Книга: Трудные годы советской биологии

Борьба с лысенковским засильем во втором издании Большой Советской Энциклопедии

Борьба с лысенковским засильем во втором издании Большой Советской Энциклопедии

Во всех развитых странах наряду со специальными энциклопедическими словарями издаются многотомные универсальные энциклопедии. Функции таких всеохватывающих справочных изданий крайне многообразны, и их роль в жизни общества велика. Чтобы соответствовать своему назначению, энциклопедии должны предлагать читателю статьи, объективно и компетентно излагающие современное состояние вопроса. Большие национальные энциклопедии отражают культурный уровень страны в самом широком смысле этого слова.

В Советском Союзе до настоящего времени «Большая Советская Энциклопедия» издавалась трижды. Первое издание в 65 томах выходило с 1926 по 1947 г., второе (БСЭ-2), состоявшее из 51 тома — с 1949 по 1958 г., и третье издание, 30-томное, — с 1970 по 1978 г.

Как видим, изготовление 2-го издания БСЭ было начато в самый мрачный период истории нашей биологии, да и для других сторон культуры страны эти годы были связаны с тяжкими испытаниями. Захватывая все ключевые позиции, связанные с биологией и агрономией, Лысенко и его сатрапы не могли оставить вне сферы своего монопольного влияния БСЭ-2. Это им вполне удалось. Главным редактором первых семи томов БСЭ-2 был академик С. И. Вавилов, а с 8-го тома и до конца издания — также крупный физик академик Б. А. Введенский. Членом Главной редакции и ответственным редактором по биологии в БСЭ был беспрекословный исполнитель воли Лысенко и всех вышестоящих инстанций академик А. И. Опарин. Заведовал биологической редакцией Иван Александрович Поляков. В числе редакторов-консультантов — активные мичуринцы А. А. Имшенецкий, Н. И. Нуждин, Н. М. Сисакян, Г. К. Хрущев. Соответственно подбирались и рецензенты статей.

Впрочем, персональный состав деятелей биологического раздела в БСЭ-2 особого значения не имел. Любой человек, согласившийся в то время участвовать в этом деле, должен был неукоснительно содействовать изложению на страницах БСЭ-2 догм мичуринской биологии и ниспровержению метафизической буржуазной биологии. Ведь мичуринская биология стала элементом партийного мировоззрения. В 1-м томе БСЭ-2 в обращении «От редакции» сказано: «Победы материалистического учения в биологии, работы мичуринцев ознаменовали новое торжество принципов марксизма-ленинизма в науке». В соответствии с этим написание всех статей по вопросам общей биологии, эволюционного учения, генетики, цитологии и др. было поручено Лысенко, Лепешинской и их подручным — Нуждину, Глущенко, Фейгинсону, Хрущову, Макарову и др. В результате деятельности такого коллектива авторов биологический раздел БСЭ-2 превратился из справочника, дающего сведения о современном состоянии предмета, в трибуну, пропагандирующую лженаучные догмы Лысенко и Лепешинской. Достижения мировой науки, несовместимые с ними, тщательно скрывались от читателя. Многие ученые, обогатившие биологию крупнейшими открытиями, изображались прислужниками буржуазии, реакционерами, метафизиками, мракобесами. К помощи энциклопедического словаря люди прибегают как к наиболее авторитетному справочнику, а вместо объективных научных сведений по биологии они получали совершенно искаженную ложную информацию, которую некомпетентные читатели могли принять за чистую монету. Тем самым биологический раздел БСЭ-2 приносил по существу огромный вред.

Тон был задан статьей Опарина «Биология» в 5-м томе БСЭ-2. В ней мы читаем: «Т. Д. Лысенко показал, что в современной Биологии противостоят друг другу два противоположных направления: прогрессивное — материалистическое учение Мичурина и реакционное — идеалистическое учение последователей Вейсмана, Менделя, Моргана» (с. 203).

«Положительным в учении Дарвина было то, что он допускал возможность наследования приобретенных свойств…» (с. 204).

