Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Сорокопуты

Сорокопуты

В книге об этих пернатых, увидевшей свет в 2008 г., я обобщил все наиболее существенные сведения, собранные за предыдущие годы мной самим и подчерпнутые из литературы. Меня огорчало то, что некоторые детали, казавшиеся важными, в этой работе отсутствовали. При подготовке текста книги я, вопреки всем усилиям, не смог найти, например, сколько-нибудь полную информацию об одном виде, обитающем в Юго-восточной Азии, именно, о бирманском сорокопуте Lanius collurioides. Но особенно обидным казалась невозможность получить сведения о вокализации клинохвостого сорокопута, который был мне хорошо знаком еще со времен моей работы в заповеднике Кедровая падь, когда я еще не располагал звукозаписывающей аппаратурой. Кое-что оставалось неясным в вопросе о гибридизации жуланов, а чтобы ликвидировать эту лакуну, следовало побывать на крайнем юге Казахстана. Я твердо решил проявить активность и устранить эти белые пятна при переиздании книги на английском языке.

Клинохвостый сорокопут

Проще всего было начать с самого доступного, то есть с того вида, который принадлежит фауне России. Здесь я мог свободно перемещаться, не думая о получении визы и о прочих сложностях такого характера.

Ближайшим местом, где я мог бы записать песню клинохвостого сорокопута и прочие его звуковые сигналы, была Амурская область. Я обратился за советом к моему давнему хорошему приятелю Сергею Смиренскому. Он в свое время сам интересовался этим видом и даже написал о нем статью. Теперь он руководил организацией под названием «Негосударственный журавлиный парк», созданной им в начале 1980-х гг. близ поселка Муравьевка, неподалеку от реки Амур в ее среднем течении.

Сергей пообещал принять нас с Катей на своей базе, но предупредил, что задача мне предстоит не из легких. Птицы, которые меня интересуют, не относятся к числу хоть сколько-нибудь обычных в окрестностях журавлиного парка, так что вся затея легко может окончиться провалом.

Муравьевский журавлиный парк

Но деваться было некуда, и мы решили рискнуть. В крайнем случае, думали мы, не найдем сорокопута, так узнаем кое-что новое для себя о журавлях, целых четыре вида которых мы могли бы там увидеть. Итак, в середине апреля садимся в самолет и летим в Благовещенск. Туда Сергей пообещал прислать за нами машину. На пути из аэропорта через город закупаем продукты и, миновав около 60 километров голой степи, оказываемся в Муравьевском парке.

На «парк», честно говоря, увиденное нами было мало похоже. Вокруг базы, сколько хватает глаз – ровное заболоченное пространство, поросшее сухим прошлогодним вейником. По берегам широкой протоки, извивы которой пересекают эту травянистую низину, кое-где – пятна жидких низкорослых кустарников. При погоде пасмурной и не по-весеннему холодной окружающий ландшафт выглядел довольно безрадостно.

Пешая экскурсия, которую мы с Катей предприняли следующим утром, показала, что искать сорокопута в окрестностях базы попросту бессмысленно. Места оказались совершенно не теми, какие эти птицы выбирают в период гнездования. Они придерживаются в это время сухой степи, где устраивают гнезда на старых ивах, возвышающихся над небольшими островками древесно-кустарниковой растительности. Но прочесывать пешком пространства лесостепи, где такие рощицы отстоят примерно в километре одна от другой – это все равно, что искать иголку в стоге сена. Ситуация очень напоминала пережитое нами в Израиле при поисках каменки монашки.

По сравнению с теми приключениями здесь было лишь одно преимущество. По гарриге Негева можно было передвигаться, за редкими исключениями, только на своих двоих, а здесь ровный рельеф позволил бы обследовать местность с помощью автотранспорта. Но с ним-то в Муравьевке дело обстояло до крайности проблематично. Машина была только у Сергея, но он в как раз это время был поглощен срочными делами и не имел возможности возить нас по округе. Со дня на день в Муравьевку должны были съехаться на экологический симпозиум иностранцы из сообщества «Друзья Муравьевского Парка». На высоких шестах уже развивались флаги США, Японии и Южной Кореи.

Сергей лишь однажды выделил пару часов и отвез нас за несколько километров туда, где, по его предположению, существовала вероятность увидеть сорокопутов. Там несколько лет назад пара этих птиц гнездилась на одном и том же дереве два или три сезона подряд. Но удача на этот раз нам изменила, и мы вернулись на базу ни с чем.

На помощь нам пришел редактор благовещенского телевидения Николай Михайович Землянский – постоянный посетитель и волонтер Муравьевского парка. На его машине мы пару раз объехали окрестности. Я надеялся, что в наших поисках сможет сработать тот способ, которым ранее с успехом пользовались при отловах овсянок на Алтае (глава 8). Машину останавливали через каждые два-три километра, я клал на капот диктофон и проигрывал через динамик магнитофонные записи, а Николай и Катя настороженно оглядывались вокруг, в надежде, что желанная птица прилетит в ответ на эти звуки.

Загвоздка состояла лишь в том, что это не были записи голоса клинохвостого сорокопута. Имей я их, не понадобилась бы и вся эта поездка! То, что я озвучивал, представляло собой смесь голосов трех других видов сорокопутов (пустынного, серого и большеголового), родственных в той или иной степени клинохвостому. Я точно знал, что в вокализации всех этих четырех видов очень много общего и надеялся, что смогу привлечь внимание хоть какой-нибудь особи, например, не нашедшей пока еще полового партнера и потому страдающей от одиночества.

Наше разочарование отсутствием каких-либо реальных результатов было отчасти вознаграждено в одну из этих экскурсий. Однажды удалось подъехать на довольно близкое расстояние к стае черных журавлей, остановившейся в степи на кормежку. Я высунул в окно машины телеобъектив и щелкал затвором почти не переставая, пока в камере не закончилась пленка.

Готовясь к этой экспедиции, я предполагал, что журавли так и кишат вокруг базы заказника и что представится масса возможностей понаблюдать за их поведением с близкого расстояния. Но не тут-то было! Небольшие группы журавлей держались днем не ближе, чем в километре от человеческого жилья, так что не приходилось рассчитывать даже на один-другой хороший фотокадр. В Муравьевке в это время гостил фотограф-американец по имени Джон. Несмотря на холодную погоду, стоявшую все эти дни, он постоянно ходил в шортах. По утрам, хлебнув наскоро кофе, он уходил на болота, держа в руке штатив и водрузив на плечо огромный, невиданный мной ранее телеобъектив длиной не менее метра. Зрелище было забавное, поскольку рост миниатюрного Джона лишь ненамного превосходил габариты этого телеобъектива.

Я же пошел другим путем. Уже на третий или четвертый день нашего пребывания в Муравьевке стало ясно, что хороший снимок можно сделать, заранее подготовившись к вечернему перелету черных журавлей с мест их дневной кормежки на ночевку. Точно в одно и то же время, около семи часов, когда освещение было еще вполне приличным, небольшие группы этих величественных птиц (максимально с десяток особей) проносились одна за другой с небольшими перерывами прямо над строениями, на высоте в 15–20 метров. Следовало лишь не мешкать, и я оказался обладателем прекрасной серии фотографий этого по-настоящему редкого вида пернатых.

