Книга: Трудные годы советской биологии

Закат Лысенко

Закат Лысенко

В предыдущих разделах записок было рассказано о том, как удалось избавиться от шарлатанства Бошьяна, на короткий срок вынырнувшего на поверхность лысенковской мути. Больше времени и усилий потребовало очищение биологии от «новой клеточной теории» Лепешинской, ставшей интегральной частью мичуринской биологии.

Монополия в физиологии К. М. Быкова (путь к которой проторила августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г., учрежденная совместной сессией АН СССР и АМН СССР в 1950 г.) и деятельность созданного тогда же инквизиторского «Научного совета по проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова» были сурово осуждены VIII Всесоюзным съездом физиологов в августе 1955 г. в Киеве. Вскоре «павловский совет» был ликвидирован. Затем последовал ряд мер, направленных к нормализации положения в физиологии. Из них наиболее существенной была организация в марте 1956 г. в Ленинграде Института эволюционной физиологии во главе с академиком Л. А. Орбели, который несколько лет был главным объектом травли со стороны Быкова и его приспешников.

Значительно более трудной была борьба с самой лысенковщиной. Она растянулась на многие годы, поглотила массу сил, отвлекла истинных ученых, наделенных гражданской совестью, от созидательного научного труда. Задачей борьбы была ликвидация диктата Лысенко, изгнание из исследовательской и учебной сфер псевдомичуринской лженауки, очистка учреждений, ведающих наукой, от ставленников Лысенко и выведение биологии на путь нормального развития. Предстояла коренная «перестройка» в пределах одной науки. Ее масштаб несоизмерим с перестройкой всех сторон жизни страны, происходящей в наши дни.

Перестройка биологии в 50-70-е годы шла снизу и должна была преодолевать в первую очередь сопротивление высоких руководящих инстанций, теперешняя же перестройка страны, начатая сверху, проводится по инициативе самых высоких инстанций и часто натыкается на сопротивление снизу. Несмотря на такие существенные различия, изучение борьбы на биологическом фронте выявляет черты, которые могут быть полезны для понимания того, что происходит в стране в настоящее время. Наличие сходных элементов в столь разных процессах предопределено в основном человеческой природой, представленной во все времена многообразием типов — от людей, способных на самопожертвование ради правого дела, до готовых пожертвовать любым общим делом ради собственного блага, от отважных до панически трусливых.

Борьба с лысенковщиной, начавшаяся с середины 30-х годов, шла непрерывно, но формы ее менялись в зависимости от обстановки. На первых этапах шла открытая борьба на различных научных собраниях и в печати. Она уже тогда требовала от биологов мужества и готовности к жертвам, так как партийное и советское руководство стояло на защите набиравшей силу мичуринской биологии, а сами лысенковцы на научную критику нередко отвечали политическими доносами, что во многих случаях приводило к арестам и физическому уничтожению

их оппонентов. После августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г., на которой мичуринская биология была объявлена платформой партии, а борьба с ней расценивалась как политическая оппозиция, открытая критика, устная или в печати, стала невозможной. Цензурный кордон был непреодолим. Так продолжалось до 1952 г., когда еще при жизни Сталина «Ботаническому журналу», как уже было сказано, неожиданно удалось пробить в нем брешь и опубликовать статьи Турбина и Иванова с резкой критикой измышлений Лысенко о зарождении одного вида в недрах другого.

Совершенно неоспоримо, что без вмешательства партийного руководства в спор биологов, сельскохозяйственных ученых и практиков с Лысенко никакая лысенковщина не могла бы состояться, так как антинаучность его «теоретических» построений в области физиологии растений, генетики и эволюции была очевидной; необоснованность его практических предложений своевременно выявилась бы, и их пагубное действие было бы предотвращено. Стало ясно, что победа в борьбе с Лысенко может быть одержана лишь в том случае, если удастся доказать партийному руководству ошибочность его позиции. На протяжении всего периода борьбы с лысенковщиной в этом направлении делались двоякого рода попытки. Во-первых, ученые не переставали обращаться с настойчивой просьбой к руководству партии и правительства принять представителей биологии для обсуждения положения, сложившегося в этой науке. Ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев такой просьбы ни разу не уважили. Во-вторых, многие биологи писали в разные инстанции заявления, в которых приводили хорошо обоснованные доказательства огромного вреда, причиняемого стране Лысенко и его приспешниками. И эти послания оставались без ответов. Возникали сомнения, доходят ли они до адресатов, поэтому изыскивали различные окольные пути для вручения их высокопоставленным лицам, помимо официальных каналов. Так, например, известный генетик B.C. Кирпичников пытался доставить свое и А. А. Малиновского письмо Сталину через жену Молотова П. С. Жемчужину, Хрущеву — через М. А. Шолохова. Обе эти, как и другие, попытки оказались тщетными. Посылка донесений с критикой Лысенко, особенно при жизни Сталина, была далеко не безопасным делом.

Одним из наиболее неутомимых и отважных борцов за советскую биологию несомненно был генетик В. П. Эфроимсон. Его арестовывали дважды. В 1932 г. за участие в каком-то философском кружке он милостиво получил лишь трехгодичную ссылку. Во второй раз в 1949 г. он как «социально опасный элемент» был приговорен к 8 годам лагерей. Находясь в Джезказганском лагере, Эфроимсон в 1954 г. пишет заявление генеральному прокурору СССР. Причем он пишет вовсе не о пересмотре своего дела, а просит прокурора вызвать его для дачи показаний по делу государственной важности о вредительстве в сельском хозяйстве во всесоюзном масштабе. До его освобождения в 1955 г. реакции на эту просьбу не последовало, но в июле того же года он был приглашен к заместителю генерального прокурора Салину. Эфроимсон вручил ему рукопись на 140 страницах, где было показано, как деятельность Лысенко подрывает сельское хозяйство страны, какой урон нанесен советской науке. После ознакомления с документом Эфроимсону ответили, что состава преступления в деятельности Лысенко не усматривается. Это не охладило Эфроимсона, он продолжал разоблачать Лысенко, посылая заявления в директивные органы и используя при любой возможности открытую печать[15].

В попытках открыть глаза руководству партии и правительства на то, к чему приводит монополия Лысенко в биологии и сельскохозяйственной практике, особое место занимает деятельность профессора А. А. Любищева, человека удивительных моральных и интеллектуальных качеств. Его узкой специальностью была сельскохозяйственная энтомология, однако широта интересов, феноменальная трудоспособность (см. повесть о Любищеве Д. А. Гранина «Эта странная жизнь»), огромная эрудиция, острый критический ум дали ему возможность внести много ценного в понимание не только ряда биологических проблем, но и вопросов, далеко выходящих за пределы естественных наук. К сожалению, очень многое из написанного Любищевым до настоящего времени еще не увидело свет. С 1953 г. он, отложив другие дела, садится за большой труд, в котором дает критический разбор идейных позиций и практических предложений Лысенко, основанный на глубоком знании фактов, связанных с разрушительным действием этих предложений. Созданная им рукопись «Монополия Лысенко в биологии» состоит из пяти больших глав. По мере их написания законченные главы и отдельные статьи на эти же темы Любищев отсылает в ЦК КПСС, в Министерство сельского хозяйства, в редакции центральных газет и отдельным лицам. Служебное положение Любищева в это время — заведующий кафедрой зоологии Ульяновского педагогического института, с 1955 года — пенсионер.

Направляя свои записки в сельскохозяйственный отдел ЦК, Любищев общается с инструктором отдела В. П. Орловым, и между ними с 1956 г. затевается удивительная переписка, в которой Любищев пытается переубедить Орлова, честного работника, озабоченного тяжелым состоянием нашего сельского хозяйства, но искренне верящего в непогрешимость всех указаний, исходящих из высших инстанций. Орлов внимательно относится к письмам Любищева, многие из которых представляют собой обширные трактаты по разным вопросам сельскохозяйственной практики. Приведу отрывки из их эпистолярной полемики.

Из письма Орлова от 19 ноября 1957 г.: «Как же можно говорить Вам, высокообразованному человеку, о том, что помехой в развитии сельсхознауки является партия? Да разве здравомыслящий человек может согласиться с Вами? Конечно, нет! Партия никому науку не дает на откуп, она стояла, стоит и будет стоять во главе ее, партия — наука… И если Вы видите мой недостаток в том, что я «являюсь выразителем того мнения, что партия может с успехом вмешиваться в научные вопросы», то еще раз: партия наша — это наука, и они между собой неразделимы. Наука — классовая… Я исключаю спор на эту тему между нами… ибо эта истина не требует каких-либо доказательств для коммуниста-ленинца… Наша сельхознаука — передовая в мире, лучше ее нет».

Это письмо Орлов заканчивает так:

«На Вашей совести лежит решение — продолжать ли нам дальше переписку или «прекратить ее, как бесполезную». К последней оценке я, конечно, не присоединяюсь».

На эту железобетонную позицию Орлова, точно отражавшую официальные установки того времени, Любищев ответил в длинном письме от 28 ноября 1957 г. Вот выдержки из него:

«Утверждение «партия — это наука» напоминает старое изречение Людовика XIV: «Государство — это я». Как известно, наука существует уже несколько тысяч лет, партия же около пятидесяти… Точные науки все время развивались в тесном контакте стран с самой различной идеологией и никакого влияния партии на свое развитие не ощущали. Классовым является употребление науки, а не сама наука… в таком вопросе, как влияние удобрений на поля, классовый элемент отсутствует… Я к партии сыновьих чувств не питаю, хотя был момент во время гражданской войны, когда я чуть-чуть не вступил в партию. Я питаю сыновьи чувства к более длительным организациям: России, общечеловеческой культуре и всему человечеству».

Завершая письмо, Любищев отвечает на концовку Орлова:

«Продолжать опровергать письма, подобные Вашему последнему письму, действительно пустая трата времени. Если я на нее пошел, то только потому, что в Вас я вижу некоторую щель в башне из слоновой кости, и через эту щель я и хочу пропустить мою цидулу».

Переписка не прервалась, она продолжалась до конца 1971 г. Если в начале переписки Орлов твердо отстаивает свои позиции, то в дальнейшем он явно поддается влиянию логики, фактической аргументации и бескомпромиссной, смелой, ничем не маскируемой идеологии Любищева. Тон писем был взаимно уважительным, и Орлов неоднократно обращался к Любищеву как к своему учителю. Новосибирский журнал «ЭКО» сделал доброе дело, опубликовав во 2-м и 3-м номерах за 1988 г. материалы этой интереснейшей переписки, подготовленные Р. Г. Баранцевым и М. Д. Голубовским. Озаглавлены они словами из одного письма Любищева — «Неприлично молчание мне…».

Многие послания, адресуемые власть предержащим инстанциям, тиражировались самиздатовским способом. Так как пользоваться этой литературой и хранить ее было далеко не безопасно, она расходилась преимущественно среди единомышленников и тем самым в значительной мере уподоблялась агитации о вреде табака среди некурящих. Лысенковская эпопея порождала расходившуюся по рукам сатирическую литературу в прозе и стихах. Большой популярностью пользовались едкие остроумные поэмы одесского зоолога профессора И. И. Пузанова.

Новый этап в борьбе за биологию наступил в 1952 г., когда был снят запрет на публикацию в научных журналах статей с критикой мичуринской биологии. Этим широко воспользовались в первую очередь «Ботанический журнал» и «Бюллетень Московского общества испытателей природы (МОИП)». Главным редактором обоих журналов был академик В. Н. Сукачев. Ему, а также заместителю главного редактора «Ботанического журнала» члену-корреспонденту АН СССР Е. М. Лавренко и директору Ботанического института АН СССР члену-корреспонденту АН СССР П. А. Баранову многим обязана наша биология, боровшаяся за свое очищение от лженауки. На страницы этих журналов хлынули статьи с критикой разных сторон лысенковской теории и практики. Лишь в 1953 г. в «Ботаническом журнале» было опубликовано 20 таких статей. В этом деле большую помощь оказывал инструктор Отдела науки ЦК КПСС А. М. Смирнов, по специальности физиолог растений. Особенно активное участие в разоблачении лысенковщины на страницах «Ботанического журнала» принимали сотрудники Ботанического института АН СССР во главе с Барановым. Институт превратился в «антилысенковское гнездо», за что и стал мишенью для разных обследующих комиссий. Сторонники лысенковского лагеря, в свою очередь, в разных газетах и журналах обрушивались на своих критиков в присущем им стиле.

Но вот 5 марта 1953 г. умер Сталин. Это событие одни восприняли как величайшее горе — не стало «отца родного, вождя всего передового человечества, корифея всех наук», в других это вселило надежду на избавление от кровавой тирании. Однако все с глубокой тревогой ждали, что же будет дальше. Ждали и биологи, не зная, как новое партийное руководство отнесется к тому, что делалось в нашей науке. Если судить по страницам авторитетных органов ЦК КПСС — газеты «Правда» и журнала «Коммунист», то первые знамения были благоприятными.

В передовой статье «Правды» от 16 июня 1953 г. президиум ВАСХНИЛ, возглавляемый Лысенко, обвинялся в слабом руководстве научно-исследовательскими институтами и опытными станциями; в «Правде» от 13 апреля 1954 г. в статье профессора В. И. Эдельштейна «Насущные задачи науки в борьбе за высокие урожаи овощей» имя Лысенко не упоминается. Раньше такого быть не могло. В «Правде» от 21 августа 1954 г. публикуется статья академика Н. В. Цицина с критикой повсеместного применения травопольной системы Вильямса, широко пропагандируемой Лысенко.

В журнале «Коммунист» (1954. № 5) передовая статья прямо нацелена против монополии Лысенко: «Монополизация науки приводит к тому, что творческое обсуждение вопросов подменяется администрированием, отсекаются инакомыслящие, глушится живая научная мысль. Это проявилось, например, во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина». Далее в передовице сообщается, что после опубликования в «Ботаническом журнале» статьи Турбина с критикой Лысенко журнал «Успехи современной биологии» и «Журнал общей биологии» поместили статьи Студитского и Нуждина,«в которых вместо делового обсуждения вопросов, поднятых тов. Турбиным, ему приклеили ярлыки вейсманиста-морганиста, вульгаризатора марксизма-ленинизма и т. д. и т. п.».

Читая подобное осуждение лысенковщины на страницах органа ЦК КПСС и сообщение о том, что Февральско-мартовский пленум ЦК КПСС подверг «острой критике проявление догматизма в сельскохозяйственной науке», все мы были уверены, что высшее партийное руководство круто изменило свое отношение к Лысенко. Появилась надежда, что с лысенковщиной в скором времени будет покончено. Этот оптимизм подкреплялся эпизодом, который произвел в то время большое впечатление на биологов. В «Правде» от 26 марта 1954 г. появилось письмо профессора Московского университета С. С. Станкова, написанное по совету А. М. Смирнова, к которому он обратился за помощью.

Вот суть дела, изложенная в «Правде». Станкову прислали на рецензию диссертацию докторанта Института генетики АН СССР (директор Лысенко) B.C. Дмитриева, посвященную порождению культурными растениями своих собственных сорняков: костер порождается рожью, овсюг — овсом, подсолнечная заразиха — подсолнечником и т. д. Станков дал отрицательный отзыв. Экспертная комиссия вернула Дмитриеву его диссертацию «на доработку», а президиум ВАКа 13 февраля ее отклонил. 20 февраля собрался пленум ВАКа, на котором Лысенко решительно взял под защиту своего докторанта. Его поддержали некоторые участники пленума, в том числе и академик А. И. Опарин.

