Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Каменки Израиля

<<< Назад
Вперед >>>

Каменки Израиля

В предыдущей главе я уже упоминал о том, как при первом посещении этой страны в 1996 г. познакомился с новым для меня видом – каменкой траурной (Oenanthe lugens). Тогда же я смог впервые увидеть еще два вида каменок – белогузую (Oe. leucopyga)[282] и монашку (Oe. monacha). Но поскольку основной задачей той экспедиции было изучение ящериц, достаточно полные сведения удалось тогда собрать только по поведению траурных каменок, отдельные пары которых гнездились в тех же местах, где мы наблюдали за агамами.

Я говорю «отдельные пары», поскольку использование пространства каменками в пустыне Негев резко отличается от того, что мы видели у тех их видов, которые обитают в умеренных зонах России и в Средней Азии. Там они обычно формируют более или менее плотные поселения из довольно значительного числа гнездящихся пар. Совершенно иная ситуация в Израиле. Экстремальные условия каменистой пустыни, в частности – скудость кормовых ресурсов, заставляют птиц вообще и каменок в частности, гнездиться на значительных расстояниях от себе подобных. Во время первых экскурсий в Негеве меня, как орнитолога, поразило отсутствие весной хорового пения птиц. В ранние утренние часы идешь подчас километр за километром в полнейшей гнетущей тишине. Поэтому здесь основная проблема для этолога не в том, как именно проводить наблюдения за животными, а в трудности найти тех существ, за которыми он собирается наблюдать.

В этот первый приезд в Израиль то немногое, что мне удалось узнать, касалось в основном своеобразия охотничьего поведения местных каменок. Безрадостный характер их местообитаний в каменистой пустыне Негев делает для них поиски пропитания непростой задачей. Птицы из пары, жившей на нашей экспериментальной площадке у окраины Мицпе-Рамона, неизменно летали за кормом для птенцов за 300 м – из совершенно бесплодного бедленда в долину, где по сухому руслу прежних дождевых потоков тянулась полоска низкорослых полукустарничков. Они цвели в это время и тем привлекали немногочисленных летающих насекомых – мух, пчел и бражников.


Траурная каменка. Oenanthe lugens

Здесь траурные каменки использовали способ охоты, который я ранее не наблюдал ни у одного другого вида этих пернатых. Каменка дежурит на верхушке валуна, держа в поле зрения несколько кустиков. Заметив жертву, она стремительно, низко над землей проносится по прямой в избранном направлении и схватывает муху или пчелу с периферической части кроны. На ровных площадках с разбросанными там и тут небольшими камнями эти каменки охотятся несколько иначе. Каменка стремительно летит по прямой на высоте около 20 сантиметров от земли, каждый раз на расстояние порядка 5–10 м, и резко падает вниз, увидев на траектории своего перемещения или несколько в стороне от нее желанную добычу. Иногда птицы добывали насекомых из почвы, раскапывая ее резкими боковыми движениями клюва. Естественные источники воды практически невозможно найти в Негеве, так что траурные каменки обходятся без питья. Но они охотно пьют из искусственных «поилок» там, где те поставлены в оазисах для туристов.

Белохвостых каменок в этот год мне довелось увидеть всего лишь два или три раза. Судя по литературным источникам, жаркие дневные часы они предпочитают проводить в тени. Но скудость кормов иногда заставляет их охотиться, невзирая на буквально зашкаливающую температуру воздуха. Я наблюдал такую картину в знойный майский день сразу после полудня. Обе птицы из пары выглядели так, словно всеми силами пытались избежать перегрева. Мелкое их оперение было плотно прижато к телу, а сгибы крыльев отставлены от туловища, чтобы по бокам его возможна была циркуляция воздуха. И в самом деле, каково на таком пекле птице, окрашенной почти целиком в черный цвет (снежно белым остается лишь темя)[283].

На этот раз мне удалось отснять на видеопленку охоту каменки на жуков-чернотелок. Я читал до этого, что каменки не жалуют этих насекомых из-за их неприятного запаха. Я же зафиксировал весь процесс поимки крупного жука и длительной «обработки» добычи, снабженной весьма прочным хитиновым панцирем. Птица долго колотила жука клювом, несколько раз роняла его со скалы, летела вниз и подбирала вновь. Затем, прежде чем проглотить жертву, усиленно деформировала ее челюстями.


Каменка белохвостая. Oenanthe leucura

При охоте на насекомых белохвостая каменка дежурит, сидя на земле у основания куста, а завидев добычу, влетает в редкую его крону и неуклюже лазает по тонким веточкам, схватывая зазевавшихся мух или ос. Но чуть ли не основу пропитания этих птиц составляют, по моим наблюдениям, мелкие белые ягоды кустарника Ochmdenus bacccitus из семейства Resedaceae, которыми густо покрыты побеги этого растения. Сочные плоды охраденуса восполняют каменкам дефицит влаги в условиях, когда вода становится доступной только во время дождя. Но, как это ни странно, при первых его каплях птицы прячутся в ближайшее укрытие.

Только в одну из экскурсий удалось увидеть самца каменки монашки. Птица три или четыре раза попадалась мне на глаза в том месте, где мы с Ларисой провели целый день и остались ночевать. Каждый раз каменка внезапно появлялась в поле зрения и улетала спустя несколько минут, скрываясь за грядами холмов. Повторные ее поиски в ближайших окрестностях не дали никаких результатов. Стало ясно, что ее участок покрывает как минимум квадратный километр. Пару раз, пока птица оставалась в сфере видимости, она взлетала очень высоко и проделывала в небе замысловатые виражи. Это не было похоже на рекламный полет, хотя я не мог быть уверенным в таком заключении. Лишь в следующий приезд в Израиль я установил, что для вида характерна охота за летающими насекомыми, в особенности за стрекозами. Так эти птицы компенсируют чрезвычайную скудость наземных беспозвоночных.

