Книга: Всеобщая история чувств

Цветение вкусовых почек

Под сканирующим электронным микроскопом вкусовые почки (другое название – вкусовые сосочки) человека кажутся огромными, как вулканы на Марсе, а акульи – красивыми холмиками из папиросной бумаги нежных пастельных расцветок. Залюбовавшись этим зрелищем, легко забыть об их предназначении. В действительности вкусовые сосочки очень малы. У взрослых их около 10 тысяч; они сгруппированы по специализации (соленое, кислое, сладкое, горькое) и расположены на разных участках рта. Из каждого участка около пятисот вкусовых рецепторов хлопотливо поставляют информацию в нейрон, который, в свою очередь, передает сигнал в мозг. Некоторую (не самую значительную) часть вкусовых ощущений поставляют центры, расположенные на языке, но по нёбу, глотке и миндалинам хаотично разбросано множество вкусовых сосочков, которые можно уподобить летучим мышам, цепляющимся за сырые, осклизлые известняковые стены. У кроликов 17 тысяч вкусовых сосочков, у попугаев – лишь около 400, у коров – 25 тысяч. Что они все пробуют? Может быть, коровам нужно так много рецепторов, чтобы наслаждаться своим однообразным травяным меню?

Кончиком языка мы ощущаем сладкий вкус, корнем – горький, боковыми сторонами – кислый и всей поверхностью – соленый (но в основном – спереди). Язык подобен королевству, разделенному на владения вассалов в соответствии с сенсорными талантами. Все равно как если бы все зрячие жили на востоке, все слышащие – на западе, осязающие – на севере, а способные воспринимать вкус – на юге. Ощущение, странствующее по этому королевству, будет воспринято в различных местах по-разному. Облизывая рожок мороженого, леденец или пирожное «дамский пальчик», мы прикасаемся к пище кончиком языка, где находятся сосочки, отвечающие за восприятие сладкого, и получаем особое удовольствие. Кусочек сахара под языком будет не таким сладким, как на языке. Самым низким порогом обладает восприятие горечи. Рецепторы горечи находятся у корня языка, они играют роль последнего рубежа обороны от опасностей и могут вызвать рвоту, чтобы не допустить попадания вещества дальше в горло. Действительно, некоторых рвет от хинина или когда они впервые пробуют кофе или оливки. Сладость наши вкусовые сосочки могут определять, даже если сладких частиц не более одной на двести. Бабочкам и мясным мухам, у которых органы вкуса расположены по большей части на передних лапках, достаточно сделать лишь один шаг по сладкому веществу, чтобы распознать его. Собаки, лошади и многие другие животные, как и мы, имеют пристрастие к сладкому. Соленое мы распознаем в соотношении одна частица на 400, кислое – одна на 130 тысяч, зато, чтобы уловить горечь, достаточно одной частицы на 2 миллиона. Не то чтобы это было вызвано необходимостью распознавать яды или отличать их один от другого, – рецепторы просто улавливают горечь. Различие между горьким и сладким столь существенно в жизни, что отчетливо проявилось в языке. О ребенке, о любимом человеке, о хорошей жизни мы говорим как о сладком. Горькими бывают сожаление, несложившаяся судьба, поражение. Выражение «горькая пилюля» отсылает нас к идее горечи, означающей яд.

Своим названием вкусовые сосочки (почки) обязаны немецким ученым XIX века Георгу Мейсснеру и Рудольфу Вагнеру, которые открыли наросты, состоящие из вкусовых клеток. Эти клетки перекрываются внахлест, как лепестки цветов. Срок существования сосочков от недели до десяти дней, затем они сменяются новыми; впрочем, после сорокапятилетнего возраста этот процесс замедляется. С возрастом острота восприятия вкуса снижается[51] – и, чтобы получить равный уровень ощущения, вкусу требуется гораздо более сильное воздействие. Наиболее восприимчивы к вкусу дети: во рту младенца намного больше вкусовых сосочков, чем у взрослого; некоторое количество есть даже на щеках. Дети любят сладкое еще и потому, что чувствительность вкусовых сосочков на кончике языка у них еще не притупилась из-за многолетнего чревоугодничества или поедания слишком горячего супа. Человек, родившийся без языка или по каким-то причинам утративший его, все же способен ощущать вкус. Брийя-Саварен упоминал о французе из Алжира, которому в наказание за попытку побега из тюрьмы «переднюю часть языка… отрезали до уздечки». Ему было очень трудно глотать, зато вкус он продолжал чувствовать, «но все казалось ему кислым или горьким, отчего он испытывал невыносимую боль».

