Книга: Зоология и моя жизнь в ней

И снова черные каменки

И снова черные каменки

В начале этой главы я говорил о том, сколь важная роль принадлежит в зоологических исследованиях анализу музейных коллекций. Однако они могут ввести в заблуждение, если не принимать во внимание множество других источников информации, доступных лишь при работе в поле. Именно подобный односторонний подход стал источником идеи, согласно которой черные каменки изначально представляли собой единую генетическую общность, внутри которой одномоментные эпизоды мутаций нескольких генов привели к появлению трех вариантов окраски самцов. Подобная трактовка могла естественным образом родиться, когда где-нибудь в Британском музее орнитологи заглянули в коробку с этикеткой «Передняя Азия» и обнаружили там лежащие вместе тушки белобрюхих, белоголовых и черных самцов.

Эти представления рассыпались в прах, как только вы узнавали, что три разновидности, о которых идет речь, занимают разные участки ареала черных каменок. В западной его части, от Копетдага до Бадхыза распространена первая из трех названных. На крайнем востоке в горах Бадахшана подавляющее большинство самцов имеют сплошную черную окраску. Между этими двумя регионами с севера вклинивается ареал популяций, в которых наиболее обычны белоголовые самцы и сравнительно немногочисленны черные. Такую картину мы видим, например, в долине реки Ширабад, о чем речь шла в главах 2 и 3.

Из этого можно было сделать вывод, что эволюция черных каменок шла в три этапа. На первом сформировались три независимые друг от друга группы популяций, каждая – в своей собственной области распространения. На втором они начали расселяться и вступать в контакт в местах вторичного совместного обитания. Тогда-то, на третьем этапе, и начался процесс гибридизации между ними, результаты которого у нас перед глазами сегодня.

Такова была моя гипотеза, но ее следовало подтвердить надежным фактическим материалом. Наиболее очевидное подтверждение справедливости высказанной точки зрения я получил при работе в долине реки Ширабад. Было ясно, что сюда, в места, первоначально занятые белоголовой разновидностью, долгое время вселялась черная разновидность из Бадахшана. Здесь, как было сказано в главе 3, довольно обычны черно-пестрые самцы – птицы бесспорно гибридного происхождения. Их я ни разу не видел в Бадахшане, что совершенно естественно, поскольку там полностью отсутствуют и белоголовые самцы.

Множество фактов свидетельствовало о том, что в долине реки Ширабад в итоге сформировалась единая гибридогенная популяция, так что белоголовые черные каменки перестали существовать как независимая генетическая система. Замечательным, в частности, оказалось то, что все самки здесь окрашены единообразно и по-иному, чем самки в популяциях как белобрюхой, так и черной разновидностей. Позже выяснилось, что такие же популяции населяют обширные пространства полупустынь Узбекистана, о чем будет еще сказано далее.

Оставался вопрос, пожалуй, еще более интересный. Именно, насколько далеко влияние отдельных эпизодов гибридизации, которые имеют место в зонах контакта этой популяции и белобрюхой разновидности[163], распространяется в пределах ареала последней? Вопрос встал особенно остро в тот момент, когда в 1984 г. я всерьез заинтересовался популяцией белобрюхой разновидности, населявшей упомянутое выше урочище Уфра.

Место это находилось на побережье Красноводского залива – там, где к морю уступами спускается северный склон небольшого горного массива Карадаг (с юга он примыкает к Красноводскому плато). Здесь располагался один из кордонов заповедника. Добраться сюда из Красноводска было очень просто – всего лишь 11 километров ровной дороги от города. В Уфре гнездились три вида каменок и некоторые экзотические виды птиц (такие, например, как толстоклювый пустынный снегирь), а с берега вы могли наблюдать всевозможных водных пернатых, в частности, стаи фламинго. Поэтому при каждом приезде в Красноводск мы не упускали возможности провести в Уфре (или, попросту, на «11-м километре», как урочище называли сотрудники заповедника) хотя бы несколько дней. На выходе неглубокого ущелья к побережью была выбрана удобная ровная площадка, которая оставалась постоянным местом нашего лагеря на протяжении более чем десяти лет, до 1995 г.