Задачи на будущее. Разумеется, меня не могли устроить результаты только что описанных отрывочных наблюдений. Основной моей целью было установить, какова степень эволюционного родства трех видов израильских каменок с теми, на изучение которых я потратил ранее не меньше четверти века. Для этого следовало установить меру сходства тех и других по особенностям их поведения. Однако для такого сравнительного анализа совершенно недостаточно сведений о способах добывания корма тем или иным видом. Эта сфера активности чрезвычайно изменчива, ибо именно такой ее оппортунизм позволяет животному экстренно реагировать на любые, пусть даже кратковременные изменения в кормовой базе: нет насекомых, можно ловить мелких ящериц или питаться ягодами, коль скоро они легкодоступны в данный момент.

Поэтому наиболее значимым материалом для сравнительной этологии и новой систематики оказываются формы поведения, жестко запрограммированные генетически. Это особенности так называемого сигнального поведения (позы и звуки), а также способы постройки гнезда.

В первый год пребывания в Израиле я собрал ряд сведений такого характера по траурной каменке. При обработке записей, полученных с помощью видеокамеры и диктофона, я пришел к выводу, что траурная каменка бесспорно относится к той же эволюционной ветви, которой принадлежат мои модельные виды – каменки черная и черношейная. Внешне первая по окраске самцов удивительно похожа на белоголовую форму черной каменки. До того, как мне пришлось вплотную познакомиться с траурной каменкой, я предполагал даже, что она может быть чем-то вроде прямого предка белоголовой черной. Но различия в поведении обеих (в частности, в их вокализации) оказались столь существенными, что от этой идеи пришлось отказаться.

Что касается каменки белохвостой, то, на мое счастье, ее сигнальное поведение оказалось описанным во многих деталях в превосходной статье Джона Палфери, изучавшего этих птиц на востоке Аравийского полуострова. Сказанное там убеждало в эволюционной близости данного вида, как и траурной каменки, к двум моим модельным. Позже исследования по генетике каменок дали такую ориентировочную картину генеалогии тех четырех видов, о которых идет речь.


Обратите внимание, что в этой компании отсутствует каменка монашка. Самцы этого вида по окраске мало чем отличаются от особей того же пола у белоголовой черной и траурной каменок. Но некоторые особенности пропорций тела монашки и ее манеры вести себя в обыденных ситуациях, которые я успел отметить для себя, когда эти птицы попадались мне на глаза, уже тогда навели на мысль о возможном отсутствии близкого их родства с видами, обозначенными на этом рисунке.

Каменка-монашка выглядит сравнительно крупной птицей, но такое впечатление складывается скорее из-за ее длинного хвоста и непропорционально удлиненного клюва. Это дало некоторым орнитологом основание сравнивать силуэт сидящей монашки с очертаниями птиц, принадлежащих к совершенно иному семейству щурок. Можно признать правомерность такого сравнения, если добавить к сказанному, что сидит монашка обычно почти горизонтально. Среди прочих каменок такая посадка наиболее характерна только для двух видов – плешанки и каменки испанской. С этими видами монашку роднит также ее легкое телосложение: хотя птица выглядит крупной, весит она всего лишь около 20 г.

Причина такого несоответствия между кажущейся массивностью монашки и ее истинным небольшим весом складывается за счет «удлиненности» силуэта этих каменок, о чем речь шла выше. Еще одна особенность монашки – это ее укороченные и слабые лапки, которые кажутся еще короче по контрасту с удлиненным, вытянутым силуэтом. Все эти черты, вкупе с длинным клювом, выдают в нашей каменке воздушного охотника. Иными словами, как мне удалось удостовериться позже, среди пустынных певчих птиц монашка занимает ту же экологическую нишу, что и щурки, которые добывают основу своего пропитания при охоте на летающих насекомых. Но, в отличие от них, монашка с равным успехом может охотиться не только в воздухе, но и на земле. Важно то, что укороченные ноги этих пернатых – это еще одна черта, сближающая их с парой близких видов – плешанкой и испанской каменкой.


Каменка монашка. Oenanthe monacha

Но как я мог доказать, что монашка родственна именно этим видам, а отнюдь не группе типичных черно-белых каменок петрофилов? Выхода было два. Надо было застать этих птиц в момент формирования пары или столкновения двух агрессивно настроенных самцов. Тогда бы я мог сравнить поведение монашки и, скажем, испанской каменки и показать, как я рассчитывал, что там и тут есть определенное сходство в позах и звуках, сопровождающих такие взаимодействия. Но при неуловимости этих птиц, в которой я убедился уже при первом знакомстве с ними, вероятность добиться успеха этим путем была близка к нулю.

Второй путь казался много проще. Надо было найти хотя бы одно гнездо монашки. Объясню, почему такая находка могла бы стать решающей для моей гипотезы. Дело в том, что самки всех каменок петрофилов (черной, черношейной, траурной и белохвостой, а также родственной им златогузой) прежде чем вить гнездо сооружают в выбранном для него убежище фундамент из плоских камешков (о чем подробно рассказано в главах 2 и 3). Этого никогда не делают самки плешанки и испанской каменки, которые выкладывают фундамент гнезда из коротких толстых и тонких палочек.

В принципе, проблема могла бы быть решенной, если бы удалось найти в литературе подробное, грамотное описание гнезда монашки. Но вид этот можно считать наименее изученным среди всех каменок. Орнитологам тогда были известны всего лишь семь гнезд, описанных поспешно, без необходимой детализации, так что характер помоста под ними не удостоился упоминания. Поэтому мне приходилось заняться поисками гнезда самому, положившись на удачу. Итак, необходимо снова ехать в Израиль!