В результате пленум решил присудить Дмитриеву степень доктора биологических наук. Последняя фраза письма Станкова:«Ведь то, о чем я сообщаю в этом письме, нельзя рассматривать иначе, как глумление над советской наукой». Результат: пленум ВАКа вновь рассмотрел дело Дмитриева и отменил свое прежнее решение.

В это же время в разных научных журналах продолжают публиковаться десятки статей, вскрывающих антинаучность лысенковских догм, безграмотность в постановке опытов, несостоятельность практических рекомендаций. В ряде случаев выявляется прямая фальсификация данных. Если в начале критика была направлена главным образом на вздорные публикации о зарождении одного вида в недрах другого и на извращение дарвинизма, то вскоре последовала критика остальных разделов мичуринской биологии.

В отрицании лысенковцами роли генов и хромосом в передаче наследственных свойств центральное место занимала так называемая вегетативная гибридизация, о которой говорил Лысенко в своей речи на августовской сессии 1948 г. Главный лысенковский генетик Н. И. Фейгинсон в книге «Корпускулярная генетика» (1963) пишет:»…исключительное значение имеют результаты экспериментов по вегетативной гибридизации, которые показывают, что передача наследственных признаков и свойств может осуществляться через пластические вещества, без участия ядра» (с. 29).

Основным деятелем по вегетативной гибридизации был ближайший соратник Лысенко И. Е. Глущенко. Вегетативной гибридизацией лысенковцы называли якобы существующую при прививках растений передачу от подвоя к привою признаков, которые затем наследуются семенными потомками привоя без проникновения в клетки привоя хромосом подвоя. Признавалась также и обратная наследуемая передача признаков, от привоя к подвою. Считалось, что с помощью вегетативной гибридизации можно выводить новые сорта растений — так же, как путем полового скрещивания. Глущенко ставил опыты преимущественно на разных видах и сортах томатов. Возможность изменения свойств привоя или подвоя под влиянием проникающих в их клетки продуктов обмена веществ от партнера прививки была широко известна. Однако передача приобретенных таким путем свойств семенным потомкам с позиций классической генетики непредставима.

В том же Институте генетики, где трудился Глущенко, в конце 30-х годов, еще при Н. И. Вавилове, работал известный генетик Ю. Я. Керкис. Он также ставил опыты по вегетативной гибридизации томатов, но получал четкие отрицательные результаты, за что и был изгнан Лысенко из Института. В своих воспоминаниях, посмертно опубликованных в журнале «Природа» (№ 5 за 1988 г.), Керкис изобличает Глущенко в грубом подлоге. Глущенко в своей книге «Вегетативная гибридизация растений» (1948) поместил фотографию, взятую у Керкиса. На ней снята кисть привоя томата с пятью плодами, из которых два изменены под влиянием подвоя. Глущенко же под этим снимком (рис. 53) дал подпись: «Растение пятого семенного поколения от прививки томата Гумберт на синий баклажан Деликатес».

Обширные работы по проверке опытов Глущенко были предприняты президентом Академии сельскохозяйственных наук ГДР Гансом Штуббе. Результаты работ, проведенных на многих тысячах растений томатов, ни в одном случае не выявили передачу приобретенных привоем признаков его семенным потомкам. В ГДР итоги этих исследований были опубликованы в 1954 г., а в 1955 г. Д. В. Лебедев изложил их в № 4 «Ботанического журнала» и привел вывод Штуббе: «Исследования по проблеме вегетативной гибридизации растений, проведенные на большом материале в течение длительного времени, не дали никаких доказательств существования этого явления». Такие же отрицательные результаты были получены другим немецким генетиком, Г. Беме, а также учеными Венгрии, Чехословакии, Польши, Англии.

К 1955 г. сложилась следующая обстановка. В «Ботаническом журнале», в «Бюллетене МОИП» и в некоторых других научных изданиях публикуются десятки статей крупных специалистов, вскрывающих антинаучность теоретических построений Лысенко и показывающих, какой огромный урон приносит насильственное внедрение его необоснованных практических предложений. На различных собраниях и совещаниях многие биологи и практики выступают с жесткой критикой лысенковщины. В руководящие партийные и правительственные инстанции продолжают поступать заявления с требованиями покончить с монополией Лысенко в биологии и сельскохозяйственной науке и практике.

Однако, несмотря на все это, никаких существенных перемен в реальной действительности не происходит. Из печатных органов ЦК КПСС критика деятельности Лысенко вскоре исчезла. Вновь начали появляться статьи во здравие. В «Правде» от 17 января 1955 г. академик К. И. Скрябин пишет: «Наша сельскохозяйственная наука развивается теперь на единственно правильной — материалистической основе путем творческого развития учения И. В. Мичурина и И. П. Павлова». В постановлении Январского пленума ЦК КПСС 1955 г. указано: «Учитывая, что посевы кукурузы гибридными семенами являются мощным средством повышения урожайности, организовать производство этих семян с тем, чтобы в ближайшие два-три года перейти на посев только гибридными семенами».

Речь идет о пропагандируемом Лысенко использовании межсортовых гибридов. Этот метод, бессмысленный с точки зрения генетики, но вытекающий из лысенковских представлений о «жизненности», приносил лишь вред. Однако Лысенко его противопоставлял американскому методу посева кукурузы семенами от двойных гибридов самоопыленных линий, который действительно повышал урожай на 25–30 %. В апрельском номере «Правды» и майском номере «Известий» за этот же год были помещены большие статьи Лысенко и Глущенко, где в связи с хрущевским кукурузным бумом они ратовали за свой метод межсортовых гибридов.

В № 3 биологической серии «Известий АН СССР» за 1955 г. был помещен доклад академика-секретаря Отделения биологических наук АН СССР А. И. Опарина. В нем глава академических биологов отчитывается за работу биологических учреждений АН СССР, выполненную в 1954 г., и пишет: «Августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г. и объединенная сессия АН СССР и АМН СССР оказали огромное влияние на развитие советской биологической науки. Они явились поворотным моментом, после которого все разделы биологии в нашей стране стали развиваться на основе материалистических принципов мичуринской биологии и павловской физиологии… Наш долг и в дальнейшем оберегать биологическую науку от влияния чуждых нам реакционных концепций морганизма и витализма» (с. 3).

Лысенко продолжает возглавлять ВАСХНИЛ и Институт генетики АН СССР. Его ставленники в исследовательских институтах и учебных заведениях, заменившие на руководящих постах представителей настоящей науки, остаются на своих местах. В подавляющем большинстве это люди безграмотные или беспринципные, а чаще совмещающие оба этих качества. Изгоняя неугодных сотрудников, они заполняли штаты кадрами, подобранными по своему образу и подобию.

Во многих лабораториях продолжали вести бессмысленные работы вроде порождения одного вида в недрах другого; в лаборатории Лепешинской рядом с вертящимся диском электростатической машины ставился стакан с молоком в надежде обнаружить в нем зарождение жизни и т. д. Продолжался обман государства на полях страны. В вузах и школах вместо биологических наук в головы молодого поколения внедрялась чудовищная смесь измышлений под названием мичуринской биологии. От них напрочь скрывались огромные успехи, которые в разных областях биологии достигла зарубежная наука. Во многих исследовательских институтах и учебных заведениях продолжали наказывать выступавших против догм мичуринской биологии.

В 1955 г. исполнилось 100 лет со дня рождения И. В. Мичурина. К этому событию энергично готовились. Главным докладчиком был намечен Лысенко. С протестом против этого П. А. Баранов обратился в ЦК КПСС. Были основания опасаться, что мичуринские торжества выльются в новое торжество лысенковщины. В противовес этому по инициативе того же Баранова «Ботанический журнал» и «Бюллетень МОИП» опубликовали статьи, посвященные взаимоотношениям И. В. Мичурина с только что реабилитированным Н. И. Вавиловым.

В то время как наша биология, пораженная лысенковским маразмом, находилась в состоянии тяжелого кризиса, «загнивающая буржуазная» наука невиданными темпами приближалась к раскрытию молекулярных механизмов двух самых кардинальных биологических процессов: наследственной передачи признаков и синтеза белка. Стало ясно, что суть наследственной передачи состоит в обеспечении нового организма способностью воссоздавать, когда это нужно, все сорта белков, присущих особям данного вида. Это осуществляется по прописи, заложенной в оплодотворенной яйцеклетке, дающей начало организму. Каждый сорт белка, а их десятки тысяч, состоит из полипептидной цепочки, составленной из множества аминокислот. Имеется 20 разных аминокислот, и они в каждом белке содержатся в определенном количестве и нанизаны в совершенно определенной уникальной последовательности. К этому времени было уже окончательно доказано, что материальным носителем этой прописи, или генетической информации, является дезоксирибонуклеиновая кислота (ДНК), сосредоточенная в хромосомах ядра. В 1953 г. Уотсон и Крик расшифровали молекулярную структуру ДНК, и этим был открыт путь к выяснению структуры генов, к вскрытию механизмов их самовоспроизведения и их предопределяющего влияния на синтез белков.

Лысенко же и его единомышленники продолжали категорически отрицать существование генов и вообще каких бы то ни было специальных материальных основ наследственности. В 1955 г. выходит книга Н. И. Фейгинсона «Основные вопросы мичуринской генетики» тиражом 10 000, на 19-й странице которой читаем: «Будучи построена на ненаучной основе, хромосомная теория наследственности опровергнута данными мичуринской генетики». Эта книга подверглась в 1956 г. разгромной критике в «Вестнике ЛГУ» Д. В. Лебедевым, М. С. Навашиным, Ю. М. Оленовым и на страницах «Бюллетеня МОИП» Б. Н. Васиным, Т. К. Лепиным и В. П. Эфроимсоном. Заключая свою обстоятельную статью, последние авторы писали: «Надо высказать глубокое сожаление по поводу того, что книга, написанная в основном на уровне знаний прошлого века, заполненная заведомо искаженным изложением современной генетики и подтасованными, неверными данными, издана Московским университетом» (с. 105). Однако комиссия в составе трех почтенных профессоров (М. П. Наумов, М. В. Горленко, В. В. Попов) и одного доцента Московского университета, ознакомившись с этими статьями и другими критическими выступлениями, в своем заключении о книге Фейгинсона пишет: «1) Она написана с позиций партийности в науке, в борьбе за материалистическую генетику против идеалистических извращений в генетике; 2) В ней дано изложение важнейших теоретических положений и практических достижений мичуринской генетики». Указав на ряд «существенных» недостатков книги, комиссия МГУ советует при ее переиздании все эти недостатки устранить. Этот эпизод дает хорошее представление о той научной атмосфере, которой дышали на биолого-почвенном факультете МГУ в середине 50-х годов.

За рубежом вошли в научный обиход новые методы исследования, которые у нас почти не применялись: электронная микроскопия, различные способы использования радиоактивных изотопов в биохимии и цитологии, рентгеноструктурный анализ и т. д. Они давали возможность проникнуть в ранее недоступные области биологии.

Удивительные достижения зарубежной биологии — результат создания совместными усилиями физиков, химиков и биологов новой отрасли науки — молекулярной биологии. А у нас в Одесском университете в актовом зале 7 апреля 1956 г. академик Лысенко в своей лекции возвещает: «Наследственность — это дело биологов, а не химика, хороший химик не будет биологическую сущность выражать химическим языком — он будет понимать, что биология это не химия и не физика. Каждый человек чувствует, что в чужие разделы науки — носа не совать!».

Было ясно, что нашей биологии грозило полное одичание. Изменить положение могло лишь энергичное вмешательство руководящих инстанций. Вместе с тем ни открытая критика в печати и в устных выступлениях, ни письма отдельных ученых, адресованные верхам, сколько-нибудь существенных результатов не давали. Стало очевидно, что необходимо предпринять какие-то экстраординарные действия.

В те времена считалось патриотичным направлять властям коллективные обращения в поддержку проводимых мероприятий, с поздравлениями, с вызовом на соцсоревнование, с требованием суровых наказаний находящимся под судом «врагам народа» и т. д. Коллективные же послания, содержащие критику происходящего до того, как это было сделано властями, решительно осуждались. Подозревалось, что за таким посланием может скрываться какая-то оппозиционно настроенная группировка. Исходя из этого по инициативе сотрудника Ботанического института АН СССР члена КПСС Д. В. Лебедева было решено попытаться впечатлить партийное руководство, направив в Президиум ЦК КПСС подробный обвинительный акт против Лысенко, собрав под ним как можно больше подписей, по возможности наиболее крупных ученых. Авторами этого акта были Лебедев, опальный генетик член КПСС Ю. М. Оленов и я — беспартийный. Писание втроем такого ответственного документа — дело трудное. Мы ожесточенно между собой спорили, советовались с друзьями, многократно переделывали, но в конце концов создали послание объемом в 21 машинописную страницу.

В документе было охарактеризовано положение в нашей биологии, показан неисчислимый вред от внедрения в практику лысенковских сельскохозяйственных мероприятий и от препятствий, чинимых им в использовании достижений современной генетики, апробированных мировой практикой. В частности, мы привели американские данные о том, что использование семян от гибридизации самоопылявшихся линий кукурузы повысило за несколько лет урожай на сумму, покрывшую расходы по разработке атомной бомбы. Хотя у нас работы по применению этого метода благодаря инициативе Н. И. Вавилова проводились еще в начале 30-х годов, усилиями лысенковцев их полностью ликвидировали, так как они не укладывались в теоретические построения мичуринской биологии. Кроме того, мы показали, как лысенковцы, прикрываясь именем Мичурина, извратили учение об эволюции органического мира и под названием творческого дарвинизма создали свои догмы, несовместимые с учением Дарвина. Показали также, что лысенковцами отвергнута целая наука генетика, которую они заменили измышлениями, не имеющими ничего общего с действительностью. Далее мы продемонстрировали, как деятельность лысенковцев питает зарубежную антисоветскую пропаганду.

Документ завершался перечислением следующих особенно важных мероприятий, которые необходимо предпринять для нормализации положения в нашей науке и сельском хозяйстве. «1. Гласное заявление руководящих организаций, что взгляды Т. Д. Лысенко, высказанные им в докладе на августовской сессии ВАСХНИЛ, являются его личными взглядами, а не директивой партии.

2. Восстановление в СССР современного дарвинизма, генетики и цитологии — как в селекционной и научно-исследовательской работе, так и в преподавании в вузах и средней школе.

3. Подготовка кадров, владеющих современными методами биологического исследования, особенно в области генетики и цитологии, в таких масштабах, которые обеспечивают скорейшее преодоление нашего отставания от мировой науки.

4. Смена руководства ВАСХНИЛ и превращение ВАСХНИЛ в действительно научное коллегиально управляемое учреждение.

5. Смена руководства Отделения биологических наук АН СССР и Института генетики АН СССР.

6. Пересмотр состава редакционных коллегий биологических и сельскохозяйственных журналов, а также биологической редакции «Большой Советской Энциклопедии».