«По воззрениям менделистов-морганистов, носителями основных свойств жизни являются микроскопические «генные молекулы»... (с. 203).

«Мичуринское учение убедительно демонстрирует черты советской Биологии, поднимающие ее на недосягаемую для зарубежной науки высоту. Эти черты — вооруженность передовой теорией Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина…» (с. 205).

Вряд ли стоит приводить примеры псевдонаучного вздора, которым были насыщены статьи «Вид» (Лысенко), «Ген» (Нуждин), «Генетика» (Лысенко), «Жизненность» (Лысенко), «Живое вещество» (Лепешинская, Крюков), «Наследование приобретаемых свойств» (Поляков), «Наследственность» (Кушнер) и многие другие. Фальсифицированы были не только статьи по самой биологии. Искажения вносились и в статьи по смежным дисциплинам, если они касались биологии. Это относится прежде всего к медицине, и в частности к вопросу о наследственных заболеваниях, а также к сельскохозяйственной тематике.

В одном из разделов записок я рассказал, как удалось в конце 1952 г. прорвать цензурный кордон, оберегавший мичуринскую биологию от любых критических замечаний. На страницах «Ботанического журнала» и других изданий начали появляться статьи, разоблачающие те или иные положения мичуринской биологии. В 7-м номере «Ботанического журнала» за 1956 г. была опубликована отличная статья В. Л. Рыжкова «Вопросы общей биологии в Большой Советской Энциклопедии», где автор дает разгромную критику ряда упомянутых выше статей и указывает, что советской науке нанесен существенный ущерб.

В этой статье Рыжков, между прочим, пишет: «Воззрения Г. М. Бошьяна явились, по-видимому, своего рода принудительным ассортиментом, и даже авторы статей, не оказывающие никакой поддержки его взглядам, упоминали о нем (статьи: «Бактерии» А. А. Имшенецкого, «Вирусы» В. Л. Рыжкова)». Действительно, статья самого Рыжкова в 8-м томе БСЭ-2 заканчивается словами: «В 1949 г. Г. М. Бошьян опубликовал результаты опытов, согласно которым при определенных условиях можно наблюдать превращение Вирусов в бактерии и обратный переход бактерий в фильтрующиеся формы» (с. 159).

Мне стали известными некоторые документы, связанные со статьей «Вирусы» Рыжкова в БСЭ-2, из которых ясно, что заставило его дать подобную концовку к своей статье без всякой оговорки. Рукопись статьи, написанной в полном соответствии с уровнем науки о вирусах того времени, биологическая редакция БСЭ-2 отправила на отзыв самому Бошьяну.

В июне 1950 г. Бошьян прислал отзыв, где на пяти машинописных страницах дает «сокрушительную» критику статьи Рыжкова и приходит к выводу, что »…данная статья, как не отражающая уровня наших современных знаний о вирусах и новейшие достижения советских ученых в этой области, не может быть, по нашему мнению, помещена в соответствующий раздел БСЭ».

Редактор-консультант Г. К. Хрущов по поводу этого документа дает следующее заключение: «Замечания Г. М. Бошьяна в большей своей части верны. Их нужно принять. Однако очень трудно переделать имеющийся текст статьи на основе этих замечаний. Я думаю, что следовало бы заказать статью Г. М. Бошьяну. Его замечания уже составляют основу для такой статьи. 2/VII-50 г.».

И наконец, за подписью П. Бондаренко следует реакция научно-контрольной редакции: «Статью нельзя одобрить к печати. Она совершенно не освещает (кроме частных положений) новых, принципиально отличных взглядов на природу Вирусов, развиваемых Г. М. Бошьяном».

Что дальше последовало, мне неизвестно; остается только удивляться, что Рыжкову удалось откупиться лишь кратким упоминанием о Бошьяне в конце своей статьи.