Тщетные поиски монашки в Хайбаре

В середине дня 2 апреля 2003 г. я и моя супруга Екатерина Павлова приземлились в аэропорту Бен Гурион в Тель-Авиве. Из Москвы мы договорились по телефону с Давидом Бланком, о котором я упоминал в предыдущей главе, что будем жить у него. Давид, защитивший кандидатскую диссертацию у себя на родине, в Казахстане, после эмиграции в Израиль не смог найти лучшей работы по специальности зоолога, чем уход за животными в заповеднике Хайбар Йотвата.

От Тель-Авива до заповедника около 300 километров к югу, и туда из аэропорта можно было, в принципе, доехать на автобусе. Но, безуспешно потратив не меньше часа на поиски этого общественного транспорта, мы решили махнуть рукой на финансовые затраты и взяли такси. Это обошлось нам в 200 долларов. Впрочем, работа шофера, как позже выяснилось, и в самом деле стоила того: переезд оказался много более продолжительным, чем мы рассчитывали. Уже в сумерках наш водитель несколько раз связывался по телефону с Давидом. Они договорились, что тот подъедет на своей машине к кибуцу Йотвата, километров на десять ближе Хайбара, и там заберет нас с собой. На месте мы оказались только в начале ночи.

Проснувшись рано утром, я вышел на открытую террасу и, оглядевшись, понял, что лучшей базы для предстоящих исследований и быть бы не могло. Домик Давида во многом напоминал тот, в котором мы с Ларисой жили несколько дней в Авдате восемь лет назад. В живой изгороди, окаймлявшей небольшой палисадник с кактусами и агавами, сновали принии и бюльбюли, а ландшафт вокруг был таков, что, как мне показалось, монаху, возможно, удастся найти где-нибудь неподалеку от дома. Как же сильно я тогда заблуждался!

Заповедник Хайбар[284] Йотвата был создан в 1968 г. по инициативе израильского генерала Авраама Йоффе. Как нам объяснил Давид, его идея состояла в том, чтобы завезти и разводить сначала на огороженной территории площадью в 6 км?, а затем выпустить в природу тех животных, которые, якобы, некогда населяли эти места (поскольку они упоминаются в Библии). В действительности же, в заповеднике, устроенном по тому же принципу, что наша знаменитая Аскания Нова[285], живут на вольном выпасе в основном африканские виды: из копытных – нубийский осел, антилопы аддакс и сахарский орикс, из птиц – африканский страус. Из азиатских видов – кулан и аравийский орикс.

Каждая популяция состоит из нескольких десятков особей, и в задачу Давида входило ежедневное обеспечение их кормом, а самок страусов, когда те насиживали яйца, также и водой. Он должен был по утрам грузить в прицеп джипа увесистые упаковки сена, привозимые откуда-то издалека на склад у границы заповедника, и развозить их по всей его территории, разбрасывая в местах кормления животных.

Заповедник Хайбар Йотвата лежит в долине Вади-Эль-Араба (по другому Арава, или Аравийская пустыня), идущей сравнительно узкой равнинной полосой на 166 километров с севера на юг от Мертвого моря до Эйлатского залива. По ней проходит государственная граница между Израилем и Иорданией. По левую руку от заповедника, на востоке, тянутся на горизонте безжизненные склоны Эдомских гор Иордании, а с запада долину ограничивают нагорья Негева. На их окраине, в узких неглубоких ущельях (по местному – «вади»), пролегающих межу невысокими грядами холмов, нам и предстояло работать в последующие три недели.

Если идти туда от нашего жилища, следовало пересечь шоссе, ведущее в Эйлат, после чего мы оказывались в ландшафте, очень напоминающем афри канскую саванну. Такой облик месту придавали разбросанные там и тут зонтичные акации двух видов. Ширина этой полосы долины с хорошо развитой древесно-кустарниковой растительностью составляла не более километра, после чего начинались подножия безжизненного каменистого низкогорья (так называемой «гаммады»), прорезанного сухими водотоками, тянущимися по днищам вади. В этих низинах ютились одиночные деревья акации, зачастую явно угнетенные отсутствием влаги, а местами полностью высохшие. Дело в том, что Арава лежит в зоне экстрааридных пустынь, климат здесь жаркий и даже весьма засушливый. Пешие экскурсии без ущерба для общего самочувствия можно было предпринимать только в ранние утренние часы и ближе к заходу солнца.

Эти ограничения и определили наш повседневный режим. Давиду следовало быть на работе в семь часов утра. Мы ежедневно поднимались от сна ровно в шесть часов утра и наскоро завтракали, после чего он отвозил нас на своей машине к устью того или иного из ближайших ущелий. Сюда же он приезжал за нами в начале своего обеденного перерыва, около полудня. За эти четыре с половиной часа нам следовало пройти как можно дальше вверх по вади и тем же путем вернуться в условленное место.

В моей книге о каменках, изданной на английском языке два года спустя, сказано: «В период между 4 и 29 апреля я обследовал в пеших экскурсиях девять вади между кибуцем Лотан и Эйлатом. На протяжении более чем 50 часов было пройдено около 50 километров. Лишь однажды, 6 апреля, удалось увидеть самку каменки монашки, но птица не была найдена в этом же месте на следующий день, несмотря на тщательные поиски».

Чего только мы ни предпринимали, чтобы сломать эту затянувшуюся полосу невезения. Разыскивали местных краеведов в надежде получить от них какую-нибудь полезную информацию. Почти наизусть выучили все, сказанное о каменках в путеводителе по южному Израилю для приезжих орнитологов-любителей. Когда у Давида были выходные, уезжали с ним подальше, в те места, где по материалам этого руководства ранее видели каменку монашку.

