Книга: Церебральный сортинг

7. АСИНХРОННОСТЬ ОТБОРА МОЗГА

7. АСИНХРОННОСТЬ ОТБОРА МОЗГА

Гоминиды на поверхности планеты имеют почти микроскопические размеры. Передвигаясь на собственных конечностях между ресторанами и гостиницами, человек может обойти Землю за несколько лет. Правда, через океаны и моря такого гулёну придётся перевозить, поскольку сам по себе он их переплывает только при условии навязчивой доминантности. Иначе говоря, планета достаточно велика для того, чтобы появились плоды территориально независимого отбора внутри больших популяций гоминид. Нескольких тысяч поколений автономной эволюции оказалось вполне достаточно для изменения цвета кожи, появления анатомических особенностей в строении скелета, мускулатуры и черепа. Искусственный отбор, отягощённый местными природными условиями и придуманными социальными традициями, закрепил этнографические изменения в популяции. Следствием этой эволюционной свободы стал направленный церебральный сортинг, который переводит национальные традиции в оригинальные конструкции головного мозга. Эти события происходили всюду, куда добирались двуногие бродильщики, называющие себя людьми.

Вполне понятно, что различия природных условий, церебральной изменчивости и правил искусственного отбора не совпадали. Разбежавшееся по планете человечество изобретало разнообразные способы самоуничтожения, которые влияли на скорость искусственного отбора. В одних популяциях он шёл крайне медленно, а в других — очень быстро. Следы консервативного единства сохранялись очень долго. Так, ещё в XVll веке индейские племена Северной Америки и обитатели Южной Монголии жили по сходным архаичным традициям. Они одинаково варили мясо в шкурах животных. Для этого воду, мясо и приправы помещали в подвешенную шкуру, а затем клали туда же разогретые на кострах камни. Остывая, камни нагревали варево, что позволяло баловаться кулинарией даже при отсутствии горшков. Занятно, что эта древнейшая культура камневарения уже почти полностью забыта как у народов Нового Света, так и в изощрённой кухне Китая. Только в современной Монголии так иногда готовят пищу, помещая камни в молочные бидоны с мясом и овощами. Таким образом, огромное расстояние между популяциями не разрушило следы общих архаичных традиций, хотя навсегда разделило пути церебрального сортинга. Особенности культуры, язык, принципы отношения к природе и наборы социальных инстинктов очень сильно различаются в этих удалённых популяциях.

На народы из общих волн гоминидных миграций долго воздействовали весьма различные силы, которые порождались как особенностями условий жизни, так и искусственным отбором. В конечном счёте это приводило к асинхронности эволюционных изменений. В одной социальной системе, с высокой плотностью населения, церебральный сортинг шёл очень быстро, что сопровождалось заметным материальным и рассудочным прогрессом. Примером могут быть города инков, пирамиды майя, китайская письменность и искусство. В другой системе церебральный сортинг почти не действовал, а огромные пространства Северной Америки и Монголии гарантировали возможность побега от любого давления искусственного отбора. Это позволило с успехом законсервировать не только традицию камневарения, но и оригинальный полиморфизм палеолитического мозга. Итогом такой автономизации социального развития стало накопление непреодолимого этнического непонимания. Эти противоречия впоследствии успешно решались самым быстрым эволюционным способом — войной, которая интенсифицировала темп вялого искусственного отбора мирного времени.

Различные скорости и разнонаправленность сортинга мозга в отдельных популяциях гоминид гарантируют драгоценную внутривидовую изменчивость. Этот прекрасный эволюционный потенциал человечества всегда с успехом реализовался. Столкновение гоминид, прошедших разные пути социального отбора, является одним из ключевых способов ускорения эволюции и направленного церебрального сортинга. Мы точно не знаем, как осуществлялись эти процессы в далёком прошлом, но документированная история последних тысячелетий вполне доступна для поверхностного и умозрительного анализа.

Одним из самых эффективных методов отбора являются массовые переселения людей на новые для них территории. Иногда их называют миграциями, вынужденным переселением, колонизацией, геноцидом, захватами чужих территорий и т. д. На самом деле это более или менее откровенный процесс внутривидовой конкуренции по очевидным признакам: цвету кожи, росту, мимическим особенностям, запаху и традициям. В самом привычном случае местное население вытесняется в соседние территории, истребляется разнообразными способами или смешивается с переселенцами. Кто и кого при этом ассимилирует, не имеет особого значения, поскольку в активе эволюции остаются увеличение индивидуальной изменчивости и формирование новых принципов отбора.

