Книга: Эпоха открытий. Возможности и угрозы второго Ренессанса

Недостатки общих взаимосвязей

Недостатки общих взаимосвязей

В 1494 г. Лодовико Сфорца, в течение тринадцати лет негласно управлявший Миланским герцогством в качестве регента при малолетнем племяннике, сделал следующий шаг и присвоил себе мантию герцога. Альфонсо II, король Неаполя (который сам претендовал на Милан), оспорил этот шаг и пригрозил свергнуть узурпатора. Но у Сфорцы были союзники. Карл VIII, могущественный король Франции, претендовал на трон Неаполя, и Сфорца убедил Карла, что сейчас самый подходящий момент заявить о своих правах.

Карл собрал армию численностью 25–30 тысяч человек, в том числе 8000 наемников со всей Европы, и отправился в свой итальянский поход [1]. Беспрепятственно пройдя через Милан, его люди огнем и мечом прошлись по остальной части Итальянского полуострова и захватили Неаполь в феврале 1495 г.

Однако Карл просчитался. Демонстрация силы и жестокости принесла ему быструю победу, но вместе с тем она сделала то, чего не смогла бы сделать менее серьезная угроза: заставила государства Италии и их союзников в страхе сплотиться против общего врага. Чтобы изгнать французов из Италии, папа римский созвал Священную лигу – в нее входили Венеция, Испания, Англия, Священная Римская империя (занимавшая крайне приблизительно территорию современной Германии) и даже Милан. (Сфорца начал опасаться, что Карл предаст его и захватит заодно и его собственное княжество.)

6 июля 1495 г. объединенные армии Священной лиги встретили Карла VIII на залитом дождем поле битвы при Форново, чтобы решить судьбу Италии – на данный момент. В пользу Лиги было численное превосходство, в пользу Карла благоприятный рельеф местности. Менее чем за два часа боевых действий французы потеряли тысячу человек, Лига – вдвое больше. Обе стороны объявили о своей победе, ни одна не стала продолжать сражение. Карл отступил назад во Францию и распустил свою армию [2].

Но они оставили кое-что после себя.

Итальянские военные врачи заметили болезнь первыми. Она отличалась от всех недугов, которые они видели и о которых читали раньше, начиная со времен римского императора Марка Аврелия и медицинских трактатов его врача Галена.

Они были хорошо знакомы с чумой – ужасные симптомы и милосердно скорый конец. Больные начинали кашлять кровью и уже через три дня умирали. Но это была какая-то новая, более страшная болезнь. Она чудовищно истощала своих жертв и могла длиться месяцами, даже годами, самым отвратительным образом медленно разъедая живую плоть. Один из врачей писал в своих заметках, что тела страдальцев «покрыты фурункулами размером в желудь, из которых сочится дурно пахнущий темно-зеленый гной» [3]. Первые фурункулы чаще всего появлялись в области половых органов. У тех, кто пережил первые этапы заболевания, появлялись «опухоли размером с лепешку и язвы, постепенно разъедавшие кожу» [4].

Благодаря тому что в обеих армиях было «каждой твари по паре», болезнь стремительно распространялась [5]. Войска, встретившиеся у Форново, вернулись по домам, наемники разъехались. К концу лета таинственная болезнь уже терроризировала города по всей Италии, Франции, Германии и Швейцарии. На следующий год она попала в Голландию и Грецию, еще через год – в Англию и Шотландию. Через четыре года после своего первого появления она распространилась по всей Европе. Еще через пять лет она распространилась по всему миру, не затронув лишь редкие изолированные регионы [6].

С самого начала болезнь принесла Европе намного меньше ущерба, чем «черная смерть». И для остального мира она была определенно менее гибельной, чем другие заболевания, которые переносили европейские моряки, – ее было не сравнить с оспой, опустошившей Северную и Южную Америку. Население приспосабливалось к новой болезни, отвратительные симптомы ослабевали, и постепенно она превратилась в не поддающееся излечению хроническое венерическое заболевание, которое сегодня известно нам как сифилис.

Часть II показала, как развивающие силы и новые взаимосвязи помогает гению расцветать и в индивидуальной, и в коллективной форме. Теперь мы переходим ко второму следствию работы этих сил: расцветающим опасностям.

Нам всем нужно быть крайне внимательными в отношении этого вида опасностей. Это не те непосредственные опасности, с которыми мы сталкиваемся ежедневно, – такие как риск попасть под машину или стать жертвой ограбления. Об этих опасностях мы все хорошо осведомлены. Нет, это опасности, которых мы не видим, – те, которые приближаются медленно, не привлекая нашего внимания, а затем сваливаются как снег на голову. Многие могут почувствовать на себе этот «дефект бабочки», но мало кто в состоянии его предугадать, поскольку его причины обычно никак не связаны с нашей повседневной жизнью и проблемами. Такие опасности не являются специфическими – они носят системный характер[27].