Не только Давид искренне переживал наши неудачи. О тщете нашей миссии знали уже все сотрудники заповедника, они всей душой сочувствовали нам. Одна молодая девушка нарисовала масляными красками огромного самца монашки на листе фанеры размером в 60 см по диагонали и передала нам этот «талисман» через Давида.

Неожиданная удача. Когда время нашего пребывания в Израиле близилось к концу, Давид, приехавший забрать нас из очередного маршрута по ущелью, сказал, что один из сотрудников видел монашку во время объезда территории Хайбара. Нам это показалось странным, поскольку места в центре заповедника выглядели совершенно неподходящими для обитания этих птиц. Так или иначе, по окончании рабочего дня Давид повез нас туда на своей машине.

Дорога петляет по пустыне, поросшей там и тут редким кустарником. «Какая тут может быть монашка…», – думал я. «Наверняка этот человек, искренне желавший нам добра, ошибся, приняв за искомое какую-нибудь другую птицу. Впрочем, а кто бы это мог быть кроме монашки, может быть, траурная каменка?»

И вдруг прямо около дороги мы увидели нашу каменку. Яркая черно-белая птица сидела на вершине куста и улетать не собиралась. Это было невероятно, ведь каменка монашка обитает в горах, гнездится в тех самых каменистых ущельях, которые мы прочесывали почти что целый месяц! Что ей делать на равнине, абсолютно непригодной для ее существования?» Тем не менее, это была она.

Мы судорожно приводим в «боевую готовность» фотоаппараты, налаживали диктофон (вдруг запоет?!)… И тут около машины появился самец африканского страуса. Приблизившись к нам вплотную, он заглянул в кабину своим огромным глазом и несколько раз ударил клювом по капоту. «Выходить нельзя, он начнет лягаться», – сказал Давид и медленно отъехал на несколько метров от куста, оберегая свою новенькую иномарку от возможных повреждений. Страус последовал за нами. Шея его стремительно краснела, выдавая нарастающее возбуждение. Не доходя до машины, он упал на полусогнутые ноги, распластал крылья, и, мотая головой из стороны в сторону, начал похлопывать себя по бокам раздувшимся горловым мешком. Завершив эти устрашающие действия, птица встала и, обнаружив, что мы все еще здесь, снова приблизился вплотную.

Каменка по-прежнему сидела на кусте, а я не мог даже сфотографировать ее. Для этого Давиду надо было развернуть машину так, чтобы птицу стало видно через открывающееся переднее окно с моей стороны. Но съезжать с дороги на охраняемой территории строго запрещено. Представьте себе те слова, которыми я беззвучно выражал свои чувства. Наконец, птица улетела, а мы, проследив направление ее полета, стали думать, как же в оставшиеся дни решить задачку, неожиданно подкинутую нам природой.

В том, что каменка вернется, мы почти не сомневались: сотрудники питомника видели ее в этом месте уже три дня подряд. Значит, вопреки представлениям орнитологов, птицу чем-то привлекает участок ровной пустыни вдали от гор. Основное препятствие для работы состояло в том, что события разворачивались на индивидуальном участке самца африканского страуса, который был совершенно не намерен терпеть наше присутствие. Понимая, что выступаем в роли нарушителей границ, мы, тем не менее, сдаваться не собирались.

В тот же вечер на место событий привезли прицеп к трактору с высокими деревянными бортами, которые должны были уберечь нас от ударов страусиных ног. На следующий день еще до рассвета Давид доставил нас со всем набором необходимой аппаратуры к прицепу. Я установил в нем штатив с видеокамерой, и мы стали ждать каменку. Но вместо нее вдали очень скоро показался знакомый силуэт Хозяина.

На протяжении всего дня он не оставлял нас в покое. Причинить нам серьезного вреда он, разумеется, не мог, пока мы оставались в своей крепости. Но присутствие злобной птицы сильно нервировало, тем более, что отведенного нам места было определенно недостаточно для двоих и громоздкого штатива с широко расставленными «ногами». А мы провели здесь в такой тесноте, да еще на солнцепеке, в отсутствие даже клочка тени, ровно 13 часов, до самого заката.

Катя тщетно пыталась бороться с назойливостью страуса. Для этого она использовала швабру на длинной ручке. Давид посоветовал нам взять ее с собой, объяснив дело так. «Вы должны поднимать швабру как можно выше над головой, демонстрируя тем самым, что принадлежите к тому же племени, но только куда выше ростом». Страус в ответ на эти демонстрации отходил примерно на метр, некоторое время смотрел на странный предмет, как бы оценивая его истинные возможности, но затем снова подходил к прицепу вплотную и начинал громко хлопать широким клювом, наклоняя его прямо к лицу Кати. Она не выдерживала и отпихивала его шваброй, стараясь ударить посильнее, но он еще больше раззадоривался и начинал бегать кругами вокруг тележки, распуская крылья и поддавая ее плечом. Ничего не оставалось делать, как смириться с присутствием страуса и ждать, пока другие заботы не отвлекут его внимание.

Это случалось лишь тогда, когда неподалеку появлялся какой-нибудь другой самец. Завидев незваного визитера, наш страус устремлялся к нему, постепенно переходя с шага на бег, и вскоре, подымая пыль, обе птицы на хорошей скорости исчезали из виду.

Примерно так же хозяин территории реагировал и на самок, проявлявших здоровое любопытство ко всему новому. Подойдя к тележке, они оглядывали нас, дергали за штормовку, пытались клевать штатив, но отогнать их не составляло большого труда. В итоге, только в те короткие минуты, когда Хозяин гонялся за пришлыми особями, мы имели возможность вылезти из тележки и хотя бы размять ноги.