В конце нашего заявления[16] было написано:

«С чувством боли и горечи подписываем мы этот документ о состоянии советской биологии. Однако еще сильнее чувство нашей ответственности перед советским народом и Коммунистической партией, которым мы обязаны сказать всю правду…»

После окончания работы над текстом предстояло начать сбор подписей. Коллективное подписание документов — процесс сугубо кооперативный (о научном значении этого термина смотри сноску[17]). Приведу пример, сообщенный мне академиком Б. Л. Астауровым. В начале 60-х годов академику Х была направлена на подпись бумага, касавшаяся наших многострадальных биологических дел. Академик категорически отказался подписать этот документ. Через несколько дней по недоразумению ему опять принесли ту же бумагу, но на ней уже стояли подписи В. А. Энгельгардта и Астаурова. Увидя их, академик подмахнул ее без всяких разговоров. Большое значение имел тот факт, что первыми подписали те лица, имена которых могли стимулировать к подписанию остальных товарищей. Первым подписался член-корреспондент АН СССР директор Ботанического института АН СССР член КПСС П. А. Баранов, вторым — член-корреспондент АН СССР и действительный член АМН СССР Д. Н. Насонов, третьим — секретарь парторганизации Зоологического института доктор биологических наук А. С. Трошин. Это предопределило успех нашей кампании по сбору подписей, число которых перекрыло все наши ожидания и дошло до 297. Подписали крупнейшие биологи Ленинграда, Москвы и некоторых других городов. Среди них академики и члены-корреспонденты АН СССР, действительные члены и члены-корреспонденты ВАСХНИЛ и АМН СССР, секретари парторганизаций ряда биологических учреждений.

Мы редко наталкивались на отказ в подписи. Среди подписавших было немало лиц, которые еще недавно активно участвовали в насаждении мичуринской биологии. Был случай, когда профессор, подписавший наш документ, через несколько дней спохватился и попросил вычеркнуть его фамилию. Просьбу его уважили, однако секрета из этого не сделали.

На протяжении всех лет борьбы с лысенковщиной с большим сочувствием к нашей беде относился ряд выдающихся физиков, химиков и математиков. Они охотно согласились приложить в поддержку к нашему документу краткое заявление, в котором, в частности, было написано: «Естествознание едино, и то тяжелое положение, в котором в течение многих лет находится советская биология, сказывается отрицательно на смежных дисциплинах и на общем уровне науки в целом. Огромный ущерб нанесен международному престижу советской науки».

Это заявление подписали 24 ученых, из них 13 академиков АН СССР, 8 членов-корреспондентов АН СССР и 3 доктора наук, в том числе П. Л. Капица, А. Д. Сахаров, И. Е. Тамм, Л. Д. Ландау, Я. Б. Зельдович, Г. Н. Флеров и другие. По инициативе А. А. Ляпунова и С. Л. Соболева 13 крупнейших математиков страны также направили в ЦК КПСС краткое письмо с протестом против лысенковской монополии.

Осенью 1955 г. сбор подписей был окончен и документы передали в Президиум ЦК КПСС. Это был беспрецедентный случай обращения в высшую партийную инстанцию массового протеста против того, что происходит в стране при участии и поощрении партии и правительства. Если при Сталине это кончилось бы лишь жестокими репрессиями против подписавших, то при хрущевском режиме мы рассчитывали на то, что подобная акция заставит руководителей страны коренным образом пересмотреть свое отношение к Лысенко с его мичуринской биологией и побудит их предпринять действенные меры для нормализации положения в нашей биологии.

К сожалению, результат нашего протеста был более скромным. В сущности из шести наших требований он коснулся лишь двух. Через некоторое время Лысенко все же покинул пост президента ВАСХНИЛ. Однако это положение дел ничуть не меняло, так как его место занял П. П. Лобанов, ярый лысенковец, чиновник, не имевший отношения к биологии. Это он председательствовал на августовской сессии ВАСХНИЛ, сокрушившей в 1948 г. нашу биологию. На президентском посту Лобанов сидел с 1956 по 1961 г., делая все возможное для сохранения лысенковской империи, а вернувшись в президентское кресло, которое он занимал с 1965 по 1978 г., ничем не способствовал оздоровлению науки.

Действительно полезным результатом нашего протеста была замена на посту академика-секретаря А. И. Опарина (о его позорной деятельности неоднократно упоминалось в данных записках) крупным ученым биохимиком В. А. Энгельгардтом, не запятнавшим себя сотрудничеством с Лысенко. По-видимому, в значительной степени благодаря нашему коллективному протесту во второй половине 50-х годов удалось добиться осуществления ряда мероприятий, имевших существенное значение для возобновления нормальной исследовательской работы в попранных разделах биологии. Несомненно, положительный результат нашего действия состоял в консолидации антилысенковских сил, в активизации помощи со стороны физиков, химиков и математиков и показе директивным органам, какой мощный слой ученых противостоит лысенковскому стану.

После нашего демарша в Президиум ЦК КПСС поступило еще одно коллективное заявление с критикой деятельности Лысенко как президента ВАСХНИЛ, с разоблачением бесплодности его системы органо-минеральных удобрений и ошибочности ее теоретического обоснования. Заявление подписали 26 крупных агрохимиков, почвоведов и агрономов.

Индивидуальные и коллективные протесты, поток статей в научных журналах с критикой Лысенко и его приспешников, информация о достижениях зарубежной биологии, по-видимому, изменили отношение официальных инстанций к генетике, но при этом, как ни странно, их отношение к лысенковщине осталось неизменным.

Чем же объяснить глухоту руководящих партийных и правительственных органов, не слышащих или не желающих слышать голоса сотен ученых и практиков, призывающих понять, в каком катастрофическом положении оказались наша биология, сельскохозяйственная наука и практика в результате бесконтрольной, вредоносной деятельности Лысенко?

Чтобы понять это, следует вернуться на полтора года назад. Мы видели, что весной 1954 г., как и весной 1948 г., обстановка для Лысенко складывалась неблагоприятно. Но и на этот раз он проявил свой незаурядный талант очковтирателя-афериста. Летом 1954 г. ему удалось организовать посещение первым секретарем ЦК КПСС Хрущевым экспериментального хозяйства ВАСХНИЛ «Горки Ленинские». Здесь сотрудники Лысенко на полях и фермах осуществляли идеи своего руководителя. Этот визит произвел на Хрущева огромное и необратимое впечатление. Он неоднократно вспоминал о нем в своих речах на совещаниях работников сельского хозяйства разных районов нашей страны, где его постоянно сопровождал Лысенко. 8 апреля 1957 г. в Горьком Хрущев говорил: »…три года назад я был в «Горках Ленинских». Тов. Лысенко показывал мне поля, на которых были заложены опыты с органо-минеральными смесями. Мы много ходили по полям, я видел поразительные результаты…».

Из речи к работникам нечерноземной зоны 30 марта 1957 г.:

«Года три назад я был в экспериментальном хозяйстве, где Т. Д. Лысенко показывал мне посевы на полях, удобренных по новому методу. И я знаю, что он не подведет, потому что за плохое не возьмется. Я считаю, что мало кто из ученых так понимает землю, как товарищ Лысенко (аплодисменты)».

3 апреля, во время этого же турне, в Воронеже Хрущев говорит работникам сельского хозяйства:

«Академик Лысенко рассказывает, что у него в экспериментальном хозяйстве есть коровы, которые при скрещивании с быком джерсейской породы дают молоко жирностью в 6 процентов. Вот каких коров нам нужно разводить!»[18].

Посещение Хрущевым «Горок Ленинских», по-видимому, круто изменило отношение партийного руководства к Лысенко. Во всяком случае прямые упреки в его адрес со страниц органов ЦК исчезли.

Публикация в «Правде» в 1954 г. письма Станкова против Дмитриева была сделана по указанию Хрущева, но до его визита в «Горки Ленинские». Кроме того, здесь вообще не было связи с отношением Хрущева к идеям Лысенко о порождении одного вида в недрах другого. Подоплека была совсем иная. Дмитриев до прихода Хрущева к высшей власти был начальником Управления планирования сельского хозяйства Госплана СССР. Когда Хрущев работал первым секретарем Коммунистической партии Украины, у него сложились конфликтные отношения с Дмитриевым по вопросам планирования сельского хозяйства. Став первым секретарем ЦК КПСС, Хрущев отстранил Дмитриева от работы в Госплане, и его приютил Лысенко в Институте генетики, где ему изготовили докторскую диссертацию. Когда письмо Станкова попало на стол Хрущева, он с удовольствием дал ему ход. Ввиду персонального мотива история Дмитриева не отразилась на отношении Хрущева к лысенковской науке.

11 июля 1962 г. состоялся второй визит Хрущева в «Горки Ленинские». Его сопровождали члены Президиума ЦК КПСС и представители Совета Министров. И на этот раз впечатления его были восторженные. «Правда» от 12 июля сообщает: «В ходе беседы Н. С. Хрущев отметил, что крупные достижения мичуринской биологической науки в области создания высокоурожайных сортов пшеницы, кукурузы, подсолнечника, сахарной свеклы, гороха, бобов и других культур, выведения высокопродуктивного и жирномолочного скота должны стать достоянием всех совхозов и колхозов страны».

Хрущев высоко оценил результаты гнездовых посадок деревьев, многократно отвергнутые практиками-лесоводами (см., например, статью В. Я. Колданова в журнале «Лесное хозяйство». 1954. № 3).

Зять Хрущева А. И. Аджубей в мемуарах, опубликованных в июльском номере «Знамени» за 1988 г., дает интересные сведения об отношении Хрущева к Лысенко. Однажды на дачу к Хрущеву приехал И. В. Курчатов, которого он очень ценил. На этот раз их длительная беседа кончилась раздором. После ухода обиженного Курчатова Хрущев мрачно сказал: «Борода (так называли Курчатова. — В. А.) лезет не в свое дело. Физик, а пришел ходатайствовать за генетиков. Чертовщина какая-то, нам хлеб нужен, а они мух разводят». Попытки членов семьи поддержать Курчатова после его ухода «вывели Хрущева из равновесия».

Таким образом, Хрущев безоговорочно уверовал в Лысенко, в то, что предлагаемые им мероприятия в ближайшее время подымут наше больное сельское хозяйство, и никакие доводы не могли его сдвинуть с этой позиции. Он знал, что многие ученые и практики решительно протестуют против лысенковских методов, но всякую критику в адрес Лысенко безоговорочно отметал. На упомянутом выше совещании в апреле 1957 г. в Горьком Хрущев обрушился на постановление, принятое бюро секции агропочвоведов и агрохимиков ВАСХНИЛ в январе 1957 г. о научной необоснованности лысенковского метода органо-минеральных удобрений. В этом постановлении, в частности, было сказано: «Широкая пропаганда этих рекомендаций мешает рациональному использованию органических и минеральных удобрений». Приведя полный текст постановления бюро, Хрущев не только голословно его осудил, но и перечислил фамилии всех 12 ученых, которые принимали эту резолюцию. Расчет был, видимо, на то, что их призовут к порядку или они сами испугаются начальственного окрика. В этой же речи он сказал: «Некоторые ученые очень много изощрялись в обвинении тов. Лысенко во всех грехах… Говорили… будто он не терпит возражений, мнений других не принимает в расчет и т. д.» — и именно эту черту Лысенко Хрущев признал положительной, нормальной. Судя по его отношению к Лысенко, такая особенность характера в полной мере была присуща и самому Хрущеву.

Среди людей конститутивно представлены все градации устойчивости к иным мнениям. Одни готовы отказаться от собственного мнения при столкновении с малейшим несогласием или даже сомнением[19], на других не действуют никакие самые убедительные доводы[20]. Первые менее опасны, так как вряд ли могут сколько-нибудь продвинуться по карьерной лестнице. Вторые по ней взбираются легко. В науке они, как правило, вредны, в политике могут быть страшны.

Как видим, борьба за перестройку биологии начиная с 1954 г. вплоть до осени 1964 г. шла в условиях, когда глава партии, Хрущев, неотступно верил в то, что деятельность Лысенко необходима для преуспевания нашего сельского хозяйства. Тормозящее влияние этого обстоятельства на нормализацию биологии нарастало по мере того, как набирала силу власть Хрущева. Постепенно формировался культ Хрущева со всеми вытекающими отсюда последствиями. Его личные высказывания и реплики приобретали все более обязательный, директивный характер.

Наряду с этим борьба за биологию наталкивалась на трудно преодолимое сопротивление всех, кому нормализация биологии грозила ударом по личному благополучию. Это прежде всего были лысенковские кадры, заменившие на исследовательских, педагогических и административных постах специалистов, заклейменных бранными словами: менделист, морганист, вейсманист, вирховианец. За время разгула лысенковщины были сняты с работы несколько тысяч биологов, и вновь пришедшие понимали, что в случае падения Лысенко они окажутся не соответствующими своим должностям. Конечно, не были заинтересованы в ликвидации лысенковщины и те специалисты-биологи, которые, подобно Опарину, Нуждину, Студитскому, пошли на прямое предательство своей науки и стали ярыми защитниками мичуринской биологии во всех ее диких проявлениях.

Движущей же силой перестройки биологии были ученые, сохранившие сознание своего профессионального и гражданского долга. Те, кто понимал, к каким разрушительным последствиям в биологии, медицине, сельском хозяйстве и других областях теории и практики приводит деградация истинной науки и замена ее изобретенной лысенковцами мичуринской биологией. Эти ученые видели, какие удивительные открытия в это же время делаются в капиталистических странах в области генетики, биохимии, цитологии, как создается молекулярная биология. Они знали, что в назревающий атомный век первостепенное значение должны получить и для мирных, и для оборонных целей радиационная биология и медицина и их главный раздел — радиационная генетика.

Усилия ученых концентрировались в двух направлениях.

Во-первых, требовалось вернуть право и реальные возможности вести исследовательскую работу в области генетики и в других разделах биологии, разгромленных лысенковщиной.

Во-вторых, необходимо было добиться прекращения вредоносной деятельности лысенковцев в преподавании, в научной и практической деятельности.

В хрущевский период, т. е. до осени 1964 г., в первом направлении удалось добиться существенных результатов. Опасность дальнейшего устранения советских ученых от разработки ряда важнейших проблем биологии начала постепенно осознаваться в руководящих сферах. Существенной при этом была помощь, которую оказывали борющимся биологам многие выдающиеся физики и химики, включая президента АН СССР А. Н. Несмеянова, но возможности президента были очень ограниченны. В отношении второго направления — ликвидации лысенковщины — продвижение было крайне медленным, так как она находилась под защитой Хрущева. Изгнание биологов с занимаемых ими мест и замещение их лысенковскими ставленниками происходило при полном игнорировании всех законов и правил, чисто автоматически. Смещение же лысенковцев, не соответствующих занимаемым должностям, наталкивалось на непреодолимые формальные препятствия и расценивалось как недопустимый «реваншизм». Так как заменять лысенковцев нормальными учеными было практически невозможно, то приходилось добиваться организации новых институтов, кафедр, лабораторий, вакантных мест.