Но приехали-то мы за сорокопутами. А вероятность найти их здесь оказалась близкой к нулю. Все реальнее становилась перспектива возвращения в Москву с пустыми руками. Из-за наших неудач и невозможности чем-либо помочь нам нервничал и Сергей. Не говоря нам ни слова, он решил взять дело в свои руки. На пятое или шестое утро пребывания в заказнике мы спустились к завтраку со второго этажа неотапливаемого бетонного дома. Там, в ночной прохладе, с которой с натугой пытался бороться электрический обогреватель, мы с Катей с тоской обдумывали с вечера план отъезда.

Но тут нас ожидал приятный сюрприз. Сергей говорит нам: «Я связался с директором Хинганского заповедника[289], и они готовы принять вас. Там места более подходящие для клинохвостого сорокопута, и сотрудники должны хорошо знать, где именно стоит его искать». Сергей напомнил мне, что этих пернатых наш общий друг Сергей Винтер настойчиво изучал на протяжении нескольких лет именно там. Наверняка, поэтому, пройденные им маршруты известны орнитологам заповедника, и это сулит нам непременную удачу.

Хинганский заповедник

На наше счастье, накануне в парк приехал Николай Михайлович. Он охотно согласился отвезти нас в Благовещенск, откуда нам следовало проехать на автобусе около 270 километров до поселка Архара. Там располагалось управление заповедника.

Приехали мы туда уже в темноте. На остановке нас встретили два молодых орнитолога – Алексей Антонов и Михаил Парилов. Они взгромоздили на плечи наш багаж и повели нас по поселку городского типа к стандартному блочному дому, где в гостях у Михаила нам предстояло ночевать. Окружающая обстановка немного встревожила меня. Совсем не было похоже, что где-то неподалеку могут гнездиться клинохвостые сорокопуты. Но ребята, заметив мое замешательство, успокоили нас. Уже на завтра, сообщили они, запланирован выезд на кордон Клешинский, где нам, вне всякого сомнения, должно понравиться. Там-то мы и будем жить до конца экспедиции.

Утром нас представили директору – Виктору Викторовичу Копылову и его заместителю по научной части Вячеславу Александровичу Кастрикину. Они встретили нас на редкость радушно. Быстро были оформлены все необходимые документы, а на складе нам выдали все необходимое для проживания на кордоне – раскладушки, ватные матрацы и резиновые сапоги. Не было никакой суеты, все шло так быстро и четко, что уже немногим после полудня весь отряд (Алексей, Михаил, Вячеслав и мы двое) погрузились в автомобиль, кузов которого был до бортов заполнен вещами, и выехали в направлении кордона.

Проехав около 40 километров, машина остановилась в редком лесочке. Дорогу преграждала ровная, сверкающая на солнце поверхность льда, который, очевидно, еще и не собирался таять. Метрах в ста впереди был виден противоположный высокий берег озера с двумя домиками на нем, к которым снизу вела деревянная лестница с перилами. Сотрудники заповедника начали перетаскивать вещи к кордону, а я пошел по льду налегке, со своим рюкзаком и кофром с фото– и видеоаппаратурой.

В том домике, что побольше, нам выделили прекрасную светлую комнату. Сам дом был сработан на славу. Особенно сильное впечатление произвело на нас центральное обширное помещение с большим камином, отведенное под кухню и столовую. По его периферии располагались несколько комнат для сотрудников. Ничего лучшего не приходилось и желать.

А когда я вышел на крыльцо, то с изумлением увидел двух даурских журавлей, пасшихся на обширной лужайке, которая отделяла наше жилье от другого домика поменьше. Я понял, что нельзя терять ни минуты и сразу же начал приводить в готовность две наши видеокамеры.

Несколько слов о кордоне. В 1988 г. здесь, на озере Клешенское, была основана летняя база «Станции реинтродукции редких видов птиц». Прирученные пары журавлей, выращенных в неволе, привозят сюда с наступлением весны из вольер зимнего питомника в Архаре. Птицы гнездятся в окрестностях кордона в условиях, близких к естественным, а птенцов выращивают люди для пополнения контингента журавлей, которые позже получают возможность перейти к жизни в природе. Я мог с крыльца наблюдать за тем, как пара даурских журавлей готовится строить гнездо на лужайке, всего лишь метрах в 15 от человеческого жилья. Это зрелище в глазах каждого стороннего посетителя кордона могло служить неоспоримым свидетельством эффективности той программы, которую наметили для себя орнитологи заповедника. Позже они смогли торжествовать, когда в конце апреля 2015 г. на кордоне появился даурский журавль, выращенный на Станции, выпущенный на свободу год назад и скитавшийся где-то на протяжении всех зимних месяцев.

О благополучии журавлей заботился в основном Сергей Николаевич Басос, заместитель директора по общим вопросам, а наши молодые коллеги работали здесь по темам, связанным с изучением всех аспектов биологии прочих местных пернатых. Алексей исследовал состав фауны, миграции и особенности гнездования разных видов, в частности, куликов, а Михаил был особенно увлечен в то время изучением образа жизни дальневосточного аиста, чему позже была посвящена его кандидатская диссертация.

На мои расспросы о сорокопуте ребята отвечали, что никогда не встречали этих птиц в ближайших окрестностях кордона. Они пообещали мне организовать в ближайшие дни поездку на машине в те более отдаленные места, где на рубеже 1980-х и 1990-х гг. сорокопутами вплотную занимался Сергей Винтер. А мы пока что, не теряя времени, сосредоточились на наблюдениях за даурскими журавлями.

Надо сказать, что интерес к сигнальному поведению журавлей впервые возник у меня еще пять лет назад, в 2002 г., после посещения питомника Московского зоопарка близ поселка Сычево[290]. Я попал туда, в общем, случайно, когда приехавший на несколько дней в Москву Вячеслав Васильев попросил меня показать ему питомник. Там в больших вольерах содержали четыре вида этих птиц, в том числе журавлей даурских и японских. Я накопил там неплохой видеоматериал, но одно дело снимать взаимоотношения пернатых в вольере, а совсем другое – наблюдать и фиксировать поведение птиц, живущих свободно в естественной обстановке.

Даурский журавль. Grus vipio

Здесь, помимо резидентной пары даурских журавлей, вокруг кордона постоянно можно было видеть диких представителей этого вида и другого – журавлей японских. Иногда и те и другие прилетали на базу и вступали во взаимодействия с хозяевами территории. Особенно интересно было наблюдать их реакцию на появление одной крупной особи японского журавля, который как бы игнорировал права «даурцев» на этот участок. Два или три раза нам с Катей посчастливилось отснять длинные эпизоды враждебных стычек между хозяевами и пришельцем, переходившие в итоге в жестокие драки.

Таким съемкам мы отдавали по несколько часов в день, а поскольку на кордоне не было электричества, возникла проблема регулярной зарядки аккумуляторов. Поначалу она казалась неразрешимой, но тут нам на помощь пришел Николай Балан. Раз в два-три дня он включал, по нашей просьбе, автономную электростанцию, и она работала столько времени, сколько требовалось для подзарядки питания двух наших видеокамер.