В этот первый день нашего дежурства каменка появилась только в четыре часа дня, после десяти часов тщетных ожиданий. Оказавшись на участке, она долго сидела на вершине куста, затем слетела на землю и стала кормиться, перелетая в радиусе 200–300 метров. Временами она снова усаживалась на макушку самого высокого куста. В короткие моменты отсутствия страуса, я совершал быстрые радиальные вылазки, проводя блиц-обследование тех точек, где монашка задерживалась особенно долго в поисках добычи. Хотел узнать, какие именно насекомые привлекают ее именно в этом месте, но времени всегда было слишком мало. Катя, заметив приближающегося издали страуса, кричала мне с «наблюдательного поста»: «Идет!», и я опрометью бросался в надежное укрытие.

В том же прицепе мы провели еще два полных дня. Каменка, как по часам, появлялась ровно в четыре, а улетала в семь, когда садилось солнце. Судя по направлению полета, это была гостья из Иордании, из тех высоких скалистых холмов, которые ограничивают долину Аравы с востока.

За все те девять часов, пока я имел возможность видеть каменку, она не издала ни единого звука. Вечерами перед отъездом с места наблюдений я ставил здесь грубо сделанную модель монашки и большое зеркало, с трудом выпрошенное у Давида. Надеялся, что смогу таким образом как-то расшевелить птицу-меланхолика и увижу хоть какие-то проявления ее агрессии к «пришельцу». Хотелось, кроме того, поместить в книгу собственные фотографии этой сравнительно редкой каменки. Несколько не слишком хороших кадров я все же успел сделать в один из дней, когда наш страус отлучился ненадолго по каким-то своим делам. И это единственно полезное, что я извлек из этой весьма нелегкой поездки.

Орнитологи в Эйлате

В общем, поставленную задачу – найти гнездящуюся пару этих каменок – выполнить не удалось. До выхода английского издания книги оставалось еще более года, и мы решили снова попытать счастья следующей весной. На этот раз отправились в дорогу как можно раньше, и уже 17 февраля были у Давида. Сразу поразились тем, насколько сильная жара стояла здесь в зимний еще, по сути дела, месяц. Впрочем, в этих местах, на широте всего лишь на 29° севернее экватора, сезонность климата выражена очень слабо.

После пары экскурсий по уже знакомым местам, столь же безуспешных, как и в прошлом году, решили перенести поиски далее к югу. Планируя переезд в Эйлат, мы рассчитывали на помощь Беньямина Элигулашвили, прекрасного натуралиста и знатока природы Израиля. Остановились мы в общежитии для приезжих орнитологов, принадлежавшем общественной организации «Международный центр наблюдения и изучения птиц», которую возглавлял профессор Рувен Иозеф. На радость нам оказалось, что в соседней комнате остановился наш давний хороший приятель Михаил Марковец из Зоологического института в Санкт-Петербурге. Мы посвятили его в нашу проблему, и он с готовностью пообещал сделать для нас все, что в его силах.

О Рувене Иозефе и его деятельности стоит рассказать особо. Я познакомился с ним еще в 1993 г., когда он пригласил меня на Международный симпозиум по сорокопутам, проходивший во Флориде. Там, изучая на протяжении нескольких лет биологию местного большеголового сорокопута, Рувен защитил по этой теме кандидатскую диссертацию и вернулся на родину, в Израиль.

Здесь, в Эйлате, он занялся тем, чтобы обеспечить приемлемые условия для временного отыха птиц-мигрантов на их пути к зимовкам в Африке осенью и на обратном пути оттуда на север – весной. Дело в том, что Синайский полуостров, на крайнем северо-востоке которого расположен Эйлат, – это единственный сухопутный мост, соединяющий Евразию с африканскими районами зимовок птиц. Как полагают орнитологи, до миллиарда пернатых пересекает этот регион дважды в год, во время весенних и осенних миграций. Причем около 5 миллионов из них летит через Эйлат. Более 230 видов перелетных птиц останавливаются на отдых в окрестностях этого курортного города.

Значение для птиц этого «перевалочного пункта» трудно переоценить. Он располагается на северо-восточном краю сахаро-аравийского пустынного пояса. Во время весеннего пролета птицы, прежде чем оказаться в южном Израиле, вынуждены затратить 30–40 часов на стремительный беспосадочный перелет через Сахару и пустыни Синая. Они совершают марш-бросок длиной почти 2 тысячи километров, после чего им совершенно необходимо остановиться на отдых и кормежку. В результате на ограниченной территории на короткое время скапливается огромное количество всевозможных птиц.

Успешность миграции птиц, летящих через Израиль, во многом зависит от состояния эйлатских сухих глинистых солончаков, которые играют роль своеобразных «дозаправочных станций» на долгом маршруте. Сухие солончаки располагаются по окраинам долин, затопляемых зимними дождями. В таких местах сформировалось уникальное растительное сообщество, в котором доминирует сведа (Suaeda monoica). Это растение цветет и плодоносит весной и осенью, избегая экстремальных температур и солнечной радиации летом и сильных ветров при пониженной температуре зимой. Семена сведы и насекомые, привлекаемые цветущими растениями, создают кормовую базу для мигрантов, которые останавливаются на сухих солончаках на отдых и кормежку.

Иными словами, этот биотоп играет поистине незаменимую роль в миграционном марафоне. От того, сумеют ли птицы восстановить силы после изнурительного перелета через пустыни, зависит не только выживание отдельных особей, но и количество яиц в будущих кладках, а зачастую – и сама возможность принять участие в размножении. Особенно важны эти так называемые остановочные местообитания для арктических видов, у которых период гнездования очень короток, ибо ограничен жесткими климатическими рамками. Рувен, один из немногих в то время, ясно осознал необходимость охранять не только места зимовок и гнездования птиц, но и ключевые места отдыха их в пути.

