той эпохи. Маржерет в своем труде высказался весьма недвусмысленно:

[…] ибо Россия – не свободная страна, куда можно отправиться обучаться языку и разузнать о том-то и о том-то, а затем уехать; так как сверх того, что она недоступна, как мы уже упомянули, все вещи там столь секретны, что весьма трудно узнать правду о том, чего не видел собственными глазами[466].

Вот еще одна весьма откровенная цитата из того же произведения:

Все выезды из страны закрыты так плотно, что покинуть ее без дозволения императора невозможно; до сих пор не бывало, чтобы они выпускали кого-нибудь из тех, кто носит оружие, я же был первым. Даже если ведется война против поляков, ни одного поляка они на нее не пошлют, хотя их и немало, но отправляют их на границы Татарии, и так же они поступают с другими имеющимися среди них нациями, из опасения, что указанные инородцы сбегут или перейдут на сторону врага, ибо это самая мнительная и недоверчивая нация на свете[467].