Книга: Рассказы о самоцветах

Развитие культуры камня в России

Развитие культуры камня в России

История камня в истории культуры еще не написана. Наметились лишь отдельные главы или, вернее, страницы, раскрывающие историю «культуры камня», начиная с зарождения архитектуры и ваяния, ювелирного дела и декоративного искусства и кончая современной техникой обработки камня, его технологией и применением.

Еще сложнее страницы истории минералогии в России, начиная с каменного молотка в древнейшем палеолите и скифских могильниках Северного Причерноморья, зарождения каменной стройки на Руси и кончая заводами искусственного самоцвета — новыми страницами химии камня.

История камня переплетается с общей историей науки и искусства… Но моя задача будет более скромной — я попытаюсь наметить лишь отдельные страницы этой истории, хотя еще очень многое не изведано, многое еще загадочно.

Не надо забывать, что зачатки науки о камне встречаются еще за тысячу лет до нашей эры, что первые мастерские, и именно каменные, создались еще до неолита, т. е. за многие тысячелетия, что техника камня, а позднее и металла вырастала вокруг месторождений и вокруг них создавалось человеческое общество.

Не забудем, что история науки — это история будущего. Изучение истории минералогии как одной из древнейших областей знаний ставит перед нами ряд острейших задач, а история минералогии в СССР открывает и дальнейшие пути ее развития.

Мы будем говорить здесь лишь об отдельных картинах прошлого — для того, чтобы резче отделить этапы истории.

Но прежде всего несколько слов о хронологии.

Многие десятки тысячелетий потребовались для того, чтобы зародилась первая техника обработки камня; около десяти тысячелетий прошло до момента, когда человек научился полировать камень^[3], не меньше семи-пяти тысячелетий привело к возникновению первых каменных зданий — от построек Египта до греческих храмов.

Несколькими тысячелетиями определяются пути первого научного изучения камня. Столетия потребовались для того, чтобы создать настоящую науку о минерале, и лишь последние десятилетия наметили новые пути научного подхода, с его сложными исследованиями по геохимии — химии Земли.

Так изменялись темпы в культуре камня. Точная наука о камне постепенно создавалась и вырастала почти на наших глазах, а в самых новых своих течениях — только в последние годы советской культуры и стройки.

Много ценных открытий в истории прошлого камня сделали за последние годы археологи; наметились первые пути каменной культуры народов, живших в полях и лесах нашей Великой Русской равнины, может быть за 200–300 тыс. лет до н. э. Тем не менее проблема каменного материала, сама его культура, зарождение техники и горного дела остаются еще недостаточно изученными, начиная с первого разбивания камня и кончая созданием каменного орудия как первого шага к трудовому действию человека.

Особенно интересны пути культуры камня на Руси в отдельные периоды палеолита. Твердого камня на нашей равнине, по рекам и среди каменного материала, оставленного отходившими на север ледниками, было очень мало. Лишь с трудом собирались и добывались гальки и голыши в речных долинах и изредка удавалось найти более крупные конкреции кремня или слои твердых кварцитов. В огромных лесных районах России и Сибири дерево играло роль раньше, чем камень. Но техника обработки камня достигла все же больших успехов.

Хорошего камня было очень мало в нашей стране в противоположность Западу, где культура камня возникла вокруг прекрасных и многочисленных месторождений его. Там она легко совершенствовалась — росла сама техника, намечались законы обработки, создавались первые мастерские для изготовления орудий труда и украшений.

Не было хорошего каменного материала, не было месторождений кремня и на севере нашей страны. Мы не знаем кремня в «арктическом палеолите»^[4] на Кольском полуострове; долгое время мы не имели хорошего материала даже на Урале и в Сибири. На юге широко разбросаны были отдельные стоянки палеолитического человека и в них — первые мастерские среди сплошных лесов и равнин, на берегах Дона, Днепра, Десны, Кубани и Волги. Здесь появляются первые орудия труда — кремневые желваки-ударники. И хотя на Западе на смену палеолиту пришел век полированного камня, у нас в России все еще очень долго применялись грубо обтесанные кремни — изделия старого палеолитического типа, а отсутствие хороших месторождений кремня приводило к широкому использованию других горных пород (кварцитов, песчаников, гранитов и т. д.). Об этом говорил более 400 лет до н. э. знаменитый греческий историк — «отец истории» Геродот, указывая на грубые изделия скифо-сарматских степей, то же через 800 лет повторил римский писатель Павсаний, говоря о грубых изделиях уже новой эры.

Ассортимент каменного материала расширялся очень медленно. Кварцит и кварц, халцедон и кремень, реже различные яшмы — вот в сущности весь список тех минеральных видов, которые применялись в каменной технике. Но и он обычно собирался по рекам или из наносов отходивших на север ледников. А на Западе только в палеолите насчитывалось не менее 20 минералов и 10 горных пород, применявшихся в культуре человека; в неолите, по указаниям западных археологов, число минералов дошло до 40.

Может быть, именно вследствие этого недостатка камня на нашей равнине в эпоху неолита гораздо раньше наметился новый технический процесс. Из-за отсутствия хорошего каменного материала для молотка, скребка, наконечника стрелы и т. д. скоро началось применение мягких горных пород и минералов. Этот процесс шел во всех странах мира, где для изделий неолита не было подходящих твердых материалов. На смену обламыванию, скалыванию, отбивке камня пришли не только полировка, но и обтесывание, и распиловка, и сверление — ряд важнейших технологических процессов, определявших хронологию этого производства.

Первобытный неолитический человек начал, таким образом, обрабатывать мягкий камень, который можно было оттачивать, вырезать в виде грузил, пряслиц, бусинок, примитивных украшений. Эти методы значительно улучшили обработку, обусловили красоту и симметричность изделий.

Может быть, именно мягкость материала определила и громадное распространение в культуре народов янтаря и очень раннее применение в украшениях раковинок из мягкого кальцита; началось просверливание раковинок и мягких камней, применение технического процесса ротации — сверления.

В трудах исследователей Украины и особенно геолога П. А. Тутковского раскрыты замечательные картины древнейшей каменной промышленности и культуры мягкого сланцеватого минерала — пирофиллита.

