Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Глава 12. «Лебеди мира. Структура и эволюция сигнального поведения»

Глава 12. «Лебеди мира. Структура и эволюция сигнального поведения»[294]

Лебеди, описанию и анализу поведения которых посвящена эта книга, относятся к отряду Гусеобразных, или Пластинчатоклювых, насчитывающему около 150 видов. Подавляющая часть из них представлена утками – птицами сравнительно небольших размеров и весьма разнообразного внешнего облика. На долю гусей приходится 29 видов. Особняком от тех и других стоят лебеди – самые крупные из гусеобразных. В эту группу орнитологи включают всего лишь 6 или 7 видов.

Поскольку случилось так, что вся моя работа орнитолога проходила в ландшафтах лесных и горно-пустынных, то есть далеко от крупных водоемов, видеть те или иные виды гусеобразных мне случалось лишь совершенно эпизодически, так что интерес мой к ним всегда был минимален. Да если бы и возникло желание познакомиться с кем-либо из них поближе, сделать это было бы совсем нелегко. Дело в том, что в естественных условиях гусеобразные ведут себя в период гнездования чрезвычайно скрытно. Лучшее, на что можно рассчитывать в большинстве случаев, – это найти несколько гнезд, прочесывая заросли водных растений на обширных пространствах мелководий и болот. Иное дело, колониальные поселения нескольких видов гусей, обитающих в тундрах, где мне побывать не приходилось.

Насколько образ жизни этих птиц делает большинство из них объектом крайне мало пригодным для этологических исследований в поле, настолько же большие возможности они предоставляют наблюдателю, когда оказываются в неволе. В зоопарке почти ничего не стоит создать им условия, в которых они чувствовали бы себя почти что в родной среде и, соответственно, вели бы себя совершенно естественным образом. Этим обстоятельством в полной мере воспользовался основатель этологии Конрад Лоренц. Именно уток он выбрал в качестве той группы птиц, на примере которых обосновал свою концепцию сравнительной этологии как инструмента реконструкции процессов дивергентной эволюции сигнального поведения птиц. Степень сходства-различий в тех телодвижениях и позах, которые самцы принимают при ухаживании за самками, Лоренц рассматривал как меру родства между видами, и на этой основе построил филогенетическое древо, отражавшее, как он полагал, генеалогические отношения между теми несколькими десятками видов, которые были в его распоряжении. В последующие годы было выполнено множество исследований того же плана.

Я вспомнил обо всем этом во время одного из посещений Московского зоопарка. Бывал я здесь регулярно, особенно часто в дни ранней весны, когда уже томило страстное желание поскорее оказаться на природе, а время отъезда в очередную экспедицию еще откладывалось по той или иной причине. Как раз так обстояли дела в 2002 г., когда отъезд в Кыргызстан на поиски гималайских агам был запланирован на самый конец мая.

Моим любимым местом в зоопарке был большой пруд на старой территории. Он привлекал меня тем, что только здесь можно было наблюдать естественное поведение птиц, которые жили почти что на свободе. Многие особи из числа тех, у которых не были подрезаны крылья, могли свободно летать и даже перемещались по воздуху между этим прудом и тем, что поменьше – на новой территории зоопарка.

В тот год и в два последующих зоопарк располагал богатейшей коллекцией разнообразных видов гусеобразных – как представителей фауны России, так и экзотических. Здесь содержались все шесть видов лебедей мировой фауны и еще один – коскороба, которую многие орнитологи также включали предположительно в состав этого таксона. Это последнее обстоятельство само по себе настойчиво подталкивало к возможности провести исчерпывающее сравнительное изучение этой компактной группы видов, стоящей, как полагали многие орнитологи, несколько особняком от всех остальных пластинчатоклювых – и уток, и гусей. В то же время можно было проверить, так ли это в действительности, поскольку предоставлялась возможность, не сходя с места, сравнивать поведение лебедей, с одной стороны, и большого числа самых разных видов прочих гусеобразных, с другой.

Как шла работа в зоопарке

Я пригласил в качестве партнера по запланированному исследованию Екатерину Павлову, которая в то время работала руководителем кружка юных биологов зоопарка (сокращенно КЮБЗ). Его помещение располагалось у служебного входа в зоопарк, куда вела проходная с улицы Красная Пресня. Катя договорилась с руководством о том, что я смогу в любое удобное для меня время проходить через этот служебный вход, наравне с постоянными сотрудниками зоопарка.

От проходной было всего лишь десять минут хода до той точки на берегу большого пруда, который у служащих организации именовался «Мысом». Сюда дважды в сутки орнитологи и их помощники доставляли на корм птицам мешки с комбикормом и высыпали его на кромке берега. Поэтому здесь неизменно концентрировались в больших количествах утки, гуси, лебеди и, кроме того, нахлебники зоопарка – воробьи, вороны и голуби. В общем, на мысу всегда кипела жизнь, и можно было, между делом, узнать кое-что новое о поведении, например, ворон, которые утрачивали в этой пестрой компании свою обычную осторожность.

Поскольку я рассчитывал собрать материал по как можно большему числу видов пластинчатоклювых, а не только лебедей, сразу же возникла задача научиться распознавать все десятка два видов, которые оказывались в сфере видимости. Мне были знакомы лишь те из них, которых приходилось видеть прежде, во время наблюдений за весенним и осеннем пролетом водоплавающих в заповеднике Кедровая падь и на островах Каспийского моря. Но поскольку многие виды, особенно экзотические, были мне совершенно неизвестны, я раздобыл брошюрку, выпущенную зоопарком, с цветными изображениями всех без исключения гусеобразных, содержавшихся здесь, и во время наблюдений всегда держал ее при себе, заглядывая в нее при необходимости.

Нам с Катей было разрешено устраиваться за оградой пруда, почти что у самой воды, так что посетители зоопарка не могли тревожить нас расспросами о том, что мы здесь делаем, неподвижно сидя часами изо дня в день. Каждое утро, если погода благоприятствовала, мы приходили сюда, устанавливали на штативах видеокамеры и фиксировали все, что казалось нам важным и интересным.

В чем состояла задача задуманного исследования. Узнав о начале этой работы, наши знакомые орнитологи говорили: «Не понимаем, что вы собираетесь сделать. Ведь о поведении лебедей давно все прекрасно известно!» Они исходили из того, что водоплавающие птицы, и лебеди в их числе, были излюбленным объектом изучения основателей этологии, и не только К. Лоренца, о чем я уже говорил, но и таких крупных орнитологов, как Оскар Хайнрот, одного из пионеров этой науки. Их исследования определили устойчивый интерес этологов к гусеобразным и, что особенно важно, задали на многие годы вперед методы описания их поведения и характер его интерпретаций.