Однажды Алексей, вернувшись из дальней пешей экскурсии, порадовал меня сообщением, что видел клинохвостого сорокопута и даже сфотографировал его. На следующий день он отправился туда же, но на этот раз птицы там не оказалось. История с каменкой монашкой повторялась в точности. Ничего удивительного в этом не было, поскольку еще Сергей Винтер установил, что гнездовой участок пары этих пернатых составляет никак не менее квадратного километра. Поэтому получить детальные сведения об их поведении можно лишь в том случае, если знать местоположение гнезда, где птицы пребывают достаточно регулярно.

Апрель подходил к концу. Алексей договорился по телефону с одним из егерей, что тот приедет на выходные из Архары на кордон и повозит нас по его окрестностям на своей «Ниве». Ее владелец пообещал пожертвовать своим свободным днем, чтобы ублажить гостей из Москвы. Поехали первого мая вчетвером: сам водитель, Алексей и мы с Катей. Поначалу все шло точно так же, как и во время экскурсий из Муравьевки: так же холодно, неуютно и те же тщетные попытки подманить кого-нибудь на магнитофонные записи. Начинало казаться, что и здесь дело кончится ничем.

И вот очередная остановка. Все мы, стоя на холодном ветру вокруг машины, напряженно осматриваем окрестности, теперь уже без всякой надежды на успех. И тут Катя опускает бинокль и говорит: «Посмотрите туда, не сорокопут ли это?» На расстоянии не менее километра от нас какая-то птица то зависает в воздухе невысоко над землей, трепеща крыльями, то усаживается ненадолго на верхушки невысоких деревьев. Похоже, что мы нашли то, что искали.

Напрямик туда проехать невозможно. Машина петляет по степи, объезжая по целине островки леса, и вот перед нами одно из тех деревьев, конфигурацию голой кроны которого мы запомнили, глядя одновременно в три бинокля. А вот и сам сорокопут! Я включаю диктофон – никакой реакции. Достаю из машины шест с закрепленным на нем чучелом самки этого вида, привезенной мной из Москвы (с трудом выпросил ее в Зоомузее с обещанием вернуть назад). Ставим эту приманку на открытом месте, что бы ее было хорошо видно со всех сторон и ждем с полчаса, что будет дальше. Ничего! Да и самой птицы уже не видно.

Алексей уходит, сказав, что обойдет пешком все ближайшие ивовые рощи и попытается понять, что можно делать дальше. Снова поиски иголки в стоге сена?.. Он отсутствует около часа и возвращается победителем. Обшаривая островки леса, он просто самим своим приближением спугнул самку, сидевшую на гнезде. Там – неполная еще кладка из четырех яиц.

Становится теплее, и на обратном пути на кордон я решаю, что на днях попрошу привести нас сюда и остаться ночевать неподалеку от гнезда, чтобы рано утром попытаться записать голоса его хозяев. Кажется, уж тут-то мы не промахнемся!

Два дня спустя ближе к вечеру нас сажают в лодку, чтобы перевезти на другой берег озера, где уже ждет машина. На воде, лишь частично освободившейся от зимних оков, еще плавают большие льдины. Лодка с размаху наезжает на одну из них, и я падаю назад, сильно ударяясь серединой спины о металлическую скамейку. Болевой шок – задет какой-то важный двигательный нерв. Пытаясь принять прежнее положение, я начинаю сомневаться, что вообще смогу свободно двигаться в ближайшее время. Кое-как залезаю в машину и всю дорогу ерзаю, пытаясь сесть так, чтобы хоть как-то утихомирить не проходящую ни на минуту острую боль в спине.

Видя мое состояние, ребята начали сами ставить палатку метрах в ста пятидесяти от гнезда. Неподалеку от него они перед отъездом водрузили также шест с чучелом самки. А я в это время сидел, скрючившись, на складном стуле. Жить можно было, лишь сохраняя полную неподвижность. Но худшее наступило, когда пришлось, согнувшись в три погибели, залезать в палатку, а затем – в спальный мешок, разложенный прямо на земле. Ночь стала одной из худших во всей моей жизни.

Катя положила около меня диктофон, который я собирался включить с наступлением рассвета. Я так и сделал, но вокруг царила мертвая тишина. Слышно было лишь шуршание голых ветвей, качавшихся под холодным утреннем бризом. Короче говоря, дело кончилось ничем. Не сработало ни чучело, ни мои магнитофонные записи, которые я тщетно проигрывал на протяжении еще нескольких часов, до того момента, когда за нами приехала машина. С тем мы и уехали из заповедника пару дней спустя. А моя травма перестала мучить меня только через несколько дней после возвращения в Москву.

Но записи голосов клинохвостого сорокопута для книги мне все же удалось получить. Следующей весной мой аспирант Алексей Опаев съездил по моей просьбе на кордон Клешинский и с успехом выполнил все то, чего не удалось сделать нам самим.

Что касается результатов нашей поездки в Приамурье, то они сильно подстегнули мой интерес к поведению журавлей. Помимо тех материалов, которые я получил ранее в питомнике зоопарка, удалось собрать новые, совершенно уникальные, весной 2009 года. Тогда мы с Катей посетили Окский заповедник, хорошо известный тем, что в нем проводится долговременная программа содержания многих видов журавлей для последующего выпуска их в природу. Именно там зародилась бредовая идея полета президента Путина во главе группы стерхов.

Стерх. Sarcogeranus leucogeranus

Поведение этих самых стерхов (вида вымирающего) мы с Катей наблюдали, просиживая часами около их вольер. Тогда, во второй половине апреля, еще лежал снег и мы возвращались в гостиницу для приезжих продрогшими до костей. В итоге, на основе увиденного здесь и тех видеозаписей, которые были сделаны на кордоне Клешинский, мне удалось впервые описать на профессиональном уровне, то есть в мельчайших деталях, способы коммуникации стерха, даурского и японского журавлей. И, что много важнее, эти описания были преподнесены в сравнительном плане, что позволяло судить о самих принципах эволюции этой категории поведения. Проведенное исследование позволило развить и укрепить мои представления о сущности так называемого «сигнального поведения» птиц и животных вообще. О том, насколько эти взгляды расходятся с общепринятыми, я расскажу в последней главе этой книги.

Жуланы туркестанский и кашгарский

В главе 8 я говорил об условности разграничения категорий «вид» и «подвид». Напомню, что так считал сам Чарльз Дарвин, который прекрасно отдавал себе отчет в постепенности процесса видообразования. В 1950-х гг. выдающийся теоретик биологии Эрнст Майр попытался все же провести между этими категориями четкую границу. По его мнению, «виды определяются не различиями, а обособленностью». Имеется в виду обособленность генетическая, то есть отсутствие потока генов между общностями ранга видов, что и выражается в их неспособности давать гибридов.

Эта точка зрения имеет одну слабость. В ней не учитывается разница между различиями частными и существенными. На вопрос, какие же различия следует считать существенными, люди пытались ответить еще на заре развития философии и науки. Так, по мнению античных философов-схоластов, существенные различия между двумя классами объектов – это различия по неопределенно большому, не перечисляемому количеству свойств и признаков. Именно в этом контексте возникло понятие «вид», первоначально, как чисто логическая категория. Комментируя взгляды схоластов, крупнейший философ Джон Стюарт Милль писал в начале ХХ века, что виды – как универсальная категория в любой классификации – это классы объектов, «…отделенные друг от друга неизмеримой бездной, а не простым рвом, у которого видно дно».

