Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Горные агамы Израиля

Горные агамы Израиля

В том же 1994 году меня пригласили принять участие в очередном Международном орнитологическом конгрессе, который должен был проходить в августе в Вене. Вместе с американским орнитологом Френком Джиллом мне предстояло руководить симпозиумом по гибридизации птиц в природе. Там я познакомился с учеными из Израиля, которые, узнав из моего доклада о моем интересе к каменкам, спрашивали меня, почему бы мне не побывать у них в стране. Ведь там обитают как минимум семь видов этих пернатых, из которых четыре не встречаются севернее, в пределах СССР. Как раз в это время я работал над книгой «Каменки Палеарктики»[275] и решил, что неплохо было бы дополнить ее сведениями об этих видах.

Лариса загорелась идеей съездить в Израиль и заняться там вплотную местным видом горных агам под названием хардун. Она развернула бешеную активность по подготовке этой поездки. Связалась по почте с израильским герпетологом Амосом Бускиллой и добилась от него приглашения из Университета Бен-Гуриона в Беер Шеве на полевые исследования в пустыне Негев.

Но осуществить задуманное удалось только весной следующего, 1996 года. Согласно приглашению, нам можно было пробыть в Израиле два месяца. Чтобы сэкономить деньги, пришлось лететь дешевым рейсом с остановкой в Софии. Столица Болгарии произвела впечатление бедного провинциального города. Здесь мы вынуждены были провести остаток дня 21 марта. Было холодно и шел снег. Тем приятнее было оказаться поутру в привычной для нас атмосфере субтропиков, в современном аэропорту Бен-Гурион в Тель-Авиве.

Здесь нас встретил Амос. Мы погрузились в его шикарный джип, и примерно через два часа были в Беер Шеве. В университете Амос показал нам свою лабораторию, после чего мы закупили продукты и поехали дальше. Местом назначения оказалась полевая база университета. Маленький белый домик стоит в зеленом оазисе среди безжизненных холмов центральной пустыни Негев. На господствующей над местностью вершине одного из них снизу видны развалины древней крепости Авдат, столицы Набатейского царства, возведенной в III в. до нашей эры.

Вокруг дома финиковые пальмы, агавы, опунции и огромные кактусы эхинопсисы диаметром примерно с полметра. Для жилья нам отвели студенческое общежитие. В нем три пары двухэтажных нар, высоко под потолком окно, туалетное отделение с душем. Стола и стульев нет. Жить долго вдвоем в таком закутке, разумеется, невозможно. Но пока что впечатлений от окружающей природы столько, что думать об этом не хочется. В плакучих ветвях акации, плотно усыпанных желтыми цветами, порхают экзотические птицы – бюль-бюли, синие нектарницы и арабские дроздовые тимелии. Нам повезло в том отношении, что в это ранневесеннее время дом еще пустовал, так что мы оказались полностью предоставлены самим себе.

Я сразу же нашел, буквально в пяти метрах от дома, гнездо пустынного сорокопута с птенцами. Рано утром устроился с видеокамерой неподалеку от него и снял несколько сцен кормления родителями своих уже сильно подросших отпрысков. Оставил штатив с камерой на месте съемки и пошел в дом заварить чаю. Вдруг, как из под земли, в дверях появляется бородатый человек с винтовкой за плечами. Явно не еврей, внешность бесспорно арабская. «Ну вот, – подумал я, – не успели приехать, как сразу же станем заложниками!» Мне, разумеется, не было тогда известно, что бедуины, живущие на территории Израиля, – это в массе своей добропорядочные граждане государства, служащие в ее армии наравне с представителями титульной нации. Этот бедуин оказался сторожем, в обязанность которого входило посещать время от времени базу университета и следить здесь за порядком. Зашел он в дом выяснить, кто в нем живет сейчас и заодно предупредить приезжих, чтобы они не оставляли ценные вещи на улице без присмотра. Он имел в виду мою видеокамеру.

В день приезда Амос, прежде чем оставить нас, показал место, где нам предстояло изучать ящериц. Надо было пройти километра два вверх вдоль сухого русла, пока не начинался более крутой подъем. Там перед нами открылась ровная площадка размерами примерно с гектар, окруженная со всех сторон обрывистыми подножиями холмов. Три-четыре невысокие жидкие деревца, казавшиеся угнетенными, не слишком оживляли ландшафт. В общем, все выглядело примерно так же, как и на плацдарме наших постоянных исследований близ Красноводска, в Уфре.

