Книга: Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Проблема осознания государствами Латинской Америки своей идентичности в международном контексте (А. И. Ковалева)

Проблема осознания государствами Латинской Америки своей идентичности в международном контексте (А. И. Ковалева)

Государство, недостаточно экономически и политически сильное, не обладающее достаточным ресурсным потенциалом и эффективной властью, необходимыми для защиты своих интересов, зачастую оказывается в зависимом положении от более сильных держав. Осознание собственной слабости, незащищенности и уязвимости в международных отношениях вынуждает его обращаться за поддержкой к другим государствам. Одним из наиболее эффективных способов усиления позиции государства на международной арене считается создание интеграционных объединений, или «максимизирующих альянсов» (Г. Моргентау). За счет этого теоретически суммарный потенциал объединившихся позволяет осуществлять задания, выполнение которых невозможно каждым из них в отдельности.

Однако фактически действенность такого альянса зависит, в первую очередь, от его «качественного» состава — степени асимметричности отношений между его членами. Так, часто слабым государством как наиболее привлекательный вариант рассматривается объединение с более сильным — «образцом», «идеалом», уровень и качество жизни которого считаются достойными подражания. Для латиноамериканских стран таким «идеалом–целью» являются, безусловно, США, а также наиболее развитые державы Западной Европы. Но в случае создания подобного объединения возникает угроза установления зависимости от более мощного «союзника» с соответствующими негативными последствиями, не говоря уже о возможности дополнительных осложнений при наличии значительных историко–культурных и языковых отличий. Поэтому наилучшими кандидатами для интеграции оказываются страны, наиболее похожие по условиям и уровню развития, структуре хозяйства, языковым и культурным особенностям и, что очень важно, с подобными проблемами, в наилучшем случае — географически близкие, имеющие схожую историческую судьбу.

При создании подобных объединений определяющим фактором становится осознание интегрирующимися государствами своей идентичности — историко–культурной, языковой, экономической и т. п. Именно осознание идентичности оказывается тем психологическим основанием, которое порождает у одной нации ожидания на понимание, «сочувствие» и помощь именно со стороны других, и содействует заинтересованности в установлении более тесных отношений между ними. Такие факторы, как расположенность в одном регионе, общность языка и религии, исторического прошлого, сходство структуры экономики (что имеет место в случае Латинской Америки) являются, безусловно, достаточными основаниями для осознания нациями своей идентичности и объективными условиями объединения. Но при учете данных факторов обязательно следует принимать во внимание непостоянный характер их влияния, которое может изменяться с течением времени, ослабевать или усиливаться, в разные периоды быть неодинаковым и даже противоположным657. Так, неравномерность экономического развития приводит к увеличению «отдаленности» между более и менее развитыми странами региона; даже язык, хотя и остается одним из главных факторов объединения, изменяется, проявляя тенденцию к дифференциации.

Осознание государствами идентичности может осуществляться также в процессе определения приоритетов внешней политики и ее реализации658. Так, для возникновения у разных государств желания согласовывать внешнюю политику необходимым условием является совпадение позиций их основных интересов на соответствующей «шкале» внешнеполитических приоритетов. Часто уже само по себе сходное отношение к той или иной проблеме вызывает у государств ощущение сродства., позволяя им разрабатывать общую политику и осуществлять совместные действия с целью ее реализации. Другими словами, осознание руководством нескольких государств их внешнеполитической идентичности способствует активизации политической воли к созданию интеграционных организаций.

С другой стороны, отсутствие осознания идентичности, общности у связанных теми или другими отношениями государств или его недостаточность приводят к потере заинтересованности в активном взаимодействии и, в итоге, к поиску объектов более тесных взаимоотношений за пределами существующих объединений. Результатом становится т. наз. самофрагментация альянсов, то есть их разделение изнутри.

Что касается «Латинской Америки», то в историко–культурном и макрорегиональном понимании само данное понятие отражает не только территориально–географическую совокупность государств, но и определенную общность в социально–историческом и культурно–цивилизационном плане. Но, говоря о единстве этого региона, нельзя забывать и про разнообразие, различие форм общественного и этнического сознания659 в его пределах. Более того, значительная фрагментированность (т. е. разобщенность) латиноамериканских наций, их социально–культурная гетерогенность не позволяет каждой из них не только идентифицировать себя с остальными, но и самоидентифицироваться в качестве целостного гомогенного образования.