Первым важным событием в борьбе за биологию было решение Президиума АН СССР от 22 июня 1956 г. об организации в Институте биологической физики АН СССР лаборатории радиационной генетики во главе с членом-корреспондентом АН СССР Н. П. Дубининым. Это был результат многократных настойчивых попыток Дубинина убедить ЦК КПСС, Совет Министров СССР и Президиум АН СССР в необходимости возрождения генетики и изучения действия радиации на наследственность. Чтобы добиться разрешения на создание лаборатории радиационной генетики, понадобилось три года упорной борьбы и снятие тормозившего дело Опарина с поста академика-секретаря Отделения биологических наук АН СССР. Организация лаборатории дала возможность Дубинину привлечь к исследовательской работе большое число генетиков, изгнанных после 1948 г. из разных учреждений и пребывавших в это время без работы или работавших не по специальности.

В 1957 г. был организован Институт цитологии АН СССР в Ленинграде во главе с Д. Н. Насоновым. Это частично компенсировало ликвидацию Отдела общей морфологии Института экспериментальной медицины АМН СССР, возглавлявшегося Насоновым и закрытого в 1950 г. К сожалению, руководство Насонова длилось всего несколько месяцев. В декабре 1957 г. он скоропостижно скончался. Жизнь его несомненно укоротило все пережитое за последние годы.

Первостепенно важным для возрождения генетики и цитологии в нашей стране было принятое в мае 1957 г. постановление Совета Министров СССР об организации Сибирского отделения АН СССР и строительстве вблизи Новосибирска научного городка, включавшего Институт цитологии и генетики.

В 1959 г. академик Энгельгардт добился создания Института физико-химической и радиационной биологии АН СССР, в дальнейшем сменившего свое камуфляжное название на более откровенное — Институт молекулярной биологии.

В начале 1958 г. в Институте атомной энергии (ИАЭ) по инициативе академиков И. В. Курчатова, И. Е. Тамма и А. П. Александрова начинает работать биофизический семинар, на котором выступают приглашенные из других учреждений генетики и цитологи. Семинар должен был подготовить создание в ИАЭ Отдела молекулярной биологии, защищенного от всяких посягательств Лысенко авторитетом высокой физики. В 1958 г. там была организована лаборатория генетика С. И. Алиханяна, в 1959 г. — генетика-биохимика Р. Б. Хесина. Лаборатории и их штаты множились, и в 1961 г. в ИАЭ был учрежден радиобиологический отдел (в 1970 г. защитную частичку «радио» отбросили). Этот отдел, душой которого был Р. Б. Хесин, сыграл выдающуюся роль в борьбе с одичанием нашей биологии. С января 1978 г. он был превращен в самостоятельный Институт молекулярной генетики АН СССР с одиннадцатью лабораториями.

В недрах Института химической физики АН СССР при поддержке его директора академика Н. Н. Семенова группа генетиков под руководством И. А. Рапопорта в 1958 г. начала развертывать работу по получению на пшенице мутаций с помощью физических и химических агентов. В некоторых не прекращавших своего существования институтах и на кафедрах оживлялись генетические и цитологические исследования.

У нас всегда не хватало журналов для публикации научной продукции, поэтому большим подспорьем было создание двух новых журналов — «Биофизика» (1956) и «Цитология» (1957). В состав редколлегий этих журналов не был включен ни один лысенковец, в декларациях о задачах обоих журналов не было сказано ни слова о мичуринской биологии.

Для работы новых исследовательских центров в области генетики, цитологии, молекулярной биологии требовались кадры. Уцелевших старых специалистов было мало. В 1955 г. началось массовое освобождение из тюрем, лагерей и реабилитация репрессированных. Однако реабилитация — не живая вода, она могла вернуть доброе имя репрессированному, но не жизнь. В нашу науку не вернулись Вавилов, Левитский, Карпеченко, Левит, Агол, Мейстер и многие другие талантливые биологи. Вузы выращивали людей, напичканных мичуринской биологией. Я уже говорил, какая обстановка царила на биофаке МГУ в середине 50-х годов, на периферии же было много страшнее. Очень важно было создать центры подготовки специалистов-генетиков. В связи с этим приобретал важное значение вопрос о замещении в Ленинградском университете должности заведующего кафедрой генетики и селекции, освободившейся в 1956 г. после ухода М. С. Навашина.

На вакантное место подали заявления два кандидата: Д. Ф. Петров и М. Е. Лобашев. Первый кандидат был явно слабее, и Ученый совет биолого-почвенного факультета ЛГУ предпочел кандидатуру Лобашева, воспитанника университета. Это вызвало бурную отрицательную реакцию со стороны ряда видных московских генетиков и цитогенетиков. За подписью девяти ученых был направлен протест ректору ЛГУ члену-корреспонденту АН СССР А. Д. Александрову. Возражения против избрания Лобашева послали в ЛГУ один из наших ведущих генетиков Б. Л. Астауров и директор Ботанического института АН СССР П. А. Баранов. Я, как ленинградский биолог, получил от московских друзей генетиков несколько тревожных писем по этому же поводу.

Причина такого отношения к кандидатуре Лобашева заключалась в следующем. Лобашев, очень одаренный человек, в 1948 г. заведовал в ЛГУ кабинетом генетики животных и был деканом биолого-почвенного факультета. После августовской сессии ВАСХНИЛ его, естественно, из университета выгнали. Приютил Лобашева в Колтушах в Институте физиологии им. И. П. Павлова его директор Л. А. Орбели. Здесь Лобашев, вынужденный прекратить генетические исследования, с успехом начал заниматься сравнительной физиологией. В самые тяжелые годы он, как и многие биологи, отдавал словесную дань мичуринской биологии, но на сотрудничество с лысенковщиной никогда не шел. Однако в декабре 1954 г., когда главные страхи были уже позади, он отколол непонятный номер. В связи с хлопотами Дубинина по организации лаборатории радиационной генетики Отделение биологических наук АН СССР разослало записку о задачах предполагаемой лаборатории ряду специалистов с просьбой высказать свое отношение к этому документу. Подавляющее большинство ответов было вполне положительным. И вот оказалось, что среди отрицательных пришел отзыв генетика Лобашева. Больше всего поразила мотивировка — она была написана с чисто лысенковских позиций, со ссылкой на благостное значение августовской сессии. Это, естественно, возмутило всех, кто надеялся, что после многолетнего запрета, наконец, возобновится исследовательская работа в области генетики.

Несмотря на протесты, присланные в ЛГУ, заведующим кафедрой в январе 1957 г. был избран Лобашев. Каков же был результат этого казуса?

Став во главе кафедры, Лобашев прежде всего начал читать курс классической генетики на современном ее уровне. Со свойственной ему энергией и организационным талантом он собрал вокруг себя отличный коллектив молодых одаренных людей и развернул бурную исследовательскую работу. Основной трудностью в создании кадров было полное отсутствие учебников по генетике, вообще книги по генетике были изъяты из библиотек, вместо этого циркулировала печатная продукция лысенковцев с передачей по наследству приобретенных свойств, с вегетативной гибридизацией, с «расшатыванием» наследственности и прочими измышлениями. И вот Лобашев на основе читаемого им курса пишет учебник по общей генетике.

После длительной упорной борьбы, в которой большую помощь оказывал ректор ЛГУ А. Д. Александров, удалось в издательстве ЛГУ выпустить в свет в 1963 г. «Генетику» Лобашева объемом 489 страниц и тиражом около 10 000 экз. Книга мгновенно разошлась и вызвала негодование в лысенковском лагере, так как несомненно угрожала его благополучию. Особенно свирепствовал профессор Ленинградского сельскохозяйственного института М. М. Лебедев, занимавшийся бессмысленной попыткой вывести новые породы кур путем переливания крови из одной породы в другую — одна из форм вегетативной гибридизации. Лебедев громил «Генетику» Лобашева в журнале «Животноводство» (1964. № 2), в газете ЦК КПСС «Сельская жизнь» (1964, 10 марта) и с трибуны февральского пленума ЦК КПСС 1964 г. В «Сельской жизни» он пишет, что книга «Генетика» — »…новая попытка воскресить в биологической науке старые идеалистические, метафизические вейсмановско-мендель-моргановские идеи генетики». Попытки дать в прессе отповедь лысенковским наскокам на книгу Лобашева, предпринятые профессором Ф. Х. Бахтеевым, членом-корреспондентом АН СССР Б. Л. Астауровым и другими, не увенчались успехом.

Таким образом, М. Е. Лобашев создал первую после разгрома биологии кафедру, выпускавшую грамотных генетиков, собрал большой коллектив молодых исследователей, начавших активно и плодотворно работать над рядом генетических проблем. Благодаря ему после 25-летнего перерыва вышло первое руководство по общей генетике. Чем объяснить странную выходку в отношении плана создания лаборатории радиационной генетики Дубинина, сложным ли характером Михаила Ефимовича или сложными ситуациями того времени, я не берусь судить. Во всяком случае, ясно одно: Лобашев внес огромный вклад в оздоровление нашей биологии. Ленинградский университет в этом деле оказался прав.

Все же до решения кадровой проблемы было еще очень далеко. Преподавание эволюционного учения, генетики, цитологии, особенно на периферии, проводилось по порочным учебникам, состряпанным лысенковцами, и педагогический персонал, как правило, вполне им соответствовал. Новоиспеченные биологи не знали классической генетики и последних достижений молекулярной биологии. У широких слоев интеллигенции, интересующейся естествознанием, было превратное представление о том, что творилось в нашей биологии, многие верили, что правда на стороне Лысенко.

В этих условиях очень важно было наладить просветительскую работу, необходимо было ознакомить людей с замечательными достижениями западных ученых. Эти сведения доходили до нас с большим трудом и были доступны узкому кругу специалистов. Интерес же к такой информации, особенно у молодежи, был огромный. Создавались научные и научно-популярные семинары, читались спорадические лекции.

8 февраля 1956 г. в Институте физических проблем АН СССР под председательством академика П. Л. Капицы состоялось заседание, на котором выступили с лекциями Н. В. Тимофеев-Ресовский, рассказывавший о своих работах по мутагенному действию радиации, и физик И. Е. Тамм, который прореферировал опубликованную в 1954 г. работу эмигрировавшего в Америку нашего физика Г. Гамова; в ней делалась первая попытка разгадать генетический код ДНК. Из письма ко мне профессора Г. Г. Винберга, присутствовавшего на этом семинаре: «Аудитория ломилась. Я простоял два часа, обливаясь потом, не в состоянии шевельнуть рукой из-за давки. В соседнем зале толпа слушала доклады из репродукторов».

Нужно отметить, что была сделана попытка запретить чтение этих лекций, но Капице удалось это предотвратить. При открытой в 1956 г. лаборатории радиационной генетики Дубинин организовал семинар. Заседания проводились в конференц-зале Биоотделения АН СССР при большом стечении народа. В Ленинграде по инициативе сотрудника Ботанического института АН СССР Э. И. Слепяна в 1957 г. был создан «Межинститутский семинар по генетике, цитологиии и биофизике для молодых специалистов». Заседания семинара проходили в одной из больших аудиторий Ленинградского университета. Они собирали очень много слушателей всех возрастов. Было много и небиологов. Лекторами, кроме ленинградцев, выступили крупные ученые из других городов, и на этом семинаре И. Е. Тамм рассказывал о штурме генетического кода. Большое познавательное значение имели прекрасные лекции цитогенетика А. А. Прокофьевой-Бельговской. С интересом слушались лекции видных генетиков Б. Л. Астаурова, В. В. Сахарова, М. Е. Лобашева и многих других.

Ко второй половине 50-х годов в биологии сложилась весьма странная обстановка. С одной стороны, снят был запрет на публикацию в научных журналах, в случае согласия редколлегии (на что не все осмеливались), статей с критикой научных положений и практических предложений, исходящих из лысенковского лагеря. Однако публицистические, политические и литературно-художественные газеты и журналы никакой критики в адрес мичуринской биологии не принимали. Кое-где при лояльном отношении дирекции возобновились работы по общей и радиационной генетике и цитогенетике, и их результаты можно было излагать в специальных журналах. С трудом, но все же удавалось добиться открытия новых лабораторий и институтов, научных журналов, возглавлявшихся явными антилысенковцами. В некоторых вузах на биологических кафедрах вновь начали учить истинной науке.

С другой стороны, все это сосуществовало с продолжающейся активной деятельностью лысенковцев, которые при неизменном покровительстве главы КПСС Н. С. Хрущева прочно сохраняли за собой завоеванные позиции. В ответ на научную критику они отвечали бранью, извращая взгляды своих противников, обвиняли их в идеологических грехах, открытия в области молекулярной биологии расценивали как крах менделизма-морганизма и при этом продолжали восхвалять теоретические и практические «достижения» Лысенко и его окружения. Свои полемические произведения они печатали в редактируемом Лысенко журнале «Агробиология», в ряде других научных биологических и прикладных сельскохозяйственных журналов, а также в общей прессе, куда вход их оппонентам был напрочь закрыт. В научных учреждениях на захваченных ими местах продолжалась бесплодная деятельность, основанная на ложных теоретических предпосылках мичуринской биологии, вроде упомянутых работ профессора М. Лебедева. Лысенковцы в вузах насаждали свои псевдонаучные догмы. В беспросветном состоянии находилось преподавание в периферийных вузах. Не лучше обстояло дело и в средней школе. Хрущев на встречах с работниками сельского хозяйства в разных районах страны горячо ратовал за внедрение в практику ряда необоснованных лысенковских предложений. Так воцарилось сосуществование науки и мракобесия. Такое сосуществование не могло быть мирным, ибо одно с другим несовместимо.

Без надежной защиты от научной критики лысенковская лженаучная конструкция должна была рухнуть. Это было ясно. Особенно досаждали Лысенко журналы, возглавляемые академиком В. Н. Сукачевым. В большой статье «Теоретические успехи агрономической биологии», занявшей в газете «Правда» от 8 декабря 1957 г. три подвала, Лысенко пишет: «Выходящие под его (В. Н. Сукачева. — В. А.)редакцией «Ботанический журнал» и «Бюллетень Московского общества испытателей природы», начав под флагом якобы материалистической биологии весьма далекую от науки критику моих работ и согласных с ними научных работников, докатились до прямого отрицания всей концепции материалистической биологии».

Одновременно эта статья была напечатана и в «Известиях». Чашу терпения Лысенко, видимо, переполнила статья, написанная Д. В. Лебедевым, но опубликованная без подписи — в качестве редакционной — в августовском номере «Ботанического журнала» за 1958 г. (в десятилетний юбилей августовской сессии ВАСХНИЛ).

Статья содержала неотразимую, убойную критику основных аспектов деятельности Лысенко и его сподручных. Используя слова Хрущева, произнесенные им в защиту Лысенко, о том, что научные споры следует решать на полях, автор статьи подчеркивал, что именно на полях эти споры и были уже решены: на полях доказана огромная эффективность посева кукурузы семенами гибридов самоопыленных линий, чему так сопротивлялся Лысенко, «на полях решен вопрос о ветвистой пшенице, которую он и его сторонники рекламировали на сессии ВАСХНИЛ в 1948 году, и в первые годы после нее как культуру, которая произведет революцию в растениеводстве… и с которой перестали теперь работать даже на опытных станциях. Она как была, так и осталась совершенно бесперспективной. На скольких гектарах применяется теперь метод яровизации, отвергнутый, как агроприем сельскохозяйственной практики?