Зоолог-практик, следуя подобной логике скорее интуитивно, чем осознанно, склонен воспринимать в качестве «видов» такие таксоны, которые различаются не только по внешним признакам окраски и размеров, но также по экологическим предпочтениям, поведенческим характеристикам и множеству прочих особенностей (структура белков, морфология кариотипов и т. д.).

Именно с таким противоречием между постулатами так называемой «биологической концепции вида» (взгляды Э. Майра и его последователей) и интуицией зоолога я столкнулся в конце 1960-х гг., когда обнаружил бесспорный факт интенсивной гибридизации между сорокопутами-жуланами – европейским и туркестанским (глава 6). Позже мне удалось установить, что с европейским жуланом свободно скрещивается и так называемый даурский, о чем подробно рассказано в в той же главе.

Отдав несколько лет сравнительному изучению этих сорокопутов, я пришел к следующему заключению. Принимая во внимание высокую степень различий этих сорокопутов по сумме признаков, правильно будет присвоить им статус самостоятельных видов, несмотря на то, что их популяции связаны друг с другом интенсивными потоками генов. Но уже на первых порах я понял, что главное состоит вовсе не в том, чтобы формально перенести такие гибридизирующие формы из категории подвидов в число самостоятельных видов. Для биолога-эволюциониста гораздо интереснее детально разобраться в ходе тех процессов, которые происходят в зонах их гибридизации.

Надо сказать, что даурский жулан – это лишь одна из форм внутри вида, именуемого жуланом буланым. Вторая, очень ему близкая, была мне недоступна для изучения, поскольку обитает за пределами нашей страны – в Китае. Это так называемый кашгарский жулан. Даурский и кашгарский жуланы по сумме признаков близки настолько, что их-то вполне можно считать подвидами одного вида. В музейных коллекциях мне попадались экземпляры промежуточного облика, так что гибридизация между ними несомненно имела место. Но ничего не было известно о характере взаимоотношении между кашгарским и туркестанским жуланами там, где возможен пространственный контакт между их популяциями. В моей сводке о сорокопутах, изданной на русском языке в 2008 г., сказано так: «Буланый жулан у западных пределов своего ареала, вероятно, гибридизирует с туркестанским».

Подготавливая к печати перевод этой книги на английский язык, я решил попытаться выяснить, действительно ли это так. Мне благоприятствовало то обстоятельство, что к этому времени кашгарским жуланом всерьез заинтересовались казахстанские орнитологи. Двое из них, Николай Николаевич Березовиков и Олег Вячеславович Белялов даже опубликовали четыре года назад заметку, в которой было сказано, что эти птицы гнездятся на крайнем юго-востоке Казахстана. Как говорится, «На ловца и зверь бежит». Раз так, мне наверняка удастся ответить на вопрос, занимавший меня много лет.

Я написал Николаю Николаевичу (далее НН), попросив его рассказать подробно, где именно следует искать этих сорокопутов. Он ответил, что если я окажусь в Казахстане, он сам с удовольствием примет участие в экспедиции. Тогда я заручился помощью Алексея Грибкова. Мы договорились с ним, что я и мой молодой коллега Алексей Опаев приедем в Барнаул, а оттуда он отправится с нами на своей Ниве на поиски кашгарского жулана.

Примерно неделя ушла на переписку с дирекцией Института зоологии республики Казахстан, откуда мы должны были получить приглашение на совместные полевые работы с участием НН, сотрудника этой организации. И вот мы в Барнауле. Приехали туда на поезде рано утром 24 апреля. Заскочили на полчаса в гости к Алексею, выпили по чашке чая, и, не теряя времени, выехали в южном направлении. Путь лежал в Алматы, «южную столицу Казахстана». По трассе это примерно 1530 км.

Из Барнаула в Алматы

На юге западной Сибири весна еще едва теплилась, но с каждым десятком километров пути ее дыхание становилось все более ощутимым. Вскоре деревья по обочине дороги стали радовать глаз зеленью быстро зарождающейся листвы. Не доезжая пары десятков километров до границы с Казахстаном, остановились перекусить в чистеньком кафе, где меню уже чем-то напомнило мне издавна привычные блюда, подаваемые в чайханах среднеазиатских республик.

Оставив за собой первые 290 километров, часа за два прошли все формальности на нашей и казахской таможнях. До Алматы еще более тысячи километров. Вскоре после пересечения границы нас, нежданно-негаданно, настиг снежный буран. Один раз переночевали на полпути в гостинице. Подъезжая к месту назначения в середине дня 26 апреля, многократно связывались по телефону с НН, но его инструкции нам мало чем помогли. По городу мы плутали ничуть не менее двух часов. Он неимоверно вырос с тех давних пор, когда я неоднократно бывал здесь около 30 лет назад, но улицы в центре остались такими же узкими, какими были тогда. По ним шел густой поток транспорта – в основном иномарок, поражавших разнообразием и роскошью дизайна, невиданным тогда даже в Москве. И вот, на одном из перекрестков, где мимо нас стремительно неслись потоки таких автомобилей, наша потрепанная, видавшая виды синяя Нива основательно заглохла.

Короче говоря, до Института добрались только к вечеру. НН отвел нас в ближайшую гостиницу, назначив на следующий день торжественную встречу с местными зоологами. В одной из лабораторий на втором этаже старого, давно не ремонтированного здания в окружении своих молодых коллег нас принимал мой ровесник Анатолий Федорович Ковшарь – последний представитель старой гвардии орнитологов Казахстана, один бесспорных лидеров зоологии в этой стране[291].

Вечер прошел в воспоминаниях о наших встречах с Ковшарем, первая из которых произошла еще 46 лет назад, в далеком 1962 году, на орнитологической конференции во Львове, куда я приезжал из заповедника Кедровая падь. Не будь этой встречи, еще неизвестно как повернулась бы судьба этой экспедиции в Казахстан. Он напомнил нам, что близятся майские праздники, и если мы не начнем основательно шевелиться, то можем застрять в Алматы до 10 мая, а то и на более долгий срок. Нам следует срочно переезжать в другую, вполне определенную гостиницу в центре города, где хорошо налажена процедура получения пропусков в пограничные зоны. Там вы просто выкладываете администраторам некую, достаточно значительную сумму в долларах, и они за сутки оформляют все документы в отделении полиции.

Едем к месту работы

Так мы и сделали, и в результате смогли выехать в поле почти на грани допустимого – во вторую половину дня 28 апреля. Но тут нас ожидали непредвиденные неприятности, которые только благодаря счастливой случайности не сорвали поездку полностью. Мы отъехали от столицы всего лишь 39 километров и здесь в районном центре Талгар нас угораздило остановиться на базаре, оказавшемся на пути, для закупки продуктов. Мы с Алексеем пошли по рядам, выбирая необходимое, а Грибков и НН остались около машины.