Ящериц мы во время этой рекогносцировочной экскурсии не видели, поскольку рептилиям в тот день погода не благоприятствовала. Было довольно прохладно, так что не стоило и ожидать, что они выйдут кормиться из своих убежищ. Но, к моей радости, оказалось, что как раз тут располагается территория самца траурной каменки. Это обещало хороший материал по совершенно новому для меня виду. Птица казалась почти что копией белоголовой черной каменки, но песня ее звучала совершенно иначе – гораздо более звучно и мелодично. Позже выяснилось, что этот вид отличается от черных каменок еще и тем, что самки у него выглядят почти так же, как самцы.

Итак, все складывалось наилучшим образом. Множество разнообразных птиц прямо около дома и хорошие перспективы наблюдения за агамами почти что в шаговой доступности. Но, никогда не следует терять бдительность и забывать о фундаментальном принципе: «Если у вас все идет хорошо, значит, вы чего-то не заметили». Это вскоре и подтвердили последующие события.

Первые три дня мы жили на базе одни и решили, что так оно и будет в дальнейшем. Проход в отведенную нам комнатушку шел через большую гостиную, где располагалась также библиотека. Я решил, что спать буду здесь, а не в темном и душном закутке, обстановка которого меня совершенно не устраивала. Один из диванчиков я перетащил к стене, так, чтобы он не мешал проходу в дом, и прекрасно провел здесь следующую ночь.

Но когда утром четвертого дня впервые появилась женщина, оказавшаяся хозяйкой базы, произошел грандиозный скандал. Сначала она буквально остолбенела от негодования, увидев произведенную мной перестановку, а потом начала дико орать на иврите. Очень хотелось пустить в ход магические слова нашего великого и могучего русского языка, но она все равно бы их не поняла. Я лениво отбрехивался на ломаном английском, поскольку ясно было, что победа в любом случае останется за ней. Тогда-то впервые зародилась мысль, что долго мы тут не продержимся.

Дальше – больше. Еще дня через два наше пристанище превратилось в настоящий проходной двор. То и дело, в любое время с утра до ночи подкатывали машины, привозившие каких-то людей по одному или компаниями. По вечерам приезжие засиживались в столовой допоздна и своими оживленными разговорами не давали нам спать. Сейчас, листая свой дневник, я поразился тому, как мы выдержали все это, оставаясь здесь целых семь дней.

Нужно было срочно что-то предпринимать. Как известно по русской пословице, «На ловца и зверь бежит». Как-то вечером к нам в гости заехали Юрий Шенброт и Борис Краснов, жившие в 15 километрах отсюда, в городке Мицпе-Рамон. Эти московские зоологи эмигрировали в Израиль пять лет назад. Теперь они работали в местном отделении Университета имени Бен Гуриона, занятого изучением пустынь. Мы взмолились, чтобы они помогли нам найти жилье где-нибудь по соседству с ними. Через два дня переговоры увенчались успехом, и Борис перевез нас в дом, стоявший бок о бок с его собственным. Комнату нам согласился сдать его хороший знакомый, бывший московский геолог Иосиф Плахт. Оба эти дома принадлежали Университету Бен Гурион.

Центральный Негев

Мицпе-Рамон – городок, основанный в середине 1950-х гг., когда в страну хлынул мощный поток эмигрантов, в том числе – из России. На трех параллельных улицах одинаковые дома двух типов, одно– и двухэтажные. На каждой крыше солнечные батареи, единственный источник тепла в помещении. К домам примыкают огороженные палисадники площадью не более пятидесяти квадратных метров, засаженные кактусами, агавами и цветами. По обочине улицы живой изгородью высажены деревца каллистемона[276], плакучие ветви которых, усыпанные пушистыми алыми соцветиями, свисают из-за оград. Нектаром этих цветов то и дело прилетали кормиться бюльбюли, пролетные в эти дни в Израиле славки черноголовки, а иногда и домовые воробьи.

Одна из границ города проходит по краю четырехсотметрового обрыва в гигантский кратер Махтеш Рамон. На его крутых склонах есть агамы, но попробовав один день работать там, мы от этой затеи вынуждены были отказаться – даже просто передвигаться там оказалось попросту опасным.