Когда мы планировали нашу работу и знакомились с тем, что было сделано в этом плане до нас, наиболее полные описания сигнального поведения разных видов лебедей нам удалось найти только в книге П. Джонсгарда «Руководство по поведению водоплавающих». Тогда сразу стало ясно, что материалы, содержащиеся в ней, должны быть существенно дополнены. Дело в том, что автор книги, написанной полвека назад, когда видеосъемка еще не стала постоянным инструментом исследований в этологии, попросту не располагал той технической базой, которая требуется для адекватной фиксации наблюдений. Он мог пользоваться киносъемкой, весьма трудоемкой из-за необходимости проявлять километры пленки, что чрезвычайно ограничивало возможности ее использования в тех масштабах, которые необходимы для получения качественного первичного материала. Хорошо известно, что у родственных видов характер сигнального поведения подчиняется некой единой схеме, так что межвидовые различия, на поиски которых и направлены исследования по сравнительной этологии, основываются как раз на частных деталях.

Для того, чтобы выявить их, обычно требуется столь значительные массивы повторных наблюдений, накопить которые в ограниченное время под силу лишь видеосъемке. Не менее важно то, что она фиксирует не только телодвижения птиц, но и сопровождающие их звуки. А в большинстве сигнальных реакций лебедей (как и практически, всех прочих видов птиц) информация передается одновременно по оптическому и акустическому каналам связи. Поэтому отсутствие в описаниях поведения разных видов информации об особенностях их вокализации, как мы видим это в книге Джонсгарда, не позволяет считать такие этологические диагнозы достаточно полноценными.

Все эти недостатки технического оснащения сказались на выводах, сделанных Джонсгардом. Например, сравнивая поведение лебедей кликуна и трубача во время спаривания, он пришел к заключению, что действия тех и других в этих взаимодействиях «практически идентичны». На этом основании автор рекомендовал считать, что мы имеем здесь дело с подвидами одного и того же вида. В действительности же, даже в моторных компонентах поведения при этих взаимодействиях у кликуна и трубача существуют тонкие различия, не говоря уже о сопровождающих звуках, которые различны принципиально.

В отношении черношейного лебедя Джонсгард пишет: «Я не наблюдал спаривания у этого вида, но Терри Джонс сообщил мне, что поведение сходно с тем, что мы видим у других видов лебедей». Между тем, наши последующие наблюдения показали, что поведение при копуляции у этого вида резко отличается от того, что свойственно всем прочим лебедям. Именно это обстоятельство заставило нас усомниться в том, что черношейный лебедь – это «лебедь» в строгом смысле слова, то есть вид, находящийся в тесном генеалогическом родстве с другими пятью видами «настоящих» лебедей.

Проанализировав единственный эпизод спаривания у коскоробы, отнятый на кинопленку видным орнитологом Д. МакКинни, Джонсгард констатирует: «Погружение головы в воду выглядело как единственная демонстрация самца перед спариванием. После этого он сразу же взлетел на спину самки. После коитуса самец отпускает затылок самки и обе птицы привстают, вертикально вытянув шеи, устремив клювы кверху, и крича одновременно. При этом крылья самца приподняты». Краткость этого описания, лишенного необходимой детализации, позволило бы с успехом применить его почти к каждому из шести видов лебедей. Автор использует словосочетание «погружение головы» в отношении всех видов, поведение которых он описывает, не делая разницы между простым опусканием в воду головы и шеи, и интенсивными нырками, при которых под воду уходит весь грудной отдел птицы. Но, при том пренебрежении тонкими деталями, какое мы видим в описании поведения Джонсгардом, трудно было быть уверенным и в том, что самец удерживает самку именно за затылок. А это важно, поскольку такое поведение свойственно лишь некоторым видам лебедей, тогда как у других самцы при коитусе держат самок клювом за оперение шеи. Иными словами, приведенное описание невозможно использовать для продуктивного сопоставления этой формы поведения коскоробы с тем, что мы видим у настоящих лебедей.

Здесь читатель может подумать про себя: «Эка важность, затылок или шея! Ведь это просто чистейшее занудство обращать внимание на такие мелочи!» Возразить на это можно так. Детальное описание тонкостей поведения в исследованиях по сравнительной этологии ни в какой мере не является самоцелью. Это лишь первый необходимый шаг в попытках понять, какими крохотными шажками шел процесс дифференциации видов, произошедших некогда от их предполагаемого общего предка. При таком подходе есть надежда не только выяснить, как именно признаки этого предкового вида трансформировались у тех или иных его потомков, но и восстановить, идя от настоящего к прошлому, облик и прочие особенности вида, стоявшего у истоков процесса постепенного увеличения разнообразия в пределах данной таксономической группы.

Еще на заре становления этологии был сделан вывод, что поведенческие признаки подчас оказываются более устойчивыми (консервативными) на больших временах, по сравнению с морфологическими. Вот лишь один пример. Отряд голубей Columbiformes включает в себя около 295 видов, объединяемых в 41 род. Особенности строения и внешнего облика разных видов необычайно разнообразны. Например, длина тела варьирует у ныне живущих видов от 20 до 70 см. Оперение головы у большинства из них гладкое, у других преобразовано в хохлы самой причудливой формы. При этом, однако, всех голубей объединяет признак поведения, не свойственный ни одной другой группе птиц. Голуби пьют, не поднимая голову вверх после каждого «глотка». Они засасывают воду, все время держа клюв в ее источнике.

Такого рода особенности поведения обусловлены уникальностью конституции нервной системы. Они представляют собой как бы законсервированные свидетельства предковых черт вида-основателя данной эволюционной ветви, своего рода «палеонтологические» признаки, сохранявшиеся на протяжении миллионов лет в структуре и организации нервной системы.

Немного ниже я постараюсь объяснить, насколько важной оказалась столь незначительная, казалось бы, деталь, как способ удержания самки самцом во время коитуса. Она позволила нам сделать важнейшее открытие, меняющее устоявшиеся представления о месте черношейного лебедя среди прочих видов гусеобразных.