Разговор о БСЭ-2 я затеял не только для того, чтобы показать еще одно разрушительное последствие деятельности Лысенко. Я был вовлечен в борьбу за оздоровление нашей биологии в Энциклопедии, и мне хотелось показать, как лженаука отстаивала свои уже изрядно шатающиеся позиции на этом важнейшем участке биологического фронта. Моему взаимодействию с БСЭ-2 положило начало письмо заведующего редакцией биологии И. А. Полякова от января 1954 г. с просьбой дать отзыв на рукопись «Протоплазма». Статья была очень слабой и для энциклопедии явно не годилась. Я дал отрицательный отзыв и вскоре получил просьбу вместо нее написать новую.

Моя статья была принята и опубликована (1955. Т 35). Никаких острых моментов статья не содержала и поводов для дискуссий с биологической редакцией БСЭ-2 не давала. Однако в декабре 1954 г. Поляков предложил мне написать большую статью «Цитология». Для меня было очевидно, что в такой статье избежать столкновения с Лысенко и Лепешинской не удастся. Ведь в томе, вышедшем в 1953 г., в статьях «Клетка» и «Клеточная теория» П. В. Макаров оповещал читателя, что хромосомы в неделящихся ядрах вообще отсутствуют, что Лепешинская доказала возникновение клеток из живого вещества, не имеющего клеточной структуры, что ее исследования »…полностью опровергли механистические и идеалистические представления немецкого биолога Р. Вирхова о том, что К <летки>могут образовываться только путем деления…» (с. 417), что впервые клеточную теорию сформулировал русский ученый П. Ф. Горянинов, да и в других статьях БСЭ-2 в отношении клеток сообщалось многодиких, ложных сведений. Поэтому при переговорах с Поляковым в январе 1955 г. я заявил, что могу написать статью «Цитология», если он согласится с тремя следующими положениями: 1. Клеточную теорию, разработанную в 1839 г. Т Шванном, не буду приписывать Горянинову, который никакого отношения к ней не имел.

2. «Новую клеточную теорию» Лепешинской, как лженаучную, упоминать не буду или изложу с соответствующей критикой.

3. Если в БСЭ-2 не предусмотрена статья «Цитогенетика», то я в своей статье изложу этот важнейший раздел цитологии.

Поляков мои условия принял, и я к 1 мая 1955 г. отослал статью, включив в нее цитогенетику с изложением основных положений классической, следовательно, мен-делевско-моргановской, генетики и хромосомной теории наследственности, заклейменных в ряде статей, опубликованных в БСЭ-2 как порождение буржуазной антинаучной метафизики.

Через несколько месяцев после этого я получаю из БСЭ-2 два отзыва на свою статью. Оба отрицательные, с выводами о невозможности опубликования ее на страницах БСЭ-2. Как и положено, авторы отзывов не указаны, но с помощью старшего научного редактора М. Е. Аспиз мне удалось получить оригиналы отзывов. Автором одного из них был А. Н. Студитский, второго — Н. И. Нуждин. Студитский гневается на меня за то, что я пишу об успехах в области цитогенетики, о хромосомном механизме определения пола, о линейном расположении генов в хромосомах и не привожу фактов, опровергающих хромосомную теорию развития и наследственности. Нуждин обвиняет меня следующими словами: «Автор поставил специальную цель — преподнести читателю в самом лучшем виде все то, что было раскритиковано советской биологией. Его необъективность заходит настолько далеко, что он считает возможным не упоминать об этой критике, наивно полагая, что тем самым он восстановит домичуринский период в биологии».

В сентябре 1955 г. я решил поехать в Москву для объяснения с Поляковым. Он мне предложил внести в рукопись ряд изменений в угоду моим рецензентам, но я от этого отказался. На этом мы расстались, а в середине ноября я получил за подписью Полякова такое письмо:

« Редакция пыталась учесть все рациональные замечания рецензентов и внесла в статью соответствующие изменения, но Вы, как Вам известно, будучи в редакции (сентябрь 1955 г.), категорически отвергли все изменения, настаивая на сохранении всех положений, изложенных Вами в авторском экземпляре. В связи с этим мы лишены возможности принять к опубликованию в БСЭ Вашу статью «Цитология» и вынуждены заказать ее другому автору, о чем и ставим Вас в известность».