На противоположной окраине, ближайшей к нашему жилью, тропинка вела из города в бедленд. Она заканчивалась в небольшом ущелье с сухим руслом в его ложе. Кругом довольно пологие склоны с овечьими тропами. Размеры потенциальной рабочей площадки – около 7 гектаров. С нескольких точек, где удобно пристроиться для наблюдений, значительная поверхность рельефа хорошо просматривается в бинокль, и это большое достоинство. Правда, даже клочка тени, куда можно было бы спрятаться от испепеляющей жары хотя бы в обеденный перерыв, нет и следа. Зато опять же, как в Авдате, место облюбовано парочкой траурных каменок. Птицы охотились здесь и, поймав насекомое, не проглатывали его, а улетали прочь, держа добычу в клюве. Значит, у них птенцы в гнезде, которое мне еще предстояло найти.

Здесь мы работали 20 дней с перерывами в прохладные и ветреные дни, что случалось, к нашему разочарованию, довольно часто. При такой погоде агамы не выходили из убежищ. Когда же им было комфортно, нам приходилось не слишком сладко. Выдержать пребывание на солнцепеке с 9.30 до 17 часов помогал длительный опыт, приобретенный в Туркмении. Здесь, ближе к Африке, солнце палило днем еще более свирепо. Мы приносили с собой бутылки, в которых вода в морозилке за ночь превращалась в лед, и до середины дня потягивали ее ледяными порциями, успевавшими оттаять. Но к концу дня вода была уже теплой и не спасала от жажды.

Ящериц оказалось гораздо меньше, чем мы ожидали. Этому не приходилось удивляться, поскольку условия обитания живности в каменистой пустыне Негев крайне экстремальны. Любой участок пустынь Средней Азии мог бы показаться оазисом по сравнению с той местностью, где мы вели наблюдения. Дефицит кормов, как из-за скудости растительности, так и в силу малочисленности беспозвоночных приводит к тому, что агама вынуждена осваивать территорию, гораздо более обширную, чем там, где условия жизни гораздо более благоприятны. Поэтому материал удавалось собирать буквально крохами.

Наблюдения осложнялись тем обстоятельством, что местные ящерицы, в отличие от кавказских и хорасанских агам в Туркмении, не придерживались постоянных убежищ. Если принимать во внимание обширность индивидуальных участков израильских агам, становится понятным, почему им удобнее проводить ночь там, где их застает наступление вечера.

Каждый раз, когда мы возвращались домой и жаловались Иосифу, что дело идет плохо, он утешал нас так. Широко разводил руки и говорил при этом: «Уедете отсюда вот с таким материалом!»

Все же нам удалось поймать, измерить, сфотографировать и пометить 11 самцов и 5 самок. Кроме того, я получил уникальные видеокадры того, что принято считать сигнальным поведением у агам и игуан. Это нечто вроде поклонов, всем туловищем или только головой, когда ящерица раз за разом сгибает передние ноги и снова распрямляет их. У разных видов эти акции различаются по числу поклонов, их амплитуде и длительности. Поклоны наших агам, как выяснилось позже, при обработке видеозаписей на компьютере, резко отличались от зарегистрированных нами ранее у тех видов, которых мы изучали в Средней Азии.

Всю ценность этой информации, добытой нами с таким трудом, мы смогли оценить позже, когда, опять же по капризу судьбы, оказались в другом районе Израиля, на крайнем его севере. А до этого нам посчастливилось впервые посетить самый южный город этой страны – Эйлат, куда мы отправились из Мицпе-Рамона в последних числах апреля. Там я рассчитывал увидеть каменок других видов, поскольку в центральном Негеве вполне обычной была только траурная.

Перед отъездом произошла забавная история. Мы решили устроить прощальный вечер для наших друзей, гостеприимством которых мы так долго злоупотребляли. Вопрос встал следующий: какое спиртное лучше подать на стол. Наверное, не водку – слишком уж будничный напиток. Я мысленно остановился на роме. Пошли с Ларисой за покупками, и по дороге я решил, что заодно нужно запастись «огненной водой» на дорогу. Мицпе-Рамон хорош тем, что здесь в магазине продается чистый спирт, и совсем недорого. А кто знает, что будет в Эйлате? Поэтому было решено застраховаться и купить на всякий случай две бутылки.