Черный лебедь – «каприз природы»

За несколько лет до начала этих исследований я, во время посещения зоопарка, стал свидетелем зрелища, которое надолго осталось в моей памяти. Посреди пруда два черных лебедя проделывали нечто вроде сеанса синхронного плавания. То один, то другой перекидывал шею через шею партнера и сразу же опускал голову в воду, делая при этом движение грудью вниз, словно пытался нырнуть поглубже. Роли партнеров («верхний» – «нижний») менялись каждые несколько секунд. Во многих случаях нырки обеих птиц совершались строго одновременно. Это выглядело так, словно «верхний» партнер тяжестью своего тела подавал сигнал «нижнему», заставляя и его в очередной раз погружать в воду голову и шею.

Я быстро включил видеокамеру в уверенности, что сейчас это удивительное взаимодействие закончится спариванием. Удивительным оно мне показалось потому, что птицы проделывали согласованный танец молча, так что единственным каналом связи между ними был непрекращающийся тактильный контакт, что можно считать редкостью в мире пернатых. Съемка длилась уже не менее пяти минут, но кульминация так и не наступала. Кончилось дело тем, что лебеди поплыли в разные стороны и, оставаясь на дистанции в несколько метров, начали интенсивно купаться.

В тот раз я задался вопросом: «А что, неужели и у других видов лебедей приготовление к спариванию происходит подобным же образом? Если да, то странно, что я никогда об этом не читал и не слышал». Теперь, ретроспективно, мне становится понятно, что именно это случайное наблюдение стало много позже важным толчком к тому, чтобы заняться поведением лебедей вплотную.

Предстояло, таким образом, пронаблюдать и отснять на видеопленку как можно больше эпизодов спаривания у черного лебедя и у всех прочих видов гусеобразных, доступных для наблюдений в Московском зоопарке. За три весенних сезона нам с Катей удалось собрать материал, позволивший проанализировать в деталях степень сходства и различий в этой категории поведения у всех шести видов лебедей.

Читатель может подумать, что решить такую задачу можно было сравнительно просто – ведь мы вели наблюдения не в дикой природе, а в огороженном пространстве, и за птицами, которые не испытывали ни малейшего страха перед людьми. Действительно, в случае удачи удавалось снять от начала и до конца все взаимодействие, происходившее буквально в нескольких метрах от нас. Но бывало и так, что приходилось действовать примерно так же, как если бы дело происходило в гораздо менее благоприятных обстоятельствах. Вот, например, становится ясно, что подготовка к спариванию у данной пары вот-вот начнется. Но внезапно птицы перемещаются на такой участок пруда, где видеть их можно только сквозь кусты, густо высаженные по периферии водоема. Приходится чуть ли не бегом перемещаться туда, стараясь поймать парочку в окуляр камеры всякий раз, когда она показывается в проеме между ветвями. Бывало и так, что взаимодействие начинается внезапно, столь неожиданно для наблюдателя, что не успеваешь включить видеокамеру. В результате, спариваний, отснятых полностью, от начала до конца, оказывается меньше, чем хотелось бы.

Черный лебедь. Cygnus atratus

Нередко мы проводили у пруда целый день, так и не получив ни одной требуемой видеозаписи. Чтобы накопить необходимый массив данных по длительности процесса копуляции у того или иного вида, нам приходилось день за днем приезжать в зоопарк в одни и те же утренние часы. Только так удавалось не пропустить акт спаривания у вполне определенной пары птиц, которая почему-то выбрала для брачных взаимодействий именно этот краткий временной интервал.

В итоге оказалось, что поведение при спаривании у черных лебедей резко отличается от всего того, что свойственно в таких ситуациях не только всем прочим видам лебедей, но даже и гусей, видеозаписи по которым нам удалось получить как бы между делом.

Выяснилось, что брачное поведение черных лебедей столь необычно, что находится в соответствии с уникальностью их окраски среди всех прочих видов, родственных им в той или иной степени. Интересно, что само словосочетание «черный лебедь» веками выглядело для жителей Старого Света как оксюморон[295], наподобие выражений вроде: «сухая вода» или «холодный огонь». Например, римский поэт-сатирик Децим Юний Ювенал, живший в первом веке нашей эры, говорил о таком воображаемом пернатом как о чем-то почти несбыточном. В своей сатире, осуждающей женщин, он писал, что среди них полностью благонравные жены столь же редки, как черный лебедь в животном царстве. Отсюда происходит известная латинская идиома rara avis (редкая птица). Понятно поэтому изумление, испытанное европейцами, которые впервые оказались в Австралии и увидели, что там все лебеди черные[296].

Во внешнем облике черного лебедя очень много общего с тем, что мы видим у лебедя шипуна, оперение которого снежно белое. Недавно генетики выяснили, что угольно черная окраска первого из этих видов обусловлена мутацией гена MC1R, которому принадлежит главная роль в синтезе черных пигментов (меланинов) у видов из самых разных филогенетических ветвей гусеобразных. Что же касается резких различий в брачном поведении этих двух видов лебедей, то это результат множества случайных изменений в структуре их нервной системы, происходивших за те миллионы лет, на протяжении кото рых австралийский предковый вид – черный лебедь дал начало шипуну, расселившемуся позже по просторам Евразии.

Южноамериканец черношейный лебедь

По внешнему облику этот вид столь же явно выделяется среди всех гусеобразных, как и черный лебедь. Черная окраска головы и шеи характерна для некоторых видов гусей казарок, но у них нет ничего подобного резкому контрасту между цветом этих участков и снежно белым оперением всего тела и крыльев, свойственного черношейному лебедю. Дополнительное своеобразие внешности этого вида придает розовый «нарост» в основании верхней створки клюва, одинаково развитый и у самцов и у самок. Много позже, когда мы брали кровь у этих птиц для генетического анализа, оказалось, что эта структура мягка и эластична, в отличие от такого же рода твердой ороговевшей шишки на клюве лебедя шипуна.

В литературе мы не нашли описания брачного поведения этого вида, поскольку сказанное в книге Джонсгарта нельзя было считать сколько-нибудь удовлетворительным (см. выше). В тот год на старой территории зоопарка содержалась только одна пара черношейных лебедей. К ней, вероятно, относились здесь особенно трепетно, до такой степени, что посетители просто не могли видеть этих птиц. Они жили в отдельном небольшом загоне, не просматриваемом с аллеи, идущей по периферии пруда. Огорожен был этот выгон и со стороны пруда, так что его обитателям была оставлена лишь узкая полоска воды по краю водоема.