Площадь сухих глинистых солончаков в окрестностях Эйлата составляет всего лишь 12 квадратных километров. Кругом же простирается почти безжизненная каменистая пустыня. Освоенные под сельское хозяйство земли долины Аравы к северу от Эйлата могли бы, на первый взгляд, сыграть роль альтернативных остановочных местообитаний. Однако тамошние оазисы, пригодные, казалось бы, для отдыха пролетных птиц, интенсивно обрабатывают различными биоцидами.

Вокруг Эйлата большая часть лагун отрезана от сухих солончаков, значительные территории заняты под плантации, а все прочие превращены в резервуары для производства соли либо для выращивания водорослей в коммерческих целях.

К началу 1990-х гг. экологическая ситуация в этих местах пролета птиц грозила уже стать тупиковой. Но вскоре, благодаря неуемной энергии и энтузиазму Рувена, на бывших «бэдлендах», буквально в черте города, появился орнитологический заказник: прекрасный парк, примыкающий к системе искусственных прудов, один из которых – пресный, а другой – солоноватый.

Неправительственная общественная организация «Международный центр наблюдения и изучения птиц» (существующая на частные пожертвования) сумела выкупить небольшой участок бросовых земель. Первые годы ушли на очистку пространства от мусора и на рекультивацию почвы (поначалу все средства приходилось тратить на аренду экскаваторной техники, убиравшей отходы и насыпавшей слой чистого грунта). Затем сотрудники центра засадили эту территорию местными видами растений. Ирригация была осуществлена за счет частично очищенных городских сточных вод, а поскольку они насыщены органикой, растения стали очень быстро расти, интенсивно цвести и плодоносить. Это позволило обеспечить кормом большое количество птиц на площади, составляющей менее 5 % от истинных размеров эйлатского сухого солончака.

Такое разнообразие условий удалось создать благодаря разумным договоренностям с администрацией завода по производству соли, находящегося неподалеку от заказника. Воду, используемую в производственном цикле завода, сбрасывают в пруды, которые привлекают как местных, так и пролетных околоводных и водоплавающих птиц. Обилие растительности и пресной воды посреди пустыни работают как мощный магнит и для других видов пернатых. Поставленная цель достигнута: именно здесь с комфортом останавливаются дальние мигранты, чтобы восстановить силы и подкормиться.

Но, помимо привлечения и охраны пролетных птиц, в заказнике осуществляется важная научная программа. Парк разделен на две зоны: туристическую и научную. Вход в научную зону преграждает тоненькая цепочка, запертая на замок. Ее нетрудно просто перешагнуть, но почему-то этого никто не делает. Посетители читают предупреждающую надпись и спокойно поворачивают обратно.

Перегороженная тропа ведет в совершенно особый мир. В этой части парка размещены огромные ловушки из тонкой сети, натянутой на многометровые каркасы. Они выстроены по той же схеме, что и те, которые используются на хорошо известной орнитологической станции Рыбачий на Куршской косе в России. Воздвигли и отладили эти грандиозные конструкции наши орнитологи из этого центра кольцевания птиц. Именно так оказался здесь впервые и Михаил Марковец, которого Рувен пригласил вместе с Леонидом Соколовым для обустройства станции и помощи в организации массового кольцевания.

Здесь отнюдь не безлюдно. Туда-сюда снуют молодые люди – студенты из многих стран мира, приезжающие к Рувену в качестве волонтеров. Утром и вечером они проверяют ловушки, а пойманных птиц помещают в полотняные мешочки и несут в «кольцевалку». В этой маленькой будочке у входа в парк их встречает опытный орнитолог – либо сам Рувен, либо кто-то из коллег, приглашаемых им для сотрудничества, в том числе и из России.

Перед кольцеванием птиц определяют до вида, измеряют, взвешивают, оценивают количество жира, состояние оперения и т. д., а затем через широкое окно выпускают на волю. Этот процесс настолько интересен широкой публике, что ко времени проверки ловушек здесь почти ежедневно собираются группы школьников, семьи с детьми, туристы из эйлатских отелей. Ученые объясняют посетителям, для чего нужны их исследования, а особо заинтересованным даже разрешают выпустить из рук окольцованную птицу.

С 1984 г., когда в Эйлате начали кольцевать птиц впервые, до 2003 г. здесь окольцевали 170 тысяч особей 278 видов, не только мелких певчих птиц, но также дневных хищников, куликов и прочих пернатых. На подобных стационарах ученым удается узнать много нового о сроках и динамике миграций, об изменении физиологического состояния птиц на пролете, об их энергетических возможностях. Не так давно в этой важной области зоологических исследований появился новый бурно развивающийся раздел: изучение мигрирующих птиц в местах их остановок («stopover biology»).

Рувен говорил нам, что намерен получить участок земли на границе с Иорданией и организовать там трансграничный международный орнитологический парк. «Наша цель – продолжать рекультивацию жестоко эксплуатируемых земель и возвращать им их изначальное предназначение – помощь мигрирующим птицам в завершении перелета». Так определил он миссию Международного центра наблюдения и изучения птиц, который стал к тому времени лауреатом престижной премии фонда Рокфеллера.

Снова в поисках монашки. На этот раз я решил, что если все-таки удастся найти постоянное место пребывания этих птиц, не церемонится с ними, а поймать самца и попытаться пронаблюдать за его поведением в неволе. Еще во время пребывания в Хайбаре у Давида я соорудил простенькую легкую клетку, которую привез с собой в Эйлат.

Миша Марковец сразу предупредил меня, что мой план следует держать в полнейшей тайне от местных, поскольку в Израиле самовольный отлов птиц строго запрещен. Но без его помощи я обойтись не мог. Он сам уже несколько лет занимался здесь изучением зимующей популяции варакушек и ловил их для индивидуального мечения. Так ему удалось установить, в частности, что она из этих птиц прилетала в Эйлат на зимовку 6 лет подряд.