Так, является очевидной неравномерность формирования наций на континенте, связанная с неравномерностью развития самих государств. Одни группы государств существенно продвинулись в направлении создания национальных культур и национальных государств (Мексика, Бразилия, Аргентина); другие, имея общность языка, территории и экономики, в национально–культурном плане ориентируются на «материнские» государства (в зависимости от происхождения иммигрантов) (Уругвай); третьи группы государств разделены границами и экономическими барьерами, но объединены общими чертами в сфере культуры и политики при определяющем влиянии США и подчиненном положении по отношению к этой супердержаве (страны Центральной Америки и Карибского бассейна). Встречаются более интересные случаи — наличие в рамках одной страны двух разных культурных и политических традиций, не успевших полностью нивелироваться в процессе формирования наций (Перу, Боливия, Эквадор). Другими словами, современная политическая карта Латинской Америки не совпадает с ее культурной географией, которая отображает, с одной стороны, более устойчивую идентичность отдельных культурных зон, а с другой — противоречивость и незавершенность общественно–политических процессов на континенте в целом660.

Тем не менее, трудно отрицать, что существует большое количество общих черт в историко–культурном развитии региона, что, безусловно, содействует его объединению. Нации Америки (Нового света) формировались иначе, чем нации Старого света, что нашло отражение в демографических, этнических и миграционных процессах, имевших место в Западном полушарии, и в значительной степени обусловило ту экономическую, социальную и политическую ситуацию, которая сложилась на данный момент.

Контакты между доколумбовыми цивилизациями, а также последующее общее колониальное прошлое под властью Испании и Португалии безусловно послужили основой для историко–культурной общности региона. В дальнейшем общая специфика исторического и национального развития обусловливалась. с одной стороны, довольно быстрым принятием современной цивилизации661, а с другой — неполным уничтожением при завоевании коренных индейских традиций (хотя разрывы в развитии местных культур были болезненными и часто губительными для отдельных народов)662. В свою очередь, формирование на данной основе национальной культуры и традиций способствовало экономической и политической консолидации663.

Все это обусловило выделение в качестве главных компонентов «идентичности» наций региона иберийские языки, метисацию (в особенности в больших государствах и в странах Андского субрегиона), католицизм, традиционно уважительное отношение к семье, иберийскую политическую традицию «каудильизма», «маскирование» авторитарных режимов — «имперских» президентств664 — под республиканские демократические правительства и т. п.

Следует отдельно остановиться на основных культурно–исторических условиях осознания идентичности нациями Латинской Америки.

Общее историческое прошлое является одной из причин психологической мотивации сближения наций региона. Более того, характерно, что латиноамериканский региональный «национализм» основывается, главным образом, не на религиозной или этнической идентичности, а именно на чувстве общего исторического опыта665.

Большинство стран Латинской Америки в прошлом были колониями Испании и Португалии. Удельный вес владений США, Великобритании, Нидерландов и Франции, сосредоточенных, главным образом, в Карибском бассейне, был незначительным: 2,5% территории и 4,5% населения региона666.

Войны за независимость испанских колоний (1810–1826 гг.) и провозглашение независимости Бразилии (1822 г.) завершили период колониального доминирования иберийских держав в регионе (за исключением Кубы и Пуэрто–Рико, которые оставались под властью Испании до 1898 г.). Таким образом, большинство латиноамериканских государств являются независимыми уже свыше 150 лет — что намного дольше, чем, например, в случае Ирландии, Индии и Израиля. Кроме того, общим для стран региона являлось то, что везде, за исключением Бразилии, Кубы и Панамы, сразу после получения независимости практически параллельно установилась республиканская форма правления (в Бразилии монархия была ликвидирована в 1889 г.; Куба и Панама присоединились к числу латиноамериканских республик, соответственно, в 1902 и 1903 гг.).

Другой общей чертой истории государств Латинской Америки стали их «близкие» отношения с Соединенными Штатами. Фактически они приобрели форму зависимости от последних. Интервенционистская экспансия США, в особенности по отношению к странам Центральной Америки и Карибского бассейна, начиная с испано–американской войны 1898 г. представляла постоянную угрозу для национальной безопасности и суверенитета государств региона.

Зависимое положение со времени открытия континента было и до сих пор является отличительной чертой развития региона, определяя его внешнеполитическую деятельность и способствуя осознанию его странами своей идентичности в международном контексте. Именно зависимое положение сделало регион подверженным влиянию флуктуаций мировых центров власти.