Боковая стенка этой вольеры, затянутая густой металлической сеткой, находилась как раз около того места, которое мы выбрали для регулярных наблюдений. Мы часто могли видеть одну из этих птиц или обеих, когда они во время отдыха лежали на солнышке около загородки. Оттуда временами доносились странные звуки, которые мы назвали «сопением» и «кудахтаньем». Они ничем не напоминали голоса прочих лебедей и были настолько тихими, что записать их на магнитофонную пленку удавалось лишь с большим трудом.

Понятно, что такая ситуация нас совершенно не устраивала. Надо было что-то предпринять, чтобы познакомиться с поведением этих птиц поближе. В один из дней я поставил складной стул прямо напротив ограды и решил просидеть так целый день в надежде увидеть, как эти лебеди ведут себя в то время, когда они активны. Не помню, в этот раз или днем позже я почувствовал, что сейчас должно произойти нечто важное. Ячея сетки была настолько мелкой, что пришлось приблизить объектив видеокамеры вплотную к одному из отверстий.

Так мне удалось в первый раз снять спаривание у этой парочки. Как некогда показалось Джонсгарду, все происходило вроде бы так же, как и у прочих видов лебедей, не считая черных. И лишь позже, просматривая эту видеозапись и несколько полученных позже, стало ясно, что наше первое впечатление было абсолютно ошибочным.

У всех видов белых лебедей начало взаимодействия, ведущего к спариванию выглядит примерно одинаково. Самец и самка, находясь на дистанции около полуметра друг от друга, начинают более или менее синхронно делать неглубокие нырки грудью, одновременно погружая в воду голову и шею. Движения эти выглядят достаточно резкими, поскольку каждое начинается с того, что птица словно «подпрыгивает» в воде. Постепенно партнеры сближаются и оказываются в положении параллельно друг другу. Тогда самец взбирается на спину самки и хватает ее клювом за загривок или за шею, после чего происходит коитус.

Анализ видеозаписей отчетливо показал существенные отличия от этой схемы у черношейных лебедей. Прежде всего, те действия, которые я называю «нырками», в данном случае, по сути дела, таковыми не являются. Здесь все ограничивается резкими опусканиями головы в воду, так что в нее погружается только вся шея, которая перед этим не выпрямлена, а согнута дугой. Во время всех этих акций расположение партнеров друг относительно друга может меняться от встречного (голова к голове) до такого, при котором их головы находятся рядом, и оси туловища – под углом 90°. Это легко объяснить следующим образом: задача самца, как выяснилось, состоит в том, чтобы под водой, вслепую, схватить самку за затылок еще до садки. В этом смысле самец черношейного лебедя находится в гораздо менее выгодном положении по сравнению с самцами всех прочих видов. У тех самец может ухватить клювом любой участок оперения шеи самки уже после того, как занял положение на ее спине, то есть, контролируя свои действия визуально.

Захват клювом круглого жесткого затылка под водой нелегко осуществить, особенно с первого раза, что хорошо видно из наших видеозаписей. Обычно самцу удается это сделать только с третьей или четвертой попытки. Поэтому он должен «рассчитать» движение клюва в направлении головы самки, пока головы обоих партнеров находятся еще на поверхности. Создается впечатление, что оба они в это время как бы оценивают возможность контакта «клюв самца – затылок самки».

Из видеозаписей хорошо видно, что и самец и самка наблюдают друг за другом перед очередным совместным опусканием головы в воду. В результате, такое действие одного из партнеров заметно запаздывает по отношению к действию другого. Вместе с тем, к тому моменту, когда захват головы самки клювом самца должен состояться, темп следования акций заметно убыстряется, то есть идет процесс взаимной стимуляции по принципу положительной обратной связи. На протяжении всей копуляции самец удерживает самку таким образом, что головы обоих остаются под водой, чего мы не наблюдаем у всех прочих лебедей.

Мы обнаружили и другие, более частные отличия в брачном поведении черношейного лебедя от того, что свойственно остальным видам лебедей, о чем можно прочесть в книге, созданию которой посвящена эта глава.

Но, пожалуй, один из самых интересных выводов – это наша гипотеза о том, какую роль в описанных взаимодействиях у черношейных лебедей может играть упомянутое выше эластичное тканевое образование в основаниях клювов особей обоих полов. Мы предположили, что оно выступает в качестве органа, воспринимающего тактильные раздражения. Пока головы партнеров находятся под водой, прежде чем самец взгромоздится на спину самки, он, возможно, руководствуется в своих действиях не только (или не столько) зрением, сколько тактильными сигналами – явление, не описанное ни для каких-либо других видов гусеобразных. Эффективному контакту может способствовать предполагаемое присутствие механорецепторов в интересующих нас розовых шишках на головах обоих партнеров. Именно так можно объяснить, почему эта структура не претерпевает ороговевания, как это происходит у шипуна и прочих гусеобразных, имеющих «наросты» в основании надклювья (утки пеганки и гага-гребенушка, китайский гусь и др.).

Орнитологи долгое время считали, что лебеди черный и черношейный – виды близкородственные. Впрочем, в этом можно было усомниться с самого начала: слишком удалены друг от друга их ареалы: Австралия и крайний юг Южной Америки. К тому же и в морфологии этих видов различий предостаточно – в общих размерах, пропорциях и окраске. То, что мы, вдобавок, узнали о поистине фундаментальных различиях в их поведении, заставило нас предположить, что черношейный лебедь, скорее всего, вовсе и не «лебедь» в строгом смысле слова. Через несколько лет после окончания нашей работы мы случайно наткнулись на статью, в которой содержалось подтверждение этой мысли. На основе сравнительного генетического анализа ее авторы пришли к выводу, что черношейный лебедь может быть эволюционно ближе к гусям, чем ко всем прочим видам лебедей[297].

Зоопитомник Московского зоопарка

В первые два года работы мы собрали хороший материал по всем тем видам, которые были представлены в зоопарке достаточно большим количеством особей, участвующих в размножении. Это лебеди шипуны, черные и трубачи (родом из Северной Америки). Черношейных было тогда всего лишь две пары, но им, как следует из сказанного выше, мы уделяли особенно пристальное внимание.

Для полноты картины нам недоставало сведений по двум видам. На большом пруду присутствовала только одна самка лебедя кликуна, которая постоянно держалась в паре с гибридом от скрещивания этого вида с шипуном. Отношения между этими двумя птицами были скорее дружественные, поскольку ни в какие половые контакты они не вступали. Мы просматривали списки видов, содержавшихся в других зоопарках, в надежде найти место, где можно было пронаблюдать процесс спаривания у кликунов. Остановились на заповеднике Аскания-Нова. Но поездку туда отложили до поры до времени, поскольку не менее важные для нас сведения пока что можно было получить, не уезжая далеко от Москвы.