Михаил снабдил меня ловушками-лучками и приманкой – необычно крупными личинками неизвестного мне вида жуков мучных хрущей. Кроме того, оказалось, что на диске с записями голосов птиц, с которым он никогда не расставался, есть фонограмма песни самца монашки. Правда, качество этой записи оставляло желать много лучшего, но все же обладание ей повышало шансы войти в контакт с каменкой. Я переписал фонограмму на свой диктофон, намереваясь проигрывать ее там, где будут поставлены ловушки и самодельное «чучело» каменки.

Миша договорился с одним своим знакомым, что тот отвезет нас за умеренную плату в вади Родет, километров за двадцать от Эйлата. Там, по словам Бени, можно было рассчитывать на встречу с неуловимой каменкой. И мы таки нашли ее, точнее, один раз видели пролетающего мимо самца. Решили остаться здесь на ночевку и попытаться наутро наладить ловлю. С вечера я настроил ловушки, а, поднявшись чуть свет, начал раз за разом крутить пленку с записью. Читатель, наверное, уже догадывается, чем дело кончилось, и поражается моему ни на чем не основанному оптимизму. Ясное дело, никто не отозвался на искаженные хриплые звуки, исходящие из моего диктофона. Хозяин участка наверняка охотился в это время где-то на другом его краю, в сотнях метров от моих ловушек. Пришлось провести еще несколько часов на жаре, дожидаясь приезда зафрахтованной машины.

Эта очередная неудача заставила нас отказаться от дальнейшего пребывания в Эйлате. Выезд на экскурсии оказался здесь чрезвычайно хлопотным и грозил, к тому же, истощением наших скромных денежных ресурсов. Поэтому решено было ехать назад в Хайбар и вернуться к прошлогоднему режиму работы. Михаил разрешил нам взять лучки с собой с условием, что, уезжая в Москву, мы оставим их у Давида.

Знакомство с шипохвостом

Перед отъездом мы решили провести целый день в заказнике. Здесь все прекрасно оборудовано для туристов и приезжих орнитологов-любителей. По берегам прудов поставлены удобные деревянные беседки-укрытия. Из них можно наблюдать за птицами, которые держатся на водоеме, оставаясь невидимым для них. Устроившись с утра в тени на широкой скамье, я получил серию фотографий, запечатлев на пленке с десяток видов пернатых: серую цаплю, лысух, малых поганок, крачку чеграву и ряд других.

Миша рассказал нам, что в парке можно понаблюдать с близкого расстояния за рептилией, которую нелегко увидеть в дикой природе, хотя в пустыни Негев это один из самых характерных ее обитателей. Он имел в виду крупную ящерицу шипохвоста. Эти пресмыкающиеся на редкость осторожны и в естественных условиях практически недоступны для фотосъемки с подхода.

В парке одна особь дабба[286] жила уже несколько лет в глубокой норе, выкопанной ею на ровной площадке, где были высажены с полтора десятка разных видов кактусов. Хотя он постоянно видел людей вокруг себя, своей природной дикости он не утратил ни в малейшей степени. Шипохвосты становятся активными лишь после того, как почва прогреется на солнцепеке до 38 °С. Около полудня мы с Катей устроились метрах в пятнадцати от норы, приготовившись к длительному ожиданию. Я держал наготове фотоаппарат, а она установила перед собой штатив с видеокамерой.

Минут через сорок из отверстия норы показалась голова шипохвоста. Из-за тупой, укороченной морды она была похожа скорее на черепашью. Стало ясно, что животное очень крупное. Размеры его туловища с хвостом, как казалось, должны были быть не менее 75 см. Это сопоставимо с полной длиной руки (от плеча до кончиков пальцев) взрослого мужчины среднего роста.

По мере того, как ящерица впитывала в себя солнечное тепло, она очень медленно, буквально по сантиметру, продвигалась вперед. Только часа через полтора стали видны ее морщинистая шея и основания передних лап. Честно говоря, мы перестали надеяться, что вообще увидим животное целиком. Но наше долготерпение было, в конце концов, вознаграждено. Часов около пяти вечера шипохвост медленно покинул свое убежище и приступил к трапезе. Он медленно брел по каменистой площадке, переходя от одного полукустарничка к другому. От каждого он отрывал нижние побеги и подолгу жевал листья, прежде чем отправить их в желудок. Эту редчайшую сцену нам удалось запечатлеть на видеопленке от начала о конца.

Снова в Хайбаре

Здесь все пошло, как и в прошлом году. На девятый день после приезда в Израиль, как только Давид оставил нас ранним утром у входа в вади Йотвата, мы, пройдя всего метров двести, увидели самца монашки. Птица спокойно сидела на верхушке низкого кустика и позволила мне снимать ее на видеокамеру около пяти минут. Потом улетела, не издав за это время ни единого звука.

Вечером Давид привез нас на это место и оставил на ночь. Я решил прибегнуть к одному из способов ловли птиц из арсенала субкультуры русских птицеловов. Привезли с собой таз и ведро воды. Прикопали таз так, чтобы его края были на уровне грунта, а сверху было видно лишь зеркало живительной влаги. Получился водоем, который, казалось, выглядел как естественная лужица. Метрах в тридцати от него, поужинав, мы улеглись спать прямо на земле в спальных мешках. Утром каменки не было и в помине. А в один из лучков, поставленных с вечера около таза с водой, попалась чернохвостка. До приезда Давида поймали еще двух.

Тут я решил, что раз уж мы ничего не можем поделать с монашкой, можно, чтобы не тратить времени зря, заняться вплотную этими птицами. Чернохвостка обыкновенная из рода Cercomela, близкородственного каменкам, – это единственный вид пернатых, чувствующий себя комфортно в пустыне Негев. Встречаются они здесь чуть ли не на каждом шагу. Это само по себе удивительно, поскольку их потребность в корме, казалось бы, должна быть примерно такой же, как и у прочих певчих птиц тех же размеров, например, у траурной каменки. Но каменки всюду в долине Аравы определенно редки, а чернохвостки более чем обычны. Но, несмотря на это, биология и поведение этого вида оставались практически не изученными.