В этой истории было непонятно, почему столь ответственную статью заказали мне, «реакционному» ученому, а не своему, проверенному автору. Ведь до этого момента вся биология в БСЭ-2 была беспросветно мичуринской. Если же заказали мне, желая как-то изменить курс в соответствии с новыми веяниями, то почему рецензировать статью дали двум махровым мичуринцам? В этом была какая-то неувязка.

Для меня было совершенно очевидно, что сдаваться нельзя и пора добиваться изгнания из БСЭ лысенковщи-ны, монополизировавшей в ней всю биологию. В этом намерении меня поддержали мои товарищи по Ботаническому институту АН СССР, ведшие борьбу с лысен-ковщиной на страницах «Ботанического журнала». С протестом против отказа в публикации моей статьи я решил обратиться к главному редактору БСЭ-2 академику Б. А. Введенскому. Но в Москву нужно было ехать не с пустыми руками. Для этого я обратился к ряду крупных биологов с просьбой дать отзыв на мою статью и высказаться о пригодности ее для публикации в БСЭ-2. В результате я получил 6 отзывов: от членов-корреспондентов АН СССР П. А. Баранова, Д. Н. Насонова, В. Л. Рыжкова, действительного члена АМН СССР Н. Т. Хлопина и профессоров М. С. Навашина и В. П. Михайлова. Все отзывы давали высокую оценку статье, и большинство из них содержали суровую критику в адрес биологической редакции БСЭ-2. Особенно резко о ее деятельности высказался Д. Н. Насонов. Свой отзыв он закончил следующими словами: «Я полагаю, что вопрос о засорении БСЭ антинаучным, дезинформирующим советского читателя мусором — это вопрос первостепенной важности. Я убежден, что необходимо спешно принять все меры для предотвращения в дальнейшем этой возмутительной деятельности. В связи с этим я считаю своевременным пересмотреть состав редакции биологического раздела БСЭ, ответственной за печатаемые порочные статьи» (18 ноября 1955 г.).

9 декабря я был принят Б. А. Введенским. Сперва я вручил ему заявление, в котором изложил историю моей статьи, и заключил его следующим абзацем:

«Я прошу пересмотреть вопрос о моей статье, ознакомившись со всеми приложенными документами. Я считаю, что вопрос о моей статье не является частным. Решение его покажет, будет ли БСЭ в отношении цитологии и цитогенетики продолжать свою политику фальсификации и умалчивания достижений науки или она начнет, наконец, объективно и правдиво освещать советскому читателю эти важнейшие области биологии».

После прочтения этого документа мы с Введенским беседовали с глазу на глаз, и мне стало ясно, что он все прекрасно понимает и агитировать его нужды нет. Затем он вызвал своего заместителя А. А. Зворыкина. Беседа втроем шла в мирных тонах, Введенский сказал: посте всего того, что писалось по биологии до сих пор, мы не можем огорошить читателя Вашей статьей. Нужно в ней изложить и противоположные взгляды. Я сказал, что от этого не отказываюсь. Зворыкин тоже на этом настаивал, но рекомендовал изложить их так, «чтобы не создавалось впечатление, что сперва эти душили тех, а теперь наоборот». Мне пришлось объяснить разницу между «этими» и «теми». В это время появился вызванный Введенским Поляков и сразу внес диссонанс в наш мирный разговор. Он прежде всего выразил удивление по поводу того, что автор проявляет такую настойчивость, добиваясь публикации отклоненной статьи: «У нас это не принято». На это я ему сказал, что вопрос о публикации моей статьи дело не личное, а общественное, принципиальное. Услыхав от Зворыкина, что мы договорились осветить обе точки зрения (то есть классической цитогенетики илысенковского бреда), Поляков в мажорных тонах начал реплику: «Да, но нужно после изложения цитогенетических позиций прямо сказать, что вопреки этому мичуринская биология …». Тут я его прервал: «При чем тут мичуринская биология?» И сразу вмешался Введенский: «Иван Александрович, только, пожалуйста, без Мичурина и без диалектического материализма!» Поляков осекся. Далее Введенский предложил мне и Полякову отправиться в биологическую редакцию и попытаться согласовать текст.