Когда подошли к магазину, я увидел, что рядом с ним зацвело дерево, название которого я узнал позже: эритрина, или коралловое дерево[277]. На голых еще ветвях, лишенных листьев, распустились крупные алые цветы. С дерева при нашем приближении слетел бюльбюль. «Вот, – подумал я, – будет кадр, если птица вернется и сядет около цветка!» Камера с телеобъективом, как всегда, была со мной. Я сказал Ларисе, что подожду ее здесь и попробую осуществить задуманное. Присел на лавочку и стал ждать. Когда Лариса появилась в дверях с большим пакетом в руках, вид у нее был несколько растерянный. «Что могли подумать люди, – сказала она, – об интеллигентной на вид женщине, которая в одиннадцать часов утра покупает бутылку рома и две – спирта?» А бюльбюля я так и не дождался, зато снял цветы дерева крупным планом.

Ловим ящериц на границе с Ливаном

В Эйлате мы пробыли неделю. Жили у Давида Бланка, который незадолго до этого эмигрировал в Израиль из Казахстана. Отсюда предприняли четыре экскурсии в пустыню. Возил нас на своем старом Форде Беньямин Элигулашвили, эмигрант из Грузии, прекрасный натуралист и знаток природы своей новой родины. Помощь, оказанная мне в дальнейшем Давидом и Беней, которые стали с тех пор и надолго моими близкими друзьями, переоценить невозможно. Но об этом я подробно расскажу в другом месте.

На этот раз мне лишь мельком удалось увидеть каменок двух местных видов – белохвостую и монашку. Но сразу стало понятно, что походя о них многого не узнаешь. Как и у ящериц, у этих птиц индивидуальные участки в суровой пустыне Негев оказались гораздо более обширными, чем те, которые удерживают за собой каменки в более северных регионах. Поэтому, ознакомившись с ситуацией в самом первом приближении, я отложил задачу изучения биологии этих пернатых на будущее.

К тому же, время нашего пребывания в Израиле шло к концу, а нам еще надо было поработать с агамами на севере страны. Мы по телефону согласовали дальнейшие планы с Борисом Виленкиным, московским зоологом, эмигрировавшим в Израиль и жившим тогда в Тель-Авиве. Он сообщил нам, что договорился со своим другом Давидом Кушнаревым, о том, что тот поселит нас у себя в городишке Кирьят Шмона в Галилее, прямо на границе с Ливаном.

В Кирьят Шмоне нас встретил Давид. Вечером он устроил для нас праздничный ужин. Хозяин дома был одним из первых эмигрантов и за время пребывания в Израиле истосковался по русским застольям на кухне до середины ночи. Тут-то как нельзя кстати оказалась вторая бутылка спирта из тех, что мы купили еще в Мицпе-Рамоне. Ему было о чем порассказать. В «совке» он был диссидентом, и им же стал после нескольких лет эмиграции. Он с такой же ненавистью говорил об израильских бюрократах, как прежде – о советских. В общем, я понял так, что он мало что выиграл. Видно, упустил из поля зрения важную истину: «мир божий в нас самих».

К тому же, в Кирьят Шмоне жить было неспокойно. Город обстреливали из Ливана, где обосновалась военизированная организация Хизбалла («партия Аллаха»), враждебно настроенная в отношении Израиля. «Но, ничего, – говорил Давид, – мой дом стоит слишом близко к границе, так что при выстреле оттуда скорее всего будет перелет…». Рассказывал он мне и о том, что спасается от тоски конструированием самоподдерживающейся экологической системы. У окна стоял большой аквариум, соединявшийся множеством каких-то трубок с зарослями цветущих растений на подоконнике. Но из объяснений Давида я уловил только общую идею, а не то, как у него все это устроено. В общем, посидели на славу и спать легли только ближе к утру.