При этом процесс исчезновения целых народов может происходить и без видимых физических причин. Большой мозг людей прекрасно организует самоистребление при очевидных неудачах внутривидовой конкуренции. Похожие явления хорошо известны даже у высших приматов. Так, самец шимпанзе после потери статуса доминанта или субдоминанта изгоняется или сам уходит из семейной группы и быстро умирает. Этот процесс сопровождается выпадением волос, нарушением пищеварения и поведения. Иначе говоря, размер мозга шимпанзе вполне достаточен для возникновения летальных последствий от социального стресса. У человека мозг в несколько раз больше, что гарантирует ещё большую эффективность такой формы отбора. Летальный стресс был впервые отмечен психиатрами, философами и антропологами в конце XIX века, когда бурный технический прогресс привёл к колоссальной разнице в организации повседневной жизни «цивилизованных» и «диких» народов.

Социально-поведенческие различия были столь велики, что даже метисация не убеждала европейцев в видовом единстве человечества. Не понимая природы столкновения социальных инстинктов и последствий тысячелетий автономной эволюции мозга, исследователи прошлого изобретали романтические, но довольно бестолковые объяснения многих явлений. Например, вымирание народов в XIX веке О. Пешель (О. Peschel) объяснял довольно экзотическим способом: «Жестокость и угнетение народа никогда ещё не были причиной полного истребления целого племени, народы не гибли целиком даже от новых болезней и ещё менее от алкогольной заразы; есть другой, гораздо более своеобразный ангел смерти, реющий в настоящее время над племенами, бывшими некогда жизнерадостными: отвращение к жизни». Надо отметить, что полтора столетия назад «отвращение к жизни» у аборигенов гуманные европейцы легко усиливали войсковыми операциями и организацией локальных геноцидов. Тем не менее реальность летального стресса не вызывает сомнений. Его доказательства существуют в виде регулярных самоубийств как отдельных жителей цивилизованных стран, так и целых народов.

Очень демонстративно исчезновение коренного населения Тасмании всего через 70 лет после занятия острова англичанами. При этом исследователями не отмечалось массового распространения охоты на аборигенов, как это принято в колониальной английской культуре. Аналогичный социальный стресс вызывали европейцы у обитателей Антильских островов. Островитяне договаривались между собой и совместно принимали яды или вешались. После успешной колонизации жителями просвещённой Европы многие народы Южной Америки быстро и без следа исчезли. Среди аборигенов излюбленным методом протестного самоистребления было осознанное прекращение сексуальных отношений в сочетании с провокацией абортов при помощи растительных ядов. Собственно говоря, аборигены Гавайских островов и Таити вымерли по тем же причинам, а их остатки перемешались с пришлыми африканскими рабами.

Эти примеры показывают реальную опасность как конфликтных, так и бесконфликтных контактов между популяциями людей с различной эволюционной историей мозга. При этом совершенно нет никакого смысла рассуждать о том, кто лучше или хуже. Длительный и жестокий отбор людей, приспособленных к специфичным условиям обитания, привёл к закономерным изменениям социальных инстинктов и конструкции мозга. По сути дела, речь идёт об эндемиках, аналогичных специализированным видам животных. Всем понятно, что кормление австралийских коал морковкой вместо эвкалипта приведёт к печальному результату, что многократно подтверждено экспериментально. В Европе XIX века считалось нормальным помещать в зоопарки людей из отдалённых районов планеты и рассуждать о неполноценности их мозга. По мнению организаторов этих представлений, рассудок аборигенов «сдал под влиянием длительного напряжения, которого потребовал процесс цивилизации». На самом деле речь идёт о длительной эндемичной селекции или консервации той или иной конструкции мозга. Этот драгоценный полиморфизм нервной системы безвозвратно утрачен вместе с исчезнувшими народами. Убогие социальные инстинкты национального и религиозного превосходства колонизаторов оказались привлекательнее зачаточного здравомыслия.