Пришли в комнату биологической редакции, сели рядом за стол. Поляков находился в крайне раздраженном состоянии, и я решил, прежде чем мы начнем торг о фразах, его несколько охладить отзывами о моей статье, подписанными крупными цитологами, а также заявлением на имя Введенского. Прочтя последнее, он сперва взвился; Я что-нибудь искажал?» Я начал перечислять, что искажала БСЭ-2 в биологических статьях, и тут же получил поддержку от его сотрудницы М. Е. Аспиз. Поляков стушевался и взялся за отзывы, которые прочел не отрываясь, после чего тон его изменился:

«Да, мы раньше односторонне освещали, но теперь положение изменилось и мы должны давать объективную картину. Поэтому мы к Вам и обратились. Я читал Вашу статью о Шипачеве. Удивительная вещь. А кто этот Шипачев?»

Я отвечаю: «Иркутский профессор, хирург, старик».

— «Так что же это, старческий маразм?»

Я: «Почему же старческий, ведь подобный же бред исходил и от многих товарищей, находившихся в цветущем возрасте». Напоминаю, что, Шипачев всаживал в брюхо разным животным проросшие семена злаков и описывал превращение растительных клеток в животные (см. стр. 135).

Затем мы занялись согласованием текста моей статьи. Посидев полчаса над двумя фразами, мы вроде договорились, но когда он их перечел и понял, что по сути ничего в них не изменилось, то воскликнул: «Владимир Яковлевич, да войдите в наше положение, будьте уступчивее!» А уступать было нечего. Между лысенковщиной и наукой ничего промежуточного не было. Убедившись в безнадежности добиться компромисса, Поляков сказал: «Ведь о чем бы мы с вами ни договорились, все равно потребуется санкция Опарина, ведь все статьи по биологии идут с его визой. Придется все бумаги переслать ему, пусть он и решает».

На этом мы с ним и расстались, а я начал добиваться разговора с Управлением агитации и пропаганды ЦК, на попечении которого находилась Энциклопедия. В тот же день меня принял сотрудник Отдела ЦК К. М. Боголюбов. Беседа была длительная, в ней были занятные моменты. Когда я признался, что «написать в Энциклопедию такую статью как «Цитология» задача очень трудная. Я допускаю, что в статье имеются те или иные недочеты и я готов их исправить», Боголюбов в ответ сказал: «Ну, в точных науках это понятно, но даже в общественных науках, где, кажется, уже все ясно и то бывают споры. Сколько, например, хлопот было со статьей «Партия»». Я пожаловался Боголюбову на биологическую редакцию БСЭ-2 за то, что она привлекает в качестве рецензентов таких типов, как Студитский: «Когда появилась книжка афериста Бошьяна, вздорность которой была ясна всякому биологу, Студитский сразу разразился тремя статьями с восхвалением этого «блестящего открытия». Биологическая редакция это знала. Так на каком основании она приглашает в качестве дегустатора человека, который не может отличить мочи от вина?» Собеседник ухмыляется. В беседе он держался весьма доброжелательно и предложил для обсуждения вопроса в ближайший день вызвать меня и представителей БСЭ-2.

Через два дня у Боголюбова в ЦК собрались Поляков, Зворыкин и я. Я начал разговор с того, что, настаивая на публикации моей отклоненной статьи, я защищаю не свои интересы, а прежде всего интересы БСЭ-2, которая должна публиковать правду о современном состоянии науки. Я, как специалист-цитолог, несу ответственность за этот раздел биологии, и никто чувство ответственности с меня снять не может. Далее я начал в сущности читать присутствующим лекцию по генетике и цитогенетике. Боголюбов и Зворыкин, не будучи биологами, с интересом слушали о хромосомной теории наследственности, о хромосомном определении пола, о практическом значении работ по полиплоидии и т. д. Поляков же, бывший генетик, забыв о бдительности, под влиянием нахлынувшего прошлого временами мне поддакивал.

