Книга: Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?

Эврика!

Эврика!

Солнечные ветреные Канарские острова – последнее место на Земле, где можно ожидать революции в науке о сознании, тем не менее именно там все и началось. В 1913 г. немецкий психолог Вольфганг Кёлер приехал на Тенерифе, неподалеку от побережья Африки, чтобы возглавить научно-исследовательскую станцию по изучению человекообразных обезьян, где и остался до окончания Первой мировой войны. Вопреки слухам, что его задачей было шпионить за проходящими военными судами, Кёлер посвятил большую часть времени небольшой группе шимпанзе.

Счастливо избежав идеологической обработки существовавшими в то время теориями обучения, Кёлер был лишен предубеждений по отношению к познавательным способностям животных. Вместо того чтобы пытаться управлять обезьянами в надежде получить какие-то результаты, он занял выжидательную позицию. Кёлер предлагал шимпанзе простые задания и смотрел, какова будет их реакция. В одном из таких заданий перед клеткой с самым смышленым шимпанзе, Султаном, исследователь оставлял на земле банан, а шимпанзе вручал короткие бамбуковые палки, которые не позволяли дотянуться до банана. В другом задании Кёлер высоко подвешивал банан, а рядом располагал деревянные ящики, высота каждого из которых была недостаточна, чтобы достать фрукт. Поначалу Султан пытался допрыгнуть до банана, швырял в него предметы, тащил за руку людей, надеясь, что они ему помогут или хотя бы послужат подставкой. Когда ничего из этого не получалось, он садился и некоторое время бездействовал, пока его не осеняла идея. Тогда он вскакивал, чтобы вставить бамбуковые палки друг в друга, тем самым, удлинив их, или установить ящики один на другой, что позволяло ему достать банан. Кёлер описывал такой момент словами «Ага! Вот и решение!», как будто включилась лампочка, что-то вроде истории с Архимедом, который выскочил из ванной, где ему открылся его знаменитый закон, и побежал по улицам Сиракуз с криком «Эврика!».

Согласно Кёлеру, внезапное озарение, которое он назвал «инсайт», объясняет, как Султан сумел совместить все, что ему известно о бананах, палках и ящиках, чтобы выработать качественно новую последовательность действий, которая помогла решить задачу. Исследователь исключил возможность подражания или обучения методом проб и ошибок, потому что Султан не имел прежде опыта выполнения подобных заданий и тем более не получал за это вознаграждения. Результатом были «неуклонно целенаправленные» действия, в которых Султан старался достать банан, несмотря на ошибки в установке ящиков, приводившие к их падению. Самка шимпанзе Гранде оказалась еще более упорным и непоколебимым архитектором, однажды построив шаткую конструкцию из четырех ящиков. Кёлер отмечает, что, единожды найдя правильное решение, человекообразные обезьяны легче справлялись с похожими заданиями, как будто что-то узнавали о причинно-следственной связи. Он в подробностях описывает свои эксперименты в книге «Психика человекообразных обезьян» (The Mentality of Apes), вышедшей в 1925 г., которую сначала не замечали, потом недооценивали, а теперь считают классикой эволюции познания{81}.

Проницательные умозаключения Султана и других обезьян указывали на наличие у них умственной деятельности, которую мы называем мышлением, хотя сущность этого процесса была (и остается) до конца не понятой. Несколькими годами позже американский приматолог Роберт Йеркс описывал похожее поведение.

Йеркс далее отмечает, что исследователям, знакомым с животными, преуспевшими в обучении методом проб и ошибок, «трудно будет поверить» в его описания. Таким образом, он предвидел неизбежное сопротивление этим революционным представлениям. Неудивительно, что противодействие приняло форму голубей, обученных толкать маленькие коробки по своим кукольным домикам, чтобы, встав на них, достать крошечные пластиковые бананы, имитирующие пищевое вознаграждение{83}. Как занимательно! В то же самое время выводы, к которым пришел Кёлер, критиковались как антропоморфные. Но я слышал любопытные возражения на эти обвинения от одного американского приматолога. Он оказался достаточно смел, чтобы в 1970-х гг. вступить в полемику со Скиннером и его единомышленниками по поводу человекообразных обезьян, применяющих орудия.

Не раскрывая деталей, Эмиль Менцель рассказал мне, как однажды ему предложил побеседовать известный профессор с Восточного побережья Соединенных Штатов. Профессор смотрел свысока на изучение приматов и откровенно не принимал толкований с позиций познавательного процесса – эти два подхода обычно неотделимы друг от друг. Возможно, он пригласил молодого Менцеля, чтобы посмеяться над ним, не сознавая, что может получиться наоборот. Менцель воспользовался этой встречей, чтобы показать аудитории впечатляющую киносъемку о том, как его шимпанзе пристраивают длинный шест к стене, огораживающей их территорию. В то время как одни обезьяны крепко держат шест, другие забираются по нему на стену, получая таким образом временную свободу. Это была непростая задача, так как, жестикулируя, чтобы в критические моменты попросить помощи у других обезьян, шимпанзе требовалось избегать проволоки под током. Менцель, который сам снял этот фильм, решил, демонстрируя его, не упоминать об умственных способностях и оставаться по возможности нейтральным. Его комментарий был чисто описательным: «Вы видите, как Рок берет шест и смотрит на остальных обезьян» или «Здесь шимпанзе перелезает через стену»{84}.