Системные опасности процветают в наше время, поскольку те же соединяющие и развивающие тенденции, которые пробуждают гений, одновременно обостряют два фактора, способствующие возникновению таких опасностей: сложноорганизованность и концентрацию.

Демоны сложноорганизованности

Многие из нас хорошо осведомлены о возрастающей сложности нынешнего века: мы видим доказательства в нашей собственной жизни. Вернитесь к цифрам и графикам в части I, и вы ясно увидите эту сложно организованную картину в меняющемся рисунке глобальных авиаперелетов, в росте разнообразия и количества международных финансовых потоков, в росте инфраструктуры интернета. Развивающие силы еще больше усложняют ее за счет увеличения объема трафика, проходящего по многочисленным и разнообразным каналам связи, и добавления новых узловых точек, будь то развивающиеся города, университеты, промышленные зоны, порты, электростанции, лаборатории, конференции или журналы.

Мы видели, какие преимущества может принести сложноорганизованность. Она увеличивает количество и разнообразие положительных явлений, с которыми мы можем соприкоснуться, и служит главным катализатором творчества и зарождения новых идей.

Когда сложноорганизованность растет быстрее, чем понимание, появляются слепые пятна

Если говорить об опасностях, то и здесь сложноорганизованность может играть положительную роль. Многообразие контактов и потоков создает позитивные излишки, самым ярким примером которых в современной жизни является интернет. Когда одно звено выходит из строя, его трафик почти мгновенно перенаправляется на альтернативные маршруты, так что конечные пользователи ничего не теряют. Сложноорганизованность создает преимущества.

Но кроме этого она создает проблемы. Чем сложнее становятся наши взаимодействия, тем труднее нам видеть причинно-следственные связи. В нашем восприятии текущих событий появляются «слепые пятна». Можем ли мы принимать правильные решения, когда мы не в состоянии представить себе последствия?

Сложноорганизованность объясняет, почему сифилис так стремительно распространился в эпоху предыдущего Ренессанса и почему его удар оказался таким тяжелым.

Распространение болезней всегда бывает одним из первых незапланированных последствий переселения людей – сифилис стал еще одним ужасающе наглядным примером. В соответствии с широко принятой сегодня теорией о происхождении сифилиса, его появление в Европе всего через три года после того, как Колумб открыл Новый Свет, было не просто совпадением. Скорее всего, его принесли с собой моряки [7]. Новые морские связи между Европой и Америкой подарили коренным американцам смертельный коктейль из европейских болезней – оспу, тиф, корь, грипп, бубонную чуму, холеру, малярию, туберкулез, свинку, желтую лихорадку и др., – но и Евразия, в свою очередь, подверглась воздействию новой тяжелой болезни, против которой у ее жителей не было иммунитета[28]. Скорость распространения этого заболевания по всей Европе и Азии объясняется многообразием новых экономических связей на суше и на море, по которым шли постоянно растущие потоки товаров, людей и домашнего скота.

Неясное происхождение и скорость распространения новой болезни привели людей эпохи Возрождения в растерянность. Состояние медицинских знаний того времени было таково, что причины большинства заболеваний оставались за пределами человеческого понимания, даже если болезнь была хорошо знакома и общество успело выработать против нее более-менее эффективную стратегию. В предыдущем столетии многочисленные повторные вспышки «черной смерти» научили людей распознавать признаки чумы, изолировать жертв и избегать пораженных населенных пунктов до тех пор, пока болезнь не исчезала. Поздние вспышки чумы наносили Европе намного меньше вреда, поскольку процедура была уже отработана. Но сифилис появился внезапно и как будто повсюду одновременно, во всех слоях общества, от крестьянства до духовенства. И он никуда не исчезал. Он продолжал существовать, как и его жертвы, хронической язвой на теле общества, от которой некуда было деться и к которой обществу пришлось так или иначе приспосабливаться.

Отсутствие четкого понимания причин и следствий болезни создало когнитивный разрыв, который общество наполнило стереотипами, суевериями и идеологическими домыслами. Итальянцы называли сифилис французской болезнью, поскольку его, со всей очевидностью, принесли Карл VIII и его солдаты. Французы называли его неаполитанской болезнью, поскольку во Франции он был неизвестен до тех пор, пока солдаты не вернулись домой из итальянского похода. Император Священной Римской империи Максимилиан I видел в этой болезни божественную кару за грехи человека. Чем еще можно было объяснить внезапное и повсеместное распространение совершенно нового недуга, оставлявшего жертв в муках и стыде размышлять о своих проступках? Самое популярное объяснение гласило, что таким образом Бог наказывает людей за грехи плоти. Говоря словами Жана Кальвина (1509–1564), «Бог наслал новые болезни, чтобы пресечь разврат» [8]. Люди придавали большое значение тому, что болезнь поражала в первую очередь половые органы, а в числе первых и самых частых жертв были солдаты и проститутки (две профессии, тесно связанные с сексуальной распущенностью и отсутствием морали). Поговорка «Ночь с Венерой – жизнь с Меркурием» содержала намек на ртутную мазь, ставшую распространенным методом лечения сифилиса.