После окончания «лекции» Боголюбов спрашивает: «Скажите, это все догадки или в этом можно убедиться воочию?»

Я ответил, что в этом можно убедить любого школьника, показав ему под микроскопом делящиеся клетки от самцов и самок или клетки полиплоидов.

Боголюбов к Полякову: «Так как же, неужели Лысенко все это отрицает?»

Поляков: «Да, он это отрицает».

Зворыкин к Полякову: «Иван Александрович, Вы же бывший генетик, что же Вы все нападаете на хромосомную теорию, просто как ренегат?»

Беседа была длинная. Поляков настаивал, чтобы в разделе цитогенетики хромосомную теорию наследственности и лысенковское ее отрицание изложить на паритетных началах. Я от этого категорически отказывался. Решено было дождаться мнения Опарина.

В тот же вечер я уехал обратно в Ленинград, а через неделю вернулся в Москву и сразу отправился в БСЭ. Здесь Поляков мне сообщил, что Опарин в ярости из-за того, что в заявлении к Введенскому я обвинил его в фальсификации, так как он себя считает ответственным за биологию в БСЭ-2, и обещал через два дня дать письменный отзыв.

Пока же мы с Поляковым отправились к заместителю ВведенскогоЛ. С. Шаумяну, которому было поручено ведение моего дела. Шаумян начал упрекать меня за употребление в официальном документе таких слов, как «фальсификация»:

«Ведь Вы же понимаете, что фальсификация — это обвинение в умышленном искажении или подделке!»

— «Лев Степанович, я мог бы подыскать другое слово, предполагающее не умышленное искажение, но так как речь идет о действиях лиц, имеющих высшее биологическое образование, то это слово было бы заведомо неадекватным».

Шаумян сочувственно улыбнулся и начал мне объяснять, в каком трудном положении оказывается БСЭ-2 при переходе к объективному изложению биологии.

На это я ему ответил: «Ведь Вы уже сами начали исправляться, В статье Нуждина «Морганизм» ясно сказано, что морганизм является теоретической основой расизма, а в томе на букву «Р», в статье «Расизм» уже ни слова не сказано о том, что основой расизма является морганизм».

Тут Поляков, не поняв значения фактора времени, вставляет: «Да, но в статье «Евгеника» сказано, что морганизм лежит в основе евгеники и расизма».

На это я ответил: «Если бы евгеника писалась не на «Е», а на «Э», то этого, я надеюсь, не было бы».

Шаумян опять улыбается.

Через два дня мне вручили «Заключение по статье «Цитология»» за подписью Опарина, датированное 22 декабря 1955 г. В нем сказано, что «статья написана с метафизических позиций». Это утверждение аргументируется, в частности, тем, что »…в разделе собственно морфологии клетки автором пропагандируется ошибочное положение Р. Вирхова, исключающее идею развития: «каждая клетка от клетки»; в разделе «цитогенетика» пропагандируется как крупнейшее завоевание науки метафизическая по своей сущности хромосомная теория наследственности и т. д.».

Приговор же был объявлен уже в первом абзаце «Заключения»:

«Детально проанализировав статью «Цитология», подготовленную профессором В. Я. Александровым, я пришел к выводу о недопустимости опубликования ее на страницах БСЭ».

Таким образом, Опарин в самом конце 1955 г. продолжал усердно отстаивать лженауку не только Лысенко, но и Лепешинской, несмотря на то, что к этому времени было уже опубликовано немало статей, разоблачающих их данные, и несмотря на то, что не было уже основания бояться репрессий за отстаивание истин настоящей науки.