Весной 1988 года мы с Василием Грабовским взялись за изучение местных черных каменок вплотную. Задача состояла в том, чтобы дополнить данные по музейным коллекциям анализом индивидуальной изменчивости живых птиц. Мы ловили их, измеряли, взвешивали и, окольцевав, выпускали. Отлов производили сконструированной Васей ловушкой, названной им «тетраэдром». Она представляла собой модифицированный вариант традиционной западни. Через редкую сетку, обтягивающую каркас из толстой проволоки, птицу-заманка было видно снаружи издалека гораздо лучше, чем если бы он находился в стандартной клетке со стенками из проволочных прутьев. Кроме того, тетраэдр позволял, в принципе, поймать одновременно трех птиц. Вася смастерил и другую ловушку из проволочного каркаса, обтянутого сеткой. Ее форму можно было произвольно менять таким образом, чтобы она входила в отверстия скальных обрывов, где каменки устраивали свои гнезда. Теперь мы могли ловить птиц не только «на драку», но и в момент их прилета к гнезду с кормом для птенцов.

В этот год за 21 день мы поймали 39 самцов и 28 самок. Среди самцов только 12 (менее трети от числа пойманных) могли быть диагностированы как «чистокровные» белобрюхие. Оперение головы у них было сплошь глянцево-черным. У всех прочих здесь присутствовали белые перышки, которые образовывали пятнышки разной величины. Как правило, эти отметины измерялись мил лиметрами и, таким образом не были бы замечены, если бы мы не рассматривали птиц, держа их в руках. Но у одного самца практически все темя выглядело грязно-белым, испещренным тонкими черноватыми штрихами.

Эти изыскания были продолжены в последующие два года, примерно с такими же результатами. Удалось поймать и рассмотреть 57 самцов, среди которых особи со стандартной окраской белобрюхой формы оказались в очевидном меньшинстве. Отклонение всех прочих от «нормы» трудно было истолковать иначе, чем присутствием в популяции притока генов из ареала белоголовой разновидности. Это казалось тем более неожиданным, что ближайшие к Красноводску места обитания этой последней составляли немногим менее 1000 км.

В период между 1985 и 1989 г. на УАЗике, который нам охотно предоставлял Васильев, наша группа посетила несколько мест в ареале белобрюхих черных каменок к востоку от Красноводска. Мы ловили этих птиц в низкогорном хребте Кюрендаг, в моей любимой долине реки Сикизяб и далее к юго-востоку – в окрестностях Сюнт-Хасардагского заповедника. В 1990 г. я продолжил эту работу во время моей последней поездки в Бадхыз. Всюду результат был одним и тем же – многие самцы белобрюхой разновидности несли в своей окраске следы примеси генов белоголовых черных каменок.

Механизм этого явления, именуемого миграцией генов, достаточно очевиден. Весной, возвращаясь на родину с зимовок, некоторые особи завершают путешествие, не долетев до места своего рождения, в ареале другой разновидности. Я уже упоминал, что при первой моей поездке в Бадхыз видел черного самца – пришельца, возможно, из Бадахшана. Правда, он пробыл тут недолго и, вероятно, продолжил свой путь на родину. Такого же самца я видел здесь через шесть лет, в 1982 г. Эта птица закрепилась на новом месте гораздо более прочно, она была в паре с типичной самкой белобрюхой разновидности. Первая семейная пара черных каменок, которую я увидел, добравшись в 1972 г. до области гнездования черной разновидности в Памиро-Алае, состояла из белобрюхого самца и самки явно местного происхождения. В их гнезде я нашел тогда вполне жизнеспособных птенцов.

Такие единичные случаи успешного гнездования пришельца издалека в ареале другой разновидности играют роль своего рода «затравки». Далее процесс распространения чуждых генов в данной популяции уже неостановим. Гибридные потомки смешанной пары передают их по эстафете своим отпрыскам, так что концентрация чуждых генов должна возрастать в ходе смены поколений. В отдельных случаях этот процесс может стать со временем лавинообразным.

Вероятно, именно это и случилось в той части ареала черных каменок, где некогда началась экспансия черной разновидности на север, в область распространения разновидности белоголовой. Сформировавшаяся в результате полиморфная популяция сегодня процветает, занимает весьма обширный ареал. В 1984 г. мы с Ларисой посетили одно из мест ее обитания в Нуратинском заповеднике, расположенном в 220 километрах от Ташкента. Соотношение в числе белоголовых, черных и черно-пестрых самцов здесь оказалось примерно таким же, как в долине реки Ширабад, отстоящей к югу почти на 500 километров.

В 1985 г. на помощь мне в изучении этих гибридогенных популяций пришли два молодых орнитолога, позже ставшие моими аспирантами – Александр Матюхин и Сергей Любущенко. Они выбрали местом постоянного исследования окрестности аула Дарбаза, в 40 километрах к северу от Ташкента. За четыре полевых сезона (1985–1988) они поймали и окольцевали 235 взрослых особей (192 самца и 43 самки). Из них 127 были пойманы повторно и оставались под наблюдением в последующие годы. Кроме того, окольцевали 233 птенца (48 позже гнездились здесь же). 28 птенцов Любущенко вырастил в неволе.