Более того, обшиє враги стран региона, гегемоны и обшиє «угрозы» также были и остаются стимуляторами объединения и осознания идентичности в международном контексте. В период войн за независимость главным врагом был испанский абсолютизм — не только как военно–административная сила, но и как носитель чуждых региону ценностей и интересов. Соответственно, доминирующим направлением общественной мысли был «антииспанизм». Последние полтора столетия таким фактором сближения наций стало осознание своей зависимости от США и «антиамериканизм», или «антиянкизм» даже в качестве идеологического течения.

Что касается участия региона в международных экономических отношениях, тут общей отличительной особенностью стран является их периферийное положение. Первая фаза вовлечения региона в систему мирового хозяйства была связана с колониальным периодом. Значительное влияние на характер развития оказывала фактическая монополия латифундистов на землю. Ориентированный на экспорт латифундизм способствовал подчинению национальных экономик иностранному капиталу.

Переход стран региона к промышленному капитализму совпал с началом эпохи трестов и синдикатов, с мощной экспансией европейских государств и США. Во второй половине XIX в. Латинская Америка испытала сильное влияние последствий промышленной революции (появились железные дороги, пароходы, телеграфы и т. п.), а также роста спроса на местную продукцию: зерновые, мясо, медь, кофе, сахар, ценные минералы, нитраты. В скором времени регион превратился в активного участника мирового рынка: к 1913 г. латиноамериканский экспорт составлял 8% мирового, а частные инвестиции в регион достигали 20% мировых. Латинская Америка стала активным участником системы международных экономических отношений, однако только как производитель и экспортер первичной продукции. Данная особенность и в дальнейшем не позволила странам региона достичь уровня не только развитых стран, но и некоторых ранее зависимых территорий, создавших в течение XX в. диверсифицированные высокотехнологические структуры.

Процесс модернизации в Латинской Америке носил лишь частичный характер, оставляя вне сферы трансформации и модификации основные сегменты общества. Важную роль в установлении такого порядка сыграли иностранные инвестиции, которые направлялись на развитие отдельных секторов — в добывающую промышленность, на строительство инфраструктуры, в аграрный сектор экономики и также в торговлю, результатом чего стало доминирование в этих сферах иностранного капитала. Тем самым последний способствовал усилению агро — и сырьевой экспортной и монокультурной направленности экономик региона, в определенной степени препятствуя развитию местного производства, углубляя диспропорции в экономической и социальной сферах.

Таким образом, доминирование иностранного капитала в главных областях хозяйства, возрастание внешнеэкономической зависимости от мировых центров и монокультурность ориентированной на экспорт экономики со специализацией на первичных материалах стали общими чертами латиноамериканских стран.

Расово–культурная гетерогенность латиноамериканских наций является именно той специфической чертой, тем признаком их необычайной многоаспектности и многогранности, который позволяет им выделять себя среди остальных расово–этнических конгломератов международного сообщества как социально–культурную общность.

Процессы формирования населения Латинской Америки, имевшие место на протяжении двух–трех столетий после открытия континента, не имели аналогов в мире. Сложная история заселения привела к формированию особых новых наций на основе трех расовых компонентов — европеоидного, негроидного (африканского) и монголоидного.

На момент начала завоевания континента — конкисты — местное население насчитывало около 60 млн чел., а спустя столетие численность его сократилась до 6 млн. Индейцы гибли вследствие прямого насилия со стороны «белых» завоевателей, болезней, завезенных ними, а также из–за разрушения традиционного жизненного уклада и культурно–мировоззренческих систем В связи с этим вскоре после завоевания на континент стали завозить «черных» невольников — африканцев (в XVI–XIX вв. было завезено почти 10 млн чел.), также внесших свой вклад в формирование многих новых американских наций. Но более значительной была иммиграция из Европы. Основной поток составляли переселенцы из Испании, Португалии, Италии, в меньшей степени — Франции, Германии, Австро–Венгрии и т. д. С 1850 по 1930 гг. в Латинскую Америку переселилось 12 млн чел.667 В начале XX в. в регион были направлены 20% мировых миграционных потоков, наиболее мощные шли в XIX и XX ст. в такие страны региона, как Аргентина, Бразилия и Венесуэла. В последние годы иммиграция из Европы в эти страны заметно сократилась и ее роль в формировании населения значительно уменьшилась.