По-видимому, этот период начался еще в палеолите, но настоящие мастерские по обработке этого камня создались только в эпоху неолита, и обработка этого каменного материала стала все шире применяться вплоть до X в. н. э. Пирофиллитовый мягкий сланец, обычно ошибочно называвшийся на Украине «тальком», известен в различных районах Волыни, особенно в районе Овруча. Прекрасные месторождения его, тесно связанные с песчаником и кварцитом, дали возможность использовать его для самых различных первичных изделий человека, вплоть до украшений, встречаемых в славянских курганах VI–XI вв. Огромное количество находок (около 300 точек) было сделано в городищах, курганах; наметилось около сотни месторождений и, наконец, известно более 10 настоящих мастерских по обработке этого неолитического материала. Широко расходился этот камень по Волыни, изделия из него известны от Карпат до Чехословакии, до Румынии и Трансильвании.

Использование пирофиллитового сланца явилось прекрасным показателем роли самого материала в истории культуры: мягкость и прочность, сопротивление огню и даже повышение твердости от нагревания (аналогично тальку — стеатиту), залегание отдельными слоями среди твердых песчаников, легкость добычи — все это помогло пирофиллиту создать целую эпоху в истории нашей каменной техники. Нам очень трудно разобраться в сложной хронологии изделий из него, начиная с неолита и кончая применением их в церквах Киевщины и Волыни X и XIII вв. Здесь началась каменная промышленность, горное дело, обработка камня — появилась специализация труда, может быть, первые подземные добычи; начались и первые экспедиции за камнем, первые пути и новые связи.

Именно эти мягкие или зернистые, доступные обработке камни наметили развитие зачатков скульптуры, начиная со скифских баб, менгиров, долменов на берегах Черного моря, в Молдавии, на Украине, в предгорьях Кавказа, на просторах Западной Сибири до реки Енисея и кончая «обо» из камня в Монголии и Китае. Началось не только сверление камня, но и грубая распиловка, придание орудиям целесообразной формы и вместе с этим появились зачатки «ваяния».

Минералогия каменного века на Руси, таким образом, исключительно проста. В то время как в районах Средиземноморья уже зарождалось научное естествознание в трудах Теофраста, Аристотеля и Плиния, в нашей стране медленно и сложными путями, в борьбе с трудными природными условиями в течение тысячелетий возникала будущая культура камня — кремень и кварцит на Руси, обсидиан в Армении и в Закавказье, нефрит (частью змеевик) в Сибири, пирофиллит на Украине — всюду в сочетании с уже побеждающей культурой меди и бронзы.

Примерно за 700 лет до н. э. наметилось зарождение скифосарматской и киммерийской культур, вскоре связанных с колонизацией малоазийскими греками побережья Черного моря, где сочеталось влияние Востока и античного мира.

В наших руках имеется много источников начиная с Геродота, Теофраста, Страбона, Плиния, Тацита; в наших руках и прекрасные изделия этой эпохи, и тем не менее картина минералогии Понта Эвксинского — «негостеприимного моря», как говорили историки Тавриды, требует еще детального исследования.

Издавна доходили на юг сведения о сказочных богатствах самоцветов в «стране гипербореев»^[5], и как будто бы через скифов греки получали драгоценные камни и металлы из Рифейских гор, т. е., по-видимому, с Урала. Даже скандинавские саги в начале нашей эры указывают на богатства камнями «Биармии» — полулегендарной страны, расположенной где-то в предгорьях Урала, а героический эпос Калевалы говорит о добыче железа и янтаря на берегах холодных морей.

Более точные сведения о самоцветах сообщает Плиний, упоминающий «знатнейшие смарагды скифов, названные по тому народу, у коего они находятся». Говорил Плиний и о другом камне — о синеватом «кианосе», вероятно кианите нашей минералогии.

Все имевшиеся сведения сводились к тому, что источником этих камней были какие-то горы, с которых стекали могучие реки на востоке нашей равнины. Эти данные случайны и недостоверны, но тем не менее они представляют исторический интерес, так как действительно светлый изумруд известен уже по раскопкам могильников и курганов скифо-сарматской культуры. Но среди этих сведений наметились и более точные данные. В раскопках древней Экбатаны в Иране Гемахер нашел блестящий зеленый самоцвет. Он был изучен мной, и оказалось, что речь шла о демантоиде — минерале, который до сих пор нигде не известен в Европе, кроме Урала. К тому же эти раскопки Гемахера уже указывали на связь с побережьем Решта и течением Волги.

Проблема камня на побережье Черного моря еще не изучена. Надо иметь в виду, что камень шел сюда и из Индии, Египта, Ирана, и с гор Средней Азии, и, может быть, из приуральских областей, и поэтому происхождение скифо-сарматских самоцветов может быть разгадано лишь путем тонких минералогических исследований. И сами ювелирные изделия исключительной красоты с золотом и инкрустациями могут быть разгаданы лишь тонким анализом самих образцов, несомненно сочетающих южную технику Греции со скифской тематикой севера.

Я пытался собрать за многие годы работы более определенный материал об этих находках в различных музеях как нашей страны, так и Запада, тем не менее не удалось точно датировать эти так называемые древнегреческие геммы.

Только при анализе нескольких бусинок и непонятных по своему назначению украшений из киевских музеев мне удалось выяснить, что некоторые из них сделаны, несомненно, на самой Украине. Речь идет прежде всего о работах из пирофиллита — мягкого, красивого фиолетового сланца Украины, а также из пеликанита — минерала, который известен только в пределах нашей Украины.

Кое-где в Карпатах в более позднее время применялся в качестве украшения прозрачный горный хрусталь, называвшийся «драгомитом». Иногда в изделиях использовались белые опалы, «таусинный» (цвета павлина) лабрадор; для грузил и пряслиц шел овручский «шифер».

Если настоящие самоцветы не всегда открывали нам картину древнейших путей обработки и добычи камня, то это отчасти помогли сделать пестрые мраморы Тавриды и белые камни Карпат.

Ведь в IV в. до н. э. мраморовидные известняки Крыма стали использоваться для построек, в частности Херсонеса (400 г. до н. э.), Ольвии, Пантикапеи (Керчи — 500 г. до н. э.). И хотя очень скоро известняки Крыма были вытеснены мраморами Греции и Мраморного моря, которые стали проникать в Крым и на Украину через Византию, тем не менее в ряде древних храмов в Константинополе полы и стены были выстланы крымскими мраморовидными известняками.

Но самым замечательным камнем древности начиная с третьего тысячелетия до нашей эры был янтарь, который сверкающим самоцветом проходит через все века и народы вплоть до наших дней; почти во всех странах издавна, по словам чешского ученого Нидерле, «янтарь и бронза шли по всему свету — рука об руку».