Дилеммы концентрации

Концентрация является менее очевидным, но не менее дестабилизирующим следствием развития человечества и возникновения сложных взаимосвязей. Развивающие силы обеспечивают концентрацию довольно прямолинейным способом. Мировые достижения в области здравоохранения, благосостояния и образования привели к значительному росту населения, которое предъявляет гораздо больше требований к существующей социальной инфраструктуре, услугам, природным ресурсам и окружающей среде. Подумайте: человечество тысячи лет сжигало ископаемое топливо почти без всяких последствий. Но теперь, когда в мире возник двухмиллионный средний класс и он хочет водить машины, летать самолетами, пользоваться обогревателями и кондиционерами, с коллективным объемом потребления энергии приходится считаться.

Концентрация увеличивает количество и разнообразие наших связей. На первый взгляд это нелогично: если количество каналов, по которым идут товары, услуги, люди и идеи, внезапно увеличивается, не следует ли из этого, что человеческая деятельность должна, наоборот, стать более рассеянной?

И да и нет. Да, многообразие связей открывает больше вариантов для потоков товаров, услуг, людей и идей, но нет, все они перемещаются не в случайном порядке. Они текут туда, где, по нашему мнению, они нужнее всего. Правительства концентрируют общественную инфраструктуру, а предприятия концентрируют свою деятельность там, где считают это наиболее эффективным. Иммигранты и искатели работы сосредоточиваются в тех местах, где больше шансов на трудоустройство и удовлетворительное качество жизни. Промышленность сосредоточивается там, где достаточно талантов, идей и капиталов.

Система связей дает нам выбор. Когда множество людей делает одинаковый выбор, возникает концентрация. Концентрация не только географическая, но и концептуальная, и поведенческая – от унификации процесса подготовки менеджеров по программе МВА до стандартизации культур и методов ведения сельского хозяйства в сегодняшних агропредприятиях и глобального согласования правил, регулирующих банковские и торговые операции.

Подобно сложноорганизованности, концентрация имеет как положительные, так и отрицательные стороны. О первых подробно рассказывается в части II. Концентрация накапливает богатство, идеи, гений и отдельные возможности до критической массы, которая служит катализатором творческих достижений.

Проблемы мы уже обозначили. Концентрация создает дополнительную нагрузку на инфраструктуру, на ресурсы, даже на общительность и доброжелательность, которые помогают нам мирно сосуществовать. Чем выше напряжение, тем больше вероятность срыва. При прочих равных концентрация также означает, что, когда что-то выходит из строя, потери, вероятно, будут выше, а последствия окажутся более серьезными для большего числа людей. Представьте себе две одинаковые солнечные вспышки, способные вывести из строя интернет на всей планете: одну в 1990 г., другую сегодня. Первая всего лишь нарушила бы работу нескольких военных и физических лабораторий. Вторая привела бы к глобальной катастрофе. (И это не просто умозрительные рассуждения. В июле 2012 г. выброс корональной массы Солнца прошел непосредственно через орбиту Земли, разминувшись с нашей планетой всего на одну неделю. По оценкам Национальной академии наук США, если бы столкновение все же состоялось, ущерб, нанесенный электрическим системам Земли, мог превысить 2 триллиона долларов – это в 40 раз больше ущерба, нанесенного ураганом «Катрина», самым «дорогим» ураганом в истории США [9].)

Когда в эпоху предыдущего Ренессанса на людей обрушился сифилис, одной из причин его победоносного распространения стала высокая концентрация населения в городах. Урбанизация спрессовала некогда самодостаточные семьи и деревни в плотные взаимозависимые единицы. В перенаселенных городских постройках складывались идеальные условия для распространения болезней. Комнаты были переполнены, общественной санитарии практически не существовало. Горожане жили бок о бок с лошадьми, свиньями, курами – и их экскрементами. Через города проходило множество путешественников, контакты с новыми и прибывающими издалека людьми были обычным делом. Процветали беспорядочные половые связи [10]. Неблагоприятные природные условия 1490-х гг. – разливы рек, исключительно холодные зимы – дополнительно ослабляли и без того уязвимые человеческие поселения [11].

Сегодня перенаселенные городские постройки по-прежнему представляют собой питательную среду для природных убийц.