По окончании фильма профессор вскочил и обвинил Менцеля в ненаучном подходе и антропоморфизме, так как он приписывает животным намерения и планы, которых у них быть не может. Менцель возразил, что он ничего подобного не говорил. Если у профессора сложилось впечатление, что у животных есть намерения и планы, то он должен был прийти к такому выводу самостоятельно, потому что сам Менцель воздержался от подобных предположений.

Когда за несколько лет до смерти Менцеля я брал у него интервью в своем доме (а он жил по соседству), я воспользовался случаем спросить его о Кёлере. Будучи признанным специалистом по человекообразным обезьянам, Менцель признался, что ему потребовались годы работы с шимпанзе, чтобы до конца оценить талант Кёлера. Как и Кёлер, Менцель верил в необходимость снова и снова наблюдать и обдумывать смысл увиденного, даже если какое-то поведение было замечено всего один раз. Он возражал против того, чтобы вешать на единичное событие ярлык «казус», добавляя с озорной улыбкой: «Мое определение казуса – это наблюдение, сделанное кем-то другим». Если вы наблюдаете что-то сами и следуете логике развития событий, то обычно не сомневаетесь в том, как это интерпретировать. Но все остальные могут проявлять скептицизм и требовать подтверждений.

Здесь я не могу удержаться, чтобы не рассказать собственную забавную историю. И я не имею в виду случай, когда группа шимпанзе в зоопарке Бургерса сделала ровно то, что снял на пленку Менцель. В тот раз, после того как двадцать пять шимпанзе совершили налет на ресторан в зоопарке, мы обнаружили ствол дерева, слишком тяжелый для одной обезьяны, и он был прислонен к ограде их территории. Нет, я имею в виду другую историю – проницательное решение социальной проблемы, применение своего рода социального инструмента, которое непосредственно относится к моей специальности. Две самки шимпанзе грелись на солнце, а перед ними возились в песке их детеныши. Когда игра малышей превратилась в ссору с криками и вырыванием шерсти, обе самки растерялись: если бы одна из них попыталась остановить потасовку, то другая стала бы защищать своего отпрыска, потому что матери не бывают беспристрастными. Поэтому довольно часто случается, что ссора детенышей превращается в драку между взрослыми. Заметив, что неподалеку спит альфа-самка Мама, одна из шимпанзе подошла к ней и ткнула ее в бок. Когда пожилая самка проснулась, мать показала ей на дерущихся малышей, протянув руку в их направлении. Маме хватило одного взгляда, чтобы понять, что происходит, и она шагнула вперед с угрожающим ворчанием. Ее авторитет был так высок, что это мгновенно утихомирило детенышей. Мать малыша нашла быстрое и эффективное решение проблемы, положившись на взаимопонимание, типичное для шимпанзе.

Такое же взаимопонимание проявляется в их альтруизме, например, когда молодые самки набирают в рот воды и приносят пожилым самкам, которые уже с трудом передвигаются, и переливают им воду изо рта в рот, так что пожилым самкам не приходится самостоятельно идти к поилке. Британский приматолог Джейн Гудолл описывает, как Мадам Би, дикая шимпанзе, состарилась и ослабла настолько, что уже не могла лазить на деревья за фруктами. Она терпеливо ждала под деревом, пока ее дочь принесет сверху фрукты, которые они затем совместно съедали{85}. В таких случаях человекообразные обезьяны также понимают суть проблемы и приходят на помощь, но самое поразительное то, что они вникают в трудности другой обезьяны. Так как эти социальные взаимоотношения подробно исследовались, мы еще обратимся к ним позже, но мне бы хотелось уточнить главное относительно решения проблем. Хотя Кёлер подчеркивал, что обучение путем проб и ошибок не может объяснить его наблюдения, это не означает, что оно не играет вовсе никакой роли. В действительности шимпанзе, которых изучал Кёлер, совершали множество «глупостей», как он это называл, показывая, что правильные решения созревали в их головах не сразу и требовали значительной доработки.

Обезьяны Кёлера, несомненно, усваивали возможности, предоставляемые разнообразными предметами. Это понятие в психологии познания относится к тому, как могут использоваться те или иные объекты. Так, ручка чашки позволяет ее держать, а ступени лестницы – по ним подниматься. Султан должен был знать возможности бамбуковых палок и деревянных ящиков, прежде чем прийти к своим умозаключениям. Точно так же самка шимпанзе, разбудившая Маму, не сомневалась в ее способности уладить ссору. Правильные решения, несомненно, основываются на предварительной информации. Особенность человекообразных обезьян заключается в умении гибко вплетать предшествующие знания в новые, прежде не опробованные занятия, что явно служит их выгоде. Подобное предположение можно выдвинуть и относительно их политической стратегии, например, когда шимпанзе разобщают противников или, наоборот, содействуют примирению между бывшими соперниками, подталкивая их друг к другу{86}. Во всех подобных случаях мы видим, как человекообразные обезьяны находят интуитивные решения повседневных проблем. Они настолько хорошо с этим справляются, что даже непоколебимый скептик, о котором рассказывал Менцель, не смог не заметить явную преднамеренность и осмысленность их поведения.