Отличительной особенностью формирования наций региона является процесс «метисации», то есть смешения аборигенного населения с иммигрантами, проявившийся в Латинской Америке в необычайно активной форме, нехарактерной для остальных регионов мира. В результате оформилось общее ядро формирования новых наций, которым стало испано–индейское метисное население, тяготеющее к культуре европейского типа.

Латиноамериканские нации можно разделить на четыре группы: с доминированием (1) европейского элемента (аргентинцы, уругвайцы, костариканцы, бразильцы); (2) метисного (большинство стран региона, в особенности страны Андского субрегиона), (3) мулатского (доминиканцы, кубинцы) и (4) негроидного элемента (гаитянцы). Однако при этом выделенные расовые группы, являющиеся наибольшими в своих странах, далеко не в каждой из них составляют абсолютное большинство населения. Наряду со странами, где доминирует одна расово–этническая группа — то есть, ее доля составляет более 50–60% населения страны (например, в Бразилии и Колумбии), имеются страны, в которых его доля в населении не превышает 50% (Гайана) и даже 40% (Боливия, Гватемала, Суринам).

Таким образом, фрагментированность населения региона исторически «заложена» на уровне каждой отдельной страны. Другими словами, результатом расово–этнической гетерогенности населения является общая для всего региона проблема социальной конфликтности. Хотя в Латинской Америке взаимоотношения между расами изначально не имели такого конфликтного характера, как, например, в английских колониях Северной Америки, однако, как отмечает М. Мёрнер, «расовая гармония... не перестает от этого быть мифом, миражом, который используют те, кто заинтересован в сохранении “статус–кво”»668. Расовые конфликты в латиноамериканских странах все еще существуют. Прежде всего имеется в виду положение индейского и негритянского населения. Почти во всех государствах региона эти две группы существенно уступают другим этническим и расовым группам по материальному положению и степени вовлечения в общественно–политическую жизнь. В некоторых странах имеет место их непосредственная дискриминация.

Так, в регионе неоднократно предпринимались попытки решения «индейского вопроса». Большое влияние, в особенности в 1950?е гг., в Латинской Америке имела концепция интеграции индейского населения, предложенная в 1920?е гг. мексиканским ученым М. Гамио. Ее рассматривали как возможный механизм урегулирования внутренней политической нестабильности в странах региона и ликвидации экономической отсталости.

Особенно сложной и противоречивой является трактовка процесса ассимиляции индейского населения. Официальный курс на «испанизацию» индейцев в странах региона осуществляется давно. Но его противники подчеркивают, что такая практика, как правило, имеет насильственный и болезненный характер для потомков коренных жителей континента, чревата существенными нравственно–психологическими «издержками».

В последние годы, несмотря на определенные улучшения, «индейская» ситуация все еще остается сложной. Это служит одной из причин напряженности во многих государствах Латинской Америки, в особенности в тех, где индейцы составляют значительный процент от общей численности населения, и также влияет на отношения между такими государствами.

«Индейский вопрос» неоднократно выносился на рассмотрение международных организаций, симпозиумов и конференций (например, Международной конференции в Женеве в июне 1958 г.). Он и сегодня продолжает оставаться на повестке дня многих комиссий, комитетов и организаций669. Так, например, «Индейский парламент Америки» — неправительственная межгосударственная организация, которая защищает интересы индейских народов, высказывается «против уподобления Западному миру» и за предоставление им права на самоопределение и пропорциональное представление в правительствах.

Что касается «негритянской проблемы», негритянское происхождение со времен колониализма в намного большей степени, чем индейское, воспринималось как признак неполноценности. На сегодняшний день негры везде официально пользуются всей полнотой гражданских прав, на основании чего им отказывают в особом статусе объекта фактически существующей в большинстве государств региона расовой дискриминации. Это, в свою очередь, препятствует их политической мобилизации. Негритянская проблема в означенном виде уходит корнями во времена обретения независимости государствами региона. При создании конституций новых государств «индеец» превратился в институциональную единицу, в то время как негры, в большинстве своем — рабы, не были включены в официальную структуру общества. В течение последнего десятилетия данная ситуация претерпела существенные позитивные изменения. Положение негров стало темой общественных дебатов, негритянские общины оказались в поле внимания чиновников и интеллектуалов, негритянские организации начали активно действовать на политической арене, требуя права на культурную автономию, как это с 1960?х гг. делали индейцы670.

