Книга: Этюды о природе человека

II

II

Период оптимизма у Гёте. – Образ его жизни в этом периоде. – Роль любви в творчестве. – Артистические наклонности относятся к категории вторичных половых признаков. – Старческая любовь Гёте. – Соотношение между гением и половой деятельностью

Не сразу установилось нравственное равновесие великого писателя.

Он пережил еще несколько кратковременных возвратов пессимизма и только затем стал настолько цельным и гармоничным человеком, насколько это было возможно при условиях его существования. Он достиг спокойно величавой старости и оставался неутомимо деятельным до самой смерти, наступившей после 80 лет. Как было сказано, «чувство жизни» развилось у Гёте довольно рано. Ставши оптимистом, он ощущал радость жизни и желал, чтобы последняя протекала так же хорошо как можно долее. Уже в старости высказывает он мысль, что «жизнь напоминает книги Сибиллы, и мы все более и более дорожим ею по мере приближения к смерти»[476]. В нем произошла перемена, составляющая правило при нормальном развитии человеческой природы. А между тем условия его существования были далеко не совершенны. Здоровье его вовсе не было безукоризненно. В молодости у него было сильное кровохарканье, по всей вероятности туберкулезного происхождения; в течение всей жизни он часто хворал; у него были подагра, почечные колики, кишечные болезни и т. д.

Он не следовал правилам строгой гигиены. Будучи родом из местности, где производят много вина, он с юности употреблял его в количестве, несомненно вредном для здоровья. Он сам обратил на это внимание, и после 31 года у него уже начало пробуждаться «чувство жизни», вопрос этот стал серьезно занимать его. «Я был бы очень счастлив, если бы мог воздержаться от вина», – пишет он в своем дневнике. Через несколько дней он пишет в нем же: «Я более почти не пью вина». Но у него не хватает силы воли для дальнейшего воздержания; через несколько месяцев после своего решения у него делается сильное кровотечение из носа, которое он приписывает, между прочим, «нескольким стаканам вина»[477]. Он не переставал пить вино до конца жизни и даже в старости злоупотреблял им.

Вольф, обедавший с ним в Веймаре, когда Гёте было уже 79 лет, удивляется его аппетиту и количеству выпиваемого им вина. «Он, между прочим, съел огромную порцию гуся и выпил при этом целую бутылку красного вина»[478].

Эккерман тоже часто упоминал о вине в своих интереснейших рассказах о последнем десятилетии великого писателя.

Гёте пользовался всяким предлогом, чтобы выпить – то по поводу гостей, то по поводу присылки друзьями хорошего вина и т. д.

Мебиус утверждает, что он выпивает от одной до двух бутылок вина в день.

А между тем он всегда был убежден, что вино вредно для умственного труда. Он замечал, что друг его Шиллер всегда достигал дурных результатов, когда пил более обыкновенного для подкрепления сил и возбуждения литературной производительности.

«Это расстраивало его здоровье, – говорит он Эккерману (18 января 1827 г.), – и вредило его творчеству».

«Этому приписываю я те недостатки, в которых укоряют его критики».

В другом разговоре (п марта 1828 г.) Гёте утверждал, что произведения, написанные под влиянием вина, носят ненормальный, вымученный характер и что поэтому надо избегать его.

Главным стимулом гениальности Гёте была любовь. Всем известны любовные истории, переполняющие его биографию. Многих они возмущали, другие искали им оправдания. Указывали на потребность его делиться своими чувствами и искать симпатии других; утверждали также, что его влечение к женщинам было простым проявлением чисто художественного чувства, не имеющего ничего общего с настоящей любовью.

В действительности художественный гений, да и гений вообще, очень тесно связан с половым отправлением. Я считаю вполне справедливым высказанное Мебиусом[479] мнение, по которому «художественные склонности, по всей вероятности, не что иное, как вторичные половые признаки».

Подобно тому как борода и другие физические особенности мужчины развились как средства прельщения женского пола, так точно мускульная сила, звучный голос и многие другие способности объясняются требованиями любовных сношений.

В первобытных условиях нередко женщина работает больше мужчины; превосходство сил последнего служит ему главным образом для борьбы с другими мужчинами преимущественно из-за обладания женщиной.

Бойцу приятно, чтобы любимая женщина видела его победу; оратор красноречивее в присутствии особенно симпатичной ему женщины; любовь возбуждает певца и поэта, и поэтический гений, несомненно, тесно связан с половым чувством.