Уходя, я взял все деньги из сумки, лежавшей на переднем сидении, а когда мы вернулись с покупками, обнаружил, что она исчезла. Не оказалось в машине и кофра НН со всем тем, что необходимо зоологу для работы в поле: бинокля, фотокамеры, да к тому же паспорта, командировки и лекарств от сердечных приступов. Я начал вспоминать, а что было в моей пропавшей сумке. Там также находился паспорт, блок цветной фотопленки высшего качества и еще многого другого полезного, о существовании чего я в те минуты не вспомнил. Но главное, что мне вовремя посчастливилось вынуть оттуда все деньги, без которых продолжение пути было бы немыслимо.

Обескураженные Алексей и НН стали объяснять мне, как такое могло случиться. Оказывается, какой-то жулик долго предлагал им купить что-то по дешевке, кажется трехлитровую банку с маринованными овощами. А тем временем его подельник спокойно вынул наши вещи через открытое переднее окно автомобиля.

Мы кинулись в полицейский участок, оказавшийся совсем рядом с местом нашей остановки. Ясно было всем, что это нам не сулит ровным счетом ничего. Единственно, чего мы добились – это получили бумажку с печатью, где было сказано, что двое из нас утратили паспорта при неизвестных обстоятельствах. Написать, что их у нас попросту украли, полицейские отказались, посчитав, что это может бросить тень на всю их организацию. Но мы были рады и этому – ведь нам предстояло провести около месяца на территориях, вплотную примыкающих к границе с Китаем.

До того места, куда нас вез НН, оставалось еще около 760 км. Было ясно, что в остаток этого дня мы туда не попадем. Поэтому, проехав в темноте еще километров 150, мы заночевали в гостинице. Лишь утром следующего дня появилась возможность любоваться ландшафтами северо-западных подступов к Тянь-Шаню. Сначала миновали перевал Кок-Пек, затем оставили позади удивительной красоты Чарынский каньон. Миновав затяжной перевал Кегень, а затем еще один, невысокий, пересекающий северные отроги хребта Сарыжас, начинаем спускаться в широкую долину верхнего течения реки Текес. Она берет начало в мощных хребтах Терскей Алатау, заснеженные гребни которых высятся по правую руку от трассы. А далеко влево и впереди вырисовывается голубой силуэта хребта Кетмень, ограничивающего долину с севера.

НН планировал проводить исследования в долине реки Малый Кокпак, одного из притоков Текеса. Он показал нам то место, где он и Олег Белялов несколько раз видели кашгарских жуланов. Вокруг было несколько казахских поселков, и мы начали прикидывать, от какого из них быстрее и проще будет добираться сюда в дальнейшем.

В тщетных поисках жуланов

Выбор пал на село под названием Какпак, куда мы и направились в надежде арендовать помещение под базу экспедиции. Нас пустили на ночлег в дом, принадлежащий семье с множество детей – «в тесноте, да не в обиде». На следующее утро хозяин, узнав, что мы здесь надолго, сказал, что в поселке у него есть еще один дом, правда, «нежилой», как он выразился. Оказалось, однако, что там, в двух комнатах, есть три спальных места (панцирная кровать и два диванчика). Плохо было лишь то, что отсутствовало электричество, необходимое нам главным образом для подзарядки аккумуляторов для фото– и видеокамер. Но хозяин сказал, что мы в любое время можем зарядить их у него дома. Первое время, пока было очень холодно, нам серьезно недоставало печки, но вскоре наступила такая жара, что мы и забыли думать об этом. Нам предоставили в распоряжение газовый баллон и плиту на две конфорки. Так что, проблему с жильем удалось решить на удивление быстро.

В проломе фундамента нашего жилища устроила гнездо парочка удодов. На высоком дереве у ограды по утрам во всю распевал черный дрозд. Вокруг по кустарниковым зарослям в изобилии держались белошапочные овсянки, и я записывал их голоса. Но шел день за днем, и во время многочасовых автомобильных маршрутов мы не видели ни одного сорокопута – ни кашгарского, ни даже туркестанского.

Мы обследовали протяженные участки долин Малого Кокпака и другого притока Текеса – Большого Кокпака, уезжали на десятки километров к югу и к западу – в долины рек Баянкол и Сарыжас. Местность всюду казалась вполне подходящей для гнездования сорокопутов, но они, очевидным образом, отсутствовали. Поиски были организованы столь скрупулезно, что пропустить их мы никак не могли. Положение казалось отчаянным. Мы стали размышлять о том, не вернуться ли нам назад, примерно на 100 километров – в Чарынский каньон, где, по впечатлениям от увиденного по дороге сюда, сорокопутов просто не могло не быть.

Но изменить полностью первоначальный план мы никак не решались и постановили пробыть в Какпаке еще несколько дней. Пока что занялись тем, что местная природа могла подарить нам в компенсацию за главную неудачу. В пойме Текеса в это время шел весенний пролет околоводных птиц. По лугам здесь держались журавли красавки, которые подпускали нашу Ниву на такое расстояние, с которого можно было без труда сделать хорошие их фотоснимки. Мы нашли удобное место, где регулярно останавливались на кормежку стаи бакланов, цапель и разнообразных куликов. Здесь каждый из нас стремился заполучить как можно больше трофеев фотоохоты, и все это сильно скрашивало наше существование.

Удалось сделать и некоторые наблюдения, которые представляли немалый орнитологический интерес. Так, мы застали первые моменты формирования колонии бледной береговой ласточки. Зрелище было удивительным. С промежутками длительностью около получаса плотная стая из нескольких десятков особей стремительно налетала на глинистый обрыв, усеянный множеством отверстий, пригодных для устройства гнезд. Птицы лихорадочно осматривали их, теснясь у отверстий и явно мешая друг другу. Такие свалки продолжались не более пяти минут, после чего вся стая, как по команде, стремительно уносилась прочь. Через 20–30 минут все это повторялось снова. Удалось запечатлеть этот процесс на видеопленку и получить, к тому же, большую серию редкостных фотокадров. Бледная береговушка относится к категории так называемых «проблемных» видов. Долгое время ее считали просто подвидом обыкновенной береговой ласточки. Мы поймали паутинной сетью с полтора десятка птиц и взяли у них кровь для последующего генетического анализа. Кроме того, записали голоса ласточек, которые намеревались сравнить в Москве с вокализацией обыкновенной береговушки. Полученные материалы могли бы помочь в дальнейшем прояснить истинную меру родства этих двух форм пернатых.

Сорокопуты вернулись, наконец, с мест зимовки

За покупками для благоустройства лагеря мы ездили километров за тридцать в районный центр Нарынкол. Там купили, в частности, большой бак для воды, за которой приходилось регулярно ездить на речку. Поселок привлекал нас и тем, что только оттуда можно было звонить домой по мобильным телефонам. В одну из таких поездок мы, направляясь ранним утром в Нарынкол, решили сперва съехать с трассы, чтобы осмотреть участок степи с мощными островами низкорослого колючего кустарника караганы. По прошлому многолетнему опыту изучения сорокопутов в Средней Азии я хорошо знал, что это идеальные места для гнездования жуланов. Как только Алексей остановил машину на полянке между непроходимыми низкорослыми зарослями кустарника, я уловил звуки, которые страстно желал услышал все предыдущие девять дней нашего пребывания в Какпаке – гнусавое «чев-чев». А вот и сами туркестанские жуланы: самец преследует самку и, настигнув ее, лазает вокруг по веточкам караганы, кланяясь всем телом и в экстазе вращая головой.