Всего в полутора-двух часах езды от столицы, в Волоколамском районе Московской области, располагается созданное в 1994 г. отделение зоопарка, предназначенное для содержания и разведения редких видов животных. Выяснилось, что там, на небольшом искусственном озере живут в условиях, близких к естественным, тундровые, или малые лебеди. В самом зоопарке мы могли иметь дело лишь с двумя индивидами этого вида. Один из них принадлежал к евразийскому подвиду, другой – к североамериканскому. По этой ли причине или в силу других обстоятельств эти две особи не испытывали никакого интереса друг к другу. К тому же оба они, скорее всего, были либо самцами, либо самками, так что никаких взаимодействий между ними нам увидеть не удавалось. Нас не устраивало и то, что у одной из них психика казалась явно нарушенной. Птица была выращена людьми и потому особенно остро реагировала не на других лебедей, а на служителей зоопарка. Завидев неподалеку кого-нибудь из них, лебедь приходил в страшное возбуждение, начинал лихорадочно махать крыльями и громко голосить, чуть ли не в истерике.

Доступ на базу, неподалеку от поселка Сычево, о которой идет речь, для посторонних был закрыт, но Катя, как сотрудник зоопарка, получила разрешение приезжать туда в любое удобное для нас время. Мы останавливались в достаточно комфортабельном домике, где, помимо комнаты, предназначенной директору зоопарка В. В. Спицыну, имелись и комнаты для приезжих, и могли часами сидеть на берегу озера, наблюдая за поведением тундровых лебедей, с полдюжины которых определенно чувствовали себя здесь как дома.

По утрам мы обычно отправлялись на озеро, а потом шли к вольерам журавлей в центральной части питомника, где я получил, в результате, уникальные видеозаписи по поведению стерха.

«Немой» лебедь

Так на английском языке звучит название лебедя шипуна. На самом деле, птицы эти отнюдь не лишены голоса, просто намного более молчаливы чем, например, крикливые кликуны и тундровые лебеди. Поскольку в нашу задачу входило составление каталогов акустических сигналов всех видов лебедей, необходимо было записать на диктофон и голос шипуна. Во время наблюдений в зоопарке можно было время от времени слышать один из таких звуков – нечто вроде глухого хрюканья. Но записать его никак не удавалось – птицы, обычно самцы, произносили его одиночными выкриками и столь нерегулярно и непредсказуемо, что поймать этот момент никак не удавалось.

На озере в питомнике вместе с тундровыми лебедями жили несколько шипунов, причем самцы делили между собой довольно обширные территории. На границе двух таких участков нам удалось пронаблюдать и записать на видео эпизоды охраны ими границ своих участков. Птицы никак не угрожают друг другу – каждый попросту подолгу плавает кругами, молча, но в особой горделивой позе, по ту сторону незримой линии на глади воды, где, как ему кажется, заканчиваются его владения и начинается вотчина соседа.

Лебедь шипун. Cygnus olor

Но в отношении тундровых лебедей, которые сильно уступают шипунам в размерах, те ведут себя много более бесцеремонно. Обычно тундровые лебеди стараются держаться подальше от шипуна, на территории которого они пребывают в данный момент. Но зачастую тот внезапно, по каким-то неясным причинам, начинает упорно сближаться с кем-либо из тундровых лебедей, словно намереваясь выместить на нем свои агрессивные эмоции. Он может преследовать такого «мальчика для битья» до тех пор, пока тот не будет вынужден спасаться от агрессора на суше. А шипун иногда бывает настолько раздражен, что даже вскарабкивается, хотя и с видимым трудом, вслед за ним на берег.

Когда мы ездили в питомник, Катя брала с собой свою собачку – длинношерстую кроличью таксу по имени Дональд. Миниатюрных размеров кобель каштанового цвета выглядел очень мило и забавно. Некоторые наши коллеги, увидев его впервые, спрашивали шутливо: «А это что за гусеница?». Доник, как мы звали его, обычно сопровождал нас в экскурсиях на озеро. Однажды мы шли вдоль берега, а он трусцой бежал впереди нас. Тут его увидел шипун-самец, который, видимо, поразился зрелищем этого странного, никогда прежде не виданного им создания. Он подплыл вплотную к урезу воды и начал хрюкать раз за разом, приоткрывая створки своего карминно-красного клюва. Я включил видеокамеру и получил запись целой серии этих столь желанных для нас звуков.

В питомнике, помимо большого озера, в стороне от него, был еще маленький пруд, куда местные орнитологи отсаживали молодняк шипунов, выращенных родителями на главном водоеме. Как-то мы пришли сюда и, устроившись поудобнее на мостках, собирались посмотреть, что делают эти молодые лебеди. Я включил запись, которую нам помог получить Доник, и вдруг все обитатели пруда, которых было здесь около двадцати, дружно заголосили в ответ, повторяя те же звуки на разные лады. Теперь мы получили возможность проанализировать в деталях этот сигнал шипуна и меру его изменчивости в исполнении разных особей. Оказалось, в итоге, что в определенных ситуациях эти лебеди утрачивают свою обычную молчаливость и явно перестают быть «немыми».

За кликунами в заповедник Аскания-Нова. Я уже упоминал, что мы давно наметили Асканию-Нова в качестве места для наблюдений за этим видом лебедей. В Московском зоопарке в то время, когда началось наше исследование, жила одна самка кликуна, постоянным партнером которой был гибрид между кликуном и шипуном. Эта очень крупная особь, которая по общему облику напоминала кликуна, отличалась повышенной агрессивностью. Она то и дело третировала прочих лебедей, вступая в длительные конфликты с мощными самцами шипуна и трубача. В эти скандалы волей-неволей втягивались, так или иначе, прочие обитатели большого пруда, что, понятно, нарушало мирный ход жизни всех тех, кто в это время был занят насиживанием яиц в гнездах. Поэтому заведующий отделом орнитологии зоопарка Николай Скуратов буквально мечтал избавиться от этого возмутителя спокойствия. Наконец его удалось сплавить в зоопарк города Тула.