Древние писатели — Геродот, Теофраст, Тацит и особенно первый естествоиспытатель Плиний — говорили о том, что в Скифии встречаются «золотистые горящие камни». По их данным, этот камень добывался по рекам Скифии в разных местах. Детальные исследования по этим указаниям приводили нас к районам в области Киева и к Северу Польши, в район реки Нарева. Однако главным исторически важным районом его добычи было побережье Балтийского моря.

Поиски этого камня начались еще с древнейших времен неолита. Торговля им и его обработка известны еще со времени египетских гробниц IV и V династий (Древнее царство, 3400–2400 гг. до н. э.), а позднее янтарь встречается в украшениях Средиземноморья и германских культурах Гальштата, в Альпах (VI–V в. до н. э., Австрия). Он расходился по всему Востоку вплоть до самой Индии, высоко ценившей этот камень.

Но основные и наиболее ранние торговые пути наметились еще в эпоху греческой колонизации на Черном море. Самый главный и краткий путь шел по Висле и Сану к верховьям Днестра и Днепра и далее к греческим колониям Черного моря. Многоводные реки России, впадавшие в Каспийское, Черное и Балтийское моря и сближенные своими верховьями, с давних пор облегчали расселение на ее территории различных племен и создание оживленных торговых связей. По Волге шел снизу великий торговый путь из Средней Азии; по Днепру и рекам Балтийского бассейна — важный путь «из Варяг в Греки». Это — один из важнейших путей янтаря.

В эпоху переселения народов гунны и авары, германцы и скифы вплоть до X в. пользовались янтарем как меновой единицей и применяли его в качестве талисманов и украшений. Долго это связывало Русь с Закавказьем, пока татарское нашествие не нарушило связи с Востоком и на несколько столетий — XI–XIV вв. — не задержалось проникновение янтаря в Иран и Среднюю Азию. На смену ему германцы и гунны приносили с собой яркие красные самоцветы — сирийские гранаты, альмандины и нишапурскую бюрюзу (VI–X вв.).

Что же касается Московии и нашего Севера, то мы знаем, что в Новгород «Садко — богатый гость» привозил на своих узорчатых ладьях с побережья Прибалтики золотистый янтарь, так часто упоминавшийся в сказаниях и былинах народного эпоса. Янтарь проникал и на высокий Урал, в Прикамье и в полуночные страны, заливаемые северным сиянием — «огнем горящих льдин» на берегах Белого моря.

Таким образом, за весь огромный период — почти в два тысячелетия — культуры камня, кроме янтаря, на Руси почти не намечалось. Только углубленные исследования совершеннейшими методами минералогической науки смогут разгадать исторические пути прошлого.

В течение шести-семи столетий очень медленно и сложно появлялся интерес к камню и росло знание о нем на Руси, и не без влияния Востока и Византии рождалась его обработка в области древнейшей архитектуры и ювелирного дела.

Постепенно изменялся характер жизни народов, населявших степи великой равнины. Примерно в начале второго тысячелетия (после X в.) началась выплавка железа, появился гончарный круг, усовершенствовалась техника изделий, создались ремесла, мастерские по обработке привозившихся из далеких стран меди, серебра, особенно кости (в частности, мамонтовой). И, конечно, одной из самых интересных страниц в истории камня явилось зарождение каменной архитектуры. Не забудем того, что архитектура — одно из самых эпических искусств, в котором жизнь и идеалы человеческого общества находят особо полное отражение. И хотя древнейшие архитектурные сооружения на Руси были преимущественно деревянными, тем не менее каменные материалы, несомненно, добывались и применялись очень давно.

До X в. мы не имеем точных сведений об архитектурных каменных материалах, и только после X в. постепенно раскрываются пути использования камня, преимущественно в церквах этого периода (Десятинная церковь в Киеве, Георгиевский собор в Юрьеве-Польском XIII в., церковь в Холме XIII в. и др.).

Наиболее широко распространенным декоративным материалом для церквей старой Руси был все тот же замечательный пирофиллитовый сланец Волыни, о котором мы говорили выше; он широко применялся для первых мозаичных полов, для карнизов и первой резьбы. Частично применялся и пестрый мрамор Тавриды.

Но особенно интересным было применение карпатского белого и зеленого каменного строительного материала, который добывался, по словам историков, из земли Холмской и Югорской в Галицкой области. Эти прекрасные облицовочные материалы, которые были похожи на настоящий мрамор, играли большую роль в каменном строительстве.

Значительно позднее, в Московский период (XIV в.), создалась культура белого известняка — мячковского и протопоповского камня, из которого построена «Белокаменная Москва» (постройка каменного Кремля в Москве).

Возникли первые каменоломни, техника резьбы из мягкого камня достигла значительного совершенства, началась орнаментовка и резьба преимущественно в мастерских Москвы, Ярославля и Владимира. Здесь в Московской Руси создавались кадры камнерезов, «камнесечцев».

Наряду с обработкой декоративного камня также очень медленно создавалось и ювелирное дело.

Использование самоцвета в виде отдельных украшений известно еще в скифо-сарматский период, но нет никакого сомнения, что огромный толчок этому дала Византия и Восток. Финифть и хрусталь, мозаика из пасты, бисер из стекла — все это, называвшееся на старинном языке «узорочьем» и позднее «узорчатыми каменьями», в основном привозилось из заморских стран. Очень немногие минералы русского происхождения нам известны в изделиях X–XVI вв.

Это были в основном янтарь с Днепра, пирофиллит Волыни, светлый аметист Кандалакшского залива, добывавшийся одновременно со слюдой для оконниц; большую роль начинал играть речной жемчуг, который смешивался на путях Новгородской земли с жемчугом Индийского моря. Изредка из Закавказья проникали обсидиан, гагат, мраморный оникс и камень Востока — бирюза, как раз те излюбленные каменные материалы, которые сделались известными в поэмах грузинского эпоса (XII в.).

Но настоящего русского самоцвета и цветного камня для изделий ювелирного дела в России пока еще не было.

И тем не менее росло увлечение яркими камнями, выражавшееся в широком использовании их в изделиях и убранствах церквей.

Намечались и первые зачатки научного подхода к камню.