Оскопление действует подавляющим образом: подвергнутые ему животные хотя и остаются работоспособными, но изменяются в характере и теряют боевой темперамент. Устранение половой функции точно так же значительно умаляет гений человека. Из многочисленных скопцов один лишь Абеляр был поэтом. Но он подвергся оскоплению только в 40 лет, и после этого несчастья он перестал сочинять стихи.

Среди скопцов часто встречаются певцы. Но они – простые исполнители, и искусство их не имеет ничего общего с творчеством. Приводят примеры нескольких музыкальных композиторов среди скопцов; однако талант их был лишь второстепенный, и они давно забыты. Раннее оскопление гораздо больше позднего имеет влияние на гений и вторичные половые признаки.

Становясь на естественно-историческую точку зрения, мы никоим образом не можем согласиться ни с моралистами, порицающими Гёте за то, что он часто влюблялся, ни с его защитниками, то отрицающими факты, то объясняющими их помимо половой любви.

Приведенные выше выписки из «Римских элегий» достаточно указывают на характер его любви. Часто в пример идеальной любви Гёте приводят чувства его к г-же фон Штейн. Между тем некоторые письма к ней, в которых Гёте говорит ей «ты», «несомненно, имеют эротический характер» (Мебиус, т. II, стр. 89).

Гёте излил свою любовь к Минне Герндиб (вдохновившей его на роман «Сродство душ») в такой непристойной эротической поэме, что она не могла даже быть напечатанной (Льюис, т. II, стр. 314).

Я особенно настаиваю на том факте, что Гёте до конца сохранил свой темперамент – и всех поражает мощь его поэтического гения, даже в последние годы жизни.

Часто осмеивали любовь Гёте к молоденькой Ульрике фон Леветцов, в которую он страстно влюбился в 74 года. А между тем эта страница его биографии заслуживает особенно серьезного внимания, как типичный пример старческой любви гениального человека.

Во время своего пребывания в Карлсбаде Гёте знакомится с хорошенькой 17-летней голубоглазой брюнеткой, пылкой, доброй и веселой. Первые два летних сезона проходят без всяких приключений. Но на третье лето, в Мариенбаде, Гёте страстно влюбляется в 19-летнюю Ульрику, в полном расцвете ее женской красоты.

Любовь эта возвращает ему молодость. Он проводит целые часы с девушкой и принимается танцевать, как юноша. «Охотно признаюсь, – пишет он своему сыну, – что давно не наслаждался таким здоровьем души и тела» (30 августа 1823 г.). Страсть Гёте принимает такой серьезный оборот, что друг его, великий герцог Саксен-Веймарский, просит для него руки Ульрики фон Леветцов. Ее мать дает сначала уклончивый ответ, дело затягивается, и в конце концов Гёте получает отказ. В своей семье он также встречает энергичный отпор своим брачным проектам.

Все эти неудачи так потрясают старого поэта, что он заболевает. У него делаются боли в сердечной области, и он чувствует сильную нравственную подавленность. Он жалуется Эккерману, что «ни за что не может взяться, не может приступить ни к какому делу и что ум его стал бессильным».

«Я не могу более работать, – говорил он, – не могу читать, и даже думать удается мне только в счастливые минуты облегчения» (Эккерман, 16 ноября 1823 г.). По поводу такого состояния великого старика Эккерман добавляет следующее: «Его болезнь, по-видимому, носит не один физический характер. Кажется, что главная причина его болезни заключается в страстной любви, охватившей его в этом году в Мариенбаде, к молодой женщине, – любви, с которой он борется в настоящее время» (17 ноября 1823 г.).

Как и в прежних кризисах, Гёте искал утешения в поэзии и любви.

Уже в экипаже, покидая Мариенбад, он приступает к сочинению стихов, отличающихся необыкновенной для старика мощью и страстью.

И в самом деле, его «Мариенбадская элегия» должна быть признана одним из его лучших поэтических произведений.

Следующие выписки дают понятие о его тогдашнем душевном состоянии:

Гёте некоторое время скрывал эту элегию, как святыню, но впоследствии решился передать ее Эккерману.

Однако поэтическое творчество только временно успокоило его тяжелое горе. Природа его требовала другого, более действительного утешения.

Уже через несколько недель после разрыва он горько жалуется на отсутствие графини Юлии фон Эглофштейн, необходимой ему. «Она совершенно не понимает, что берет у меня и чего лишает меня, она не знает, как я люблю ее и как занята ею моя душа». «Некоторое возмещение находит Гёте в посещениях г-жи Шимановской, которой он восхищается не только как большой артисткой, но и как красивой женщиной» (Эккерман, 3 ноября 1823 г.). «Я глубоко благодарен этой прелестной женщине, – говорит он, – потому что своей красотой, мягкостью и искусством она успокоила мое ретивое сердце» (Боде, стр. 131).