Самка, оставшись в одиночестве, пыталась флиртовать с самцами лебедя трубача, так что Скуратову стало ясно, что следует как можно скорее предоставить ей нормального полового партнера. Ее перевели на новую территорию, куда в компанию к ней был высажен срочно привезенный откуда-то молодой самец кликуна. На эту пару мы возлагали большие надежды. И в самом деле, птицы быстро нашли общий язык. Вскоре мы сняли на видеокамеру одно спаривание, а в последующие дни вынуждены были быть на месте в полной готовности ровно в половине одиннадцатого утра – время, которое эти птицы выбрали для своих брачных игр. В результате, удалось заснять еще два спаривания, но материал казался нам сомнительного качества, поскольку юный самец не обладал достаточным опытом в качестве ухажера и зачастую вел себя не вполне адекватно.

В общем, чтобы получить больший объем сведений, достаточный для строгого статистического их анализа, следовало, наконец, осуществить давний план поездки в Аскания-Нова. Туда мы отправились в начале апреля 2005 г. Дорога на поезде из Москвы через Одессу на Херсон, где мы пересели на другой, идущий в заповедник поезд, заняла в общей сложности около суток.

Управление заповедника Аскания-Нова находится в поселке городского типа под тем же названием. Там нас радушно встретила Валентина Николаевна Зубко – старейший работник заповедника и поручила нас заботам Александра Сергеевича Мезинова – тогда еще молодого сотрудника, который предложил нам называть его попросту Сашей[298]. Остаток этого дня ушел у нас на то, чтобы устроиться на жилье. Мы сняли однокомнатную квартиру у одной из сотрудниц заповедника – очень удачно, всего минутах в двадцати хода от места работы.

Заповедником жесткой рукой правил Виктор Семенович Гавриленко, который и внешне, и по манере поведения показался нам очень похожим на президента Белоруссии А. Г. Лукашенко. Нам сразу же намекнули, что мы, как командированные в заповедник, должны быть на работе точно в восемь часов утра, как и все прочие сотрудники. В первый день в конторе нас встретил Саша и повел на территорию показать, где именно нам предстоит наблюдать за кликунами. Мы шли мимо вольер с фазанами и разными экзотическими породами кур, а кругом токовали во всю самцы индийского павлина, которых мы насчитали по пути не менее двух десятков. Я сразу понял, что как бы ни сложились наши планы по изучению полового поведения кликунов, здесь меня ожидает редкая возможность познакомиться в деталях с поведением этих замечательных птиц, живущих, фактически, на полной свободе.

Мы вышли к водоему площадью немногим менее той, что отведена под большой пруд в Московском зоопарке. Потом Саша провел нас по берегу протоки длиной примерно с километр. Она соединяла первый водоем с гораздо более обширным. У берега здесь стояли кормушки, а вся поверхность воды была усеяна множеством птиц – гусей (серые, индийские, канадские казарки), уток, огарей и лебедей, среди которых, помимо кликунов, присутствовали также шипуны и черные.

Катя решила устроиться здесь, а я вернулся к первому водоему и поставил себе задачу вести наблюдения здесь. И правильно сделал. Вскоре выяснилось, что все водное пространство находится во владении пары кликунов, которая уже выстроила гнездо на противоположном берегу. Тот край водоема, который был ближе ко мне слева, занимал одиночный кликун, которого пара постоянно третировала, если он пытался отплыть от берега на расстояние более чем несколько десятков метров. Счастливые супруги периодически уплывали по протоке туда, где располагались кормушки, а одиночка даже и не пытался рискнуть сделать это, поскольку не решался пересечь территорию своих соседей. Этот лебедь постоянно оставался в сфере моей видимости и жил целиком на «подножном корме».

За пять дней мне удалось собрать очень интересный материал по поведению этих трех птиц, в частности, по их вокализации. Пара время от времени выплывала на середину водоема и проделывала здесь так называемую «церемонию триумфа». Птицы становились в воде «лицом к лицу» и начинали усиленно размахивать крыльями, одновременно издавая громкие крики дуэтом в такт этим движениям, тем самым наилучшим образом оправдывая свое название: «кликуны». Третий же лебедь за неимением партнера зачастую проделывал все то же самое в одиночестве. Мне было ясно, что таким образом он вся чески старается привлечь на свой ограниченный по размерам участок какого-нибудь другого лебедя, который скрасил бы его одиночество.

Крики этого лебедя, которых я записал на диктофон не менее сотни, оказались на удивление разнообразными. Позже при их обработке на сонографе неожиданно оказалось, что вариации в их структуре вполне сопоставимы с тем, что мы видим у таких певчих воробьинообразных птиц, которые в состоянии свободно комбинировать разные ноты, имеющиеся в их репертуаре. Такой вывод был совершенно новым с точки зрения суммы представлений, существовавших в то время относительно закономерностей биоакустики птиц.

Тем временем Катя смогла на большом пруду снять на видео шесть спариваний одной и той же пары кликунов. Пять из них происходили в одном и том же секторе водной поверхности – в радиусе не более пятидесяти метров от кормушек. Спариванию неизменно предшествовало кормление партнеров подводной растительностью, для чего они опрокидывались головой вниз, так что на поверхности оставались видными только хвосты и лапы обеих птиц. Таким образом, кормежка и спаривание оказались объединенными в единый поведенческий блок, без всякого явного перехода от первой активности ко второй. Это, разумеется, сильно затрудняло уловить тот момент, который можно было считать «началом» полового взаимодействия.

Я иногда покидал свой наблюдательный пост и присоединялся к Кате в надежде узнать что-нибудь новое о поведении шипунов и черных лебедей, которые обитали как раз на втором, большом водоеме. В один из дней здесь нам пришлось стать свидетелем весьма эффектной сцены.

Пара черных лебедей еще до нашего приезда соорудила гнездо не более чем метрах в тридцати от гнезда шипуна. Долгое время соседи держали нейтралитет. Но однажды, по непонятной причине, шипун-самец пришел в негодование и неожиданно набросился на черного лебедя, насиживавшего яйца. Агрессор стащил его с гнезда и принялся избивать в воде. Шипун крепко ухватил свою жертву за шею, а тот истошно кричал все время, пока пытался вырваться, двигаясь к противоположному берегу, где сидели мы, напряженно глядя в окуляры видео– и фотокамеры. Когда тандем выбрался на наш берег, на шипуна набросился другой. Черный лебедь столь неожиданным образом получил свободу, а два отчаянно дерущихся шипуна поплыли в ту сторону, где весь этот эпизод начался. Мы же были несказанно рады тому, что успели зафиксировать все происходящее на фото– и видеопленку.