Дела пошли на лад. По счастливой случайности, мы оказались в этом месте как раз в тот самый момент, когда тут шел процесс формирования семейной пары. Издалека доносились голоса еще как минимум двух самцов, которые в ожидании самок совершали свои рекламные полеты. Было ясно, что именно здесь должен быть плацдарм наших дальнейших исследований.

Когда задача состоит в том, что необходимо выяснить, гибридизирует ли местный, наиболее многочисленный вид с каким-либо другим близким ему, необходимо каждую увиденную птицу поймать и рассмотреть в руках – нет ли у нее каких-либо внешних признаков, характерных для второго. Тех, кого поймать не удается, следует сфотографировать с максимально близкого расстояния. Как уже не раз было сказано, залог успешного массового отлова – это обладание птицей-заманком.

Так что первым делом надо было вырубить в лесу неподалеку от дома четыре длинных шеста, и подобрать наиболее перспективные места для размещения двух больших паутинных сетей. Их мы устанавливали каждое утро, как только приезжали на место работы. Нашу машину, которую мы изо дня в день ставили в одном и том же месте, было хорошо видно с небольшой животноводческой фермы, располагавшейся километрах в трех по пути сюда. Понятно, что наша возня с шестами и сетями могла показаться издалека постороннему совершенно непонятной и даже подозрительной. Здесь был выгон, где ежедневно проходило большое стадо овец. А мы проводили в этом месте не менее шести часов каждый день. Наверное, хозяин фермы заподозрил, что мы – бандиты, намеревающиеся в конце концов завладеть каким-нибудь ягненком.

На третий день он стал регулярно приезжать в наш лагерь на лошади и требовал, чтобы мы убирались из его владений подобру-поздорову. Эти дискуссии каждый раз выливались в ожесточенную перепалку, что сильно действовало нам на нервы. К счастью, на пятый день нам все же удалось поймать сразу двух самцов, которые в погоне друг за другом потеряли бдительность и одновременно угодили в одну из сетей. Одного мы отпустили, а второго взяли в заложники на роль манной птицы.

По пути домой я напряженно обдумывал вопрос, а чем мы будем кормить нашего сорокопута? И тут вижу на обочине шоссе труп собаки средней величины, сбитой автомобилем. Меня осенила идея: вот хороший запас мяса, до которого, как известно, сорокопуты – эти маленькие хищники – большие охотники. Мои коллеги не были в восторге от такой задумки, но все же, недовольно ворча, погрузили труп в багажник.

Ближе к дому выбираем место подальше от проселочной дороги, чтобы нас, не дай Бог, не увидел кто-нибудь во время предстоящей неприятной процедуры. Но тут выясняется, что осуществить ее не так-то просто. Чтобы отрезать кусок мяса с ляжки, надо сначала снять с задней ноги шкуру. Мы с Опаевым не охотники, так что единственный в нашей компании, умеющий свежевать крупных млекопитающих, – это Алексей Грибков. Но ему вся затея определенно не нравится. Так что он отказывается принимать участие в разделке туши и готов лишь руководить процессом. К счастью, собаку задавили совсем недавно, так что хоть мясо-то было свежим. В общем, мы вдвоем со вторым Алексеем с задачей все-таки справились.

Дни стояли очень жаркие, и я стал перед проблемой сохранения мяса в съедобном виде при отсутствии холодильника. Впрочем, все решилось очень просто – сорокопут категорически отказался от предложенного нами деликатеса. А мясо стало быстро портиться, и я закопал его на задворках нашего дома. Приходилось срочно искать другое решение относительно того, как же создать нашему пленнику устойчивую кормовую базу. Мой запас мучных червей, привезенных еще из Москвы, был весьма ограничен и грозил быстро иссякнуть.

Пока сорокопут жил пару дней на этом дефицитном корме, я выяснил, что есть такие места, где в изобилии держатся жуки чернотелки. Это были пустоши вполне определенного облика – с галькой, полупогруженной в сухую глину, и с куртинами низкорослой травы. Каждый раз, как удавалось увидеть из окна машины такой участок, мы останавливались, и я с пол-литровой банкой в руках обшаривал его метр за метром. Спустя примерно полчаса банка оказывалась заполненной до половины, и этого сорокопуту хватало почти на целый день.

В клетке, которую мы в день поимки наскоро соорудили из подручных средств, на одном из концов жердочки был оставлен заостренный сучок. Им наш жулан регулярно пользовался для запасания корма впрок. Если я не кормил его перед сном, наутро он съедал обычно четырех жуков подряд. Каждый имел в длину почти 2 см и весил в среднем 360 мг. Так, проглотив корма массой около полутора граммов (вместе с хитиновым панцирем), птица «замаривала червячка» и пятого жука накалывала на сучок, оставив про запас. Чтобы сделать это, птице требовалось одно-единственное точное движение головой. Труднее ей приходилось, когда надо было наколоть большого мучного червя Zoophobus morio, одетого эластичной хитиновой «шкуркой». В таких случаях сорокопуту удавалось прижать жертву клювом точно к острию лишь со второй или третьей попытки, после чего он проделывал головой очень быстрые ритмичные движения наподобие тех, что мы видим при работе отбойного молотка.

Одни только туркестанские жуланы!

Здесь, в предгорьях хребта Терскей Алатау, мы пробыли с 1 по 20 мая. Когда мы ехали сюда, я ожидал найти пеструю компанию с разнообразными причудливыми комбинациями признаков этих двух форм, вроде того, с чем я столкнулся много лет назад в равнинном Казахстане, где туркестанский жулан свободно скрещивается с европейским (глава 6). Но здесь все шесть пойманных нами самцов, и еще несколько, которых мы хорошо рассмотрели с близкого расстояния и сфотографировали, оказались типичными туркестанскими жуланами. Более того, они были совершенно однотипными, словно отштампованными по единому образцу. Ни одной особи, самца или самки, хоть сколько-нибудь напоминающей кашгарского жулана, нам увидеть не пришлось.

На обратном пути мы провели несколько часов в долине реки Сарыжас, где первая терраса была покрыта сплошными зарослями караганы – точно как там, где нам впервые улыбнулось счастье. Сорокопутов здесь было множество, и мы двигались на машине по мозаике территорий самцов, останавливаясь тут и там на короткое время, чтобы я мог сфотографировать хозяина очередного участка. И здесь все птицы были как на подбор стопроцентными туркестанскими жуланами.

Затем остановились на три дня в Чарынском каньоне. Свернули с трассы налево в узкое ущелье. Река Чарын на этом участке ее течения почти полностью пересохла к началу лета, так что можно было ехать прямо по каменистому ее руслу. Вода оставалась только в самых глубоких бочагах, которые нетрудно было объехать стороной. Место, выбранное нами для лагеря, казалось идеальным для обитания кашгарских жуланов. Настоящая предгорная пустыня, как раз такая, как в ареале этого вида в северо-западном Китае, в аридной котловине Такла-Макан. Чтобы избежать неприятностей, нашли хутор хозяина этой местности и заручились разрешением разбить здесь лагерь.

