Книга: Книга о самых невообразимых животных. Бестиарий XXI века

Паук-скакунчик

Паук-скакунчик

Тип: членистоногие

Класс: паукообразные

Семейство: пауки-скакунчики

Охранный статус: не присвоен

Несколько лет назад в графстве Йоркшир в помидоре было обнаружено послание Бога. Арабские буквы были видны четко – тем, кто мог их разглядеть, – в двух половинках мякоти и семенах, окруженных мандалой несъедобной кожицы. На ум приходят два возможных объяснения этому феномену. Либо Высшее Существо решило проявить Себя не только в ураганах или квазарах. Либо те, кто видел в помидоре буквы, были подвержены апофении – склонности видеть структуру или взаимосвязи там, где их на самом деле нет.

Каково бы ни было объяснение истории с томатом, надо признать, что людям часто свойственно видеть то, чего в действительности нет. Все мы видим человеческие лица в неодушевленных объектах – явление, известное как парейдолия. Эволюционные психологи считают, что это свойство имеет адаптивное значение. Если плохо различимый предмет в высокой траве окажется камнем, а не мордой льва и никакое опасное животное на самом деле в этой траве не прячется, последствия такой ошибки окажутся гораздо менее серьезными, чем если принять льва за камень. Кроме того, мы, гиперсоциальные существа, уделяем огромное внимание изучению и толкованию мимики и изменений в ней, иногда едва уловимых. Нейробиологи обнаружили, что значительная часть зрительной коры головного мозга в основном занята выполнением этой непростой задачи.

Что уж тогда говорить о таком животном, как паук-скакун? У него, несомненно, есть лицо, самое настоящее, украшенное белыми усами и черными хохолками на макушке. Но на этом лице две пары глаз (передние медиальные и передние боковые). Так что наш взгляд начинает перескакивать с одной пары на другую, не зная, на какой остановиться и сфокусировать внимание. Есть в нем что-то от оптической иллюзии, рисунка «утка или кролик» – такой паучий обман зрения. (Помимо четырех передних глаз у этого паука есть четыре задних – пара маленьких и еще пара покрупнее, – расположенных дальше на головогруди – как «пузыри», в которых помещалось орудие среднего верхнего стрелка на бомбардировщике «Ланкастер»).

Иллюзия «утка или кролик»

Обитающий в Северной Америке мистацеус – паук-скакунчик – один из примерно 5000 видов широко распространенного семейства пауков (восьминогих дышащих воздухом и с ядовитым укусом членистоногих), которых можно встретить повсюду, кроме Гренландии и Антарктики. Только в Великобритании их насчитывается 36 видов. Пауки-скакунчики размером меньше ногтя на вашем мизинце, обладают очень острым зрением и интересными охотничьими приемами и любят полакомиться пчелами, жуками и нередко другими пауками. У некоторых видов зрение лучше, чем у кошек, превосходящих их по размеру более чем в 100 раз. Хотя возможности их передних глаз довольно ограничены, все восемь вместе позволяют просматривать большие участки вокруг себя. (Как у многих пауков, слух у них тоже очень тонкий. Слышат они с помощью волосков на ногах, чувствительных к любому колебанию воздуха.) И прыгают они гораздо лучше кошек – с учетом их размера. Пауки-скакунчики способны прыгать на расстояния, в 50 раз превышающие длину их туловища, и могут очень точно выбирать места приземления. У них даже есть страховка: шелковая нить, крепящаяся к месту старта, на случай, если они неправильно рассчитают и недопрыгнут до цели. Паук-скакунчик – прожорливый обозреватель пространства и чемпион банджи-джампинга и паркура в одном лице.

Не менее отважны мистацеусы и другие пауки-скакунчики в делах любовных. Самцы многих видов во время ухаживания приобретают кричаще яркую окраску. У самцов аудакса (Audax), близкого родственника мистацеуса, щупальца такие же яркие, как оперение райской птички, – какая дамочка устоит перед парнем с разноцветными гениталиями на лице. А вот другой скакунчик, Hentzia palmarum, довольствуется ярко-оранжевыми волосками вокруг передних четырех глаз. У каждого вида пауков-скакунчиков есть собственные уникальные танцы для устрашения и обольщения – это настоящее представление из трех или семи актов, сочетающее элементы фламенко и танца африканских шахтеров «Гамбут».