Первые указания и первые русские минералогические данные мы находим в «Изборнике Святослава» (1073 г.). Этот «Изборник» с многочисленными исправлениями и добавлениями и азбучники XVI–XVII вв. дали нам ряд ценных данных, и хотя новые издания осложнили хронологию и географию изборников, тем не менее здесь наметились первые зачатки более или менее точного минералогического знания.

Интересно и то, что в изборниках и, в частности, в известной «Торговой книге» XVI в. встречаются и описания свойств камня: так, наряду с ценой указывались цвет и твердость, отмечались медицинские свойства, обычно связанные с суеверием, упоминались месторождения, правда преимущественно Востока, а под влиянием арабов стал указываться и удельный вес — одно из важнейших свойств камня, которым наравне с твердостью пользовались торговцы для проверки и определения камня.

Одновременно с этим вырабатывалась и минералогическая номенклатура. Таковы первые названия камней: вениса, изумруд, заберзат, лал, бечеты, баус, вереники, бакан, дростокапами. Многие из них попросту переводились с других языков, но часть их имела и славянские корни.

К сожалению, очень скоро в нашей науке эти названия были забыты, в XVII в. почти все названия были заменены новыми латинскими терминами, и только немногие сохранились до нашего времени.

Я кончаю главу о камне X–XVI вв.

Вывод один — исключительное влечение русского человека к яркому самоцвету и вместе с тем почти полное отсутствие настоящих месторождений его на Руси, полное отсутствие его культуры.

Только в XVII в., в эпоху Петра, наметился решительный перелом, и замечательные открытия совершенно изменили наши представления о русском камне.

XVII век явился переломным не только в культуре камня и металлов на Руси; вместе с тем он был переломом между старым бытом и миром промышленного и культурного прогресса.

Уже в 1597 г. Артемий Бабинов «по указанию Москвы» открыл прямой путь из Соликамска на Туру и далее на Тюмень. Таким образом наметился новый путь между Европой и Азией. Из Сибири северным трактом потянулись караваны с товарами: соболями, мамонтовой костью и китайским ладаном; приходила слюда из Мамской тайги, которая наряду со слюдой Белого моря заменяла стекло, привозившееся на ганзейских кораблях, — это был мусковит, всем известный минерал, получивший свое название по имени «Московии».

По новым путям проникали вплоть до границ Китая и первые рудознатцы в поисках серебра и металлов. Среди новых минералов и руд, указанных в старых документах, значилась и «синяя земля», присланная из Восточной Сибири: в ней мы легко разгадываем минерал вивианит — «голубую краску», встречающуюся в болотистых низинах сибирской тайги, по реке Витиму.

Одно открытие следовало за другим в результате поисков рудознатцев. В 1631 г. были открыты и разработаны железные руды и построены первые железообрабатывающие заводы. Около 1635 г. в предгорьях Урала вторично были открыты медные руды малахита, знакомые еще чуди за три тысячи лет до этого времени. Еще раньше открытия руд первыми минералами того времени были различные узорчатые каменья — сердолики и агаты, халцедон и яшмы, встречавшиеся в огромных количествах по рекам Восточной Сибири и упомянутые в грамотах 1675 и 1696 гг.

При этих находках огромную роль играл Бабинский тракт через Урал; отсюда из Тобольска шло продвижение на юг по Туре, Нейве, Исети и дальше до Миасса и казахских степей — в поисках серебра и цветного камня. Недаром в XVII в. Зауральская Сибирь называлась «Малая Индия».

Постепенно пути на Восток шли южнее и южнее — к теплу и плодородным землям.

Наконец, решительным шагом в создании крупного горного центра была постройка в 1721 г. на лесистых берегах Исети Исетского завода и города, долго называвшегося просто «городом», — Екатеринбурга, нынешнего Свердловска.

На высоком берегу реки Нейвы еще в 1637 г. был построен «острог», а около него староверческое поселение — Мурзинская слобода. Мурзинка охраняла с юга и востока великий Сибирский тракт. Из Верхотурья и Кушвы сюда направлялись служилые люди для поисков различных руд и каменьев. Еще в 1668 г. около Мурзинского острога Михайло Тумашев открыл цветные камни и медную руду и об этом объявил в Сибирском приказе. Это открытие сыграло решающую роль в поисках самоцветов. Генерал В. И. Геннин^[6], назначенный в 1722 г. начальником сибирских горных заводов (после В. Н. Татищева), увлекся самоцветом и приказал искать «камни для двора». Скоро были найдены прозрачные горные хрустали, раух-топазы, аметисты и бериллы. Уже к концу петровского времени слава об этих камнях стала распространяться по всей стране, а в связи с постройкой Невьянского завода в 1703 г. и заселением его пленными горняками-шведами Мурзинская слобода стала разрастаться в крупное поселение. С тех пор Мурзинка сделалась Меккой минералогов всего мира. Мы должны прямо сказать, что это одно из самых замечательных месторождений самоцветов, которые иногда вывозились отсюда целыми возами.

Мурзинка — не только гордость и ценность всех минералогических музеев мира, это начало русской минералогии, точного знания природных кристаллов. Мурзинка — не только значительная страница нашей науки, не только гордость нашей природы. Мурзинка — начало настоящей культуры камня в России, ее каменной промышленности и многочисленных мастерских и фабрик. Она положила основу ограночному и камнерезному делу в России. Здесь выросли первые специалисты — мастера по камню, знатоки и любители камня, первые минералоги, положившие начало исследованиям богатств Урала…

Сломано было увлечение самоцветами Востока, сломан был старый быт с суеверным отношением к камню. Совершенно новые пути в истории камня наметились в годы преобразований Петра.

Объявление в 1719 г. «горной свободы» открывало огромные перспективы для поисков и разведок полезных ископаемых и, в частности, цветных камней. Поиски руд приводили к созданию десятков заводов на Урале, в Олонии и отдаленнейших районах Сибири. В 1700 г. Петр учредил в Москве особый Приказ горных дел, который вскоре был заменен берг-коллегией, а в Тобольске было учреждено горное начальство для управления сибирскими и уральскими заводами.

В это время уже началась стройка Петербурга: среди болот и низин на берегу Невы, на окраинах Скандинавского щита, с его прекрасными гранитами и мраморами. Петр I вызвал на постройку каменщиков со всей России. Они неохотно шли в эту далекую столицу, и, чтобы приохотить их, Петр издал в 1712 г. указ, по которому те дома, где жили камнетесцы, освобождались от податей; когда и эта мера мало продвинула дело, был издан знаменитый указ 1714 г., запрещавший возводить во всем государстве «всякое каменное строение, какого бы имени ни было, под разорением всего имения и ссылки».