Павлины

Много лет назад, гуляя по Московскому зоопарку, я оказался около вольеры с фазанами. Среди них были два самца и несколько самок индийского павлина. Я был тогда поражен, увидев, что в момент ухаживания за самкой самец, поднимая свой роскошный шлейф[299], усеянный множеством ярких глазчатых пятен, повора чивается к ней спиной и выставляет напоказ отнюдь не свой шикарный орнамент, а его испод. В этот момент самка может видеть лишь длинные темные стержни перьев, лучами расходящиеся на светло сером фоне нижней поверхности шлейфа вверх от короткого черноватого клиновидного хвоста.

Это наблюдение поразительным образом расходилось со всем тем, что постоянно приходится читать в популярной литературе и даже в учебниках этологии о том, как самцы павлинов обольщают самок роскошным зрелищем своих глазчатых украшений. Теперь, в Аскании-Нова мне представилась возможность увидеть своими глазами, как это происходит в действительности. Десятка полтора самцов бродили по дорожкам, сидели на невысоких заборах или стояли там и тут, подняв и развернув роскошные шлейфы. Тут же кормились группы невзрачных самок, а также молодых птиц, только начавших одеваться в оперение взрослых. Местность оглашалась пронзительным «мяуканьем» этих пернатых.

И вот как выглядело происходящее, запечатленное во множестве сделанных мной видеозаписей. На первый взгляд, на этом карнавале явно отсутствовал какой-либо регулярный сценарий – то здесь, то там неожиданно вздымались раскрытые роскошные веера «хвостов», раздавались протяжные оглушительные крики и странные звуки, напоминающие шелест листвы при порыве ветра. Лишь небольшая часть этих эффектных демонстраций была адресована конкретным самкам, то есть тем, которые находились в непосредственной близости от самца или, по крайней мере, в его поле зрения. В таких случаях, постояв короткое время перед самкой в положении, при котором она могла видеть все замечательные глазки на его шлейфе, самец внезапно резко поворачивался на 180° и выставлял на обозрение ей свой серый клиновидный хвост и концы ярко-оранжевых приспущенных крыльев, которыми он начинал энергично трясти вверх-вниз. Одновременно самец короткими шажками пятился в сторону самки. Казалось, что именно эта часть церемонии могла свидетельствовать об ее адресном характере. Все выглядело так, что если уж самец начал трясти крыльями или вдруг резко складывал их под хвостом изящной бабочкой, то именно эти телодвижения служили на первых порах средством заинтересовать самку.

Лишь в том случае, если самка не игнорирует выступление самца явным образом и не ретируется сразу, самец снова проделывает маневр «полный поворот кругом». Сразу вслед за этим он наклоняет корпус вперед и короткими резкими шажками движется в сторону самки, остающейся пассивной все это время. В ее сторону наклоняется и широко развернутый шлейф, перьями которого самец словно бы старается охватить самку. При этом широкие серые перья хвоста время от времени трутся друг о друга, треща и вибрируя, а по надхвостью одновременно пробегает дрожь. Как раз в этот момент и раздается громкое шуршание, о котором я упомянул выше.

Что касается самок, то они в большинстве случаев относятся к таким демонстрациям довольно безразлично. Даже оказавшись внутри склоненного к ней веера из перьев, принявшего форму полусферы, самка продолжала невозмутимо склевывать что-то с земли либо не торопясь уходила прочь. На особей слабого пола не производили особого впечатления и повторные трюки самца с поворотом на 180° с последующим показом самке трясущихся оранжевых крыльев. Более того, как раз в этот момент самец перестает видеть объект своих притязаний и тем самым предоставляет самке возможность удалиться восвояси. Только один раз удалось увидеть, как самец стремительно ринулся в сторону самки и покрыл ее.

Но частенько бывало и так, что самец очень долго стоял с поднятым и развернутым шлейфом в полном одиночестве. Иногда при этом он издавал крик, буквально режущий ухо, который подхватывали и другие самцы. Но наибольшее впечатление на меня производили молодые самцы, еще лишенные, до поры до времени, роскошных шлейфов. Эти юнцы подолгу стояли, подняв вертикально свои невзрачные, куцые серые хвосты клинышком. Все это явно свидетельствовало о том, что у них инстинктивное стремление красоваться возникает задолго до того, как появляется возможность предстать перед самками во всем павлиньем великолепии.

У павлинов нет места какой-либо супружеской привязанности, самец и самка не образуют сколько-нибудь постоянной семейной пары. Родители будущих птенцов весь год живут независимо друг от друга, а их встреча для спаривания мимолетна. В природе взрослые самцы живут на протяжении всего года на своих индивидуальных участках, куда ни под каким видом не допускают других самцов. Там, где лес более сомкнут, площадь такого участка составляет около одного гектара, так что самцы-соседи редко встречаются лицом к лицу и могут судить о присутствии и месте пребывания положении соперников по их громким пронзительным крикам «мии-о… мии-о». В более разреженном лесу участки самцов значительно меньше по площади, здесь 5–6 самцов могут держаться неподалеку друг от друга, формируя нечто вроде глухариного тока. В пределах каждой территории есть особое место, предназначенное хозяином для спектакля, адресованного представительницам слабого пола. Обычно это пространство между двумя-тремя кустами, достаточное лишь для того, чтобы самец мог поворачиваться там с поднятым и полностью развернутым шлейфом. Трава в таком «алькове» вытоптана, а почва утрамбована движениями лап актера во время эффектного шоу, воспроизводимого хозяином надела.

Что касается самок, то они в начале сезона размножения объединяются в группы по 3–5 особей и в таком составе бродят по лесу, посещая по очереди индивидуальные участки разных самцов и выбирая кавалеров по вкусу во время исполнения ими сложного брачного танца. При виде самок, оказавшихся на его территории, самец устремляется в свой «альков» и начинает выступление перед аудиторией. И если производимое им впечатление окажется достаточным, чтобы склонить самку к спариванию, свидание заканчивается успехом для него.

Зная о таком вольном характере взаимоотношений между самцами и самками, я был очень удивлен, став свидетелем сцен невинного флирта павлинов в часы дневной сиесты. Дважды пришлось видеть, как самец и самка, сидя друг подле друга, нежно прикасались клювами к голым участкам кожи вокруг глаза партнера. В научной литературе о павлинах мне не удалось, несмотря на тщательные поиски, найти даже упоминания об этом странном явлении, последовательные фазы которого удалось запечатлеть на фотопленку.

В день отъезда из Аскании-Нова мы пришли в зоопарк на рассвете. Сильный туман окутал все вокруг, в его белесой дымке вырисовывались силуэты деревьев, и на одном из них высоко на ветвях сидели павлины. Очертания птиц выглядели тонкими и изящными, они еще не проснулись, были неподвижны и молчаливы. Туман был настолько густой, что сфотографировать это зрелище оказалось невозможно. Ждать, пока туман рассеется, времени не оставалось: пора было собирать вещи в обратную дорогу в Москву.