Другим значимым компонентом осознания нациями региона своей идентичности выступает исторически сложившаяся языковая общность. Восемнадцать из тридцати трех государств региона говорят на одном языке — испанском, что позволяет говорить об общероманском единстве региона. До возникновения независимых арабоязычных стран латиноамериканские колонии были наибольшей территорией в мире, пользовавшейся одним языком671. Эта языковая общность является существенным позитивным фактором при установлении тесных союзнических отношений между странами в силу отсутствия необходимости в согласовании официального «общего» языка, что помогает предотвращать конфликтность, по крайней мере, в данном аспекте отношений. Кроме того, благодаря исполнению языком роли одного из важнейших инструментов передачи и распространения культуры, все проявления последней, пропущенные сквозь однородный языковой «трансформатор», приобретают черты общности672.

Упомянутое общероманское единство региона не нарушается ни активным использованием португальского (20% населения региона) и, отчасти, французского языков, ни присутствием огромного количества индейских языков (согласно некоторым источникам, более 1500, на которых говорит 28 млн чел.). Это объясняется тем, что, в отличие от английских языка и культуры, испанские, португальские и французские оказались достаточно восприимчивыми, «прозрачными» относительно духовного, в том числе, языкового наследия Латинской Америки. Поэтому индейский элемент, переплетаясь с романским и взаимодействуя с ним, не привел к культурной и языковой дезинтеграции673.

Этнические общности Латинской Америки могут быть разделены на три основные группы: (1) новые этнические образования, которые сложились в этом регионе и по языковому признаку принадлежат к романской и, в гораздо меньшей степени, к германской (ее англосаксонской ветви) группам индоевропейской языковой семьи; (2) аборигенные индейские народы (свыше 500) и (3) группы иммигрантов из разных стран Европы, Азии, Африки, Австралии и Океании (около 100). Так, романская языковая группа представлена испано–, португало — и франкоязычными народами. Как указывалось выше, большинство народов региона говорят на испанском языке — точнее, на его местных территориальных диалектах, которые заметно отличаются, но все же позволяют «достичь взаимопонимания» (мексиканцы, колумбийцы, аргентинцы, венесуэльцы, перуанцы, чилийцы, кубинцы, доминиканцы, эквадорцы, сальвадорцы, гондурасцы, гватемальцы, парагвайцы (большинство из последних двуязычны: вместе с испанским говорят на индейском языке гуарани), никарагуанцы, боливийцы, костариканцы, уругвайцы, панамцы). На местном диалекте португальского языка говорит самый многочисленный народ Латинской Америки — бразильцы. Население республики Гаити и сохраняющей колониальный статус Французской Гвианы является преимущественно франкоязычным. Англоязычными являются большинство жителей бывших английских владений в Карибском бассейне (ямайцы, тринидадо–тобагцы, гайанцы–креолы, барбадосцы, багамцы, суринамцы–креолы, сентлюсийцы, белизцы, сентвинсенцы, гренадцы, антигуанцы и др., а также фолклендцы). На разных креольских языках, которые возникли на основе английского, говорят также «лесные негры» — потомки рабов–беглецов в Суринаме, Французской Гвиане и Гайане. Все креолоязычные этносы в расовом отношении являются негритянско–мулатскими. К новым этническим формированиям на территории Латинской Америки можно отнести три народа, сформировавшиеся из потомков иммигрантов из Южной Азии (индоарийская группа индоевропейской семьи) — это индотринидадцы, индогайанцы и индосуринамцы674.

В целом латиноамериканский регион в историко–этнографическом отношении традиционно разделяют на три субрегиона: Южную Америку, Месоамерику (Центральную Америку с Мексикой) и Вест–Индию, или Карибский бассейн. Впрочем жителей последнего включать в состав Латинской Америки по историко–культурному и лингвистическому признаку можно лишь достаточно условно, поскольку его население говорит как на романских, так и на германских по происхождению языках (прежде всего, английском) и имеют другую по своему характеру «колониальную историю». Некоторые из них остаются колониями до сих пор или находятся под определяющим влиянием бывших доминионов, что также усложняет ситуацию в субрегионе и отражается на взаимоотношениях между его государствами.

Религиозная общность также выступает одним из важнейших факторов, позволяющих населению региона осознавать свою идентичность. На сегодняшний день можно выделить одно доминирующее направление — католицизм, который исповедует почти 90% населения Латинской Америки. Имеются также другие религиозные направления, однако они значительно уступают католицизму по количеству приверженцев.

Данная ситуация связана с исторически сложившейся доминирующей ролью католической церкви, значимость и неоднозначность влияния которой в Латинской Америке отразились в особенностях социально–политических процессов в регионе. Роль церкви, в особенности католических учебных и культурных учреждений, была и остается очень существенной в деле формирования общественного сознания латиноамериканских наций.