Он возобновил также сношения с бывшей актрисой и танцовщицей Марианной Юнг. «Гёте необходимо было отвлечь свои мысли от Ульрики, и вот образ прекрасной обладательницы Гербермюле вновь охватил его. Время, проведенное с нею, и интимная переписка вернули спокойствие жаждущему любви сердцу его» (Белыповский, т. II, стр. 487).

Любовь к Ульрике была его последней острой страстью. Тем не менее, до самой смерти Гёте чувствовал потребность быть окруженным красивыми женщинами. В качестве директора театра ему приходилось входить в сношения со множеством молодых женщин, стремившихся поступить на сцену. Он сознавался Эккерману, что ему нужно было большое напряжение воли для того, чтобы бороться с женской прелестью, которая склоняла его к несправедливости в пользу более красивых просительниц. «Если бы я допустил себя до любовной интриги, то уподобился бы компасу, неспособному указывать север, потому что находится возле деятельного магнита» (Эккерман, 22 марта 1825 г.).

Сестра невестки Гёте рассказывает, что он очень любил, чтобы молодые девушки присутствовали в кабинете во время его работы. При этом они не должны были заниматься ручной работой и должны были сидеть молча, что часто давалось им нелегко (Боде, стр. 155).

Даже в день смерти Гёте воскликнул в бреду: «Посмотрите, какая прелестная женская головка в черных локонах на черном фоне!» (Льюис, т. II, стр. 372). После еще нескольких более или менее бессвязных фраз он испустил последний вздох.

Продолжительность полового чувства у человека достаточно выяснена фактами, изложенными в отделе этой книги, трактующем о страсти.

Так как семенные железы лучше большинства других органов противодействуют атрофиям и даже в очень преклонном возрасте в состоянии производить семенные тела, то вполне естественно, что деятельность их отражается на общем состоянии организма и возбуждает любовные ощущения. Если бы вследствие какой-нибудь причины Гёте рано потерял эти органы, то весьма вероятно, что он никогда не стал бы тем, чем был.

Моралисты, возмущенные его любовными похождениями, были бы очень довольны; но мир лишился бы одного из своих величайших гениев.

Гёте, впрочем, не составляет исключения среди писателей. Всем известен темперамент Виктора Гюго и его влечение к женщинам до самого преклонного возраста.

Вскоре после смерти Ибсена были сообщены произведшие большую сенсацию сведения о его любви к девице Бардах, вдохновлявшей его гений в последнем периоде его жизни.

Не одно только поэтическое творчество, но и другие проявления гения связаны с половой деятельностью. Связь эта особенно заметна на музыкальном творчестве, как об этом, между прочим, свидетельствует биография Рихарда Вагнера с рассказом о его любви к мадам Везендонк. И ученые не составляют исключения из этого правила: знаменитый математик Вейерштрасс на старости лет влюблен в свою ученицу Софью Ковалевскую. Переписка его с нею ясно свидетельствует об этом.

Гениальный философ Шопенгауэр в 25-летнем возрасте и в полном расцвете творчества сделал следующее замечание: «В дни и часы, когда всего сильнее проявляется сладострастие… пламенное вожделение… именно в такое время готовы к наиболее интенсивной деятельности величайшие силы мысли, а также и познания…» «В эти мгновения действительно обнаруживается самая сильная и деятельная жизненность, так как оба полюса действуют всего энергичнее: это видно на особенно выдающихся людях. В течение этих часов живешь больше, чем за годы пассивного состояния» (цитата Мебиуса: Schopenhauer, стр. 55). Из этого видно, что Шопенгауэр «связывал умственное творчество с эротическим возбуждением» (id., стр. 57).

Такого рода факты внушили Броун-Секару мысль усиливать мозговую деятельность впрыскиванием вещества, добытого из семенных тел. С той же целью он советовал и другое средство, действительность которого была подтверждена в течение нескольких лет на двух субъектах 45 и 50 лет. «По моему совету, – говорит он[480], – они вызывали в себе сильное половое возбуждение всякий раз, когда им предстояла усиленная физическая или умственная работа». «Семенные железы при этом временно приобретали большую функциональную силу, за которой вскоре следовало желаемое возбуждение силы нервных центров».

Хотя я и настаиваю на несомненной связи между умственной и половой деятельностью, но это вовсе не значит, чтобы данное правило было без исключений.

Указав некоторые факты, игравшие важную роль в проявлениях гения Гёте, мы можем перейти к изучению его душевного состояния в последнем периоде его жизни, величием и гармонией которого так часто восхищаются.