Петр привлекает к себе не только камнерезов из нашей страны, он вызвал со всей Европы лучших строителей, зодчих, ваятелей и резчиков по камню.

Так стал строиться на берегах Невы прекрасный каменный Петербург.

Так открылась новая страница в истории русской минералогии и культуры камня.

Постройка Петербурга положила начало созданию каменной промышленности в России. Страна перестраивалась. Петр старался поднять и показать мощь и богатство страны, и наряду с открытием первых плавильных заводов после Полтавской битвы он решил украсить новую столицу на берегах р. Невы мраморами и гранитами, а для пышности двора и щегольства перед иноземцами палаты убрать цветными каменьями, а на табакерках поставить узорчатые крышки. И потянулись обозы с прекрасными мраморами Русколы и Тивдии, с нежными доломитами Белой горы, с пестрыми брекчиями и черными аспидами для постройки дворцов и набережных. Одевалась прекрасная Нева прочной гранитной одеждой — камнем, незнакомым «белокаменной» Москве. С суровой природой севера сочетался в Петербурге глазчатый рапакиви и серые холодные гранитные кариатиды Эрмитажа, прекрасный постамент «Медного всадника» и колонны Исаакия и Казанского собора — единственные в мире.

Но чтобы создать эти грандиозные каменные колонны и обелиски, чтобы покрыть целые стены дворцов мраморами и пудожским известняком, надо было не только создать настоящую каменную культуру, не только зажечь творчеством ваятелей и строителей, — надо было научиться русскому человеку тесать и резать, и полировать камень.

И вместо старого топора, так успешно рубившего избы и церкви, надо было создать настоящую машинную технику обработки твердого и мягкого камня, надо было научить русского человека творить прекрасные изделия из него, сочетая искусство и технику на путях, указанных зодчими — Растрелли и Камероном, Кваренги и Воронихиным.

Недаром в 1824 г. ученый-минералог профессор Соколов говорил: «Везде есть яшма и порфир, но нет подобных изделий, гранит находится во всех странах, но набережные Петербурга и решетки Летнего сада могут быть причислены к чудесам мира».

И вот в 14-й день января 1725 г. Петр повелел построить в Петергофе мельницу на 40 рам для обработки и полирования самоцветов и стекол. А через 10 лет, по докладу президента Академии наук Блюментроста, было повелено «для шлифования и полирования при Академии наук всяких найденных в здешнем государстве ясписовых и прочих камней построить мельницу».

Так была создана историческая Петергофская гранильная фабрика. В течение двух столетий фабрика являлась рассадником культуры камня, школой художников и мастеров. Ее изделия превзошли произведения Флоренции и Милана и грандиозностью монолитов, и замечательной техникой, и художественной красотой.

Вслед за Петергофом была создана в 1774 г. на берегу Исети Екатеринбургская гранильная фабрика, а затем в отрогах Алтая Колыванская шлифовальная.

Петергоф — Екатеринбург — Колывань — таковы три центра старой русской камнерезной промышленности. Сначала — три затеи царского двора, а потом — три единственных в мире по размаху учреждения, призванные выявлять красоту русского цветного камня, поднять одну из важных сторон народной промышленности.

Нельзя забыть эти замечательные произведения искусства — то горящие синим огнем лазуритовые колонны Исаакия, то колоссальные чаши и вазы из алтайских и уральских яшм, — таких изделий не видал мир, и перед ними бледнели чудесные изделия эпохи Возрождения.

Это было время расцвета русского камнерезного дела; в пышности и роскоши дворцов зарождались идеи нового убранства, в Петербург, подобно древнему Риму, свозились и богатства «всех Индий» и все самое ценное, самое прекрасное и самое редкое со всех концов России.

Это было время, когда «Россия начала узнавать себя», и «плеяда блестящих исследователей по всей стране разъезжала на колымагах и фурах», собирая сведения, привозя «сокровища неоцененные для всех наук». Описания этих странствований мы видим у Палласа (1741–1811), Лепехина (1740–1802), Гюльденштедта (1745–1781), Георги (1729–1802) и Фалька (1727–1774). Недаром Георги назвал эти описания «Открываемая Россия».

Все устремились в диковинные страны — на Восток и Кавказ, в Бессарабию и Тавриду, открывались новые богатства, угли и камни, руды и самоцветы — самое ценное и редкое.

Для того чтобы объединить это стремление, под эгидой президента Академии художеств И. И. Бецкого (1704–1795) была организована в 1765 г. особая экспедиция «по розыскам мраморов и специальных каменьев на Урале», которая скоро превратилась в крупную государственную организацию для поисков и разведок минералов и горных пород по всей стране — первую минералогическую экспедицию. Наметилась первая полоса яшм на протяжении почти 600 км вдоль всего Уральского хребта; мастерами Екатеринбургской фабрики были сделаны находки прекрасных мраморов и того серого, сурового мрамора, который сейчас украшает стены московского метро. Из степей Южного Урала привезены были в Петербург прекрасные куски амазонского камня, и, по словам минералога Квенштедта, «целая камнеломня» якобы была заложена в одном сине-зеленом кристалле амазонского камня.

На Востоке наряду с серебром и медью раскрывались каменные богатства Алтая. Петр Шангин, заведующий Салаирским рудником — геолог и инженер, ботаник и географ, намечал целые страницы в истории края. «Пробки», как говорили, разнообразных порфиров, напоминающих прекрасные камни Египта и Греции, отправлялись специальным фельдъегерем в Париж для напечатания на французском языке «срочной ноты».

Совершенно новые минералы были привезены с берегов Байкала. В это время в захолустье Нерчинского края жил знаменитый опальный естествоиспытатель — талантливый химик и технолог, член Российской академии наук Эрик Лаксман (1737–1796). По отдельным районам Сибири собирал он растения и минералы, с редкой эрудицией и ясностью натуралиста линнеевской школы открывал одну за другой диковины и тайны природы — прекрасный лазурит, о котором он писал академику Палласу: «Я до безумия, до мученичества влюблен в камни дикой Сибири»; темную слюду на реке Слюдянке — это начало современной промышленности; загадочные до сих пор минералы Вилюдя — ахтарагдит и др.

Так постепенно в нашей стране накапливалось огромное количество фактов, описывались минералы, месторождения, собирались данные по геогнозии, т. е. науке, положившей начало современной геологии.