Следует отметить, что критерии европейских мыслителей в оценке интеллекта народов, названных «дикарями», всегда строились на поведении последних в «Цивилизованном мире». Естественно, что резкая смена среды обитания и условий жизни потрясала любого привезённого в Европу «дикаря». Однако на этом опыте никак нельзя делать вывод об интеллектуальных различиях. Для чистоты эксперимента надо было бы провести встречное переселение голеньких немецких, английских и французских философов XIX века в места обитания «дикарей». Такая интродукция партии кабинетных словоблудов в девственные джунгли легко доказала бы их «относительную неполноценность», которой они широко награждали африканцев, полинезийцев и аборигенов Амазонии.

Среди нас нет плохих и хороших, развитых и неразвитых, образованных и диких, мы просто очень разные. Наш мозг приспособлен к решению непохожих задач, которые были продиктованы как природными условиями жизни, так и скоростью эволюции социальных процессов. События церебральной дифференциации отдельных популяций человечества происходили независимо и в непохожих условиях. По этой причине существующие различия носят адаптивный характер, сложившийся в рамках как биологического, так и искусственного социального отбора.

Основными источниками, питающими ускорение эволюции мозга человека, являются повышение межпопуляционной изменчивости и гетерохрония развития. В исторически близких популяциях накапливаются оригинальные устойчивые культовые и социальные инстинкты, максимально разделяющие представителей одного этноса. Системы социальных инстинктов формируют отдельные этнические или государственные иллюзии, которые становятся основой для внутривидовых конфликтов. В конечном итоге умозрительные абстракции, превращённые в социальные законы, начинают очередной летальный цикл отбора. Несложная последовательность эволюции обладателей необходимой конструкции мозга регулярно повторяется, что позволяет рассмотреть механизмы этих процессов.

Эндемичное развитие относительно изолированных популяций людей неизбежно приводит к нескольким последствиям. Во-первых, в соответствии с условиями среды формируются местные социальные инстинкты. Они позволяют обособиться от однотипного окружения и являются средством для создания иллюзии популяционной исключительности. Так, жители деревни Заболотье могут столетиями конфликтовать с обитателями соседней деревни Залесье, но дружить с ними против негодяев из деревни Загорье. При этом никакой видимой разницы между населением этих деревень обнаружить не удаётся. Тем не менее следует помнить, что чем более неоднородны природные места обитания отдельных племён, тем глубже изменения и быстрее наступают глубокие социальные инстинкты. В конце концов это приводит к появлению устойчивых иллюзий, которые объединяют социальные инстинкты в систему этнических представлений или верований.

Таким способом адаптивные формы поведения постепенно трансформируются в умозрительные конструкции иерархических отношений. Очевидный прогресс любой популяции гоминид, объединённых общим культом или организованных в деревню, город или государство, отражает результаты автономного и методичного внутреннего отбора мозга. Необходимое культовое или социальное единство достигается простейшим, но регулярным преследованием наименее адаптивных особей. Наиболее агрессивные и чересчур оригинальные жители ограничиваются репродуктивно и социально. Оригиналов обычно помещают в психиатрические заведения, а агрессивных наследников обезьяньего прошлого — в тюрьмы. Это очень гуманно, поскольку прежде таких отщепенцев от полезной однотипности большинства просто истребляли, а ещё ранее — и съедали. Так достигается более или менее стабильное состояние сообщества, которое приобретает новое эволюционное качество. Продолжая интенсивный внутренний отбор обладателей востребованного мозга, данная популяция становится инструментом масштабной биологической конкуренции. Иначе говоря, чем успешнее и эффективнее развивается во времени внутренняя структура популяции, тем быстрее она вступает в конфликт с аналогичной системой, что завершается войнами и массовым истреблением населения.

Эволюционная привлекательность этих процессов состоит в том, что можно быстро добиться больших поведенческих различий и управляемости огромных популяций. Никакая власть не возможна без максимального разделения людей, что гарантирует минимальные усилия и колоссальные результаты. В этом отношении цели властителей как физическое воплощение инструментов эволюции очевидны. Любое разделение популяций по самому ничтожному признаку — прекрасный повод для очередного цикла искусственного отбора. Культивируемые различия так заметны, что самосравнение народов неминуемо, конкуренция неизбежна, а столкновение — гарантировано. У царей и президентов открываются огромные возможности для манипуляции сообществом и оправданного истребления себе подобных. Совершенно ясно, что для эволюции особенно привлекательны межгосударственные конфликты, которые обычно приводят к резкому ускорению искусственного отбора мозга. Это связано с тем, что войны дают возможность обойти тормозные функции лобных областей, поддерживающие социальную стабильность, заботу о потомстве и обмен пищей. Данная проблема очень актуальна и в настоящее время, поскольку цели стабилизирующего отбора и прогрессивной эволюции прямо противоположны.