На каких полях, в каких колхозах применяется теперь метод внутрисортового скрещивания, предложенный Т. Д. Лысенко? Кто помнит теперь об очередной революции в сельском хозяйстве — «посев по стерне» по методу Т. Д. Лысенко… Какие площади занимают сорта, выведенные при помощи вегетативной гибридизации, которой 20 лет занимались наши селекционеры?… Каждое из этих предложений сулило как будто нашему сельскому хозяйству необыкновенные успехи, но все они отметались жизнью после испытания на полях» (с. 1144).

Подобные разоблачения в печати грозили самому существованию лысенковского лагеря. Ведь Хрущев мог в конце концов внять голосу ученых, а это привело бы Лысенко к краху. Но этого не произошло. 14 декабря 1958 г. в «Правде» появляется пространная редакционная статья «Об агробиологической науке и ложных позициях «Ботанического журнала»». В ней, вопреки всему, воспеваются деятельность Лысенко, его вклад в поднятие нашего сельского хозяйства, клеймятся зарубежные и отечественные антимичуринцы, главная же тема — вред, наносимый деятельностью «Ботанического журнала» и «Бюллетеня МОИП» на примере редакционной статьи августовского номера «Ботанического журнала». О ней сказано:

«Эта статья, пропитанная духом вражды к мичуринской материалистической агробиологии, представляет пасквиль на советскую биологическую науку… так называемая дискуссия, которая в течение ряда лет ведется на страницах «Ботанического журнала», не помогает развитию материалистической биологии, наоборот, наносит ущерб науке».

Заканчивалась статья вопросом:

«Сможет ли редколлегия в ее нынешнем составе поставить работу журнала на прочные основы материалистической агробиологии?»

Ответ на этот риторический вопрос не замедлил последовать. На следующий день после появления статьи в «Правде» 15 декабря открылся пленум ЦК КПСС. В прениях до докладу Хрущева выступил секретарь ЦК КП Азербайджана И. Д. Мустафаев. Он сослался на статью в «Правде» о «Ботаническом журнале» и сказал, что некоторые наши ученые

«вместо того, чтобы по-деловому, по-научному друг друга критиковать и указывать на недостатки, переходят на оскорбительный тон, на унижение»

(Пленум ЦК КПСС. 15–19 дек. 1958 г.: Стенограф, отчет. М., 1958. С. 233). В этом месте речь Мустафаева была прервана репликой Хрущева:

«Надо кадры посмотреть. Видимо, в редакцию подобраны люди, которые против мичуринской науки. Пока они там будут, ничего не изменится. Их надо заменить, поставить других, настоящих мичуринцев. В этом коренное решение вопроса».

На этом же пленуме ЦК выступил Лысенко с критикой Академии наук СССР за отрыв биологии от жизни. Ответственность за это он возложил на руководство, которое его совершенно не устраивает:

«Больше того, и президент Академии наук академик А. Н. Несмеянов и академик-секретарь биологического отделения АН СССР В. А. Энгельгардт, как мне кажется, не считают наукой те наши теоретические и биологические положения, из которых вытекают различные агротехнические и зоотехнические практические действия» (с. 336).

На аргументированную научную критику мичуринской биологии «Ботанический журнал» получил ответ административный, причем быстрый, без всякой ведомственной бюрократической волокиты. Пленум проходил в середине декабря 1958 г., а уже январский номер «Ботанического журнала» 1959 г. вышел под новой редакцией. Из 21 члена прежней редакции осталось двое. В новый состав не вошли ни Сукачев, ни Баранов. В редакции появилось одиннадцать явных лысенковцев и лиц, известных своим покорным выполнением всех идущих свыше указаний. В № 2 за 1959 г. новая редколлегия, как положено, поместила передовую статью с осуждением прошлых грехов журнала и с обещанием »…строить свою работу на основе оригинального пути, намеченного гениальным русским ученым И. В. Мичуриным».

Хотя В. Н. Сукачев остался главным редактором «Бюллетеня МОИП» и уцелел его основной помощник профессор В. И. Цалкин, из этого журнала, как и из «Ботанического», критические статьи в адрес мичуринской биологии полностью исчезли. Цензурный кордон был восстановлен, но все же не в полном виде. Можно было писать о генах, о хромосомах, нельзя было опровергать Лысенко.

Другим печальным результатом пленума была замена академика-секретаря Отделения биологических наук АН СССР. Вскоре В. А. Энгельгардта на этом посту сменил член-корреспондент Н. М. Сисакян, через год ставший академиком. Эта кандидатура вполне устраивала Лысенко преданностью мичуринской биологии и беспрекословным чиновничьим послушанием.

Так как борьба против антилысенковцев с помощью научных аргументов была невозможна, то ее продолжали вести административными методами. 2 июля 1959 г. в «Правде» и «Известиях» была опубликована речь Хрущева, произнесенная 29 июня на пленуме ЦК КПСС. В ней Хрущев по поводу назначения Н. П. Дубинина директором вновь созданного в Новосибирске Института цитологии и генетики сказал, что он является противником мичуринской теории и далее: «Работы этого ученого принесли очень мало пользы науке и практике. Если Дубинин чем-либо известен, так это своими статьями и выступлениями против теоретических положений и практических рекомендаций академика Лысенко. Не хочу быть судьей между направлениями в работе этих двух ученых. Судьей, как известно, является практика, жизнь. А практика говорит в защиту биологической школы Мичурина и продолжателя его дела академика Лысенко… Если он (Дубинин. — В. А.), работая в Москве, не принес существенной пользы, то вряд ли он принесет ее в Новосибирске или Владивостоке».

Этим судьба дубининского директорства была предрешена. Попытки руководителя Сибирского отделения АН СССР академика М. А. Лаврентьева и секретаря Новосибирского обкома КПСС Ф. С. Горячева отстоять Дубинина на посту директора ни к чему не привели. В январе 1960 г. Дубинин вынужден был подать в отставку.

Совершенно очевидно, что выступления Хрущева на Декабрьском пленуме ЦК 1958 г. и на Июньском 1959 г., а также последовавшие за этим акции — разгон редколлегии «Ботанического журнала» и снятие с директорского поста Дубинина были восприняты послушными чиновниками от науки с должным пониманием, и опять усилился нажим на начавшую воскресать генетику.

В 1959 г. вынужден был прекратить свое существование Ленинградский межинститутский семинар по генетике, цитологии и биофизике. По инициативе кафедры генетики Ленинградского университета под эгидой Министерства высшего и среднего специального образования РСФСР 31 января 1961 г. в Ленинграде предстояло открытие 5-дневной «Межвузовской конференции по экспериментальной генетике». В программу конференции, изданную в 600 экземплярах, были включены 211 докладов, представленных из 23 городов, по всем разделам теоретической и прикладной генетики, цитогенетики, селекции. Одновременно должны были работать 5–6 секций. Много докладов было представлено по радиационной генетике. Предстоял смотр уцелевших сил.

При знакомстве с программой поражало, как много было сделано за несколько последних лет, когда генетические исследования перестали считаться антисоветской деятельностью. Лысенковское направление было представлено лишь несколькими работами. Однако за три дня до открытия конференции, когда многие иногородние участники уже прибыли в Ленинград, из Министерства высшего и среднего специального образования РСФСР пришла телеграмма, запрещающая проведение конференции. Так была сорвана первая после разгрома биологии крайне важная встреча генетиков, которая, несомненно, послужила бы большим стимулом для восстановления этой науки в нашей стране.

Оживилась литературная деятельность лысенковцев. Опять в центральной прессе начали появляться статьи маститых приспособленцев. Крупнейший паразитолог генерал-лейтенант медицинской службы академик Е. Н. Павловский, директор Зоологического института АН СССР, помещает в «Правде» от 24 ноября 1959 г. статью, посвященную «Происхождению видов» Ч. Дарвина, в которой воспеваются мичуринская биология и деятельность Лысенко. Авторство этой статьи никого не удивило. Павловский с энтузиазмом встретил августовскую сессию 1948 г. и откликнулся на нее рядом позорных работ, выполненных на руководимой им кафедре общей биологии и паразитологии Военно-медицинской академии им. С. М. Кирова. В них он в соавторстве с Г. С. Первомайским пытался доказать передачу по наследству изменения шерсти кроликов, на спине которых паслись иксодовые клещи.

Победы, одержанные в 1959 г., воодушевили Лысенко, и он предпринял, для укрепления своих позиций, новый поразительный маневр. В «Правде» от 30 июля 1961 г. публикуется проект новой Программы Коммунистической партии Советского Союза, которую предстояло принять на XXII съезде в октябре. В отношении биологии и медицины в проекте было сказано следующее: «Интересы человечества выдвигают перед этими науками в качестве главных задач выяснение сущности явлений жизни, овладение и управление жизненными процессами, в частности обменом веществ и наследственностью организмов».

Беспартийный Лысенко решил вмешаться в подготовку Программы партии и за четыре дня до открытия съезда 13 октября в «Правде» предложил дополнить текст о биологии фразой:

«Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке, которое исходит из того, что условия жизни являются ведущими в развитии органического мира, и на этой основе впервые в теории и на практике доказана возможность направленного изменения наследственности».

Предложение Лысенко было принято с некоторым сокращением. В утвержденной Программе, которая формально оставалась действенной до XXVII съезда (1986), значится:

«Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке, которое исходит из того, что условия жизни являются ведущими в развитии органического мира» (с. 127).

В 1948 г. Лысенко, проводя августовскую сессию ВАСХНИЛ, смог добиться официального признания ЦК ВКП(б) своей теоретической и практической деятельности и получил санкцию на разгром своих противников. В 1961 г. ему снова удалось связать свою мичуринскую биологию с программой партии. Однако общая ситуация теперь стала иной, и этот ловкий шаг мог лишь укрепить oxpaнy Лысенко от гласной критики со стороны его недругов, но в отличие от 1948 г. не мог прекратить их научную деятельность. Слишком впечатляющими были успехи генетики и молекулярной биологии за рубежом. В 1961 г. Ниренберг и Маттеи в США, применив методику синтезирования полипептидов вне клетки, расшифровали генетический код первой аминокислоты — фенилаланина, а к 1963 г. уже были открыты хранящиеся в ДНК коды всех 20 аминокислот, входящих в состав белков.

Руководящие инстанции начинали понимать, что практическое использование атомной энергии, полеты в космос без знания генетических последствий радиации и ее допустимых доз опасны. Доходили сведения и о практических достижениях зарубежных генетиков. Главное же — в 1961 г. против инакомыслящих ученых нельзя было применить методы 1948 г., обычные в условиях сталинского беззакония. В результате, с одной стороны, создаются новые институты и лаборатории для развития генетики, цитологии, молекулярной биологии, с другой — благодаря диктаторскому произволу Хрущева, его непроницаемости для критики лысенковщины программа партии призывает: «Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке…», которое отрицает наличие генов, отрицает роль в наследственности хромосом, содержащих ДНК, проповедует несовместимые с современной наукой вегетативную гибридизацию и передачу по наследству приобретенных свойств и т. д.

Это абсурдное сосуществование науки и лженауки было узаконено постановлением ЦК КПСС и Советом Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию биологической науки и укреплению ее связи с практикой», опубликованным в «Правде» 25 января 1963 г. В нем, в частности, было сказано: «Советские биологи мичуринского направления достигли больших успехов и занимают ведущее место в мире в области генетики, селекции и семеноводства…». Далее перечисляются основные «успехи» мичуринской биологии, включая направленное изменение наследственности (т. е. наследование приобретенных свойств), вегетативную гибридизацию, внутрисортовое скрещивание, подменявшее гибридизацию самоопыленных линий, выведение жирномолочной породы скота, оказавшееся фикцией, и т. д. Указывается, что «вопросами теоретической биологии мичуринского направления занимается совершенно недостаточное число научных учреждений и научных работников, в частности в биологическом отделении Академии наук СССР и академиях наук союзных республик. Кадры ученых, владеющих этими теоретическими положениями биологии, готовятся неудовлетворительно». И в этом же постановлении в число основных биологических проблем включены: »…физические свойства, химическое строение и физиологические функции белков, нуклеиновых кислот и других биологически важных соединений…». Указывается на необходимость улучшить преподавание биологии, создать в двухгодичный срок учебники по генетике, биохимии, биофизике, цитологии, «отвечающие современному уровню науки». Не уточнено, учебники по какой науке — признающей менделизм-морганизм или отрицающей его. По-видимому, признающей, так как далее Издательству иностранной литературы и другим вменяется в обязанность «увеличить издание переводов учебников, монографий и обзоров по перечисленным дисциплинам». В числе перечисленных — общая биология, генетика, биохимия, биофизика, цитология. Непонятно, как эти переводные книги сделают «удовлетворительным» подготовку ученых, владеющих теоретическими положениями мичуринской биологии. (Это постановление напоминает шуточный стишок: «На углу Большой Морской и Тучкова моста шел высокий господин маленького роста…»).

При всей своей удивительной нелепости этот документ все же имел положительное значение. Он утверждал право развивать генетику, цитологию, молекулярную биологию в современном понимании и легализовал издание таких книг, которые еще несколько лет назад сжигались лысенков-цами. Чтобы нельзя было усмотреть в постановлении от 25 января какого-либо ущемления интересов Лысенко, через четыре дня «Правда» и «Известия» уделили по две полных полосы его докладу на научной конференции ВАСХНИЛ, где повторялись все догмы мичуринской биологии, включая порождение одного вида в недрах другого и отрицание роли ДНК в наследственности.

Таким образом, ученым биологам разрешалось изучать хромосомы, ДНК, белки, употреблять ранее считавшееся антисоветским неприличное слово из трех букв «ген», но запрещенобыло выступать в печати против тех, кто отрицал все достижения современной генетики и молекулярной биологии и вместо этого проповедовал какие-то чудовищные измышления. Все же молчать биологи не могли, и в середине 1962 г. появляется и начинает ходить по рукам рукопись Ж. А. Медведева, воспитанника и старшего научного сотрудника Тимирязевской сельскохозяйственной академии (ТСХА), брата известного советского историка Роя Медведева. Рукопись озаглавлена «Биологическая наука и культ личности (Очерки по истории тридцатилетней биолого-агрономической дискуссии)». В первоначальном варианте ее объем составлял около 200 машинописных страниц, в дальнейшем она перерабатывалась и увеличилась вдвое. Рукопись Медведева представляет собой очень компетентное, объективное, исчерпывающее документированное изложение борьбы Лысенко против советской биологии. В ней показано, какими преступными методами — ложью, фальсификацией и демагогией — пользовались Лысенко, Презент и их приспешники для сокрушения своих научных оппонентов, как в эту борьбу вовлекались карательные органы, что нередко приводило к физическому уничтожению защитников истинной науки. Подробно рассказано, как навязывались нашему сельскому хозяйству порочные мероприятия, как чинились препятствия применению методов, проверенных мировой практикой, и какие огромные убытки принесло все это нашей стране.