Паук-скакунчик мистацеус

Но некоторые пауки-скакунчики примечательны даже не столько своей внешностью, сколько интеллектуальными способностями. Самый посредственный род может похвастаться очень умными видами. Среди них можно назвать, например, Portia labiatа, или белоусая портиа, – это обитающий в Южной и Восточной Азии паук-скакунчик, питающийся исключительно другими пауками. (Все пауки-скакунчики, как и вообще все пауки, по большей части хищники, но обычно выбирают более легкую добычу. Исключение составляет обитающий в Южной Америке паук-вегетарианец с восхитительным названием «багира Киплинга» (Bagheera kiplingi).) Портиа меняет свое поведение в зависимости от того, на какое животное охотится: наблюдает за повадками видов, которые не встречались ему ранее, а потом подражает им, чтобы обмануть их, либо планирует хитроумные схемы нападения, если прямая атака кажется слишком опасной. Портиа может потратить целый час на изучение территории, на которой находится противник, и растительности вокруг, выбирая лучший способ неожиданного нападения. Ученые объясняют столь длительную подготовку тем, что, хотя у этого паука отличное зрение, способность воспринимать и обрабатывать информацию у него достаточно ограниченная. Так что паук-скакун систематически сканирует небольшие отрезки территории своими передними глазами, пока в конце концов ему не удается воссоздать карту в своем воображении – процесс немного похож на загрузку объемной картинки с высоким разрешением из Интернета при очень низкой скорости соединения. Когда создание карты завершено, портиа обычно исполняет свой план безукоризненно, быстро отступая и возвращаясь, если понимает, что план оказался тупиковым, выбирая правильное решение и в конце концов нападая на жертву, как хорошо подготовленный ниндзя-спецназовец.

Человеческому мозгу также приходится обрабатывать огромные объемы информации, поступающие от органов восприятия, особенно глаз, и значительная часть этой работы связана с отбором информации, которую можно игнорировать. Узкий фокус глаз Portia во многом выполняет функцию такого фильтра. Соответственно, «продуманные решения» паука на самом деле – следствие ограниченности воспринимаемой информации.

Различия между пауками-скакунчиками и людьми (по крайней мере большинством известных мне людей) очевидны. Не последнее из них – большая пропускная способность и мощность процессора: в нашем головном мозге около 100 млрд нервных клеток по сравнению всего с 600 000 у паука. И,конечно, мы многократно увеличиваем наши способности благодаря сотрудничеству и совместной работе, создавая сети поддержки и передачи информации с другими людьми, более мощные и сложные по сравнению с тем, на что способен любой человек по отдельности. Но, как и пауки, мы живем в узкой области относительно мира в целом. «Человек способен одновременно воспринимать только очень ограниченное число вещей, – утверждает Крис Кельвин в романе Станислава Лема «Солярис». – Мы видим только то, что происходит у нас на глазах, здесь и сейчас». И как пауки пытаются справиться со своими ограничениями, создавая в голове карту, так и мы познаем мир, неосознанно дорисовывая общую картину из фрагментов восприятия, памяти и предположений: фокус, позволяющий нам составить грубую модель происходящего, которую мы принимаем за реальность (см. главу 7 «Гонодактилус»).

Память – одно из наиболее ценных наших качеств. С помощью памяти мы создаем собственную личность и культуру. И хотя способности нашей памяти и то, как мы ее используем, поистине удивительны, – особенно если мы не выпили пару лишних стаканчиков – это все равно часть природы, неотделимая от нее. Память, если определять ее как способность сохранять информацию для использования в дальнейшем, является основой самой жизни.

Первые живые системы, возможно, созданные, чтобы существовать в мире РНК, характеризовались (помимо прочего) именно таким качеством: способность записывать в свои химические коды и позже воспроизводить свойства, которые помогали им выжить. Все существующие в современном мире организмы сохраняют подсистемы, которые были впервые закодированы в период, когда только возникла основанная на ДНК жизнь – около 4 млрд лет назад{42}. Каждую минуту наши клетки воспроизводят процессы, имевшие место еще в период архея. Большая часть мировой памяти продолжает оставаться полностью бессознательной и даже не требует наличия мозга. Хорошим примером может послужить иммунная система: она «запоминает» вирусы, бактерии и другие неприятные вещи, с которыми вы сталкивались в течение жизни. Принципы ее работы достаточно сложны, но, если несколько упростить, процесс выглядит так: когда вы сталкиваетесь с патогеном, специальные клетки иммунной системы формируют память о нем. Если вы встретите этот патоген еще раз, клетки «памяти» распознают его, и ваш организм сможет быстрее выстроить систему защиты. То же самое происходит у растений и животных.