Наше жилье располагалось на самой северной окраине города. Отсюда были видны Галанские высоты, в районе которых еще этой зимой шли военные действия. Утром Давид повел нас туда, где он заранее наметил место предстоящей работы. Забор из колючей проволоки, насколько видно направо и налево. В нем проход в сторону Ливана. Дальше наезженная дорога, проходящая через кладбище с невысокими каменными надгробьями. А по ее обочинам крупные валуны высотой и диаметром до двух метров, утопающие в густой траве посреди разреженного, саженого соснового леса. На надгробьях вмонтированы памятные доски с указанием, кто и когда посадил здесь дерево. К счастью, день был жаркий, и мы сразу же заметили агам, сидящих на вершинах валунов и даже на стволах, и в кронах сосен в нескольких метрах от земли. А вся обстановка – принципиально иная, нежели в бедленде на окраине Мицпе-Рамона.

Присмотревшись к местным агамам, мы с изумлением обнаружили, что в их окраске нет почти что ничего общего с тем, как выглядят живущие на юге страны, в пустыне Негев. Это было для нас полным сюрпризом, поскольку Амос ничего не рассказывал об этом, а непременно рассказал бы, если бы знал. Итак, мы открываем животных, о существовании которых не известно даже израильским герпетологам!

Условия для работы оказались идеальными, но мы старались не забывать о том, что находимся буквально на границе двух недружественных друг другу государств. Как-то раз сижу на обочине дороги, обросший щетиной, в зеленой рубашке из военторга, распахнутой на груди, и обложенный аппаратурой – бинокль, телелеобъектив, диктофон, видеокамера. Вижу приближающийся по дороге военный лендровер с тентом, поднятым так, чтобы брезент защищал от солнца только сверху. «Ну, – думаю, – сейчас начнут выяснять личность, а то и увезут куда-нибудь для проверки, как это многократно происходило на Дальнем Востоке». А у меня с собой даже нет паспорта. Мысленно заготавливаю объяснение на английском языке: «Я орнитолог из Россиии, изучаю здесь птиц…» Но машина проезжает мимо, а офицер, сидящий рядом с водителем, лишь с любопытством покосился на меня.

В другой раз началась какая-то суета. Поодаль от нас среди деревьев забегали солдаты. С криками «Хизбалла, Хизбалла» таскают с места на место деревянные ящики. Это они дрессировали собаку на поиски взрывчатки. К нам с Ларисой подошел офицер и вежливо объяснил, что нам следует минут на двадцать уйти за колючую проволоку, а потом мы сможем возвратиться назад.

Мы собрали свои манатки, вышли в проход, ведущий из города на кладбище. Здесь стоял выброшенный кем-то диван с торчащими из-под обшивки пружинами. Мы уселись на него и терпеливо ожидали окончания учений. Это оказалось не обременительно, поскольку можно было рассматривать в бинокль разнообразных птиц, обосновавшихся в сосновом лесу – ярко синих нектарниц, пестрых длиннохвостых приний и бюльбюлей, столь же многочисленных, как воробьи в Москве.

Здешние ящерицы оказались гораздо более доверчивыми, чем те, которых мы изучали на юге, и я без особого труда собрал довольно богатую коллекцию видеозаписей. Особенно ценными стали кадры лихорадочных поклонов, которые самцы регулярно проделывали по утрам, когда выходили из убежищ, где проводили ночь. При обработке записей на компьютере выяснилось, что эти поклоны достоверно отличаются от соответствующих акций у агам из Негева.

Все, что нам удалось узнать, ясно свидетельствовало о том, что две изученные нами популяции принадлежат если не к разным видам, как легко было подумать, то уж точно – к разным подвидам. Возникла мысль попытаться найти место, где ареалы этих двух общностей граничат друг с другом. Оно могло располагаеться, в принципе, примерно на равном расстоянии от обеих точек, в которых мы работали. Как раз там, где находится Иерусалим. Давид принял живое участие в обсуждении этой темы. Он прекрасно знал город и утверждал, что агам мы сможем найти на территории Иерусалимского еврейского университета и в университетском ботаническом саду. Он созвонился со своей давнишней приятельницей, грузинкой Микки, жившей в Иерусалиме, и она охотно согласилась принять нас.

Охота на ящериц в «святом городе»

От того места, где нас приютила эта прелестная молодая женщина с двумя маленькими детьми, к месту поисков агам нужно было ездить на автобусе в другой район города.