Рассмотрим сущность стабилизирующего отбора, представляющего собой частный случай социальной гоминидной эволюции. Со стороны он выглядит как естественное развитие страны или города. Люди рождаются, растут, работают и умирают, не испытывая особых социальных потрясений и очевидных опасностей. Эти впечатления хороши только на первый взгляд. На самом деле идёт скрытая, но оттого не менее жестокая внутривидовая конкуренция, называемая искусственным отбором и рассмотренная мной ранее (Савельев, 2016). Такой тип эволюции предусматривает медленное накопление популяционных изменений мозга.

В период социальной стабильности происходит интенсивный искусственный отбор, направленный на сохранение потомства наиболее пассивной части населения. Обладателям больших лобных областей намного легче соблюдать внушаемую доминантами законопослушность и необходимость следования неписаным моральным или религиозным правилам. Тормозное действие лобных центров делает половину дела по выработке неагрессивного и конформистского поведения. Методично выполняя все требования сообщества, покладистые граждане едят, размножаются, выращивают безопасные мечты и содержат систему насаждения социальных инстинктов. Такие обыватели являются абсолютной мечтой любого правителя, служителя культа, грабителя или мытаря. Вместе с тем любая стабильность неизбежно трансформируется в биологическую экспансию или конфликты.

Такое странное превращение наступает всегда — как в убогой и нищей, так и в богатой и процветающей стране. Инстинкты семейной, социальной, популяционной, этнической конкуренции и простой доминантности легко прорастают через самые лучшие законы и правила. Иначе говоря, в стабилизированной системе формируются очень мелкие зоны образования новых и непохожих друг на друга социальных инстинктов. Например, единый город в стабильных условиях начинает разделяться на автономные популяции носителей различных социальных инстинктов: работяг, интеллигентов, торговцев, служителей культов, байкеров, мигрантов, студентов, пенсионеров, бандитов, силовиков, властителей и казнокрадов. Чем дольше стабильность, тем глубже различия и сложнее их преодолеть. Накопление мелких различий между людьми внутри популяции неизбежно приводит к опасности бесконтрольного искусственного формирования новых социальных инстинктов. Если они возникают, то начинаются внутренние конфликты, дестабилизирующие любую популяцию. Примеры раскола в православии в России, лютеранстве в Германии, французские религиозные конфликты и современные войны в арабском мире не нуждаются в дополнительных пояснениях.

Если бы мы обладали минимальной эволюционной самостоятельностью, то следовало бы сделать всё возможное для профилактики социальной дифференциации. Простыми указами или убеждением тут помочь нельзя. Надо вдумчиво понижать творческий порыв создания местечковых традиций и профессиональной сегрегации. Таким способом можно было бы предотвращать развитие новых форм внутрипопуляционных конфликтов. К сожалению, мы — бессознательные, но последовательные эволюционисты, которые при первой возможности закладывают основы новых противоречий и последующего искусственного отбора.

Внутри любого сообщества мы упорно поощряем носительство различных типов социальных инстинктов. Для этого методично культивируем особые формы поведения для каждого рода человеческой деятельности и локальных территорий. При этом мы постоянно подчёркиваем крайне разрушительные индивидуальные различия как при помощи профессиональных предметов обихода, так и манерой социального поведения. Интуитивное осознание эволюционной ценности этого самоубийственного подхода привело к практическому выделению из общей популяции особых людей для культивирования полезных инстинктов. Примером может служить каста военных, предназначенная для решения эволюционных задач истребления себе подобных. Увлекательное воспроизводство массовых носителей навыков убийства и специфических социальных инстинктов сегодня совершенно необходимо для повышения конкурентной доминантности государства.

