Книга: Этюды о природе человека

I

I

Молодость Гёте. – Пессимизм его юности. – Вертер. – Наклонность к самоубийству. – Работа и любовь. – Мировоззрение Гёте в зрелом возрасте

Знакомство с биографиями великих людей очень поучительно для изучения человеческой природы. Мой выбор остановился на Гёте по следующим причинам.

Его гений отличался большой многосторонностью. Он был не только первостепенным поэтом и драматургом, но и вообще обладал разнообразнейшими знаниями и способствовал успехам естественных наук. В качестве министра и директора театра он принимал участие в практической жизни. Дожив до 83 лет при сравнительно нормальных условиях, он пережил несколько стадий жизни. В своих многочисленных сочинениях он оставил множество ценных данных, бросающих яркий свет на его характер и образ жизни.

Сверх того, благодаря почитанию, возбужденному им в своих соотечественниках, о нем накопилось больше биографических данных, чем о ком-либо другом.

Стремясь к «наивысшему существованию», он интересовался самыми возвышенными задачами человеческой жизни и беспрерывно старался решить их.

Поэтому весьма естественно, что ввиду своих исследований я неизбежно должен был остановить выбор свой на Гёте.

Не стану излагать его биографии, так как в общих чертах она всем известна.

Он был воспитан при условиях во всех отношениях очень благоприятных и с детства обнаружил замечательные способности. Он был одарен отличной памятью и необыкновенным воображением; поэтому он почти шутя выучился древним и новым языкам, так же как и другим классическим предметам.

Благодаря отличной отцовской библиотеке, он пользовался всевозможными книгами, почему очень рано и предался литературе с тем энтузиазмом и страстью, которые были преобладающими чертами его характера. Еще не имея 15 лет от роду, он начал писать стихи, хотя еще и не чувствовал в себе призвания быть поэтом. Он скорее намеревался быть ученым и хотел избрать профессорскую карьеру.

Имея в виду серьезные научные занятия, он уже в 16 лет поступил в Лейпцигский университет. Юридические и философские науки недостаточно удовлетворяли его; он заинтересовался медициной и естествоведением, хотя в то время занимался ими поверхностно. Будучи очень живым и подвижным, он завязывал многочисленные знакомства, часто посещал театры и вообще страстно предавался разного рода развлечениям. Следующие выписки из его писем того времени дают яркое представление о его образе жизни. 18-летним студентом он пишет одному приятелю: «Покойной ночи; я пьян, как скотина». Через месяц он пишет тому же другу: «Наслаждаюсь в объятиях Жетти».

Получив кандидатскую степень на юридическом факультете в Страсбурге, он становится адвокатом; эта карьера не нравится ему; поощренный крупным успехом своих первых литературных произведений, он делается писателем.

В качестве литератора юноша ищет разнообразных впечатлений. Он занимается литературой и наукой, даже чернокнижием, посещает театры и общество.

Особое удовольствие доставляла ему область воображения, и он в этот период мало останавливался на научных задачах, к которым относился поверхностно. «Мне всегда необходимо движение», – пишет он в своих заметках.

Вследствие своего страстного характера молодой Гёте был очень вспыльчив и часто выходил из себя. Современники рассказывают, что, рассердившись, он уничтожал картины и рвал книги на своем письменном столе.

Он рано стал пессимистом. Его душевное состояние всего лучше отразилось в «Страданиях молодого Вертера» – романе, прославившем Гёте. В нем высказывает он свое миросозерцание.

Следующие цитаты дают понятие о внутреннем душевном состоянии молодого пессимиста[471].

«Судьба некоторых людей – остаться непонятыми». «Жизнь – лишь сон. Это было высказано и раньше; но мысль эта вечно преследует меня. Наблюдая узкие пределы человеческих способностей, его деятельности и рассудка; видя, что мы тратим все свои силы на удовлетворение нужд, единственная цель которых – продлить наше жалкое существование; что успокоение наше относительно многих вопросов не что иное, как смирение, основанное на неудачах, подобно смирению узников, которые покрывают стены своей темницы разнообразными рисунками и надписями, – все это, друг мой, лишает меня слов». «Пусть дети не отдают себе отчета в своих желаниях; на этом сходятся все ученые педагоги. Но никто не поверит тому, что и взрослые волнуются в этом мире, как дети. Как они, взрослые не знают, откуда пришли и куда идут; так же мало, как дети, взрослые направляются к определенной цели и так же легко могут быть управляемы с помощью бисквитов, пирожных и розог, – никто этому не поверит, а между тем истина эта, по-моему, так легко понятна! Знаю, ты ответишь мне на это, что самые счастливые люди – те, которые живут изо дня в день, как дети, которые прогуливают, одевают и раздевают своих кукол, почтительно бродят вокруг ящика, где мать спрятала пряник, и когда добились, чего желали, и набили себе рот, просят еще! Счастливые существа!»