В те времена сама минералогия была модной наукой и, как говорили тогда, «всеобщей болезнью». Даже в екатерининском Эрмитаже кроме собраний художественных изделий была большая минералогическая коллекция, систематизированная и описанная академиком Палласом.

Впервые стали применяться слова «культура камня» — старые слова В. Н. Татищева (1686–1750), одного из первых русских историографов и горных деятелей Урала начала XVIII в; эти слова широко вошли в обиход, начиная с истории исследования и техники обработки камня и кончая его ролью в искусстве и промышленности.

Интерес к естествознанию под влиянием школ Бюффона (1707–1788) и Линнея (1707–1778) вырастал в культурное движение, наука постепенно освобождалась от пут суеверия церкви; познание природы, «системы мира» сделалось всеобщим лозунгом.

Вслед за Российской академией наук создавались новые рассадники знаний: возник Горный институт — одна из старейших горных школ всего мира. Новая страница научной минералогии и горной промышленности открылась здесь, на берегах Невы, а в дивных воронихинских залах возник «Горный музеум», который сделался центром паломничества всех, кто любит камень и кто хочет понять его природу. По уставу Горного института назначением музея было обслуживание не только студентов и профессоров, но и «любопытных посетителей». И в борьбе за свободу науки, в борьбе за новые научные пути в еще тесных стенах Академии наук в середине XVIII в. Михайло Ломоносов закладывал основы точного знания. Перед самой смертью обратился он с призывом по всей стране собирать все руды и камни для создания «минералогии России»…

Прошли многие годы, и только после Отечественной войны 1812 г. наметился новый этап в истории нашей науки.

Это были самые блестящие, но и самые сложные годы в истории культуры камня. Они связаны с огромным расцветом естествознания, с развитием техники научных исследований, с созданием настоящей науки о Земле, начиная с геологии и горного дела, кончая металлургией и химией.

В монументальном строительстве в связи с исканием новых архитектурных форм камень как декоративный материал временно потерял свое значение. Другие интересы определили пути новой минералогии и рождавшейся петрографической науки. Новые минералогические открытия по всей необъятной стране включали в число горнопромышленных районов Кавказ и Среднюю Азию, Карпаты и Восток со старой культурой камня и металла.

И на смену XVIII в. с казенными государственными фабриками и многочисленными экспедициями пришел новый этап в обработке камня — народная каменная промышленность.

Страницы прошлого раскрывают картину работ в глуши Уральской тайги, в улусах Монголии, в деревнях Поволжья и Олонецкого края. Не огромные монолиты, перевозимые сотнями лошадей на валках и специальных баржах, а маленький самоцвет, гранившийся простенькими станками в крестьянской избе, явился основой этих работ, и свыше 30 тыс. человек в зимние темные вечера, при свете лучины, без всяких приборов, гранили камень с редчайшим глазомером и пониманием законов симметрии самой природы.

Так создалась настоящая народная каменная культура, и, хотя в сложных путях нового хозяйства она временно потеряла свое значение, корни этого искусства сохранились еще у уральских стариков.

В результате замечательных открытий начиная с XIX в. Россия заняла первое место в мире по камню.

Открытие Изумрудных копей в болотистой тайге зимой 1831 г. наметило первые точные исследования в истории пегматитовых жил и вместе с тем обнаружило месторождения редких металлов. Целая страница в истории русского камня была открыта работами мастерового Екатеринбургской фабрики Г. М. Пермикина. Замечательные нефриты и лазуриты, мраморы и графиты обогатили нас в диких Саянах.

Ильменские горы на Урале сделались не только основой исследований русской минералогии, но и явились целым учебником и природным музеем.

Мурзинка — Слюдянка — Ильмены — Хибины — это мировые месторождения минералов, это нарицательные слова в области минералогии всего мира.

В 1817 г., в условиях огромного интереса и любви к камню в Петербурге создалось первое у нас Российское минералогическое общество. В стенах Михайловского замка состоялось первое собрание любителей камня. В течение почти 150 лет общество объединяло любителей минералогии, горных инженеров и ученых всей страны. Среди них были крупнейшие минералоги и исследователи камня: Гаюи — знаменитый кристаллограф Франции, Александр Гумбольдт, почетный член Минералогического общества Гете и др.

«Предмет, которым сие Общество предполагает заниматься, — есть минералогия во всем пространстве сего слова» — вот как определялись задачи этого нового общества, воскресившего прекрасные традиции Вольного экономического общества 1765 г.

Увлечение самоцветами привело к открытиям замечательных месторождений: алмаз, изумруд, топаз, рубеллит, рубин, эвклаз, хризолит, хризоберилл, демантоид, гиацинт, уваровит и т. д. и т. д. — трудно перечислить все эти замечательные открытия за 1820–1850 гг., связанные с богатством Урала и Забайкалья. Теперь действительно в нашей стране были замечательные богатства самоцветов, сверкающие камни, которые могли послужить созданию настоящего ограночного дела. Вся палитра многоцветных камней раскрывалась в этих минералах.

Понятно, что в этой обстановке исключительного интереса к наукам о Земле создались и выросли крупнейшие минералоги-исследователи. Здесь по путям, намеченным первым кристаллографом России Купфером (1799–1865), академик Николай Иванович Кокшаров (1818–1892) работал в течение почти 40 лет над отдельными томами своего труда «Материалы для минералогии России»; целыми часами измерял он однокружным гониометром прекрасные кристаллы различных месторождений, и до настоящего времени многие его цифры являются в науке самыми правильными и самыми точными.

За академиком Кокшаровым и его школой в здании Горного института вырастала могучая фигура академика Евграфа Степановича Федорова (1853–1919), геометра, кристаллографа и минералога, заложившего основу современного понимания кристалла и его строения.

И, наконец, целая эпоха наметилась в трудах академика Владимира Ивановича Вернадского (1863–1945). В классических работах «История минералов земной коры» и «Опыт описательной минералогии» им были заложены основы точного минералогического знания о нашей стране в целом. Сама минералогия в замечательных трудах Владимира Ивановича вырастает в науку о химии Земли, и минерал неразрывными путями связывается со всем космосом, с самим человеком, его культурой, хозяйством и промышленностью. И в прекрасном Минералогическом музее^[7] Академии наук в Москве он воплотил эти идеи и тесно связал минерал с живым веществом, создав новое научное течение — биогеохимию.