Птиц метили индивидуально стандартными аллюминиевыми и цветными кольцами. Многие из них после отлета на зимовку возвращались на свои территории в следующем году, что дало возможность проследить судьбы конкретных особей. Так, из 31 самки, которые, согласно обширнейшей базе данных, гнездились в Дарбазе дважды, только 9 (29 %) на второй год выводили потомство со своими прошлогодними партнерами, а 18 изменили предыдущим супругам. Из пяти самок, гнездившихся три года подряд, две оставались с одними и теми же партнерами по два года, и меняли их на третий, одна же выбирала нового каждый год. Две самки выводили птенцов 5 лет подряд. Одна из них в первый сезон пребывала в союзе с одним самцом, три сезона – с другим, а пятый год провела с третьим; вторая два года гнездилась с одним самцом, следующий год – с другим, а четвертый и, возможно, пятый год – с третьим.

При живом прошлогоднем партнере самка может приобрести на следующий год нового, сменив территорию. И что особенно интересно в контексте нашей темы, она при этом полностью меняет свои пристрастия, выбирая очередного супруга с совершенно иной окраской, чем предыдущий. Например, самка, гнездившаяся один год с черным самцом, в следующий сезон размножения выбирает в качестве супруга белоголового. Выяснилось, что окраска отца самки не влияет на ее выбор полового партнера. Статистический анализ данных показал, что в изученной популяции самки, в общем, не избирательны в отношении внешнего облика партнера, так что вероятность того или иного альянса определяется частотой присутствия в данном месте самцов с разными вариантами окраской оперения.

Что касается особей, гнездящихся впервые в своей жизни, то они, чаще, чем можно было бы ожидать, формируют пары со своими сверстниками. Из 15 самок, окольцованных птенцами, 13 в свой первый сезон гнездования объединились в пары с самцами-первогодками, причем пять таких пар состояли из птиц, родившихся в данном поселении.

Сергей Любущенко брал птенцов из гнезд и выращивал их у себя дома в Виннице. Особенно интересно было узнать, повторяет ли окраска самцов ту, которая была свойственна их отцам. Это можно было выяснить лишь спустя три месяца после вылупления птенца, когда тот сменял свое ювенильное оперение, одинаковое у самцов и самок, на наряд взрослой птицы. Так удалось достоверно установить, что в потомстве черных самцов могут быть белоголовые сыновья, и наоборот. В итоге, мы подтвердили гипотезу, согласно которой белоголовая разновидность в результате длительной гибридизации с черными пришельцами перестала существовать в качестве независимой генетической системы.

Для полного подтверждения моих предположений о ходе эволюции черных каменок недоставало лишь одного маленького штриха. А именно, хотелось найти в их ареале такое место, где полиморфная популяция того же характера, как населяющие долину реки Ширабад и окрестности Дарбазы, вступала бы в контакт с «чистой» популяцией черной разновидности. Я предполагал, что такую точку следует искать на крайнем юге равнинного Таджикистана, немного западнее предгорий Бадахшана. С этой целью весной 1988 г. мы начали свой маршрут, прилетев на самолете в Душанбе. Здесь нас уже ждал Сергей Любущенко, который ранее пообещал присоединиться к нашему отряду из трех человек: Ларисы, Васи и меня.

Задача была равноценна поискам иголки в стоге сена. Нам нужен был автомобиль, на котором мы могли бы совершить несколько дальних экскурсий в разных направлениях, в надежде обнаружить поселения каменок. Остановились на базе нашего института, где нам обещали на следующий день предоставить ГАЗик для первой такой поездки. Я предполагал, что искомый участок может находиться где-то в окрестностях города Куляб, к юго-востоку от Душанбе. Туда-то мы и отправились, но этот первый опыт окончился полным провалом. Никаких каменок мы там не увидели. А машина не отвечала даже самым скромным требованиям протяженных поездок по горной местности. Не найдя ничего нужного за целый день, решили возвращаться в Душанбе. В полной темноте автомобиль вдруг отказался ехать, и при свете ручного фонарика нам пришлось толкать его вниз по крутому серпантину. К счастью, встречных машин в этот поздний час на дороге не было.

Четко уяснив себе, что так дело не пойдет, мы на следующий день обратились к заведующему орнитологическим отделом Института зоологии Таджикской академии наук Ислому Абдурахмановичу Абдусалямову, автору нескольких фундаментальных трудов по птицам Таджикистана. Он принял нас очень радушно, посоветовал ехать в предгорья хребта Бабатаг, указал конкретное место, где есть вода, и приказал предоставить нам грузовую машину и молочную флягу для воды. Она отвезла нас туда, и водитель пообещал забрать нас оттуда через 10 дней.