Это был обличительный документ неотразимой силы. Медведев послал рукопись в ЦК КПСС, АН СССР и другие инстанции с просьбой содействовать ее опубликованию. Реакция на появление рукописи Медведева была быстрой. 30 июля 1962 г. партком ТСХА признал ее «ненаучной, клеветнической, антисоветской и вредной», а несколько позже решил «считать нецелесообразным дальнейшее пребывание Ж. А. Медведева на должности ст. научного сотрудника агрохимической опытной станции ТСХА», что и было реализовано. Так как рукопись тиражировалась и продолжала открывать глаза на суть лысенковщины, то на Июньском пленуме ЦК КПСС 1963 г. первый секретарь Московского горкома КПСС Н. Г. Егорычев в своем выступлении изругал Медведева, а через год президент ВАСХНИЛ М. А. Ольшанский в газете «Сельская жизнь» от 29 августа 1964 г. разразился против Медведева статьей, в которой явно в тревоге писал: «В последнее время ходит по рукам составленная Ж. Медведевым объемистая «записка», полная грязных измышлений о нашей биологической науке». Далее Ольшанский, не располагая фактическими или логическими доводами, ограничивается бранью и клеветой.

О публикации рукописи Медведева не могло быть и речи. Все пути для выхода с критикой мичуринской биологии в открытую — даже в специальную научную — печать были надежно перекрыты. При таком положении дел крайнее удивление, радостное у одних, гневное у других, вызвало появление в мартовском номере 1963 г. журнала «Нева» статьи Ж. Медведева и В. Кирпичникова «Перспективы советской генетики». Авторы поставили своей задачей ознакомить с достижениями современной генетики широкую публику, отравленную назойливой лысенковской пропагандой, использующей все средства информации, включая радио, театр и кино. С этой задачей Медведев и Кирпичников справились блестяще. В начале статьи авторы показали, что кроется за лысенковским, к сожалению, цензурным ругательством «менделизм-морганизм», рассказали о становлении в науке понятия «ген», затем перешли к изложению экспериментальных работ, раскрывших биохимическую природу гена и роль ДНК в передаче наследственной информации. Два раздела были посвящены достижениям советских и зарубежных генетиков в медицине и сельском хозяйстве. Весь материал изложен в великолепной, доступной и увлекательной форме.

Статья, несмотря на полное отсутствие полемического задора и специальной дискуссионной направленности, не могла не убедить читателя во вздорности всего того, чем затуманивали его голову проповедники лысенковской науки. Было непонятно, как такая статья могла в 1963 г. появиться в печати, да еще в литературном журнале. По-видимому, главный редактор «Невы» С. А. Воронин и член редколлегии А. И. Хватов, по инициативе которых была опубликована статья Медведева и Кирпичникова, не очень были ориентированы в обстановке, сложившейся в то время вокруг биологии. Ведь в марте того же года в органе ЦК КПСС журнале «Коммунист» (№ 4) была напечатана статья Ольшанского «Биологическая наука и сельскохозяйственное производство», где в год расшифровки генетического кода руководитель сельскохозяйственной науки Советского Союза пишет черным по белому: »…для биологов-мичуринцев нет вопроса об особых материальных носителях наследственности, так же как в науке сейчас нет вопроса об особых материальных носителях жизни» (с. 15).

Статья Медведева и Кирпичникова вызвала большой переполох в лысенковском стане. Хрущеву она была показана во время его пребывания в Югославии, и уже оттуда последовал нагоняй первому секретарю Ленинградского обкома КПСС B. C. Толстикову. В разных журналах начали появляться публикации, клеймящие Медведева и Кирпичникова. Наиболее яростной была статья Ольшанского, помещенная 18 августа в «Сельской жизни». Тон ее был выдержан в лучших традициях августовской сессии 1948 г.: «Широкая научная общественность с недоумением встретила опубликованную в журнале „Нева“ клеветническую статью Ж. Медведева и В. Кирпичникова…». Вывод: статью в «Неве» «…надо считать ошибочной и вредной для нашей науки». За этим последовали оргвыводы: ряд членов редколлегии и работников журнала «Нева» были уволены (инициаторы публикации главный редактор Воронин и Хватов уцелели), а в № 9 «Невы» редакция журнала поместила покаянное письмо, в котором признала, что, опубликовав статью Медведева и Кирпичникова, она «допустила грубую ошибку», статью считает ошибочной и вредной, а посему вслед за письмом перепечатывает статью Ольшанского из «Сельской жизни», «в которой дана развернутая справедливая критика идеалистических позиций авторов статьи „Перспективы советской генетики“».

На этом история со статьей Медведева и Кирпичникова не окончилась. В октябре 1963 г. на расширенном заседании Президиума АН СССР выступил секретарь ЦК КПСС академик Л. Ф. Ильичев с докладом, который был напечатан в начале 1964 г. в сборнике «Методологические проблемы науки». Ильичев указывает на необходимость »…всемерно поддерживать и развивать мичуринское направление в биологической науке…» (с. 100). О статье Медведева и Кирпичникова он пишет: «Авторы статьи неверно истолковывают указания партии и правительства по вопросам развития биологической науки… статья ни своим духом, ни содержанием не может способствовать развитию исследования в биологии» (с. 100). Подобная оценка руководящего партийного деятеля стимулировала проведение новых «мероприятий» в связи со зловредной статьей. 14 апреля 1964 г. в Ленинграде был созван Ученый совет ГосНИОРХа[21] для проработки заведующего лабораторией этого института Кирпичникова. К участию в заседании совета было привлечено несколько генетиков, цитологов и философов со стороны.

Довелось и мне в нем участвовать. Совет шел под присмотром секретаря райкома партии и представителя обкома. Присутствовало много сотрудников института и других научных учреждений. В аудитории была давка. После вступительного слова директора ГосНИОРХа, в котором он сослался на Ильичева, с докладом выступил Кирпичников, затем начались прения. Философы, также ссылаясь на слова Ильичева, обвиняли Кирпичникова в том, что он «умалчивает» о партийности в науке и игнорирует достижения Лысенко. Член-корреспондент АН СССР (будущий академик-секретарь Отделения общей биологии АН СССР) Б. Е. Выховский заявил, что статья в «Неве» »…принесла вред советской генетике и советской науке»

(с. 69). К сожалению, и некоторые уважаемые биологи, по-видимому, подчиняясь партийной дисциплине, не удержались от упреков в адрес авторов статьи. Однако генетик Ю. М. Оленов, будучи членом партии, решительно стал на их защиту. Некоторые выступавшие обвиняли авторов в том, что их статья вызвала положительные отклики в зарубежной буржуазной печати.

Возражая критикам Кирпичникова, я сказал, что исходя из такой логики следовало бы разогнать балетную труппу Большого театра и ансамбль Моисеева. Заседание длилось около четырех часов. Многие выступавшие говорили о больших заслугах Кирпичникова в выведении новых пород карпов — аудитория явно сочувствовала обвиняемому. Разумное и достойное поведение Кирпичникова в значительной мере предрешило относительно благополучное завершение Ученого совета. Организационных выводов не последовало, однако в резолюцию было включено обвинение в «объективистском» подходе «B.C. Кирпичникова к зарубежным работам в области генетики, биохимии, биофизики, вирусологии и цитологии…». Современному читателю трудно понять, какой грех скрывается в «объективистском» подходе к науке, а в то время это был расхожий термин, обвинявший в беспристрастном, лишенном «большевистской принципиальности» рассмотрении научного вопроса. Кирпичников был единственным членом Ученого совета, протестовавшим против такой формулировки.

Резолюция была принята при одном голосе против. Заседание Ученого совета ГосНИОРХа точно отражало дух того времени. В сталинское время оно кончилось бы трагично, в наше время оно вряд ли могло состояться. Противоестественное сосуществование мичуринской биологии с медленно, но неотвратимо развивающимися генетикой, цитологией и молекулярной биологией, при одностороннем праве мичуринцев на гласную критику, все же не устраивало обе стороны. Развитию нормальной биологии мешало то, что во многих учебных, научных и научно-административных учреждениях штаты были заклинены лысенковцами. Лысенковцев же страшило возобновление научной деятельности их противников. В августовском номере журнала «Вестник сельскохозяйственной науки» в 1964 г. сказано, что «пропаганда классической генетики и критика учения Т. Д. Лысенко находятся в вопиющем противоречии с политикой Коммунистической партии и Советского правительства».

Как развивалось бы положение дел в биологии и в сельскохозяйственной науке, если бы руководящая деятельность Хрущева с его безоговорочной, непоколебимой поддержкой Лысенко продолжалась и дальше? На это ответить трудно. Вопрос о роли личности в истории в общей форме лишен смысла. Если правитель добился возможности снимать головы с тех, кто с ним не согласен, — его роль обычно велика. Если он в силах лишь снимать их с работы, она поменьше. Оценивать роль личности правителя в жизни государства можно задним числом по тем переменам, которые наступают после его ухода со сцены.

14 октября 1964 г. Пленум ЦК КПСС снял Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Среди предъявлявшихся Хрущеву обвинений числилась и поддержка им деятельности Лысенко. Сразу после ухода Хрущева в нашей биологии произошли разительные перемены. Прежде всего генетикам открылся доступ в широкую прессу, и они не замедлили этим воспользоваться. 2 октября «Сельская жизнь» публикует статью П. Шелеста, где об учебнике «Генетика» Лобашева сказано: «Книга эта — образец открытой пропаганды идеалистической формальной генетики, негодная попытка замолчать достижения своей отечественной, мичуринской биологической науки», а уже через 20 дней эта же газета помещает большую статью генетика И. А. Рапопорта «Химический мутагенез». В этой статье приведен огромный фактический материал, в основном отечественный, показывающий, как с помощью физических и химических агентов, вызывающих мутации генов, удается получать новые формы низших и высших организмов, имеющие первостепенное практическое значение. Эта статья довела до сведения широкого читателя данные, скрывавшиеся от него в течение десятков лет усилиями лысенковцев. Хотя никакой критики лысенковцев в статье не было, читателю становилось очевидно, какие материальные потери понесла наша страна в результате удушения генетики.

А через месяц, 22 ноября, «Правда», на страницах которой еще недавно Лысенко громил генетиков, обвиняя их во всех смертных научных, идеологических и политических грехах, где он свободно проповедовал свое научное средневековье, появилась статья директора Новосибирского Института цитологии и генетики СО АН СССР Д. К. Беляева. В ней мы читаем: «Произвол в отношении генетики особенно проявился в 1948 году. После известной августовской сессии ВАСХНИЛ генетика была объявлена буржуазной лженаукой, идеализмом, метафизикой и т. д. Нет ничего ошибочнее этих утверждений. Наука, изучающая материальные структуры, явления и процессы, вскрывающая законы, ими управляющие, использующая эти законы для практики, не может быть ни идеалистической, ни метафизической».

В ноябре же в «Комсомольской правде» В. Губарев ругает редактируемый Лысенко журнал «Агробиология» за оскорбления генетиков и восхваления своего редактора. А 4 февраля 1965 г. в «Правде» публикуется выступление президента АН СССР М. В. Келдыша с решительным осуждением Лысенко, августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. и административных мер, которые за ней последовали. Большую убеждающую силу имела статья химика, будущего нобелевского лауреата, академика Н. Н. Семенова, появившаяся в апрельском номере журнала «Наука и жизнь» за 1965 г. Он подверг уничтожающей критике научно-практическую деятельность Лысенко и дал его точную характеристику как ученого, принадлежащего »…не к XX веку, а к далекому прошлому науки…».

Начиная с первого номера 1965 г. «Ботанический журнал» начал выходить под новой редакцией. В ее состав были возвращены 15 членов, изгнанных из редколлегии в конце 1958 г.

До последнего времени деятельность Лысенко сопровождалась дружным хором философов во главе с академиком М. Б. Митиным, воспевавшим мичуринскую биологию как единственно правильное, основанное на диалектическом материализме учение. Воспевали, несмотря на совершенно очевидный натурфилософский стиль всего лысенковского творчества, несмотря на явную телеологичность теории самоизреживания, на которой был построен порочный метод гнездовых посадок, несмотря на отрицание идеи развития и признание имманентной целесообразности в учении о зарождении одного вида в недрах другого и в фактическом игнорировании естественного отбора и т. д. Теперь раздались новые голоса. Уже в первом номере «Нового мира» за 1965 г. появилась статья философа Б. М. Кедрова, направленная против Лысенко. Автор пишет: »…я со всей ответственностью утверждал и утверждаю: нет, современная научная генетика — это не идеализм, а подлинный материализм» (с. 234).

Наряду с потоком антилысенковских публикаций, направленных в разные издания, усилились обращения в директивные органы отдельных лиц и коллективов с разными предложениями по нормализации положения в биологии. Часть их в дальнейшем была реализована.

Важнейшим этапом в ликвидации лысенковщины было создание в январе 1965 г. комиссии АН СССР по проверке деятельности научно-экспериментальной базы «Горки Ленинские», где Лысенко проводил работы по доказательству эффективности своих методов удобрения органо-минеральными смесями и навозно-земляными компостами, и где он создавал с помощью джерсейских быков жирномолочную породу коров. Напомню, что Хрущев, посещая дважды «Горки Ленинские», приходил в восторг от лысенковских изобретений и энергично внедрял их в колхозы нашей страны. «Горки Ленинские» были переданы АН СССР в 1956 г., до этого они находились в системе ВАСХНИЛ. В комиссию АН СССР под председательством члена-корреспондента ВАСХНИЛ А. И. Тулупникова входили ведущие специалисты в области сельского хозяйства. Стенографический отчет о работе комиссии опубликован в 11-м номере «Вестника АН СССР» за 1965 г.

Комиссия работала полтора месяца и досконально обследовала все стороны деятельности лысенковской базы. Выводы ее были крайне отрицательными: «Невероятно, но факт, что такое широко рекламированное в стране хозяйство в течение длительного времени фактически топчется на одном месте или делает даже шаг назад в отношении урожайности ряда важнейших культур (с. 31). Опыты по определению эффективности органо-минеральных смесей проводились в производственных условиях экспериментального хозяйства с нарушением элементарных основ методики полевого опыта (с. 32). Комиссия не могла получить никаких данных, прямо или косвенно подтверждающих экономическую эффективность рекомендуемого использования органо-минеральных смесей и навозно-земляных компостов… скрещивание коров с быками джерсейской породы, хотя и привело к значительному повышению жирности молока, но резко снизило молочную и мясную продуктивность коров, по сравнению с уровнем, имевшимся в этом хозяйстве до начала скрещивания (с. 31). Крупным недостатком постановки и ведения животноводства в хозяйстве «Горки Ленинские» является высокий расход кормов на единицу продукции» (с. 33).

Эти заключения были подробно аргументированы обнаруженными фактами и цифрами, приведенными в 30 таблицах.

Результаты работы комиссии были переданы Лысенко, и он дал на них пространный ответ. Читая ответ, начинаешь понимать важные стороны психики этого человека, принесшего столько горя нашей стране. Первая фраза ответа: «Считаю необходимым начать свои возражения с ответа на злостную клевету, возведенную на меня в докладе комиссии» (с. 57). Затем идут возражения на 10 страницах. Из них ясно, что Лысенко не способен внять никаким совершенно очевидным фактам, если они несовместимы с его утверждениями. Говорят, факты упрямая вещь, но еще упрямее те, кто не желают с ними считаться. Лысенко фактам противопоставляет путаницу слов, голословные, ничем не подкрепленные опровержения, местами откровенную ложь. Заканчивает он свой ответ так: «Как правило, они (замечания комиссии. — В. А.) направлены не на выяснение истины, а на ее затуманивание, на охаивание моих теоретических работ и практических результатов» (с. 64).