Так создались новые школы русских минералогов и геохимиков, и новые пути раскрылись перед русской наукой и русским камнем.

Так постепенно мы пришли к современной минералогии. Так выросла она в многогранную дисциплину, пришедшую на смену описательной минералогии прошлого.

Не надо забывать, что в цикле геологических дисциплин минералогия является самой старой наукой о Земле и ее веществе. Совершенно понятно, что в связи с общим размахом естествознания и успехами геологии минералогия в последние 25 лет стала перестраиваться и превращаться, особенно в нашей стране, в ряд самостоятельных научных дисциплин.

Сейчас в самой природе наметились совершенно определенные системы, смысл которых нам открыла лишь современная наука: атом, молекула и их сочетание.

Соответственно этому наметилось и развитие отдельных дисциплин: геохимии, изучающей атом в условиях Земли и мироздания в целом; минералогии, изучающей минерал в условиях земной коры, и петрологии, освещающей проблемы горных пород и их историю.

За последние годы уточнился и характер тех основ, на которых строятся эти дисциплины. Их законы в основном решают проблемы упорядочения рассеянной в пространстве материи, определяют судьбы 90 % окружающей нас природы.

В кристаллической решетке атом нашел и еще более высокую форму своей организованности; и если в нем самом закон подвижных равновесий определяется планомерными системами эллиптических орбит, электромагнитных клубков, то здесь статическое равновесие достигается прочной постройкой из сферических полей этих атомов, расположенных в пространстве по законам прямолинейной геометрии.

Таким образом возникла химия земной коры с разделением ее на минералогию, изучающую минерал как соединение атомов в природе, и геохимию, изучающую сам элемент в мироздании.

На фоне этих идей старая минералогия должна была переживать коренную ломку. Из огромного накопленного ею научного материала возникли новые научные течения, которые врываются в химию, создавая кристаллохимию, радиологию, намечая новые законы атомной физики; в геологию, в науку о живом веществе, подводя новые материалистические основы.

На фоне этих идей создавалась и создается геохимия — замечательная наука XX в., изучающая судьбы и пути миграции, а также сочетания отдельных атомов в мироздании. Ее задача — выявить основные черты тех типов атомов — элементов, которые составляют в разных сочетаниях природу и космос во всем его многообразии.

Количественное и качественное распределение отдельных элементов в земной коре и в отдельных ее оболочках и процессах; законы перемещения (миграции); рассеяние или накопление элементов с образованием тех мест концентрации, которые мы называем месторождениями и на которых построено наше горное дело и металлургия; законы сочетания элементов между собой в различных условиях земной коры, ее оболочек и областей земной поверхности; законы участия элементов в построении почвы, горных пород и живого вещества и, наконец, законы использования вещества самим человеком — таковы основные задачи геохимии как науки об истории атомов.

Точное определение геохимии как науки было впервые дано в нашем Союзе, хотя ее положения наметились больше 100 лет назад еще в трудах швейцарского ученого Шенбейна (1799–1868). Основные ее проблемы были поставлены в нашей стране, и хотя ее экспериментальные основы были заложены сначала в Норвегии школой Гольдшмидта, хотя корни этих идей наметились еще в достижениях американских школ, однако основная формулировка ее законов и проблем принадлежит прежде всего нашему русскому академику В. И. Вернадскому и его школе.

Вторая наука (исторически первая) — минералогия. По концепции русских исследователей, минералогия призвана изучать химические соединения земной коры — молекулы, кристаллические решетки, коллоидальные обломки этих решеток или аморфные тела — в конкретных условиях земной коры.

Минералогия в течение двух с половиной тысячелетий своего существования была наукой описательной, и только благодаря точности ее достижений она подошла к пониманию природы минерала по существу (мы не должны забывать огромную роль точного факта, накопленного исследователями всех народов и всех веков).

Минералогия, изучающая минерал во всех его свойствах — кристаллических, физических, механических и кончая химическими, изучающая его не как самодовлеющее тело, а как часть неразрывного целого единой земной коры, именно сейчас подошла в нашей стране к постановке ряда важнейших и глубочайших проблем науки. Как мы знаем, минерал образуется из сочетания нескольких элементов Земли. Почему же таких сочетаний в природе нам удалось узнать всего лишь около 3 тыс., да и среди них обычными являются только 400? Очевидно, что существуют специальные законы минералогии, которые суживают это число и которые вызывают в природе только строго определенные комбинации элементов.

Минералы оказались не разбросанными без какой-либо системы или порядка, — наоборот, подобно тому как существуют законы распределения элементов, существуют законы и распределения самих минералов.

И сейчас благодаря применению ряда положений менделеевского закона в сочетании с законами кристаллохимии и энергетического учения о кристалле мы подходим к необычайной по важности задаче: в каждой природной системе элементов при данных условиях могут быть намечены те минералы, которые последовательно возникают при ее кристаллизации. Трудно сейчас оценить огромное научное и техническое значение этого прогноза, скрытого в теории парагенезиса.

Таким образом, в нашей стране на наших глазах вместо старых, неясных представлений прошлого наметились точные задачи минералогии как науки о минерале, его свойствах и его истории в земной коре.

Каковы же задачи изучения культуры камня в свете этих новых идей в годы развития технической химии и техники, в годы совершенно новых представлений о задачах всего естествознания?

Изучение свойств камня во всей их сложности и разнообразии — такова одна из важнейших проблем современной минералогии. Не только история его образования и роста в земной коре, а сама природа камня, его внутренняя структура, различные свойства, используемые промышленностью, наконец его синтез.

Культура камня потребовала за последние десятилетия совершенно новых технических приемов. Появились целые заводы искусственного камня, целые предприятия, фабрики, связанные с обработкой кристаллов.

Основной задачей этих предприятий было использование самых разнообразных специфических природных свойств — прозрачности, оптических свойств, радиопроводимости, электропроводимости, теплопроводности, огнеупорности, прочности, стираемости и т. д. и т. д. Благодаря этому расширилось применение самых различных минеральных тел: горного хрусталя, корунда, флюорита, исландского шпата, янтаря, талька и др. И все это менялось и расширялось в связи с развитием самой техники, изменениями в потребностях и типах объектов.

Культура камня, сменившая старое искусство огранки и обточки, потребовала, таким образом, постановки и новых проблем, организации новых производств. И среди самых замечательных минералов техники на первом месте оказался в XX в. алмаз, который сделался важнейшим фактором промышленного значения. Достаточно вспомнить о замечательной буровой технике, о возможности получения при помощи алмаза тончайших нитей вольфрама — таких, что один метр проволоки после протягивания превращается в 12 км.