На мой вопрос, какое решение будет принято в связи с заключением Опарина, Поляков сказал, что мое дело будет рассмотрено еще в нескольких «нейтральных в лучшем смысле слова» инстанциях. В тот же день 24 декабря я передал в Отдел науки ЦК свою статью со всеми отзывами и с заявлением, в котором писал: «История с моей статьей является лишь частным проявлением глубоко ошибочной и вредной позиции биологической редакции БСЭ, которая до последнего времени давала на страницах Энциклопедии совершенно извращенное освещение ряда разделов биологии».

Вечером я уехал в Ленинград, а 10 января 1956 г. мне позвонили из Москвы и сообщили, что моя статья будет опубликована в БСЭ-2 в том виде, как я ее написал. Нужно сказать, что в результате беседы в ЦК я сделал две уступки.

Во-первых, согласился вместо «законов Менделя» написать «закономерности Менделя».

Во-вторых, я учел просьбу изложить концепцию Лысенко о материальных основах наследственности.

В конце раздела моей статьи, где излагается хромосомная теория наследственности, я написал: »…отрицая выводы этой теории, Лысенко считает, что…» — далее идет цитата из труда Лысенко, опубликованного в 1952 г., набранная им курсивом:«Любая живая частичка или даже капелька тела (если последнее жидкое) обладает свойством наследственности, то есть свойством требовать относительно определенных условий для своей жизни, роста, развития» — и все. Приведение этой цитаты можно было расценивать как издевательство с моей стороны, но это был символ веры лысенковцев, который часто цитировался в их трудах.

Казалось бы, на этом можно поставить точку, но лысенковский ставленник в БСЭ-2 Поляков под идейным руководством Опарина продолжал борьбу с наукой. После принятия статьи к публикации пошла обычная техническая работа — редактирование, вопросы, ответы, уточнения. И вот 24 августа я получаю от Шаумяна текст моей статьи и письмо, где он пишет: «Направляю Вам, с нашей точки зрения, окончательный вариант Вашей статьи «Цитология». По сравнению с предыдущим, который Вы видели и завизировали, некоторые незначительные редакционные изменения сделаны по существу только на стр. 16 и 17. Эти изменения считаю обязательными».

Посмотрел я на эти «незначительные» изменения и ахнул. Весь раздел цитогенетики изуродован. Изменения сделаны в таком стиле: вместо «приведены цитологические доказательства» было: «выдвинуто предположение», вместо «вскрыт хромосомный механизм» — «предложено объяснение»

и т. д. Я сразу послал телеграмму с протестом и письмо, где сопоставил исходный текст с исправленным и вскоре отправился в Москву. Поляков был в Болгарии, и я прошел к Шаумяну. У него в это время сидел Введенский. Спрашиваю Шаумяна, как понять то, что произошло?

На это Шаумян говорит: «Ведь Поляков меня подвел. Он показал мне одно место в рукописи, которое переделал. Я посмотрел, вижу, ничего особенного, а оказывается он восемь мест переделал. Это же другое дело».

Вмешался Введенский: «Нам все ясно, меня только заботит юридическая часть. Ведь Вашу статью и статьи «Хромосома» и «Хромосомная теория наследственности», написанные классическими генетиками, опротестовал Опарин, а он отвечает за биологические статьи в БСЭ».

На это я возразил: «Он отвечает прежде всего за развал советской биологии. Ведь с 1948 г. он возглавляет Отделение биологических наук в АН СССР».

«В общем, будем печатать Вашу статью, но только подумаем, как ее оформить».

— «Борис Алексеевич, мне как автору и биологу, конечно, было бы приятно, если бы в БСЭ-2 появилась моя статья, где, как я уверен, правильно дано современное состояние цитологии. Если Вы ее отклоните и закажете кому-нибудь другому, у меня юридических оснований для протеста не будет. Но я категорически возражаю против одного: я не желаю, чтобы за моей подписью появился текст с фразами вроде тех, что подсунул Поляков».

— «Помилуйте, этого не может быть, любое искажение было бы судебным делом».

— «Если после напечатания мы будем махать руками, утешение будет слабое».

— «Нет, нет, этого не может быть».

— «Видите, Борис Алексеевич, учитывая приемы Полякова, я боюсь, что в последний момент он мне ткнет какую-нибудь «беспамятную собаку»»[22].