Человеческая память может быть богатой, гибкой и острой, как, насколько нам известно, ни у одного другого существа на Земле. Ужас, который нам внушает несовершенство памяти и ее ухудшение, сравнимы разве что с нашим страхом смерти. Но помнить можно и слишком много. В одной из историй Хорхе Луиса Борхеса молодой работник фермы Иренео Фунес падает с лошади и получает сильное сотрясение. Когда он приходит в себя, его чувства восприятия и память оказываются «совершенными». Теперь предыдущая жизнь кажется ему сном: он смотрел, не видя, слушал, ничего не слыша, и почти все забывал. В своей новой жизни Фунес может вспомнить «форму облаков в южной части неба утром 30 апреля 1882 года… и сравнить их в памяти с красными прожилками мраморного переплета книги, которую видел всего один раз, или с веером брызг от весла на Рио-Негро накануне битвы Квебрахо». Но поток впечатлений и воспоминаний оказывается таким мощным, что Фунес не в состоянии с ним справиться, и перестает вообще вставать с кровати, «неподвижно глядя на фиговое дерево за окном или паутину». Он теряет способность к генерализации и абстрактному мышлению, для которых необходимо забывать отдельные мелкие детали. Он перестает понимать мир вокруг, не способен думать.

Получается, чтобы успешно функционировать, мы должны уметь забывать. Психологи и философы уже давно признали этот факт. Уильям Джеймс в 1890 г. цитировал своего коллегу Теодюль-Арман Рибо: «Не умея забывать поразительное количество состояний сознания и мгновенно забывать множество самых разных вещей, мы вообще были бы не в состоянии ничего запоминать. Таким образом, забвение… это не болезнь памяти, а условие ее здоровья и жизнеспособности». Более чем за 200 лет до этого Томас Браун рассуждал: «Не знать ничего о неприятностях, которые нас ожидают, и забывать те, что были в прошлом, – милость природы, которая позволяет нам справляться с немногими безрадостными днями, отведенными нам, благодаря этому наши чувства не возвращаются в болезненных воспоминаниях, наши горести не продолжаются в постоянном повторении». Фридрих Ницше был более краток (1886): «Благословенны забывчивые, ибо они не помнят собственные глупости».

Возможно, здравие ума подразумевает баланс между избыточностью и недостаточностью памяти. Но даже такой взвешенный подход не защищает от заблуждений. Недавно нейробиологи доказали то, о чем Дэвид Юм подозревал уже 300 лет назад: вспоминание является актом воссоздания и поэтому подвержено искажениям и домыслам – «реальные» воспоминания становятся легендой, а легенда – «воспоминаниями».

Получается, в самом ценном для нас опыте сознания заключен некий парадокс. С одной стороны, мы хотим полностью присутствовать в настоящем моменте: как писал молодой Людвиг Витгенштейн, «только человек, живущий не во времени, а в настоящем, счастлив». С другой стороны, мы хотим воссоздать и сохранить наиболее полную картину мира вокруг нас, а такая картина должна включать и внятное отображение его прошлого и основ. Например, историк Робин Коллингвуд утверждал, что «история и то же самое можно сказать о памяти – это триумф разума над временем. В процессе мышления… прошлое живет в настоящем, и не как “след” или воздействие на физический организм, а как объект исторического представления разума о себе самом в вечном настоящем».

Иногда мне кажется, что самые важные моменты нашей жизни проходят в попытках преодолеть пропасть между двумя этими состояниями – полным погружением в настоящий момент, с одной стороны, и стремлением жить воспоминаниями – с другой. Нам очень хочется достичь двух этих состояний одновременно. И мы смотрим то в одну, то в другую сторону, не зная, на чем остановить свой взгляд, точно так же, как мы не можем определиться, на какой из двух пар глаз пауков-скакунчиков сконцентрировать свое внимание. «Лицо» паука не выражает ничего: оно не подсказывает, куда смотреть, и, подобно кошке из «Маленькой басни» Франца Кафки, паук очень хотел бы нас сожрать, если бы мог.