На следующее утро едем в кампус Университета. Это, по сути дела, целый город с многочисленными корпусами среди роскошной растительности. На каждом здании мемориальная доска, где сказано, кто именно вложил средства в его постройку. Видим знакомые имена – Фрэнк Синатра, Нэнси Рейган. Все было настолько грандиозным и эстетически совершенным, что мы на время даже забыли, зачем, собственно говоря, сюда приехали. Я увлекся съемкой этого великолепия на видеокамеру и никак не мог заставить себя остановиться.

Впрочем, вскоре показались и ящерицы. Они перебегали по газонам, а в качестве наблюдательных постов использовали крупные камни, из которых были выложены бордюры асфальтированных дорожек. Надо было поскорее приступать к отлову. Мы понимали, что дело это весьма рискованное. К охране природы в Израиле относятся крайне щепетильно. Например, путешествуя на автомобиле, вы не имеете права поставить палатку для ночлега даже там, где населенных пунктов нет и поблизости. Результатом такого трепетного отношения оказываются сцены, поразительные для приезжих. Например, в Мицпе-Рамоне постоянно можно было видеть стадо самок нубийских козлов с детенышами в самом центре города, около какого-нибудь административного здания, украшенного бело-голубым государственным флагом. А на ближайшей к Эйлату военной базе специально для этих животных устанавливали большие чаны с водой. Помню, как я был поражен в первые дни пребывания здесь, увидев трех самцов с огромными рогами, закрученными в спираль, выходящими из ворот военного городка.

Поэтому было ясно, что если нас застанут за ловлей агам, последствия могут быть весьма серьезными – вплоть до выдворения из страны как персон нон грата. Но я имел достаточно большой опыт избегания такого рода неприятностей. Вспомнил, как отстреливал сорокопутов в жилом районе на окраине Алма-Аты. Ружье в сложенном виде было у меня в рюкзаке. Увидев птицу, которую следовало добыть, я быстро собирал ружье, стрелял и, заметив, куда упал мой трофей, тут же разбирал его и прятал в рюкзак. И лишь после этого шел поднимать добычу.

Примерно так же приходилось действовать и теперь. На наше счастье, в эти утренние часы буднего дня гуляющих были единицы. Опасность состояла лишь в том, что человек мог неожиданно появиться из-за поворота дорожки. Поставив сетку в том месте бордюра, где до этого подолгу сидела агама, мы несколько поодаль прогуливались туда и назад с отсутствующим видом, не выпуская из виду цель своих ожиданий. Больше всего мы боялись того, что ящерица запутается именно в тот момент, когда кто-нибудь будет проходить мимо, или за минуту-другую до этого. Поэтому, когда агама попадалась в сеть, я со всех ног мчался туда, буквально на бегу хватал орудие ловли с бьющимся в нем животным и сразу же медленно брел к Ларисе со скучающим видом туриста. Затем мы садились на скамейку, выпутывали агаму из сети и помещали в матерчатый мешочек. Осматривали и фотографировали ящериц уже вернувшись домой, под изумленными взглядами детей Микки.

В один из дней, поймав несколько агам в ботаническом саду университета, мы с наступлением жары перебрались в центр города. Здесь царило необычное возбуждение. Шли группы молодежи с государственными флагами Израиля. Людей с минуты на минуту становилось все больше, это были уже не компании из десятка-другого демонстрантов. Большие толпы запрудили тротуары центральных улиц и двигались теперь по их проезжей части. Среди коренных израильтян выделялись группы выходцев из Эфиопии, чернокожих иудеев. Эффектно выглядел такой африканец с иссиня-черной кожей, накинувший на плечи белоснежный флаг с темно-голубой звездой Давида. Появились отряды конной полиции. Изумительной красоты лошади и уверенные в себе всадники в парадном обмундировании.

Оказалось, что в этот день (14 мая) Израиль празднует 3000-летие Иерусалима как столицы независимо государства, основанного 48 лет назад. У меня с собой видекамера, и я лихорадочно снимаю сцену за сценой. Демонстрация перемещается в старый город, и зрелище становится поистине грандиозным. Море флагов, под их колышащимися полотнами тут и там можно видеть идущих вместе с толпой служителей культа самых разных конфессий.