Оба смеются. Введенский: «Да ведь это было бы преступление».

— Я: «Конечно, поэтому у меня к Вам просьба — возьмите статью под свое личное наблюдение».

— «Хорошо, я это Вам обещаю».

На этом мы расстались.

И все-таки Поляков решил ткнуть «беспамятную собаку». Вскоре М. Е. Аспиз мне сообщила, что в последней корректуре после моей визы Поляков вставил в конце изложения хромосомной теории наследственности в виде авторской сноски следующий текст: «Однако представления о генах и генном механизме наследственности разделяются не всеми биологами. См. статьи «Ген», «Генетика», «Морганизм»».

Выходит, что я рекомендую читателю после ознакомления с хромосомной теорией наследственности обогатить свои познания статьями Лысенко и Нуждина. Пришлось поднять скандал. В результате мне удалось добиться, чтобы в конце фразы были поставлены три буквы: «ред.».

Этим я снял с себя ответственность за эту идиотскую сноску. На этом моя война с биологической редакцией БСЭ-2 была победно завершена. Статья в нормальном виде вышла в 1957 г., в 46-м томе, в этом же томе были напечатаны статьи «Хромосома» и «Хромосомная теория», которым «Цитология» проторила путь. По-видимому, во все времена перестройки наталкивались на тупое сопротивление тех, кто прочно связал себя с уходящим прошлым, и все же засилию лысенковцев в БСЭ-2 пришел конец, но к концу подходила и БСЭ-2, осталось опубликовать всего шесть томов.

Для характеристики духа и уровня БСЭ-2 приведу несколько эпизодов, не связанных с лысенковщиной.

В одном из них пострадала бабочка-адмирал. В первом и третьем изданиях БСЭ ей посвящены отдельные коротенькие статьи. Из 2-го издания бабочка-адмирал была изгнана усилиями генерал-полковника Покровского. 25 августа 1949 г. он направил Зворыкину письмо следующего содержания: «В полученных мною гранках статей 1 —го тома БСЭ помещены рядом две статьи «Адмирал». В одной статье слово «адмирал» объясняется как воинское звание, а в другой — как название бабочки. Прошу Вас статью «Адмирал», посвященную бабочке, исключить…»

Просьба генерал-полковника была уважена, и честь адмиральского мундира спасена от посягательства бабочки-адмирала. Зато повезло зеленым лягушкам. Ни первое, ни третье издания БСЭ не посвящали им отдельных статей. Это сделало лишь 2-е издание, поместив о них статью в 16-м томе. Попали они в БСЭ-2 по следующей причине. На месте «Зеленых лягушек» была статья «Зеленин В. Ф.», посвященная крупному терапевту, академику АМН СССР. 8 января 1953 г., незадолго до выхода тома, Зеленина арестовали по делу «врачей-убийц», статью о нем изъяли, и чтобы чем-то заполнить место, придумали «Зеленых лягушек».

Здесь было рассказано о том, как БСЭ-2 уродовала биологию, не лучше обстояли дела и с гуманитарными науками. Приведу лишь один пример. В 10-м томе, где о гене написано: «Опираясь на идеалистические представления о Г<ене>, «ученые приказчики» империализма… от имени морганистской лженауки проповедуют существование во всем органическом мире… хороших и плохих генов…»,

почти рядом в статье «Ганди» читает:

«Роль Г <анди>

в национально-освободительном движении отражала предательскую позицию крупной индийской буржуазии и либеральных помещиков»

и далее:

«Г <анди> предал народ и помог империалистам подавить восстание» (1952).

Иначе о Ганди написано в 3-м издании БСЭ:

«Индийский народ глубоко чтит память Г., убежденного борца за дело нац<иональной> независимости. В советской историч. литературе до сер. 50-х гг. допускались неправильные оценки роли Г. …».

У представителей гуманитарных дисциплин есть все основания уделить внимание тому, как освещала БСЭ различные разделы их науки.