Однако культивирование агрессивных социальных инстинктов чревато для любой власти, если военные конфликты не ведутся постоянно. Военизированные организации самого разного толка всегда успешно решали проблемы внутривидовой конкуренции, а контроль за ними потребовал развития политического искусства и государственного насилия. В конце концов сложилась традиция выделения части любой популяции для проведения военного или социального принуждения. Носительство силовых социальных инстинктов позволяет оправдать физическое уничтожение части населения как в своей, так и в чужой популяции. Вполне понятно, что во время конфликтов в первую очередь погибают обладатели наиболее консервативных и абиологичных социальных инстинктов, основанных на религиозных убеждениях или на таких странных для природы приматов понятиях, как долг, честь и верность отечеству.

Для этих целей военизированную часть популяции предварительно специально отбирают, тренируют, прививают ограниченные наборы сомнительных социальных инстинктов и создают условия для массового воспроизводства. Например, в царской России, при низкой подвижности населения, перенос полезного и уже отобранного генома интуитивно стимулировали оригинальными способами. Был разработан метод зимнего постоя офицеров и солдат в домах гражданского населения. Эти простейшие правила резко снижали социальные барьеры между гражданскими и военными и объединяли сообщество. Параллельно происходило неспешное и постоянное передвижение по территории страны полков, состоящих из бравых молодых мужчин. Их блестящие казённые мундиры и свободное время способствовали широкому посеву разумного, доброго и вечного в виде собственного генетического материала. Массовая метисация населения на просторах России происходила естественным и довольно приятным способом. Государство не прикладывало никаких усилий к стимулированию размножения, позаботившись о достойных условиях для существования армии. Востребованные граждане с необходимыми соматическими и церебральными свойствами неожиданно и повсеместно появлялись в самых разных слоях общества.

Итак, только в исключительных случаях, за особые заслуги перед императором или государством, граждане освобождались от армейского постоя. Российская табличка или столб перед домом с надписью «Свободен от постоя» были почти селекционным знаком исключительной ценности его обитателей. По сути дела, поведенческие качества самых полезных для страны граждан пытались сохранять и приумножать, а не смешивать с геномом гусар и драгун.

Неизбежный прирост населения и широкая метисация позволяли увеличивать вариабельность мозга и создавали отличные эволюционные перспективы для страны. Таким, почти естественным, способом решалась одна из наиболее острых проблем, связанных с массовым отбором или войнами. Она состоит в том, что во время конфликтов чаще всего сохраняются не блестящие и храбрые солдаты и офицеры, а трусоватые, подловатые и пронырливые мерзавчики, которые оставляют многочисленное потомство от заскучавших представительниц другого пола. Примером может служить эпоха процветания Испании как колониальной державы. В больших семьях наследование осуществлялось по старшинству, что лишало младших сыновей шансов на будущее. Получив от отца благословение, сапоги и оружие, гордые и нищие дворянские дети отправлялись искать счастье в тропические колонии. Там они быстро погибали от болезней и войн с туземцами, что привело как к обогащению страны, так и к заметному интеллектуальному упадку метрополии.

Следует отметить, что до начала этнических, культовых и государственных столкновений идёт тщательная подготовка масштабных эволюционных процессов. Развивается система патриотических социальных инстинктов, которые заполняют пустоватые мозги подрастающего поколения. Параллельно поощряются исторические и семейные культы бравых специалистов по уничтожению представителей своего вида. Продолжительное содержание человеческого мозга в многослойных социальных иллюзиях снижает биологическую критичность ленивой рассудочной системы. В конечном счёте эта простейшая общественная работа облегчает фатальную мобилизацию поголовья гоминид для героического прощания с жизнью.

После такой подготовки племя, город, государство или страна готовы начать процесс церебрального сортинга в эволюционно значимых масштабах. Цари, президенты, маршалы и генералы начинают войны с наилучшими пищеварительными намерениями, а заканчивают — при начале голода. Выглядит парадоксальным явлением то, что наиболее оголтелых эволюционистов такого рода наивное человечество считает гениальными политиками и полководцами. По загадочным причинам мы уверены, что хорошо организованное, спланированное и очень разорительное самоуничтожение людей является демонстрацией величия человеческого мозга. Александр Македонский, Дарий, Чингисхан, Наполеон, Бисмарк, Гитлер, Ленин, Сталин, Черчилль, многие президенты США и другие организаторы массового искусственного отбора почитаются как герои и большие мыслители. Эти продукты биологического отбора являются примитивными игрушками в шаловливых лапках эволюции, а их уже недоступный мозг заслуживает внимания только как образец целеустремлённого применения простейших инстинктивных форм поведения.