Запах мы чувствуем лишь в том случае, если вещество начинает испаряться. То же и со вкусом – его можно ощутить лишь после того, как вещество начнет растворяться, а это невозможно без слюны. Любой вкус, который мы в состоянии представить себе (от манго до тухлых яиц), состоит из сочетания четырех первичных с одним-двумя «вторичными». И все же мы способны различать тончайшие оттенки вкуса разных веществ, благодаря чему, в частности, существуют такие профессии, как дегустаторы вина, чая, сыра и других пищевых продуктов. Древние греки и римляне, имевшие особое пристрастие к рыбе, могли по вкусу определить, в каких водах она поймана. Несмотря на тонкость человеческого вкуса, нас можно обмануть иллюзиями. Так, глутамат натрия не кажется на вкус более соленым, чем столовая соль, но в нем содержится куда больше натрия. Собственно, глутамат блокирует способность ощущать вкус этой пищевой добавки как соленый. Невролог из Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна однажды провел анализ содержания глутамата натрия в супе с пельменями-вонтонами, приготовленном в одном из китайских ресторанов Манхэттена, и обнаружил там 7,5 грамма глутамата натрия, что соответствует дневной норме потребления натрия.

После того как почистишь зубы утром, апельсиновый сок горчит. Почему? Потому что в наших вкусовых сосочках имеются мембраны, содержащие жироподобные вещества (фосфолипиды), а в зубной пасте имеется растворитель, разлагающий жиры. Зубная паста сначала воздействует на мембраны, лишая их части составляющих; потом химикаты зубной пасты, такие как формальдегид, мел и сахарин, соединяясь с лимонной и аскорбиновой кислотами, содержащимися в апельсиновом соке, порождают кислый вкус. Если пожевать листик асклепиады (растения, близкого к молочаю), временно утратишь способность воспринимать сладкий вкус – и сахар покажется безвкусным песком. А человек, съевший плод африканского растения, известного под названием «чудесная ягода», перестает чувствовать кислое: сладким кажутся и лимон, и сухое вино, и ревень, – все, считающееся невыносимо кислым, вдруг делается приятным на вкус. Слабо посоленная еда может ощущаться сладкой, и существует даже кулинарная практика солить арбузы, чтобы подчеркнуть их сладость. Соли свинца и бериллия могут ввести в заблуждение своим сладким вкусом, хотя они очень ядовиты, и мы должны были бы воспринимать их как горькие.

Два человека по-разному воспримут вкус одной и той же сливы. Благодаря наследующимся свойствам у кого-то после съеденной спаржи моча приобретает приятный аромат (о таком случае Пруст рассказал в романе «В поисках утраченного времени»), а кому-то после артишоков любое питье, даже простая вода, кажется сладкой. Кто-то весьма чувствителен к горькому вкусу, и у него вызывает отвращение сахарин, тогда как большинство с удовольствием пьет «диетическую» колу. У любителей соли более соленая слюна. Рты у них привыкли к повышенному содержанию натрия, и пища им нужна более соленая, иначе она будет казаться пресной. Конечно, слюна разная у всех, и ее индивидуальные особенности, в том числе запах, зависят от особенностей диеты, от того, курит человек или нет, от наследственных факторов и даже от настроения.

Просто удивительно, как сильно меняются наши вкусы с возрастом. Маленьким детям не нравятся кислые фрукты, от которых сводит челюсти, оливки, горчица, острый перец, пиво и кофе. Ведь кофе горький, этот вкус принадлежит к опасному, запретному миру. Откусывая соленый огурец, мы бросаем вызов инстинктам, которые настойчиво предупреждают тело, что так делать не стоит. Успокойся, это безопасно, – отвечает ему ум, – это ново, интересно и щекочет нервы.