К сожалению, порекомендованное нам место располагалась не к юго-востоку от Душанбе, куда я стремился вначале, а примерно в 100 километрах к юго-западу, на границе с Узбекистаном, то есть сравнительно неподалеку от хорошо изученных мной мест в долине реки Ширабад. Поэтому неудивительно, что вокруг разбитого нами лагеря мы обнаружили ту же смесь особей, относящихся к белоголовой и черной разновидностям. Пришлось собирать материал здесь – не возвращаться же в Москву с пустыми руками.

В последующие дни я с восхищением наблюдал, как работает Сергей Любущенко. В отличие от нас, он не пользовался биноклем, а ходил с сильной подзорной трубой на треноге. Только так он мог точно установить код мечения той или другой ранее пойманной птицы. Дело в том, что правильный способ индивидуального кольцевания таков: птицу снабжают четырьмя кольцами, по две на каждую лапку. Одно металлическое несет на себе ее порядковый номер, а три остальные – цветные из тонкой пластмассы. Они используются таким образом, чтобы комбинаций оказалось как можно больше. Поэтому такая, например М(металлическое)Ж(желтое) на левой лапке и К(красное)З(зеленое) на правой – это не то же самое как МЖ слева и ЗК справа. Первый символ обозначает верхнее кольцо, второй – нижнее на той же конечности. Понятно, что опознать метку птицы, которая почти все время находится в движении – задача даже более сложная, чем поймать ее, и осуществима она оптимальным образом именно с использованием мощной подзорной трубы на устойчивом штативе.

Неудачи, с которых началась эта поездка, продолжали преследовать нас и здесь. Воду мы нашли не ближе, чем метрах в двухстах от лагеря. Это был ключ, едва сочившийся из расщелины в каменистой стенке ущелья, у входа в который мы разбили лагерь. Когда вода, привезенная с собой, закончилась, пришлось разместить выданную нам в Душанбе молочную флягу так, чтобы вода капала в нее. За несколько часов ее набиралось как раз столько, чтобы хватило на приготовление обеда или ужина.

Этот дефицит воды с избытком компенсировался в одну из ночей, когда мы проснулись оттого, что наши надувные матрасы плавали вместе с нами в палатках. Наше счастье, что, руководствуясь прежним опытом и правилами размещения временного жилья в предгорьях, мы установили лагерь не в сухом ровном днище ущелья, а на невысокой первой террасе. Здесь теперь шла неглубокими струями сравнительно чистая вода, а по руслу стремительно несся селевой поток – жидкая грязь с камнями разной величины. Наутро выяснилось, что эта стихия, ставшая следствием небольшого короткого дождя, лишила нас столь необходимой нам фляги. Все поиски ее ниже по долине окончились ничем.

Вернувшись в Москву, я занялся детальным изучением маршрутов Н. А. Зарудного, пытаясь установить, где именно его коллекции пополнились наибольшим количеством черно-пестрых гибридных самцов. Эти поиски позволили предположить, что зона контакта полиморфных популяций (типа обитающих в хребтах Нуратау, Бабатаг и в долине реки Ширабад) с теми, в которых численно доминирует черная разновидность, находится где-то на самой границе СССР и Афганистана, примерно там, где река Пяндж, по которой проходит пограничный рубеж, сливается с менее полноводной рекой Кызылсу.

В 1990 г. Василий Грабовский и Сергей Любущенко посетили это место, преодолев множество трудностей доступа в приграничную зону, в которой уже намечались признаки будущей гражданской войны. Вася позже рассказал мне, что каменок они ловили, находясь под охраной двух автоматчиков с погранзаставы. Поймали здесь 62 самца. Как я и предполагал, наиболее многочисленными после чисто черных самцов, которые составляли почти 50 % от числа пойманных, оказались гибридные черно-пестрые особи.

При статистической обработке данных, полученных за все эти годы, выяснилось, что разновидности черных каменок различаются не только окраской самцов, самок и неполовозрелых птиц, но также размерами особей и некоторыми тонкостями сигнального поведения. Все это в очередной раз подтверждало мою гипотезу о первоначальном независимом существованием белобрюхих, белоголовых и черных разновидностей.

Статья с изложением всех этих результатов была опубликована в 1992 г. в юбилейном выпуске Бюллетеня Британского орнитологического общества, посвященном столетию его существования. А Сергей Любущенко, к несчастью рано ушедший из жизни, по материалам описанных исследований успел защитить в нашем институте кандидатскую диссертацию, признанную лучшей из тех, что были поданы в ученый совет в те годы.