2 сентября 1965 г. состоялось совместное заседание Президиума АН СССР, коллегии Министерства сельского хозяйства СССР и Президиума ВАСХНИЛ. Присутствовали министр сельского хозяйства В. В. Мацкевич и президент ВАСХНИЛ П. П. Лобанов, тот самый, который председательствовал на августовской сессии 1948 г.

Вел заседание президент АН СССР М. В. Келдыш. Открывая его, Келдыш прочел письмо Лысенко с его отказом участвовать в этом заседании. Затем последовал доклад председателя комиссии, после чего началось обсуждение проекта постановления, включавшего все выводы комиссии. Выступило 9 человек, все они полностью поддержали проект. Среди них академик-секретарь Отделения общей биологии АН СССР Б. Е. Быховский, который год назад на Ученом совете ВНИОРХа клеймил авторов статьи в «Неве». Он счел предложения комиссии совершенно справедливыми и подчеркнул, что «наиболее важно предложение, предусматривающее немедленное прекращение порчи породного скота, которая происходит еще и сейчас» (с. 108). Академик-секретарь перестроился. Келдыш предложил выступить Лобанову и Мацкевичу, но они отказались. Из руководящих работников «Горок Ленинских» никто не пожелал выступить, лишь под нажимом Келдыша взял слово директор базы Ф. В. Каллистратов, но он был бессилен что-либо противопоставить выводам комиссии.

Завершилось совещание принятием от имени Президиума АН СССР, Коллегии Министерства сельского хозяйства СССР и президиума ВАСХНИЛ постановления, в котором говорится: »…комиссия дала вполне объективную оценку работы базы и вскрыла ряд грубых нарушений методики научных исследований и ведения экспериментального хозяйства… Утверждение академика Т. Д. Лысенко о создании им в «Горках Ленинских«» такого метода повышения жирномолочности скота, при котором высокая жирность молока передается по наследству независимо от кровности по джерсейской породе, не подтвердилось. Считать недопустимым использование помесных быков из «Горок Ленинских» в племенных хозяйствах… Нет достоверных данных об эффективности применения органо-минеральных смесей» (с. 127–128).

То же сказано и о навозно-земляных компостах. Постановлено было материалы комиссии опубликовать в журналах «Вестник АН СССР», «Вестник сельскохозяйственной науки», «Агробиология». Несмотря на то что комиссией были вскрыты вопиющие безобразия и сознательные подлоги, ни научный руководитель «Горок Ленинских» Т. Д. Лысенко, ни директор базы Ф. В. Каллистратов, ни научный сотрудник С. Л. Иоанисян, руководивший жирномолочной аферой, отстранены от работы не были.

Обследование «Горок Ленинских» явилось переломным моментом в борьбе за ликвидацию лысенковщины. Ведь со времени, когда она начала разрушать нашу биологию и наносить вред сельскому хозяйству, это был первый случай официального гласного разоблачения и осуждения Лысенко и было оно сделано на уровне двух академий и Министерства СССР. Началось оно уже через три с половиной месяца после отстранения Хрущева от власти. До сих пор критика Лысенко исходила лишь от людей, лишенных какой-либо административной власти, притом гласность критики с 1959 г. стала наказуемой.

Результаты комиссии, обследовавшей «Горки Ленинские», естественно ставили вопрос об официальном отречении от августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. И действительно, Келдыш решил организовать контравгустовскую акцию на общем собрании АН СССР 1965 г. и поручил основной доклад сделать физиологу растений академику А. Л. Курсанову.

Курсанов до этого не участвовал в борьбе с лысенковщиной, и можно было рассчитывать, что такое поручение будет выполнено объективно и компетентно. И действительно, доклад Курсанова на 50 машинописных страницах, выдержанный в спокойных тонах, содержал подробный разбор теоретической и практической деятельности Лысенко и точно рисовал ее катастрофические последствия. До его зачтения на общем собрании АН СССР доклад Курсанова обсуждался на совещании у Келдыша в присутствии нескольких министров и был принят с некоторыми поправками. Однако антиавгустовская сессия не состоялась. На ее проведение пришел запрет из ЦК КПСС. Попытка Курсанова опубликовать текст доклада в печати тоже ни к чему не привела. Этим была упущена возможность благотворно повлиять на процесс оздоровления нашей науки. Ведь во многих местах, особенно на периферии, было много очагов, где педагогической и исследовательской деятельностью занимались люди, искренне верившие в незыблемость истин мичуринской биологии.

Президиум АН СССР продолжал предпринимать меры по нормализации биологии. Выше было сказано, что Ж. А. Медведев написал обширный труд «Биологическая наука и культ личности» и обратился в разные инстанции, включая АН СССР, с просьбой помочь его опубликованию. Теперь же, в 1967 г. Президиум создал комиссию из пятнадцати человек для рассмотрения этого вопроса. Председателем комиссии был назначен академик Н. Н. Семенов, в нее входили Б. Л. Астауров, Ю. И. Полянский, М. Е. Лобашев, Б. Е. Быховский, М. Н. Хаджинов и другие. После ознакомления с рукописью Медведева комиссия единодушно решила, что опубликовать ее необходимо, и для исправления некоторых неточностей рекомендовала сформировать редакционную коллегию. И на этот раз из высокой партийной инстанции на публикацию книги был наложен запрет. В 1969 г. книга Медведева под названием «Rise and Fall of T.D. Lysenko» была наконец выпущена в свет научным издательством Колумбийского университета.

Несмотря на то что разоблачение лысенковщины притормаживалось указаниями, исходящими из ЦК КПСС, процесс перестройки биологии продолжал прогрессировать. Перечислю основные меры, которые были предприняты для выведения нашей биологии из состояния глубокого кризиса. В 1966 г. было создано Всесоюзное общество генетиков и селекционеров, получившее имя Н. И. Вавилова. Первым его президентом был избран академик Б. Л. Астауров, пользовавшийся огромным научным и моральным авторитетом. Академия наук СССР организовала Научный совет по проблемам генетики и селекции под председательством академика Н. П. Дубинина. Начал издаваться журнал «Генетика».

Важнейшим событием был провал Лысенко при очередном переизбрании на должность директора Института генетики АН СССР на общем собрании Отделения общей биологии АН СССР в январе 1965 г. Этот пост он занял в 1940 г., после ареста директора института Н. И. Вавилова. За переизбрание голосовало 3 члена Отделения, против 15. Очевидно, что если бы академики заседали на несколько месяцев раньше, до ухода Хрущева, результат голосования был бы иным. В феврале 1966 г. Президиум АН СССР постановил ликвидировать Институт генетики, и Лысенко перевели на место заведующего лабораторией в «Горки Ленинские». Одновременно был учрежден Институт общей генетики АН СССР, директором которого избрали Дубинина.

В 1966 г. закончил свое двадцатилетнее существование редактировавшийся Лысенко журнал «Агробиология», на страницах которого публиковались труды лысенковцев и полемические статьи, полные брани в адрес оппонентов. Вскоре Лысенко вынужден был оставить и кафедру генетики в Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

Крайне необходимо было повысить уровень знаний исследователей, преподавателей вузов и школ в области генетики, цитологии и молекулярной биологии, осведомляя их о последних достижениях западных ученых. В этом отношении большую роль сыграли монографии биофизиков М. В. Волькенштейна «Молекулы и жизнь» (1965), С. Е. Бреслера «Введение в молекулярную биологию» (1966), а также начавшие ежегодно появляться еще с 1962 г. под редакцией Г. М. Франка сборники переводов статей по цитологии и молекулярной биологии из первоклассного научно-популярного журнала «Scientific American».

Исследования в области молекулярной биологии и генетики на современном уровне требовали совместных усилий специалистов разных дисциплин — биологов, физиков, химиков, а для организации таких комплексных работ нужно было взаимное знакомство и взаимопонимание. Для выполнения этой важной задачи по инициативе биофизиков из Института высокомолекулярных соединений АН СССР в 1965 г. была собрана первая «Зимняя школа по молекулярной биологии». Поначалу приютили школу у себя в Дубне гостеприимные физики Объединенного института ядерных исследований. Собралось около 300 «школьников» всех возрастов, разных специальностей из многих городов страны. Лекторы, они же «школьники», знакомили собравшихся с последними результатами изучения белков, нуклеиновых кислот, с новейшими методами биохимических и биофизических исследований. Огромное значение имели личные контакты и дискуссии между представителями смежных дисциплин. Молекулярные школы начали собираться ежегодно, первое время они длились по 12–14 дней. В 1985 г. в Мозжинке под Москвой школа отмечала свое 20-летие. Трудно преуменьшить ее значение для овладения знаниями современной биологии и для развития молекулярной биологии в нашей стране. Фактически главой школы, ее научным руководителем был замечательный ученый и человек Р. Б. Хесин. Характерной чертой школы было сочетание серьезной науки с шутками и юмором. Лозунг ее был — «От ложного знания к истинному незнанию».

А вот со средней школой дело обстояло совсем плохо. Здесь вплоть до 1966 г. биология преподавалась по учебникам «Дарвинизма», содержащим концентрат бредней мичуринской биологии, и обучали ей преподаватели, большая часть которых понятия не имела о чем-либо ином. Наконец в № 4 журнала «Биология в школе» за 1965 г. публикуется проект «Программы по общей биологии для Х класса средней школы». Здесь же были помещены статьи генетиков о Г. Менделе (В. В. Сахаров), о значении мутаций (М. Г. Оганесян) и обобщающая статья М. Д. Голубовского «О развитии генетики в нашей стране и научной истине» с суровой критикой лысенковщины. В 1966 г. появилось «Пособие по общей биологии» коллектива авторов под редакцией профессора Ю. И. Полянского, где давалась нормальная биология. В 1969 г. пособие было преобразовано в учебник, который школы используют по настоящее время. Но это еще не решало вопрос. Необходимо было подготовить новых учителей биологии или переучить старых, что было, пожалуй, еще труднее.

Лысенковская империя, оказавшаяся без активной поддержки высоких инстанций, лишенная цензурного щита, начала рушиться. Однако лысенковцы продолжали занимать захваченные ими места в научных, учебных и научно-административных учреждениях. Часть из них начала перестраиваться в меру своих способностей на новый лад, но большинство отстаивало право на существование мичуринской биологии и добивалось какого-то компромисса с наступавшей генетикой и молекулярной биологией. Это был существенный отход от позиции 1948 г., когда на августовской сессии главный лысенковский идеолог и опричник Презент возглашал: «Мы не будем дискуссировать с морганистами (аплодисменты), мы будем продолжать их разоблачать как представителей вредного и идеологически чуждого, привнесенного к нам из чуждого зарубежа, лженаучного по своей сущности направления (аплодисменты)» (с. 510).

Новые умонастроения лысенковского лагеря нашли свое выражение в статье философа, верного глашатая мичуринской биологии, профессора Г. В. Платонова «Догмы старые и догмы новые». Она была опубликована в 8-м номере журнала «Октябрь» за 1965 г. Статья имела большой резонанс и стимулировала последнюю попытку лысенковцев удержаться на лоне официальной науки. Поэтому придется рассмотреть ее несколько подробнее. В этой статье Платонов осуждает культ личности, считает, что «Монопольное положение Т. Д. Лысенко в биологической и сельскохозяйственной науке привело к отрицательным последствиям» (с. 150), приветствует ликвидацию монополии Лысенко в конце 1964 г. и возобновление «исследований в области хромосомной теории наследственности», но он протестует против того, что под флагом борьбы с ошибочными взглядами Лысенко «начали поход против основ мичуринского учения». Как увидим, эта мысль, по существу означающая — за лысенковщину без Лысенко, была подхвачена многими.

Основная же задача пространной статьи Платонова — это утверждение необходимости сближения мичуринского направления, которое он именует «синтетическим», с вейсмано-моргановским, которое называет «аналитическим». Он не пишет, что к этому побудил его полный крах мичуринской биологии, мотивировка приводится иная: «Решающее значение для такого сближения ранее весьма различных точек зрения имели успехи молекулярной генетики» (с. 157). К этому весьма оригинальному выводу автор приходит после изложения современных данных о роли ДНК и РНК в наследственности и синтезе белка. По его мнению, различие между взглядами современных генетиков и мичуринцев, которые отрицают «существование особого носителя наследственности, носит не столько теоретический, сколько терминологический характер» (с. 156–157). С помощью подобной эквилибристики автор приходит к убеждению, что в признании одними и отрицании другими передачи по наследству приобретенных адаптивных свойств тоже ничего страшного нет, как и в других вопросах, на которые «синтетическая» и «аналитическая» наука держатся диаметрально противоположных взглядов. В результате Платонов приходит к дикому выводу: «Полного слияния двух генетических направлений пока не произошло. Но многие их выводы стали весьма близкими. И нужно не мешать, а всячески способствовать объективному процессу их сближения и взаимопроникновения. Нельзя повторять ошибки 1948 года, когда «единственно научной», «до конца истинной» была объявлена мичуринская генетика» (с. 161).

Далее идет призыв к «дружной совместной работе», к «товарищеской полемике», к необходимости начиная со средней школы внедрять в голову учащихся наряду с наукой лженауку и так далее. Большое место в своей статье Платонов отводит осуждению аморальности некоторых ученых:

«Особенно настораживает то, что одни и те же лица дают диаметрально противоположные оценки тем или иным биологическим теориям и взглядам»

(с. 155) и в качестве примера подробно сопоставляет, что говорил философ Б. М. Кедров о Лысенко и мичуринской биологии раньше и теперь, в статье, напечатанной в «Новом мире» за 1965 г.

Расправу с Кедровым Платонов завершает так: «Не будем заниматься психологическим анализом тех мотивов, которые побуждают самого Б. М. Кедрова раскачиваться на теоретических качелях (О «психологических мотивах» Кедрова будет сказано дальше — В. А.)… Такая беспринципность в науке… оказывает уродующее влияние на научную молодежь, наносит ущерб науке» (с. 154). Атака Платонова на Кедрова понятна — ведь Кедров был первым философом, бескомпромиссно осудившим лысенковщину. Беда лишь в том, что Платонов не заметил, что все упреки в беспринципности могут быть с еще большим успехом переадресованы ему самому. В своей книге «Диалектический материализм и вопросы генетики», выпущенной в 1961 г., он ни слова не говорит «об ошибочных взглядах Лысенко», от которого теперь хочет избавиться. Тогда он давал свое философское одобрение всем его теоретическим воззрениям, вплоть до порождения одного вида в недрах другого, и всем его практическим новаторствам: «На огромное значение работ Т. Д. Лысенко и возглавляемого им направления в науке для дальнейшего подъема сельскохозяйственного производства не раз указывал Н. С. Хрущев и другие деятели Коммунистической партии» (с. 133). Что же касается вейсман-моргановской генетики, к дружеским объятиям с которой он сейчас стремился, то четыре года назад Платонов о ней писал: »…вейсмановско-моргановская концепция наследственности давно уже вступила в непримиримое противоречие с фактами биологической науки… Наиболее дальновидные и свободомыслящие естествоиспытатели за рубежом справедливо указывают на ошибочность и даже вредность стремлений продлить существование вейсмановско-моргановской генетики с помощью новых спекулятивных допущений» (с. 161–162).