Запах – значительное подспорье вкусу. Вино без аромата лишь затуманивало бы голову, но утратило бы большую часть своей привлекательности. Мы часто принюхиваемся к еде или питью, прежде чем взять в рот, и этого хватает для того, чтобы, как говорится, потекли слюнки. Запах и вкус пользуются одной «вентиляционной шахтой» – как жильцы верхних этажей знают, когда их соседи готовят карри, когда – лазанью, а когда решают побаловать себя каджунской кухней. Положив немного пищи в рот, мы чувствуем ее запах, а нюхая горькую субстанцию (например, средство от насморка), частенько ощущаем запах как медный привкус на задней стенке глотки.

Запах улавливается легче. Чтобы ощутить вкус вишневого пирога, требуется в 25 тысяч раз больше молекул, нежели для того, чтобы почуять его запах. Простуда, подавляя обоняние, снижает и остроту вкуса.

Нормальный темп жевания – около ста движений в минуту. Но если мы хотим что-то просмаковать, нужно покатать это что-то во рту, а потом медленно жевать, чтобы слышать отзвук каждого движения, – таким образом мы включаем в процесс восприятия вкуса сразу несколько чувств и предоставляем им свободу действий. Вкус пищи, в широком понимании этого слова, объединяет в себе консистенцию, запах, температуру, цвет, способность вызывать болевые ощущения (если речь идет о специях) и многое другое. Мы чрезвычайно зависимы от слуха, и нам, бывает, блюда, вызывающие еще и приятные слуховые ощущения, нравятся больше других. Свежая морковь очень приятно хрустит на зубах; стейк при жарке умиротворяюще шипит на сковородке; воодушевляюще булькает кипящий суп; выбивает бодрящую дробь, насыпаясь в миску, крупа для завтрака. Маги тонких взаимодействий, «инженеры-кулинары», стараются выдумывать блюда, способные услаждать как можно больше чувств. Многочисленные комиссии ломают головы над дизайном блюд быстрого питания. Дэвид Боданис в «Тайном доме» (The Secret House) с добрым юмором описывал картофельные чипсы как «пример пищи, предполагающей разрушение в процессе поедания. Борьба с пластиковой оберткой, попытки разрезать или разорвать ее, чтобы добраться до еды, – именно этого и добиваются изготовители. Что касается хрустящих продуктов, то они звучат громче, чем не хрустящие. <…> Деструктивно-упаковочный комплект настраивает на благоприятное настроение. <…> Хрустящие продукты должны звучать в верхнем регистре. Они должны производить высокочастотный треск; продукты, испускающие низкочастотный рокот, трещат или хлюпают, но не хрустят».

Компании производят картофельные чипсы такого размера, чтобы они не вмещались в рот, поскольку для того, чтобы услышать высокочастотный хруст, рот нужно держать открытым. Хруст на 80 % производится воздухом: при каждом укусе мы разрушаем в чипсах наполненные воздухом клетки картофеля, производя этот самый звук. Боданис задает вопрос:

Конечно, это касается высокотехнологичных картофельных чипсов. Первым их начал делать в 1853 году Джордж Крам, шеф-повар отеля Moon Lake Lodge в Саратога-Спрингс (Нью-Йорк), который очень разозлился, когда один из посетителей требовал, чтобы он резал картофель фри по-французски как можно тоньше. В раздражении он наполосовал до смешного (как ему казалось) тонкие ломтики и зажарил их до глянцево-коричневого цвета. Посетителю блюдо понравилось, другие тут же заказали и себе то же самое, слух о новинке широко разошелся, и вскоре Крам открыл собственный ресторан, где фирменным блюдом были картофельные чипсы.

Именно рот накрепко запирает тюрьмы наших тел. Ничего полезного или вредного не может попасть туда иначе, чем через рот; именно поэтому он появился на столь раннем этапе эволюции. Рот есть у всех улиток, насекомых или высших животных. Рот есть даже у одноклеточных (скажем, инфузории-туфельки) и почти сразу образуется у человеческого эмбриона. Рот – это не просто начало «трубопровода», ведущего к анусу: это дверь в организм, место, откуда мы приветствуем мир, гостиная, куда мы впускаем серьезные опасности. Рот годится и для других целей: для словесного общения – у людей, для пробивания древесной коры – у дятлов, для высасывания крови – у москитов. Но, как правило, во рту есть язык – толстый мускулистый вырост слизистой оболочки, усыпанный крохотными шипами, как будто обувь легкоатлета.