В нас еще теплилась надежда найти хотя бы одну парочку кашгарских жуланов или хотя бы особь явно гибридного происхождения. Но, как и ранее, все встреченные здесь сорокопуты были столь же однотипными туркестанскими жуланами. Та их пара, на участке которой мы обосновались, уже выстроила гнездо, в которое самка успела отложить первое яйцо. На второй день пребывания здесь наш жулан-заманок, оставленный на короткое время без внимания, порвал сетку, которой была обтянута клетка, и улетел. Тем самым он словно бы поставил точку, означавшую окончание этого этапа экспедиции.

Возвращаемся в Алматы

Когда мы ранним утром снимали палатки и грузились на машину, казалось, что все трудности уже позади. Отсюда до Алматы примерно 200 километров, и если бы все шло хорошо, мы бы могли оказаться в городе уже в середине дня, благо нам было известно, что трасса в хорошем состоянии.

Но все пошло наперекосяк. Мы помнили об обещании полицейских в Талгаре выдать нам справку об утерянном мной паспорте, без которой пересечение границы могло быть затруднено. Когда мы приехали в Талгар, дежурный офицер сказал нам, что справку можно получить в комендатуре, для чего нам следует вернуться примерно на 15 километров назад. Время близилось к полудню, солнце палило нещадно, и лишние тридцать километров по жаре казались совсем некстати. Но деваться было некуда. В комендатуре был обеденный перерыв. А когда все приступили к работе, выяснилось, что начальник уехал в Алматы, а без него никакого разговора и быть не может. Поехали опять в Талгар. Там офицер, который проникся нашей проблемой, стал раз за разом звонить по телефону, пытаясь разыскать главного. «Сейчас он приедет сюда, – сообщил он нам примерно через полчаса. – Ждите!»

Тут Грибков предложил плюнуть на справку и ехать дальше. Но я полагал, что дело все же надо довести до конца и, как выяснилось в дальнейшем, оказался совершенно прав. Как мы увидим позже, без нее наш переезд через границу был бы критически осложнен или вообще сорвался бы.

Когда еще минут через сорок подъехала машина начальника, стало ясно, что он абсолютно не склонен выдать нам справку. Но после долгих уговоров офицера, ставшего на нашу сторону, нехотя согласился. «Поезжайте за моей машиной, – сказал он. – Печать в комендатуре». И вот мы снова едем все той же раскаленной пыльной дорогой длиной около 15 километров. Справку нам, наконец, выдали. Как и в той бумажке, которую мы держали при себе в Какпаке и которая нам, на удивление, ни разу не понадобилась за 20 дней[292], здесь было сказано, что паспорт утрачен при неизвестных обстоятельствах. «Только не говорите на таможне, что его у вас украли», – напутствовал нас начальник. Итак, 60 лишних километров пути и не менее четырех-пяти часов, потраченных впустую.

Остановка в Алматы

После всех этих передряг в город мы приехали ближе вечеру. Денег у нас оставалось в обрез – хозяин дома в Какпаке взял у нас приличную сумму взаймы и не отдал. Так что в гостинице мы остановиться не могли. Мне казалось естественным попросить о возможности переночевать один раз в институте.

Но, увы, те времена, когда в республиканских институтах зоологии нам охотно позволяли оставаться на ночь в кабинетах сотрудников, миновали безвозвратно. Здесь нам в этом было отказано категорически. Березовиков долго звонил по разным телефонам и, наконец, нашел выход из положения. Нас согласились принять в Питомнике хищных птиц «Сункар». Он разместился примерно в десяти километрах от Алматы, в Большом Алматинском ущелье. Организованный в 1989 г. для охраны и восстановление популяции редких и исчезающих хищных птиц Центральной Азии, питомник превратился со временем в преуспевающую организацию. Многочисленных туристов из числа местных жителей и приезжих иностранцев привлекала сюда не только уникальная коллекция крупных пернатых – разных видов орлов, соколов, грифов – но также своеобразные шоу с участием хищных птиц и филинов, которые проводил для посетителей один из основателей питомника – Павел Владимирович Пфандер.

О том, насколько успешно шли дела организации, нам сразу стало ясно, как только мы вошли в номер гостиницы для приезжих. Белоснежные простыни на удобных кроватях, а главное – душ с горячей водой, что после наших злоключений по пути сюда сразу создало ощущение полного счастья. Потом – ужин в ресторане с изысканным интерьером и с прекрасно приготовленными блюдами. Истинная сказка!

В ресторане кроме нас посетителей не было, но за нашим столом собрались несколько орнитологов, работавших на станции и, конечно, среди них был и сам Павел Пфандер, который оказался инициатором нашего приезда сюда. Нас попросили рассказать о результатах проведенной экспедиции и, естественно, дальше разговор пошел о гибридизации у птиц. Тема была очень близка хозяину мероприятия, который сам много лет занимался вопросами скрещивания в природе разных видов орлов и соколов. В общем, по контрасту с предыдущими событиями этого дня, финал был попросту замечательным.

На следующий день мной было запланировано посещение Зоологического института, где надо было посмотреть музейные коллекции сорокопутов. Павел, заинтересовавшийся накануне этими новыми для него пернатыми, попросил меня показать ему там типичных представителей разных видов жуланов и их гибридов. Так мы и сделали. Надо сказать, что состояние коллекций трудно было назвать соответствующим их реальной научной ценности. Мне стало ясно, что на содержание их у Института нет ни денег, ни персонала необходимой численности, и это сильно огорчало. Среди примерно полусотни тушек мне все же удалось найти парочку экземпляров, которые можно было считать предположительно гибридами между жуланами туркестанским и кашгарским. Их фотографии я позже поместил во второе издание моей книги о сорокопутах. В результате, для меня в очередной раз стало совершенно очевидно, что такие особи представляют собой очень большую редкость.

Этот эпизод с участием Павла Пфандера имел забавное продолжение. Прекрасный знаток хищных птиц, он решил, что сможет одним махом разобраться также и с очень непростым вопросом об эволюционных взаимоотношениях между разными видами жуланов, а заодно – и с систематикой сорокопутов вообще. Когда спустя пару лет он прислал мне свою статью на эту тему, я понял, что работа эта ниже всякой критики. Пришлось ответить так: «Это все равно, что представить эпопею “Война и мир” в форме коротенького комикса». Павел ответил мне в том смысле, что ему лучше знать, а моя оценка его труда ошибочна. На этом наступил конец нашей с ним переписки.

Едем назад в Барнаул

После осмотра коллекций никаких дел в Алматы у нас не оставалось, и ближе к вечеру мы отправились в обратный путь. Проехав километров сто, свернули с трассы к опушке ближайшего островка леса. Поднялись поутру очень рано, отдавая себе отчет в том, что до границы предстоит проехать в этот день примерно тысячу километров. Заминка произошла в тот момент, когда при погрузке машины встал вопрос, что делать с остатками вчерашнего ужина. Предлагалось очистить и вымыть кастрюлю, но я настоял на том, что еду необходимо взять с собой – путь не близкий, и неизвестно еще, что нас ждет впереди.