Самое занимательное, что биологическая естественность увлекательного самоистребления была давно подмечена человечеством, но никак не повлияла на понимание сущности явления. Так, историки с удовольствием отмечают, что описанная Гомером многолетняя потасовка под стенами Трои происходила из-за красотки Елены, а Первая мировая война началась с убийства никчёмной парочки венценосных бездельников. Повод для войн обычно убог или смешон, но эволюционные цели жестоки и бескомпромиссны. Иначе говоря, если условия для изменения конструкции центров хранения социальных инстинктов в мозге конкретной популяции созрели, то массовое душегубство физического отбора неизбежно. При этом повод для начала очередного цикла самоуничтожения особого значения не имеет. Последовательные этапы созревания условий морфосоциальных катаклизмов описаны мной ранее и построены на внутрипопуляционном сортинге мозга по его индивидуальным особенностям (Савельев, 2016).

Следовательно, если рассматривать войны как инструмент ускорения искусственного отбора, то просматривается его неприличная биологическая сущность. Вполне понятно, что известные военные, короли и авантюристы прошлого непосредственно осуществляли эволюционный процесс, не понимая его сути. Такие люди осознанно рискуют собой во имя личной доминантности и абстрактных идеалов, которые никогда не сбываются. Они просто хотели стать самыми лучшими среди равных, что является прямой реализацией инстинкта доминантности. Если оставить в стороне мелкие личностные причуды этих эволюционных пупсиков, то возникает вопрос о биологическом смысле масштабного самоистребления. Действительно, радостно вовлекаясь в массовое уничтожение друг друга, целые народы исчезают с лица Земли, а их культурные достижения оказываются безвозвратно утерянными. При этом в течение эволюционных войн в первую очередь страдают обладатели мозга, оптимизированного для хранения и использования наиболее ценных человеческих качеств.

Из истории хорошо известно, что изощрённое истребление представителей науки и искусства всегда входило в задачи физического отбора во время разнообразных конфликтов. Действительно, для эволюционных процессов рассудочное влияние личностей, обладающих знаниями и осознающих происходящее, крайне нежелательно. Это порождает избыток неуместного гуманизма и, как следствие, тормозит процесс отбора. Твёрдая приверженность духовным, общечеловеческим и государственным ценностям крайне рискованна, поскольку является очевидным летальным признаком.

Тормозящее действие рассудочной деятельности на процессы эволюции приводит к непроизвольному отбору кандидатов для управления странами или другими гоминидными объединениями. Вполне понятно, что подготовленный, культурный и образованный человек, не отягощённый наследственными или психическими заболеваниями, чрезвычайно полезен в руководстве любого государства. Тщательно продуманные и просчитанные на далёкий результат поступки и проекты такого мыслителя накормят, обезопасят и стабилизируют жизнь населения. Отобрать достаточное количество способных и образованных людей несложно даже в самой отсталой стране. Это можно сделать только при большом желании, поскольку такие люди сами во власть никогда не пойдут. Причиной такого поведения является инстинктивная природа властолюбия.

Стремление к власти является социализированной выжимкой из инстинкта доминантности, а превалирование обезьяньих форм поведения мало совместимо с рассудочной деятельностью. В связи с этим полезных и разумных людей для такой деятельности надо разыскивать так же тщательно, как коварных шпионов, а соблазнять властью — как капризных принцесс. К нашему общечеловеческому горю и к величайшей радости эволюции, вероятность таких событий ничтожна.

Во власть приходят деятельные и социально активные люди, готовые за личные биологические преимущества заниматься чем угодно. Это совсем не означает, что они стремятся хорошо делать любую работу. Наоборот, они смогут одинаково успешно имитировать самую разную деятельность, поскольку основным мотивом жизни являются личные интересы, а структура власти выглядит для них наиболее привлекательным инструментом. Они с равным успехом будут делать умный вид и плодить дикие проекты как в партийном строительстве, так и в перестройке экономики. Этим особям прекрасно подойдёт как создание синхротрона, так и постройка канализации в зоопарке. Чем примитивнее поведение и биологичнее личные цели чиновника, тем универсальнее его адаптивные возможности и выше вероятность проникновения в любые системы гоминидного управления.