Коскороба

Перед нами стояла еще одна задача. Дело в том, что существует такой вид пернатых, принадлежность которого к группе лебедей и по сию пору остается для орнитологов спорным. Область его распространения – самый юг Южной Америки. Считают, что название «коскороба» родилось у местных индейцев, как подражание характерному, хриплому и мало приятному крику этих птиц. В англоязычной литературе за ними прочно утвердилось название «лебедь коскороба».

Коскороба действительно напоминает лебедей общей белой окраской оперения и сравнительно крупными размерами (вес около 3.5–4 кг). Но этим, пожалуй, и ограничивается внешнее сходство этого вида с лебедями. Маховые перья крыла у коскоробы не белые, как у тех, а черные. Шейный скелет образован всего лишь двадцатью одним позвонком, тогда как у лебедей их минимум 23 (у черношейного лебедя) – до двадцати шести. Форма карминно-красного клюва и ног того же цвета типично утиные, что особенно ярко проявляется в строении пальцев.

Поэтому один из классиков орнитологии, Сергей Александрович Бутурлин утверждал, что коскороба – это, по сути дела, утка, и вовсе даже не родственна лебедям. Другой крупнейший знаток пластинчатоклювых, Жан Делакур, американский орнитолог французского происхождения, пришел к выводу, что для коскоробы характерно смешение самых разных признаков настоящих уток (таких, например, как кряква или свиязь), свистящих уток и пеганок. В частности, пуховые птенцы коскоробы пестрые, как у всех этих птиц, а не одноцветные светло-серые, как у лебедей.

Мы рассчитывали внести ясность в эти противоречивые суждения, описав особенности поведения коскоробы во время конфликтов их друг с другом и при спаривании и сравнив полученные данные с тем, что удалось узнать про лебедей. Идея состояла в том, что телодвижения и звуки, наблюдаемые в таких ситуациях, остаются в процессе эволюции более устойчивыми, нежели строение и внешний облик видов, как об этом было сказано выше на примере голубей.

Задача поначалу казалась вполне выполнимой. В первый год наших исследований в зоопарке жила пара коскороб. У них даже было гнездо, и яйца в нем поочередно насиживали оба партнера. Впрочем, как выяснилось впоследствии, яйца оказались неоплодотворенными. В этот год мы были поглощены наблюдениями за черношейным лебедем и, к несчастью, пропустили самый важный момент, когда можно было увидеть воочию брачные игры этих птиц. Но мы не особенно огорчались, будучи уверенными в том, что наверстаем упущенное в последующие годы.

Дальнейшее показало, насколько эти наши ожидания были ошибочны. Коскоробы больше не гнездились ни разу. Откуда-то в зоопарк привезли еще одну особь, и это трио каждой весной переводили из зимнего закрытого помещения на пруды – сначала на большой, а в тот год, когда наша работа близилась к концу – на малый, на новой территории. С наступлением теплых дней мы с нетерпением ждали этого момента в надежде хоть раз стать свидетелями какого-либо эмоционального взаимодействия между членами этой компании. Но тщетно: птицы были неизменно на редкость инертны. Они или спали тесной группой, или, проснувшись, недолго плавали, обычно поодиночке, около самого берега. Ни одна из них ни разу не издала ни звука. Представьте себе, каково было, установив камеру на штативе, час за часом тщетно ожидать, что вдруг, на наше счастье, произойдет нечто интересное.

Потеряв терпение мы решили, наконец, попробовать расшевелить их, проиграв им на магнитофоне запись голосов, найденных в Интернете на сайте Xeno Canto. Здесь содержится богатейшая коллекция фонограмм голосов птиц, годами собиравшихся натуралистами по всему свету[300]. Снова, как обычно, привели в готовность видео– и фотокамеры и включили звук – никакого эффекта! Коскоробы, как будто бы насторожившись, вначале, вытянули шеи, но быстро поняв, что ничего интересного их не ожидает, приняли, не медля, свое привычное положение: положили головы на спины и уткнулись клювы в ее расслабленно распушившееся оперение.

Итак, нам ничего не оставалось, как более тщательно поискать какие-либо сведения о поведении этих птиц в Интернете. То немногое, что нам удалось найти в Youtube, отчетливо указывало на сходство движений головы коскороб при плавании с тем, что свойственно в соответствующих ситуациях черношейному «лебедю». Более интересной и важной оказалась серия прекрасных фотографий, запечатлевших острый конфликт между двумя особями, который окончился дракой. Позы, сопровождавшие это взаимодействие выглядели как нечто среднее между характерными для некоторых лебедей, в особенности шипуна, и гусей (например, сухоноса).

Но наиболее ценной информацией оказались довольно многочисленные фонограммы на сайте Xeno Canto. Мы отобрали 14 записей наилучшего качества и детально проанализировали их с использованием соответствующих компьютерных программ. Две особенности вокализации коскоробы попросту бросались в глаза. Во-первых, поразительно высокая стереотипность временной организации акустических сигналов. И, во-вторых, резкие различия в акусти ческих характеристиках вокальных сигналов самцов и самок. Наибольшее сходство в звуках, которые мы проанализировали, удалось обнаружить с вокализацией древесных уток, древней группы гусеобразных, стоящей где-то у истоков их эволюции. Этот наш вывод оказался хорошо совместимым с суждениями Делакура, который еще в прошлом веке обсуждал загадку систематического положения коскоробы среди прочих пластинчатоклювых.

Уже по окончании нашей работы нам в руки попалась статья, где были приведены более определенные суждения по этому вопросу. На основе сравнительно генетических исследований была предложена гипотеза, согласно которой коскороба стоит в системе гусеобразных ближе всего к куриному гусю Cereopsis novaehollandiae. А его рассматривают в качестве вида, который имеет общего предка со всеми ныне живущими видами гусей и лебедей. О древности этой птицы свидетельствует ее чрезвычайное сходство и, следовательно, близкое родство с гигантским гусем Cnemiornis calcitrans, вымершим несколько сот лет назад. Он обитал на островах Новая Зеландия, весил до 18 кг и был не способен к полету. Если гипотеза, о которой идет речь, верна, то коскоробу приходится отнести к древней, эволюционно угасающей ветви гусеобразных, связанной с лебедями лишь достаточно отдаленным родством.