Вертер высказывал эти пессимистические мысли задолго до своего романа с Шарлоттою, и последний принял столь грустный оборот именно вследствие такого мировоззрения.

Это сочинение Гёте обязано своим успехом не трагической смерти молодого влюбленного, а именно общим идеям, вполне соответствовавшим взглядам на жизнь выдающихся людей того времени. Как известно, байронизм возник раньше Байрона.

Вертер служит хорошей иллюстрацией дисгармонии в развитии психических свойств человека. Желания и стремления очень сильно развиваются гораздо ранее воли.

Подобно тому, как в половой деятельности различные отправления развиваются неодновременно и дисгармонично (как было показано в «Этюдах о природе человека»), точно так же замечается неравномерность и дисгармония и в развитии высших психических функций.

Половая чувствительность и неясное влечение к противоположному полу обнаруживаются так рано, когда еще не может быть и речи о сколько-нибудь нормальной половой деятельности. Отсюда ряд бед, ощутимых в продолжение долгого периода молодости. Раннее развитие чувствительности вызывает род общей гиперестезии, которая в свою очередь служит источником страданий.

Ребенок стремится взять все, что видит перед собою; он тянется к луне и чувствует себя несчастным от бессилия удовлетворить свое желание. Не менее сильна эта дисгармония у молодых людей. Они формулируют свои требования от жизни рано, когда еще не способны судить о реальном соотношении явлений; они не понимают, что силы их далеко не достаточны для осуществления их стремлений, так как воля есть одна из наиболее поздно развивающихся способностей человека.

Вертер влюбляется в симпатичную девушку и отдается своей страсти, не сообразуясь с тем, что Шарлотта уже помолвлена с другим. Отсюда вытекает весь его трагический роман, кончающийся самоубийством молодого героя, подточенного пессимизмом. Не имея силы воли побороть свои чувства, он впадает в апатию, ощущает утомление от жизни и не находит ничего лучшего, как застрелиться.

Не стану долго останавливаться на этой последней фазе истории Вертера – нас прежде всего интересует личность самого Гёте. Он же победил свою страсть к Лотте и после многих любовных огорчений утешился, влюбившись в другую женщину. Несомненно, однако, что, несмотря на эту разницу, Гёте в «Вертере» описывает часть своей собственной молодости.

Это подтверждается самим Гёте. В письме к Кестнеру он говорит, что работает «над художественным воспроизведением своего собственного положения». Письмо это было написано в июле 1773 г., когда 24-летний Гёте описывал страдания молодого Вертера.

Карлейль[472] очень хорошо охарактеризовал общее значение этого произведения. «Вертер, – говорит он, – не что иное, как выражение глубокого глухого страдания, которое ощущали все мыслящие люди поколения Гёте. Вертер – общее страдание, выражение общей душевной болезни. Вот почему так единодушно отозвались на него все голоса и сердца Европы». Вертер «был первым звуком той ужасной жалобы, которая с тех пор пронеслась по всем странам и так заполнила слух людей, что они стали глухи ко всему остальному».

В пессимистический период своей жизни Гёте часто думал о самоубийстве. Он рассказывает в своей автобиографии, что в те времена он клал на ночной столик отточенный кинжал и несколько раз пытался вонзить его себе в грудь. Вспоминая это, он писал своему другу Цельтеру: «Я знаю, какой решительности и усилия мне стоило тогда избегнуть натиска смерти!»[473] Самоубийство молодого знакомого Гёте, Иерузалема, глубоко поразило его и послужило ему материалом для развязки «Вертера».

Несмотря на то что Гёте удалось победить свою страсть к Шарлотте, тем не менее еще в течение нескольких лет сохранял он оттенок пессимизма. Так, в 1778 г. он пишет в своем дневнике: «я не создан для этого мира»[474]. Эти слова очень многозначительны для эпохи, когда еще не имели точного понятия о приспособлении организмов и характера к внешним условиям. Вследствие своей усиленной чувствительности Гёте не чувствовал себя достаточно приспособленным к окружающему миру.

В высшей степени интересно проследить дальнейшее развитие Гёте и превращение его из юного пессимиста в резко выраженного оптимиста.

Поэтическое творчество, труд и любовь служили ему лекарством против приступов мрачного настроения.

Он признается, что одно изложение своих страданий на бумаге уже облегчало их.

Слезы облегчают горести женщин и детей; поэзия, описывающая страдание, утешает поэта.

Еще до окончания своего романа с Шарлоттой Гёте уже готов был полюбить сестру ее Елену. В декабре 1772 г. он пишет Кестнеру: «Я готовился спросить вас, приехала ли Елена, когда получил письмо, извещающее меня о ее возвращении». «Судя по ее портрету, она очень мила, даже лучше Шарлотты… А я свободен и жажду любви». «Я вновь во Франкфурте с новыми планами и новыми мечтами; ничего бы этого не было, если бы у меня был предмет любви».