Итак, я ошарашил приехавшего за нами Давида сообщением, что везу домой чернохвостку. Он был совсем не рад этому известию, поскольку опасался, что весть о незаконном отлове птиц дойдет до руководства Хайбаром. А это могло грозить ему крупными неприятностями. Но ему пришлось, из уважения ко мне, смириться с этой очередной моей затеей. Договорились, что держа птицу дома, будем соблюдать все предосторожности, чтобы кто-нибудь, не дай бог, не узнал об этом. Впрочем, Давид жил весьма замкнуто, и я не помню случая, чтобы кому-нибудь случилось заглянуть к нему на огонек.

Вот и понадобилась моя клетка, рассчитанная первоначально на содержание монашки. Чернохвостка вскоре начала петь, причем, к моим удивлению и радости, звуки, которые она издавала, я никогда не слышал в природе. Разумеется, они были записаны на диктофон. В общем, сразу пошел весьма ценный орнитологический материал.

Теперь можно было смоделировать ситуацию вторжения пришельца на территорию, принадлежащую семейной паре чернохвосток. Мы проделали несколько таких опытов. Выбрав место, удобное для наблюдений, ставили на землю клетку с нашим питомцем, а сами усаживались метрах в пятнадцати с видеокамерой на штативе. Спустя некоторое время появлялись хозяева участка. Сначала к клетке подлетал один из них – самец, как мы решили, поскольку только эта птица издавала простенькие мелодичные звуки, которые считают песней этого вида. Вторая чернохвостка, внешне ничем не отличавшаяся от инициатора защиты территории, первое время держалась несколько поодаль. Но затем она становилась все смелее и смелее. Теперь оба члена пары одновременно садились за землю около клетки или прямо на нее, и пытались прорваться внутрь, свирепо третируя чужака.

Так мы получили сведения, пригодные для анализа и описания территориального поведения чернохвосток во всех его мельчайших деталях. К моему удивлению, репертуар агрессивных поз у этих птиц имел очень мало общего с тем, что я видел у каменок. Ведь эти два рода – Oenanthe и Cercomela – считаются весьма близкородственными. До такой степени, что некоторые африканские виды одни орнитологи относят к первому из них, а другие ученые – ко второму.

В общем, мы настолько увлеклись чернохвостками, что наш интерес к монашке слегка угас. Собственно говоря, мы просто потеряли надежду добиться здесь какого-нибудь успеха. И вот, закончив очередной эксперимент по вмешательству в жизнь чернохвосток, складываем фото и видеокамеры в кофр и с сознанием выполненного долга идем туда, где нас должен забрать Давид. И вдруг откуда-то сверху раздается птичья песня, какую я никогда до этого не слышал. Смотрю вверх и вижу самца монашки, сидящего на пике довольно высокой скалы. Начинаем лихорадочно доставать из кофра все необходимое в страхе, что птица сейчас улетит, как это всегда бывало до этого.

В этой суматохе я допустил одну грубую ошибку. Включил одновременно диктофон и видеокамеру. В результате, записи песни зафиксировались и на магнитофонной и на видеопленке. Первая оказалась зашумленной шипением видеокамеры, а вторая – слишком тихой, поскольку птица сидела очень далеко в вышине. Потом самец взлетел и проделал несколько пируэтов в воздухе, явно преследуя летающих высоко стрекоз. Потом монашка, как обычно, ринулась через гряду холмов и исчезла из виду.

Сколь бы посредственными ни были мои фонограммы, они оказались материалом, вполне доступным для акустического анализа и, по сути дела, почти уникальным. С тех пор прошло 11 лет. Заглянув в коллекцию голосов птиц на сайте Xeno Canto, я нашел там всего две записи песен монашки, одну из которых можно с полным основанием считать никуда не годной. Поиски в Интернете заставили также придти к заключению, что никто с тех пор так и не смог дать исчерпывающего научного описания гнезда монашки.

В этот приезд в Израиль мы с Катей обследовали десять вади, затратив на это 86 часов. О причинах того, что наши наблюдения над монашкой и на этот раз оказались столь немногочисленными и отрывочными, я стал догадываться еще в первое посещение пустыни Негев. Уже тогда напрашивалась мысль, что для особей этого вида характерно то, что можно назвать стратегией «экстенсивного землепользования». Пять лет спустя двое орнитологов, Ф. Кхоури и М. Форшлер специально занялись этим вопросом. Они проводили свои наблюдения в Иордании, в пределах трех территорий монашки, площадь каждой из которых, как им удалось выяснить, превышала 2 км?. Они регистрировали хозяев этих участков только тогда, когда те были заняты кормлением, оставаясь в поле зрения наблюдателей от 10 мин. и максимально до одного часа, после чего скрывались из глаз[287].

Таким образом, в своих попытках подтвердить мою гипотезу об эволюционной близости монашки к испанской каменке и плешанке мне оставалось сосредоточиться на сравнительном анализе вокализации этих видов. Результаты этих изысканий не противоречили моему предположению, а совсем недавно оно было подтверждено данными сравнительной генетики. В этой работе ее авторы пришли к заключению, что монашкуу следует считать видом предковым по отношению к плешанке и испанской каменке[288]. Кстати, в этой же статье сказано о том, что чернохвостка и все те виды каменок-петрофилов, о которых речь шла выше (в том числе и два моих модельных вида), произошли от общего предка.

<<< Назад
Вперед >>>

Генерация: 7.782. Запросов К БД/Cache: 3 / 1
Вверх Вниз