Книга: Супергены. На что способна твоя ДНК?

Эволюция в реальном времени

Кристакис не говорит об эпигенетике, чтобы описать, что именно заставило его переменить решение, но приводит поразительный пример того, как культура ведет диалог с генами.

«Самый яркий пример – эволюция переносимости лактозы у взрослых. Способность взрослых усваивать лактозу (растворенный в молоке сахар) считается эволюционным преимуществом только при наличии стабильного источника молока, например, одомашненных животных, которые дают молоко (овцы, козы, коровы). Таких преимуществ несколько – от источника ценных калорий до возможности поддерживать необходимый баланс жидкости во время нехватки или сильного загрязнения воды. Удивительно, что всего лишь на протяжении последних 3–9 тысяч лет возникло только несколько адаптивных мутаций, которые широко распространились среди населения Африки и Европы, и все они включали в себя способность усваивать лактозу… Этот признак давал настолько очевидное преимущество, что потомство тех, кто его наследовал, было куда более многочисленным, чем у тех, кто его не наследовал».

3–9 тысяч лет, с точки зрения эволюции, – миг, за который мимо нас проносится гоночный автомобиль, но Кристакис больше не видел причин сомневаться. «Мы эволюционируем в реальном времени, – пишет он, – под давлением ярко выраженных социальных и исторических сил». Эти слова не кажутся серьезными, пока не наступит понимание, что эти «социальные и исторические силы» в некотором роде находятся под контролем людей. В конце концов, мы развязываем войны, стираем с лица земли целые нации, навязываем голод, но при этом избавляем от голода, лечим эпидемии и боремся с бедностью.

Убедительным доводом в пользу идей Кристакиса была статья в престижном сборнике «Proceedings of the National Academy of Science», которую в 2007 г. опубликовал антрополог из университета Висконсина Джон Хоукс с коллегами. В статье Хоукс приводил доказательства того, что адаптация человека ускоряется на протяжении последних 40 000 лет. Возросшую скорость «позитивного отбора», как называют его авторы, можно статистически доказать, изучив геномы людей со всего мира, что говорит в пользу «невероятно быстрых недавних генетических изменений нашего вида». Перед нами внезапно открылась панорама возможностей. Возможно, благодаря генетическим вариантам некоторые люди смогли пережить эпидемии, например тифа, после развития городов, следствием которого стал более тесный контакт людей друг с другом.

Когда Кристакис начал думать в этом направлении, он понял, что культура не говорит сама с собой, так же, как и гены, – они всегда вели диалог. «Сложно определить, где это закончится. Могут существовать генетические варианты, которые выгодны для того, чтобы жить в городе, откладывать деньги на старость, пить алкоголь, или для поддержки сложных общественных структур. Могут существовать генетические варианты (на основе альтруистических генов, которые являются частью наследия человечества), благодаря которым мы можем жить в демократическом обществе, или те, которые помогают жить среди компьютеров… Возможно даже, что все усложняющийся мир вокруг нас делает нас умнее».

Эволюция в реальном времени крайне важна для супергенома. Мы можем с уверенностью сказать, что она происходит в микробиоме, поскольку бактерии живут очень недолго и склонны к быстрым мутациям. Но если радикальное благополучие должно воплотиться в реальность, она должна применяться ко всей системе совокупности тела и разума. Как это будет работать? До триумфа дарвинизма существовали другие эволюционные теории, и в частности одна, которая предвидела эволюцию человека в течение его жизни.

Французский натуралист Жан-Батист Ламарк (1744–1829) поддерживал идею эволюции за десятки лет до Дарвина. Он был героем на войне против Пруссии и полным решимости ученым в своей лаборатории. Умер он в нищете, слепым и публично осмеянным, и до недавнего времени на его идеи об эволюции смотрели с презрением лишь за то, что они противоречили идеям Дарвина. Ламарк высказал мысль, что биологические виды живых существ эволюционируют в соответствии с поведением своих родителей. Например, он предположил, что вы прочитали множество книг и стали ученым и ваши дети тоже станут умными. Дело, очевидно, не в этом. Но с точки зрения эпигенетики, идеи Ламарка выглядят несколько менее абсурдными.

Можно было бы считать его отцом-основателем «программного» наследования, которое лежит в основе эпигенетики, – признаки, которые передаются следующему поколению, если мать или отец пережили достаточно сильный опыт, который оставил эпигенетические метки (например, пережить голод или выжить в концлагере), или если мать во время беременности курит, пьет алкоголь или подвергается воздействию токсинов окружающей среды. Теперь, получив возможность пользоваться всеми невероятными достижениями генетического анализа и исследовать любой геном от вируса до человека, мы подтвердили не только теории Дарвина об «аппаратном» наследовании, но и принципы Ламарка. Хоть он был и не вполне прав, но его идеи больше не звучат абсурдно.

Растущее количество данных об эпигенетике говорит о том, что он был по меньшей мере на верном пути. «Программное» наследование – основной пример ускоренной эволюции. Но все же еще требуется доказать, что последствия изменений образа жизни родителей можно передать по наследству следующему поколению. Достаточно ли они сильны и достаточно ли долго продержатся на эпигенетическом уровне? Пока что это открытый вопрос. Не имея никаких знаний о генетике, Дарвин не взялся бы отвечать на эти вопросы. Но когда-нибудь это удастся сделать кому-нибудь, сочетающему признаки «аппаратного» и «программного» наследования.