Но, увы, время упорно движется к вечеру, и следует подумать о том, как мы сможем добраться из центра «домой», в микрорайон на окраине. Дело происходит вечером в пятницу, а это значит, что скоро начнется шабат, когда в городе полностью прекратится движение транспорта. Я же настолько поглощен съемкой, что только и успеваю вымолвить в ответ на увещевания Ларисы: «Сейчас, сейчас…» Пришлось-таки наступить на горло собственной песне и вернуться в будни обезлюдевших переулков в поисках автобуса. Вот и закончился этот насыщенный событиями день, в который нам столь несказанно повезло: оказаться по чистой случайности в нужное время в нужном месте и обогатиться обилием столь ярких и неожиданных впечатлений.

Как мы и предполагали, местные ящерицы оказались промежуточными по окраске между теми, которых мы ловили на границе с Ливаном и в пустыне.

Они больше походили на первых, но у некоторых особей отдельные признаки указывали на влияние наследственности агам из Негева. Мы успели поймать и описать более десятка экземпляров, но в такого рода исследованиях лишних трофеев не бывает. Поскольку в последний день перед отъездом в Тель-Авив, откуда мы собирались вылететь в Москву, уже не было времени на посещение университетского городка или ботанического сада, я решил попытать счастья на месте.

Квартал, где мы жили, еще только строился, и прямо около дома оставался пустырь, который по первому впечатлению практически ничем не отличался от места нашей работы у окраины Мицпе-Рамона. Место представляло собой довольно обширный котлован с камнями по склонам, торчащими среди уже выгоревшей травы. Была суббота, Микки могла не идти на работу, и мы отправились туда всей компанией, взяв с собой и детей. Лариса, силы которой, по ее словам, окончательно иссякли, устроилась в тени единственного дерева, а я расставил сети и поймал еще трех или четырех агам.

В общем, Иосиф, у которого мы жили в Мицпе-Рамоне, оказался прав в том отношении, что в конце концов материал, собранный нами, оказался вполне приличным. К концу года мы обработали его, а на следующий год в Русском герпетологическом журнале вышла наша статья на английском языке, где были изложены результаты проделанной работы.

Журнал издавался в Ленинграде, а его главным редактором был Илья Сергеевич Даревский, выдающийся отечественный герпетолог. И вот мы получаем от него письмо. В нем говорится, что лидер израильской герпетологии Иегуда Вернер негодует по поводу нашего поведения. «Они просились в Израиль, – писал тот Даревскому, – чтобы изучать поведение ящериц, а кончилось дело тем, что написали статью по их систематике. Я восемь лет собирался сделать это, а они приехали на два месяца и отняли у меня материал».

С тех пор прошло уже 19 лет. Одновременно я готовлю переиздание нашей книги об агамах на английском языке и потому вынужден углубиться в литературу, чтобы дополнить ее новыми материалами, полученными герпетологами за последние 10 лет. И что же я вижу? За это время ни Вернером, ни другими исследователями не сделано ровным счетом ничего по тем вопросам, которые были подняты в нашей статье. Даже собственного научного названия не было присвоено агамам северного Израиля, и они так и остаются безымянным подвидом.

Правда, следует отдать должное И. Вернеру. Он, видимо, почувствовал, что был неправ в своей первой гневной реакции на нашу работу, и теперь цитирует ее в каждой своей статье, где речь идет о фауне ящериц Израиля. В этом отношении его позиция выгодно отличается от той, которую заняла Н. Б. Ананьева, которая после смерти И. С. Даревского заняла его место заведующего Отделением герпетологии в Зоологическом институте в Санкт-Петербурге и главного редактора Русского герпетологического журнала.

Недавно она выступила соавтором большой статьи о горных агамах, написанной интернациональным коллективом герпетологов. Работа претендовала на то, чтобы обобщить материалы по этим ящерицам, собранным общими усилиями ученых к 2012 г. Мы с Ларисой обнаружили, что та наша публикация, о которой идет речь, в этой сводке не процитирована.

Я послал ее текст с иллюстрациями соавтору Ананьевой, немецкому герпетологу Филиппу Вагнеру с вопросом, как такое могло получиться. И вот что он мне ответил: «Привет, Евгений. Я просмотрел Вашу статью о горных агамах в Израиле. Очень интересно, и я, в самом деле, упустил ее из виду. Я рассержен, имея в виду, что она была опубликована в Русском герпетологическом журнале, а его редактор – Наташа (Ананьева). Так что она должна была знать о ее существовании. Сожалею, что я пропустил эту публикацию».