А ждала нас дорога по раскаленной солнцем сухой степи, о конце движения по которой можно было только мечтать. Местность эта очень малонаселенная. Между городами Алматы и Семей на трассе длиной 1150 километров разместились только десять более или менее крупных населенных пунктов, при среднем расстоянии между ними по 100 километров или более. А в этих промежутках какая-либо инфраструктура почти полностью отсутствует. Можно ехать десятки километров, не увидев на обочине дороги даже самого захудалого кафе. А как мы мечтали после шести или семи часов, проведенных на колесах после утреннего старта, оказаться в прохладе такой забегаловки и выпить по пиале чая!

И вот, казавшееся уже несбыточным, кажется, свершилось! Перед нами, за невысокой живой изгородью скромного вида строение с вывеской «Чайхана» на казахском. В помещении кроме нас никого нет, что и понятно: странствовать по пустыне в самый разгар субтропического лета, да еще в полуденные часы, любителей мало. На порцию зеленого чая для каждого из нас денег еще хватит, а на хороший завтрак – едва ли, да и есть в такую жару не слишком хочется. Но впереди еще как минимум 600 километров, так что перекусить следует. Тут-то как нельзя кстати оказалась гречневая каша со вчерашнего ужина. Я попросил девушку официантку принести нам чайник с кипятком, мы вылили воду в кастрюлю, и ленч оказался хоть куда.

Но пока что все это были еще цветочки. Мы и не подозревали, какие испытания нас ждут впереди. Примерно на полпути к цели дорога начала портиться, и чем далее, тем сильнее. Вот как сказано о ней два года спустя, в 2010 г., кем-то, побывавшим тут до нас. Этот человек спрашивает совета через Интернет: «Пожалуйста, подскажите, как там дорога? Мы как-то были в тех местах в 2005 г. Дорога от Семипалатинска до Аягоза и на Урджар была полностью убитая. Мы на автобусе ехали более 12 часов. Теперь жена настаивает, чтобы ехали до самого Урджара на машине, а я считаю, что нужно оставить машину в Семипалатинске и лететь до Урджара на самолете. Если трассу не сделали, то мне машину просто жалко».

Наиболее мучительным оказались последние 350 километров до Семипалатинска (переименованного казахами в Семей). Рытвины и ямы различных размеров и форм занимали на трассе большую площадь, чем жалкие остатки некогда ровного асфальта. Ехать можно было не быстрее, чем около тридцати километров в час. Я невольно вспоминал, как мы с водителем Мишей «с ветерком» проскочили эту трассу на ГАЗ-66 в 1971 г. (глава 2). Теперь же, стартовав на легковой машине в 6 часов утра, добрались до Семея только с наступлением сумерек.

Въехав в город, первым делом купили двухлитровую бутыль холодного лимонада. Опорожнив ее, сходили за второй. Немного полегчало. Подъехали к ближайшей столовой. Там отдали официантке все оставшиеся деньги, и, объяснив ей, что больше мы заплатить не сможем, попросили обслужить нас на эту сумму. За ужином стали думать, что делать дальше. Казалось наиболее разумным выехать из города и устроится лагерем на ночь. Но никому не хотелось ставить палатки, возиться с костром, а утром снова загружать машину.

Грибков сказал, что он предпочитает ехать дальше. «А Вы в состоянии, – спросил я, – после тысячи километров езды по такой дороге?». «А почему нет?», – ответил он. До таможни оставалось еще 125 км. Я сказал, что умываю руки. Примостился кое-как, скрючившись на горе вещей на заднем сидении, и проснулся только ночью, когда меня разбудили уже на границе.

На таможне отсутствие у меня паспорта заставило пограничников проявить максимальную бдительность. Пришлось все вещи вынуть из машины, и каждая была осмотрена с такой же тщательностью, как это делается в аэропорту Бен-Гурион в Израиле, где защита от террористов поставлена наиболее эффективно. Потом начались расспросы, куда же делся мой паспорт. Справку, выданную мне в Талгаре, переносили из кабинета в кабинет, пока она не попала в руки самого высокого начальства. В конце концов нам сказали: «Сейчас спросим ваших пограничников, готовы ли они принять вас. Если нет, поедете назад в Алматы в российское консульство». Еще минут двадцать тревожного ожидания, и мы, наконец, покидаем гостеприимный Казахстан.

Теперь у нас уже не было выбора: останавливаться лагерем не имело никакого смысла. Грибков решил, что поедет потихонечку в Барнаул, до которого оставалось еще около 330 километров. Примерно в 4 часа утра я сменил Опаева, ехавшего от Семея на переднем сидении, рядом с водителем. Часа через два, через сутки после вчерашнего старта, Грибков сказал, что подремлет, не сходя с места, минут сорок. Приехав в Барнаул, сразу отправились на вокзал и взяли два билета на вечерний поезд до Москвы. Так завершилась эта экспедиция, столь богатая событиями и ставшая для меня последней поездкой на дальние расстояния.

Что нового удалось узнать

Результаты проведенных изысканий меня вполне устраивали. Было достоверно установлено, во-первых, что кашгарского жулана нельзя считать гнездящейся птицей Казахстана, вопреки предположениям, которые высказывали ранее. Во-вторых, выяснилось, что в тех местах, где ареалы этой формы и туркестанского жулана почти примыкают друг к другу, гибридизация между ними носит сугубо эпизодический характер. Она не исключена полностью, но явление это чрезвычайно редкое. Олег Белялов осенью того же года прислал мне фотографии смешанной пары, в которой самец был типичным туркестанским жуланом, а самка – кашгарским. Дело происходило ранней весной, когда эта пара только что образовалась, но ее дальнейшую судьбу проследить не удалось.

Так я внес важные коррективы в текст книги на русском языке, отвергнув свое первоначальное предположение о возможности свободного скрещивания между этими двумя формами сорокопутов. Теперь их можно было на полных основаниях считать самостоятельными видами, даже если придерживаться концепции Э. Майра. В пользу такого решения говорило и все то, что было известно о них ранее другим орнитологам. Например, совершенно разные режимы периодических явлений в жизни популяций этих сорокопутов. Так, в первой декаде мая, когда в районе наших исследований туркестанские жуланы еще не прилетели с зимовок, всего лишь в 150 километрах к югу, в пустыне Такла-Макан, лежащей за хребтами Тянь-Шаня, во многих гнездах тамошнего кашгарского жулана должны были быть уже оперившееся птенцы. Особи «туркестанцев» осенью улетают зимовать далеко к югу, а одиночных кашгарских жуланов я сам неоднократно видел в разных районах Средней Азии в начале марта и даже в последних числах февраля. Иными словами, они проводят зимние месяцы поблизости от мест гнездования.

Все эти различия вкупе с множеством других, например, в окраске, размерах и в особенностях устройства гнезд явно свидетельствуют о том, что здесь перед нами, в самом деле, две системы, не сходные по неперечисляемому числу свойств. Или, еще раз ссылаясь на слова Джона Стюарта Милля, это хороший пример двух природных объектов, которые «…отделены друг от друга неизмеримой бездной, а не простым рвом, у которого видно дно». С этой точки зрения туркестанского и кашгарского жуланов следует с полным основанием рассматривать в качестве самостоятельных видов, а не подвидов, как долгое время считали ранее.