Вскоре после этого он вновь пишет Кестнеру: «Скажите Шарлотте, что я встретил здесь девушку, которую полюбил от всего сердца; если бы мне хотелось жениться, то я предпочел бы ее всем остальным».

Не отдавая себе еще полного отчета в своем призвании, Гёте становится министром при Веймарском дворе. С рвением предается он своей новой деятельности и работает далеко более обыкновенного государственного человека. Стремление глубже постигнуть задачи своего ведомства – устройство путей сообщения и эксплуатация копей – приводит его к изучению минералогии и геологии, и он отлично их усваивает. Управление лесоводством и земледелием приводит его к серьезному изучению ботаники, а заведование рисовальной школой вызывает в нем желание познакомиться с анатомией.

Эти разнообразные занятия развивают в нем настоящий вкус к науке. Он предается ей уже не поверхностно, как в лейпцигском и страсбургском университетах, а так серьезно, что делает важные открытия, ставшие классическими.

Но все эти занятия не поглощают его громадного гения. В свободные минуты он пишет стихи и прозу. Погруженный во все эти занятия, он чувствует себя счастливым.

Открытие межчелюстной кости у человека «доставляет ему радость, вызывающую внутреннюю дрожь». Эта лихорадочная деятельность поддерживается любовью к г-же фон Штейн. Он называет ее «пробковым поясом, удерживающим его на поверхности вод». Душа его расцветает от нескольких часов вечерней беседы с нею.

Великая роль любви в жизни Гёте особенно чувствительна в этот период его жизни, период перехода от пессимистической молодости к оптимистическому зрелому возрасту.

Необходимость расстаться с фон Штейн вызывает в нем горе худших дней его жизни. Тридцати семи лет он вторично впадает в состояние, подобное тому, в каком он находился во времена «Вертера». «Я нахожу, – говорит он в 1786 г., – что автор („Бартера“) напрасно не застрелился, окончив свое произведение». Через некоторое время он утверждает, что «предпочитает смерть своей настоящей жизни»[475].

Эти возвраты пессимизма были, однако, непродолжительны и гораздо слабее прежних.

Большею частью он ощущал радость жизни, и «чувство жизни» проявлялось у него, между прочим, в страхе смерти.

Едва перейдя за тридцать лет, он уже принимает меры на случай смерти. Он пишет Лафатеру: «Мне некогда терять времени; я уже не молод, и судьба, быть может, скорее пресечет мою жизнь». Всюду сквозит его желание жить и печаль от приближения смерти.

В этот период, несколько дней после наступления своей тридцать первой годовщины, будучи на вершине Гикельчана, написал он на стене охотничьего домика знаменитое – одно из лучших – свое стихотворение, заканчивающееся словами: «Подожди немного – отдохнешь и ты».

Наступивший у него в тридцать семь лет кризис под влиянием разрыва с г-жой фон Штейн, а может быть, и в связи с мозговым переутомлением, разрешается внезапным отъездом из Веймара и долгим путешествием по Италии. Здесь он вновь оживает; все его интересует: археология, искусство, природа. Он вновь становится жизнерадостным и в объятиях хорошенькой голубоглазой миланской девушки Магдалины Риджи утешается в потерянной любви ученой дамы.

Эта девушка, как и Шарлотта, была помолвлена с другим. Но это не вызывало более прежних страданий. Даже после разрыва девушки с женихом Гёте не решается жениться на ней и окончательно покидает ее. Он вступает в связь с другой итальянкой, Фаустиной, с которой сошелся во время последнего пребывания в Риме. Любовь эта – гораздо менее идеальная и сложная, чем та, которую он питал к госпоже фон Штейн. Он описал ее в «Римских элегиях», ярко освещающих темперамент великого поэта.

Всего характернее следующие отрывки.

Во время своего пребывания в Италии Гёте достигает окончательной зрелости. Вот что говорит об этом столь важном периоде его жизни его биограф Белыповский: «Путешествие в Италию сделало его новым человеком. Болезненные черты и нервность исчезли. Меланхолия, под влиянием которой он часто думал о преждевременной смерти и предпочитал ее своей предшествовавшей жизни, уступила место ненарушимому спокойствию и жизнерадостности. Прежняя сосредоточенность и мрачность, наводившие его на серьезные размышления даже среди шумного света, уступили место детской веселости» (т. 1, стр. 42). «С этого времени он совершает полный таинственности для большинства людей жизненный путь с завидным спокойствием».

Гёте становится тем «невозмутимым олимпийцем, который внушил такое почитание потомству, в то время как многие современники не узнавали в нем прежнего преданного и отзывчивого человека» (id., стр. 417). Этот оптимистический период наступил у Гёте, когда ему было около 40 лет.