Как видим, отстранение Хрущева от власти привело к существенным сдвигам в умах философов. Статья Платонова получила широкий отзвук: в редакцию «Октября» в ответ на нее посыпались письма и целые статьи. Общий обзор их дан. в № 2 и 12 журнала за 1966 г. Он интересен, так как дает картину разброда, сумбура и растерянности в связи с распадом ранее незыблемых догм мичуринской биологии.

Особенно встревожена периферия. Многие письма полны вопросов и недоумений. Так, в одном из писем сообщается, что учительница средней школы г. Задонска отказалась проводить урок по вегетативной гибридизации, прочитав критическую статью генетика Ю. Я. Керкиса в «Учительской газете». Действительно, как согласовать то, что в программах и учебниках, с тем, что пишут генетики в специальных журналах и общей печати? Ряд откликов был на тему о вреде беспринципности ученых, меняющих свои взгляды. Однако в одном письме, подписанном Е. Х. Фраучи, этому дается разъяснение: «Потрясенная статьей (Платонова. — В. А.), я сочла своим долгом вступиться за честь профессора Б. М. Кедрова… Находясь долгое время на положении сына и брата «врагов народа», все время ощущая над собой дамоклов меч возможной репрессии, мог ли он в 1948 году высказывать свои истинные мысли?… Он обязан был время от времени выступать в печати… Конечно, отдавать жизнь за свои идеалы всегда считалось почетным и сверхблагородным, но не всегда это имело смысл…» (с. 144–145).

Интересно, что когда в 1948 г. под влиянием насилия многие ученые отказывались от своих мыслей и делали вид, что уверовали в навязанные идеи, это расценивалось лысенковцами как мужественное признание своих ошибок. Когда же эти люди в связи с устранением гнета возвращались к своим истинным убеждениям, это квалифицировалось как проявление аморальности, беспринципности.

Статья Платонова породила не только поток писем, но и обсуждение ее во многих вузах и институтах. В связи с таким интересом редакция журнала «Октябрь» посвятила обсуждению этой статьи «Круглый стол», в котором участвовало более 130 человек, из них выступило 26. Материалы этого совещания были опубликованы в № 2 «Октября» за 1966 г. Из-за ограниченности места было дано изложение лишь 18 выступлений. Характерно, что в числе тех, кому не хватило места, оказался Презент. Наступило иное время!

Среди присутствовавших за «Круглым столом» видных генетиков не было, слабо был представлен и лысенковский штаб. Мнения обсуждавших статью расслоились. Большинство сочло своим долгом осудить беспринципность ученых, «шарахающихся от одной догмы к другой», многие требовали не смешивать ошибочные взгляды Лысенко с мичуринской биологией. Ведь «Стол» заседал после обследования «Горок Ленинских» комиссией АН СССР, которая похоронила последние изобретенные Лысенко чудодейственные мероприятия: органо-минеральные удобрения и жирномолочный скот. И верные лысенковцы, чтобы задержать свое падение, решили сбросить в качестве балласта самого народного ученого Лысенко. Что касается слияния молекулярной генетики с мичуринской биологией, то многие отнеслись к этому с полным сочувствием, некоторые говорили не о слиянии, а о сосуществовании. Эту мысль высказал и профессор Студитский. Он призвал вести творческие дружественные дискуссии с генетиками, которых в 1949 г. называл «мухолюбами-человеконенавистниками» (см. стр. 61). Некоторые выступавшие пытались доказать, что современные достижения молекулярной генетики вскрыли несостоятельность «вейсманизма-морганизма» и корпускулярной теории наследственности (Фейгинсон).

Отповедь попыткам лысенковцев совершить какую-то противоестественную сделку с современной генетикой, чтобы отстоять право продолжать свою псевдонаучную деятельность, дал присутствовавший на заседании писатель В. Д. Дудинцев: «Правильно ли сказал Г. В. Платонов в своей статье, что эти два направления, как проходчики шахт, копали друг другу навстречу, чтобы где-то сомкнуться? Одни действительно копали шахту. Другие занимались иной деятельностью, которую я, в силу прозвучавшего здесь призыва к подбору выражений, не могу назвать» (с. 156).

О бессмысленности слияния генетики с мичуринской биологией решительно высказался и генетик В. К. Щербаков:

«…концепции двух направлений в генетике по основному вопросу (признание гена. — В. А.)

прямо противоположны. Может ли быть какая-либосредняя точка зрения и, соответственно, слияние двух направлений в генетике? Думается, нет» (с. 161).

Изложение содержания писем и выступлений на «Круглом столе» редакция журнала «Октябрь» сопровождала собственными репликами, из которых явствует, что она целиком и полностью разделяет позицию Платонова. Что же думал штаб лысенковцев? Нуждин не высказался, мнение Презента до сведения читателей не доведено, но Глущенко, хотя и отсутствовал на «Круглом столе», все же прислал письмо в журнал, в котором писал:

«В развернувшихся за последние два года спорах и выступлениях различных органов печати по поводу биологии редакция журнала «Октябрь», на мой взгляд, заняла наиболее правильную позицию»

(с. 168). Несмотря на все усилия журнала «Октябрь», противоестественное слияние науки и антинауки не произошло.

Характерно, что, совершая эти беспринципные потуги в двух номерах журнала за 1966 г., редакция «Октября» (главный редактор В. Кочетов) снабдила их заголовками: «За партийную принципиальность в науке» (№ 2), «Еще раз о партийной принципиальности в науке» (№ 12). Вмешательство журнала «Октябрь» в процесс оздоровления биологии вызвало возмущение биологов, и Ученый совет Ботанического института АН СССР направил свое решение в газету «Правда» и журналы «Вопросы философии» и «Октябрь», где говорится: «Такое выступление, не имеющее ничего общего с партийной принципиальностью и направленное на дезориентацию общественного мнения, не может не вызывать самого отрицательного отношения научной общественности…».

Между тем, по мере развития у нас работ по молекулярной биологии, генетике, цитологии распад мичуринской биологии прогрессировал. Налаживалось нормальное преподавание биологии в вузах и средних школах, появились новые программы и учебники. Лысенковцы начали утрачивать свои позиции, наступил их черед обращаться за помощью в высокие партийные сферы. На имя Л. И. Брежнева было послано письмо, подписанное 24 учеными, среди которых Герои Социалистического Труда, лауреаты Ленинских премий, академики П. П. Лукьяненко, В. Н. Ремесло, И. Г. Эйхфельд, А. К. Гребень и другие. В письме указывалось на «неблагополучие в биологической и сельскохозяйственной науке»: зажим и дискредитация мичуринского направления, исключение мичуринской тематики из планов научных учреждений, отказ редакций печатать мичуринские работы, игнорирование и искажение мичуринского учения в учебных программах и учебниках для средней и высшей школы, помехи в защите кандидатских и докторских диссертаций по мичуринской тематике. Это письмо авторитетно подтверждало, что наша биология действительно стала на путь к выздоровлению. Естественно, что слово «мичуринская» следует читать «лысенковская».

ЦК КПСС поручило министру сельского хозяйства СССР Мацкевичу и президенту ВАСХНИЛ Лобанову принять авторов письма. Встреча состоялась в апреле 1970 г. На ней выступили Глущенко, Платонов, Гребень и другие товарищи, иллюстрируя примерами содержание письма. Информацию об этом совещании группа его участников завершает изложением заключительного слова Мацкевича. Министр поблагодарил авторов письма за справедливую и принципиальную постановку важных вопросов и высказал критические замечания в адрес классической генетики, которая не выполняет данных обещаний по эффективному обслуживанию сельского хозяйства. Мацкевич обещал вместе с Лобановым обо всем доложить в ЦК КПСС, связаться с президентом АН СССР Келдышем, с председателем Госкомитета по науке Кириллиным, ВАКом. Министерству сельского хозяйства и ВАСХНИЛ даны будут прямые указания об устранении отрицательных явлений, отмеченных в письме и в устных выступлениях ученых.

Перестройка биологии после ухода Хрущева все же шла в сложных условиях. Запрет на развертывание работ по классической генетике, цитологии, молекулярной биологии был снят, и в этом направлении делалось немало. В апреле 1974 г. ЦК КПСС и Совет Министров СССР выносят постановление «О мерах по ускорению развития молекулярной биологии и молекулярной генетики и использованию их достижений в народном хозяйстве». Ряд научных учреждений получил дополнительные ассигнования для реализации этого постановления. Но была другая, менее благополучная сторона. Ведь необходимо было избавиться от лысенковщины, продолжавшей оказывать сопротивление нормализации науки. Однако высшие партийные и правительственные инстанции продолжали покровительствовать лысенковщине. Так как имя Лысенко стало одиозным, то его отшвартовывали от мичуринской биологии, а ведь в программе партии в отношении ее сказано: «Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке…». Если в первые годы после снятия Хрущева в общей печати можно было беспрепятственно критиковать мичуринскую биологию и сессию ВАСХНИЛ 1948 г., то со временем такая критика начала наталкиваться на препятствия. Один из примеров: академику А. Л. Курсанову в 1982 г. исполнялось 80 лет. В связи с этим он составил для печати сборник своих публицистических работ «Ученый и аудитория», в который поначалу включил свой несостоявшийся в 1965 г. доклад «Советская биология 50-х годов», но публикация этого доклада была запрещена. (Вообще до 1985 г. историки вынуждены были в основном следовать девизу: «не ворошить прошлое!»).

Тенденция охранять мичуринскую биологию от разоблачения приносила реальный вред. Ведь на многих научных и преподавательских постах, особенно на периферии, все еще функционировали лысенковцы, продолжая выпускать негодную научную продукцию и прививать молодежи совершенно искаженные представления о современной биологии. Это, несомненно, тормозило восстановление нашей биологии, которая на десятки лет отставала от западной науки. Такое половинчатое решение трудных проблем лишь отражало характерные черты брежневского периода. И все же созданная Лысенко мичуринская биология обречена была на постепенное естественное отмирание. Сам же Лысенко завершил свой жизненный путь 20 ноября 1976 г. в 79-летнем возрасте.

В 1970 г. произошло связанное с биологией событие, которое грозило тяжелым последствием для престижа нашей страны. Вечером 29 мая группа работников милиции и два психиатра, взломав дверь, ворвались в квартиру Ж. А. Медведева в Обнинске, заломили ему руки в присутствии жены и двух сыновей и увезли в Калужскую психиатрическую больницу. После изгнания из Тимирязевской сельскохозяйственной академии за свой труд «Культ личности и биологическая дискуссия в СССР» Медведев устроился заведующим лабораторией в Институте медицинской радиологии в Обнинске Калужской области. Несмотря на беды, которые принесла ему анти-лысенковская рукопись, Медведев не прекратил публицистическую деятельность, и в 1969 г. закончил большую работу «Сотрудничество ученых и национальные границы», где показал, какой урон нашей науке приносят различные бессмысленные препятствия, которые возводились в то время на пути общения советских ученых с зарубежными коллегами.

Весной 1969 г. по требованию Обнинского горкома КПСС Медведев на основании ложных обвинений был уволен с работы. Он протестовал против незаконного увольнения, и это, видимо, послужило основной причиной насильственного помещения его в психбольницу, несмотря на то, что он был совершенно здоров и никогда не обращался ни к психиатру, ни к невропатологу. Медведев — крупный ученый, и его работы по биохимии, геронтологии и генетике были широко известны и в нашей стране, и на западе.

Использование психиатрии для борьбы с публицистической деятельностью Медведева, направленной на благо нашей науки, вызвало бурное негодование самых широких кругов интеллигенции и в нашей стране, и за границей. В адрес Минздрава СССР, Генерального прокурора СССР, ЦК КПСС, Верховного совета СССР, совета Министров СССР, КГБ, Калужской психбольницы шли десятки телеграмм и писем с протестами как из Советского Союза, так и из-за рубежа. И я направил Генеральному прокурору СССР Руденко телеграмму: «С возмущением узнал о насильственном заключении в психиатрическую больницу города Калуги известного биолога Медведева Жореса Александровича. Прошу срочно расследовать действия врачей больницы и немедленно освободить Медведева».

В Калугу из Москвы приезжали навещать Медведева и протестовать против его задержания крупные ученые и писатели: Б. Л. Астауров, А. А. Нейфах, А. Т. Твардовский, В. Ф. Тендряков, В. Д. Дудинцев, В. А. Каверин и другие, а также друзья репрессированного отца Жореса, старые большевики. Дело Медведева освещали зарубежные газеты и радиостанции. В 1971 г. предстоял Международный конгресс психиатров в Мексике и дело Медведева могло перерасти в крупную антисоветскую акцию. Все это, а также энергичные и разумные действия брата Жореса Роя Медведева заставили выпустить Жореса после 18-дневного его заключения в психбольнице.

Моя телеграмма Руденко оказалась с «отплаченным» ответом. Летом 1970 г. я получил от Института океанологии два места на глубоководный рейс корабля «Академик Курчатов». Наша лаборатория цитофизиологии и цитоэкологии много лет вела исследования по действию высокого гидростатического давления на клетки. Интересно было выяснить, как приспосабливаются клетки глубоководных организмов, испытывающих гидростатическое давление многих сотен атмосфер. Рейс был с заходом в порты капиталистических стран, и требовалось оформление соответствующих документов на право выезда. Первым делом нужно было получить научно-общественную характеристику от Ботанического института, где я работал.

Через несколько дней после начала оформления меня вызвал директор института Ал. Федоров и сообщил, что сотрудник КГБ, опекающий наш институт, предупредил его, чтобы он не подписывал мою характеристику в связи с моим вмешательством в дело Ж. Медведева. Я спросил у Федорова, могу ли я оперировать сообщенным мне фактом. Он разрешил и назвал мне фамилию сотрудника КГБ (которую я забыл). Тогда я добился у этого сотрудника приема и имел с ним часовую беседу. Он по образованию был врач, и мне нетрудно было объяснить, какую пользу оказывал Медведев своей научной и публицистической деятельностью. Медведев к тому времени был уже освобожден из психбольницы, и я выразил недоумение: поскольку Медведева выпустили, значит его насильственная госпитализация была ошибкой. Своей телеграммой я сигнализировал о том, что совершена ошибка, какие же основания предъявлять мне претензии, вместо того, чтобы благодарить за сигнал. Сотрудник обещал пересмотреть этот вопрос и о результате сообщить. Через несколько дней он сообщил и мне, и Федорову, что КГБ свой запрет снимает. И все же разрешения на поездку я не получил, правда, КГБ — не единственная инстанция, от которой зависело разрешение на выезд за границу.

Позорная история с попыткой упрятать Ж. Медведева в сумасшедший дом была подробно изложена братьями Медведевыми в 1970 г. в публикации, названной ими «Кто сумасшедший?» Она вышла за рубежом на разных языках, включая русский. У нас же она впервые появилась в 1989 г. в 4-м и 5-м номерах журнала «Искусство кино». Дело Медведева было, по-видимому, последним вмешательством КГБ в борьбу на биологическом фронте.