Во времена колониализма католицизм был единственной и обязательной для исповедания религией. Принадлежность к другим вероисповеданиям преследовалась инквизицией. С целью быстрого обращения в свою веру жителей Нового света католические Испания и Португалия даже установили официальные ограничения иммиграции, запретив въезд в колонии лицам, «осужденным за ересь или вероотступничество, их детям и внукам, маврам, новообращенным евреям и их детям, цыганам, их детям и воспитанникам»675.

Однако приспосабливаясь к условиям региона, католическая церковь не избежала влияния местных индейских верований и традиций. Несмотря на насильственное внедрение католицизма и распространение других религий, традиционные верования коренного населения (земледельческие и прочие культы, шаманство, вера в разных духов и т. п.) не только сохранились, но и в определенной степени абсорбировались католическими традициями и обрядами. Это нашло выражение не только в оформлении храмов, но и в самой литургии676.

Свобода вероисповедания начала признаваться и конституционно закрепляться лишь после Войны за независимость — с первой четверти XIX ст., когда некоторые страны — Бразилия, Чили, Эквадор и Уругвай — провозгласили отделение церкви от государства. В целом, отношение к церкви в латиноамериканских странах неоднократно менялось677. Когда власть оказывалась в руках либеральных партий, имевших в качестве примера для подражания США и Великобританию, правительства часто прибегали к давлению на церковь — ограничивали или вообще отменяли ее монополию в сфере образования, требовали уплаты налогов и частичной или полной конфискации ее земельных владений. И наоборот: если власть получали консерваторы — а это случалось чаще — они восстанавливали экономические привилегии и монопольную духовную диктатуру католической церкви.

В середине XIX ст. в Латинской Америке начал распространяться протестантизм — в особенности в Чили и Бразилии. В течение продолжительного времени он оставался религией немногочисленных групп переселенцев из стран Европы. Быстрое увеличение количества протестантов во второй половине XX в. (сейчас они составляют свыше 5% населения) было связано с активной деятельностью североамериканских миссионеров678. Также среди религий, которые исповедуют в Латинской Америке, — православное христианство и греко–католицизм (Аргентина, Уругвай, Бразилия, где присутствует украинская диаспора), а также иудаизм. Кроме того, индуизм исповедуется индейцами, которые входят в состав населения Гайаны. Переселенцами из Азии также исповедуются ислам, буддизм, конфуцианство. С конца XIX в. среди городского населения распространились разные спиритуалистические секты африканского происхождения (в частности, вуду).

Процессы национальной интеграции, связанные с транскультурацией, метисацей и ассимиляцией коренного населения,679 результатом чего должно было стать создание общенациональной культуры в рамках отдельных государств региона, происходили на протяжении столетий, однако до сих пор так и не завершились. В большинстве стран Латинской Америки, в особенности в Андском и Центральноамериканском субрегионах, в Мексике и Бразилии и сегодня продолжается процесс национальной консолидации — «метисации», однако во многих странах региона он остается еще на начальной стадии680. Дальнейшее его развитие зависит от форм и путей социально–экономического развития этих стран, в свою очередь, связанных с субрегиональной и региональной интеграцией681.

Еще одной общей чертой развития стран региона, в определенном смысле подчеркивающей их «родственность», является гетерогенность культуры также в том, что касается отличия между ее городской и сельской формами. Отсутствие тесных социальных связей между городскими центрами и сельскими районами приводит к формированию как бы двух отдельных культур: «высшей» городской — «европеизированной», которая и определяется как национальная, и «низшей» — сельской, которая игнорируется, отрицается, а если и поддерживается, то лишь декларативно682. Со своей стороны, большинство сельского (преимущественно индейского) населения склонно отвергать все, что исходит от городской общины, придерживаясь даже наиболее архаических традиций и атрибутов своего быта.

На основании изложенного можем сделать вывод о том, что обязательным условием эффективности субрегиональной и региональной интеграции является национальная интеграция, то есть консолидация на государственном уровне. До тех пор, пока население отдельного государства не будет сознавать своего единства, принадлежности к единой консолидированной нации — нельзя рассчитывать на возможность такой нации полноценно идентифицировать себя на цивилизационном и мировом уровнях. И все же феномен Латиноамериканской цивилизации, пусть ее становление еше и не завершено, является очевидным фактом.