За последние десятилетия наметился и другой путь — путь синтеза. Нет никакого сомнения, что изучение природы минерала и образования его в земной коре — все это постепенно приводило к воспроизведению тех сложных процессов, которые протекают в глубинах Земли и медленно и постепенно создают чистый, прозрачный кристалл. Поэтому понятно, что проблема синтеза оказалась одной из важнейших задач минералогии в целях создания минерала определенных свойств.

Во всех странах был создан ряд специальных заводов и фабрик. Одни из них, как завод Биттерфельд в Германии, пытались воссоздать твердый камень, в частности алмаз; другие стали выращивать различные кристаллы; третьи занимались проблемой воссоздания сверкающего самоцвета — рубина, сапфира, александрита, изумруда, шпинели, бирюзы и многих других. Эти самоцветы, полученные синтетическим путем, по своей чистоте и красоте могут даже соперничать в некоторых случаях с камнями земных глубин; получены даже искусственные керамические краски из многоцветных шпинелей, корундов. За последние годы наметился исключительный рост производства синтетического камня, которое достигло перед началом войны 250 млн. каратов, т. е. около 50 т.

При этом синтезе камня важнейшей задачей будущего является проблема твердого камня. Кварц, циркон, алмаз и корунд — вот самые устойчивые, самые прочные и твердые кристаллические постройки.

До первой мировой войны по величине торгового оборота камень занимал четвертое место среди предметов горного промысла — после железа, соли, цветных металлов и топлива.

По данным 1936 г., для которого мы имеем точную статистику, добыча самоцветов во всем мире оценивалась в 250 млн. золотых рублей и выше, а весь оборот достигал полутора миллиардов. Даже в годы мировых кризисов лишь временно снижались цены на мировом рынке.

Еще более показательной являлась статистика рабочих, связанных с промышленностью по обработке камня. Перед первой мировой войной в ней насчитывалось около 2 млн. человек, не считая еще миллиона камнерезов и строителей, занятых обработкой декоративных камней.

И перед нами, в стране исключительных богатств камня, наметились огромные возможности. Нужно было возродить камнерезное дело, создать на смену разоренному фашистами Петергофу (Петродворцу) крупный центр обработки, огранки и полировки, центр синтетического камня, и занять по праву первое место в мире. И вместо Оберштейна и Идара на Рейне, с их 20 тыс. рабочих, для всего мира обрабатывавших камень всех месторождений мира, — на Урале, в колыбели культуры камня, нужно было создать прекрасные мастерские и заводы, возродив и всю красоту каменного искусства и всю глубину и сложность минералогической техники.

Еще до начала Отечественной войны в связи с огромным разворотом строительства у нас небывало широко начали применяться декоративные и поделочные камни. Потребность в них оказалась настолько значительной, что добыча не поспевала за спросом.

Достаточно вспомнить наше метро и ряд общественных зданий Москвы, Тбилиси и многих других городов. В них камень нашел свое место, сочетая красоту архитектурных форм с красотой красок.

Пестрые рисунки крымских известняков и кавказских мраморов, нежно-фиолетовые тона туфов Армении, холодные тоны уральских мраморов, чистые статуарные камни Алтая и Сибири, кварциты Олонии, дивные ониксы Закавказья, граниты, порфиры, яшмы, орлецы — все это камни нашей родной страны. За последние годы мы впервые вскрыли исключительное разнообразие, красочность и богатство каменных материалов, о которых мы по существу мало знали, чрезвычайно увлекаясь мраморами Италии и Греции.

Только впервые мы поставили проблему красоты города в целом, и красочность материала сыграет здесь большую роль.

Внешняя красота жизни связана с художественной промышленностью, обставляющей ее многочисленными вещами — деталями повседневной жизни. Все это не просто ненужные мелочи, а часть общей организации домашнего и общественного быта, которым мы иногда слишком пренебрегаем.

Роль прикладного искусства, умение воплотить в камне определенную идею, использовав его черты, умение связать эту художественную мысль с задачами предмета или изделия — все это вопросы, имеющие громадное значение для психологии человека, его настроения, его спокойствия, его работоспособности.

Вопрос не в материальной ценности самоцвета или цветного камня, а в том художественном впечатлении, которое мы должны поставить на должную высоту и в нашем сознании, и в самой жизни.

Перед нашей каменной промышленностью стоит задача — суметь внести в брошку и в кольцо, и в безделушку или пепельницу на столе, в мраморную колонну или облицовку зала то художественное чутье и творческую мысль, которые одухотворяют камень, сочетая в нем его собственную красоту с красотой замысла художника.

Камень сейчас в руках человека не забава и роскошь, а прекрасный материал, которому мы сумеем вернуть свое место, материал, среди которого прекраснее и веселее жить. Он не будет «драгоценным камнем»: его время прошло; это будет самоцвет, дающий красоту жизни.

На новых путях человеческой истории камень не только вливается своей красотой, твердостью и прочностью в самый быт, создавая красочность жизни, но и открывает новые страницы в изучении минерала как сложнейшей энергетической системы, как источника ценнейших свойств техники, о которых мы еще даже не мечтаем.

Он делается замечательным материалом, опорой точного прибора, неотъемлемой частью орудия; и алмаз в буровой коронке делается для нас много ценней, чем алмазное ожерелье.

Надо перестать смотреть на самоцвет как на элемент богатства, роскоши, тщеславного самоукрашения. В этой роли он выступил сравнительно недавно, вместе с бумажками, акциями и купонами, сменив золото и серебро. Роль камня в истории материальной культуры человечества измеряется и определяется совершенно не той денежной ценностью, которую он представляет, а тем обаянием красоты, блеска и яркости, тем художественным сочетанием природных свойств и творческого замысла, которые заставили еще на заре человеческой культуры смотреть на самоцвет как на воплощение богатства и красок самой природы.

В культуре будущего, идущей по новым путям, камень как прекрасный материал природы войдет в повседневную жизнь. В нем человек будет видеть воплощение непревзойденных красок и нетленности самой природы, к которым может прикоснуться только горящий огнем вдохновения художник.

Поэтому камень — замечательный материал природы, на котором строились и будут строиться техника и прикладное искусство, с вырастающей из него творческой мыслью, — является неотъемлемым элементом общей культуры человечества.