Иначе говоря, биологическая эволюция нашего мозга формирует искусственную изменчивость, а затем создаёт и использует конфликты для отбора успешных и плодовитых особей. У эволюционного процесса нет совести и чести, он оперирует понятиями пищевой и репродуктивной эффективности каждого конкретного вида или популяции. В рамках естественных законов мозг рассматривается только как вспомогательный инструмент для добывания пищи и изготовления потомков. В этом отношении ленивые, вороватые и туповатые чинуши являются венцом биологической гоминидной эволюции. Их нацеленность на воспроизводство генома и присвоение ресурсов является воплощением биологических целей вида.

Причина столь негативного процесса очень проста — эти люди выполняют эволюционные задачи. Чиновники всех времён и народов представляют собой прекрасный паноптикум из полых резиновых куколок, натянутых на абсолютно одинаковые рычажки механизма искусственного отбора мозга человека. Их рассудочная ограниченность, безграмотность, недальновидность и вороватость являются нерушимой гарантией продолжения эволюции. Именно они обеспечивают высокую вероятность постоянной гибели людей, возникновения местных и глобальных конфликтов. В конечном счёте эти эволюционисты совершенно необходимы для начала очередных циклов физической смены социальных инстинктов вместе с их носителями.

Более или менее разумное руководство странами по этой причине практически невозможно. Наоборот, ускорение отбора приводит к власти не самых лучших, а эволюционно востребованных личностей, которые обеспечат максимальную интенсивность процессов церебрального сортинга. Иначе говоря, искусственный отбор в периоды стабильности направлен на создание оптимальных условий для возникновения масштабных конфликтов. Популярная формула «хочешь мира — готовься к войне» лишь отражает эмпирическое наблюдение за развитием человечества.

Следует отметить, что филогенетические конфликты стимулируются и более глобальными причинами, чем внутрипопуляционный отбор во власть представителей «эволюционной партии». Наша планета слишком велика (при сравнении с размерами человеческого тела). В результате гармонии с природой среди людей постоянно возникают и разрушаются мелкие географические изоляты, где формируются новые социальные сообщества. Они мгновенно превращаются в гордые народы с неожиданно древней и богатой историей, прихваченной у ближайших соседей. Это происходит по причине инстинктивной доминантности, которая активно поддерживается всей популяцией гоминид. Быть мистическим сыном орла или дочерью пумы намного почётнее, чем пошлыми потомками похотливых, но явно недоразвитых соседей. При развитии просвещения и науки героические предковые козлы и ослы легко заменяются идолами или древнейшей местной обезьяной. Для не отягощённых интеллектом гоминид лучше всего подходят примитивные идеи трансцендентного рукоблудства. В этом случае всякие непристойности о родстве с сомнительными тварями заменяются тайными и секретными манипуляциями богов, которые особо отличились при создании данного уникального народа.

Главное требование состоит в том, чтобы каждая конкретная популяция была намного лучше и древнее, чем гадкие соседи или антропологические родственники.

Добиться такой убеждённости у населения чрезвычайно легко при помощи плавной коррекции наборов ценностей и интересов. При каждой смене поколений системные представления о мире можно изменять, поскольку жизнеспособность социальных инстинктов в основном зависит от отношения к ним доминирующих особей. Если хитроумные руководители страны ненавязчиво проявляют интерес к определённому виду деятельности, одежде или культу, то сотни придворных, тысячи конформистов, кормящихся от власти, и простодушные обыватели начинают искренне подражать своим властителям. Этим приёмом достигается мгновенное изменение локальных традиций, которые после множества повторений становятся доминирующими социальными инстинктами. С помощью этого инструмента достигается важнейший эволюционный принцип — увеличения многообразия популяций.

Ценность этнической сегрегации людей состоит в том, что естественным путём складываются непреодолимые языковые, культурные и этические традиции, которые гарантируют летальные формы отбора по самым бессмысленным поводам. Значение этой формы апартеида, или раздельного этнического развития, трудно недооценить из-за видимых масштабов и последствий конфликтов. Длительная сегрегация приводит к изменчивости уже не отдельных людей, а многотысячных или многомиллионных популяций. Продолжительное культивирование локальных социальных инстинктов и местные принципы искусственного отбора формируют более или менее общие требования к поведению. В конечном счёте меняется даже структура мозга, которая отражает требования национальных традиций и инстинктивные механизмы принятия решений.