Книга: Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства

Работорговля, пряности и Португальская Индия

Работорговля, пряности и Португальская Индия

Местный рабский труд в испанских колониях Америки почти не использовался — порабощать коренное население запрещалось королевским указом, а кроме того, те из аборигенов, кого не скосили привезенные из Старого Света болезни, не имели даже самых примитивных навыков обращения с неизвестными им сельскохозяйственными культурами (пшеницей и сахарным тростником), скотом (коровами, свиньями и овцами) и техникой (на рудниках и сахарных мануфактурах). Тордесильясский договор, дававший португальцам исключительные права на торговлю с Африкой, обеспечил им стабильный приток рабской силы из разных африканских королевств. В число изначальных торговых партнеров Португалии входило и Конго — в 1491 году конголезский король Нзинга принял христианство (взяв португальское имя Жуан), и его наследники-христиане продолжали продавать рабов Португалии. В 1540 году правитель Конго Афонсу с гордостью писал португальскому королю Жуану III: «Поставьте все [северные] гвинейские земли против одного Конго, и вы увидите, что Конго дает больше их всех вместе взятых… Ни один другой правитель в здешних местах не ценит португальские товары, как ценим их мы. Мы содействуем торговле, поддерживаем ее, открываем рынки, дороги и рынки [sic], где выставляются на продажу отборные единицы [крепкие рабы-мужчины]».[1185]

Работорговля в XVI веке набрала обороты. Хоть порочная суть процесса и теряется за сухими цифрами, статистика достаточно красноречива: за первую четверть века через океан переправлены 12 000 рабов, за вторую — 40 000 и еще 60 000 с 1550 по 1575 год. Учитывая, что за тот же период в Новый Свет перекочевало еще 240 000 белых европейцев, демографическая передислокация получилась беспрецедентная. Первых рабов из Африки привезли на американский континент в 1530 году, однако затем приток резко увеличился в связи с развитием сахарных плантаций в Бразилии. Колонизация страны португальцами началась с основания в 1532 году поселения Сан-Висенти близ Сантуса, в 1549 году был заложен Салвадор-да-Баия — первая колониальная столица Бразилии и ее главный порт. За последнюю четверть века в Бразилию переправили еще не меньше 50 000 африканцев,[1186] однако труд был настолько каторжным, а условия содержания настолько негуманными, что к 1600 году в живых оставалось не больше 15 000. Тем не менее сахарное производство росло, и количество курсирующих между Ресифе и Лиссабоном судов увеличилось с сорока в 1584 году до ста тридцати в 1618 году.[1187] Бразильский сахар ценился больше, чем перец, пряности и другие колониальные товары, вывозимые из Estado da India — «Индийского государства», как португальцы называли свои владения в Индийском океане и за его пределами.

Отсутствие исконного морского судоходства на западном побережье Африки и в Америке позволило португальцам и испанцам раскинуть сеть собственных морских путей, практически блокировав их для всех остальных. В муссонных морях положение изначально было совершенно иным: существовала разветвленная торговая сеть со множеством участников, отличающихся невиданным для европейцев лингвистическим, религиозным, культурным и политическим разнообразием. Португальцы попытались в срочном порядке прибрать к рукам торговлю перцем и пряностями, но быстро обнаружили, что имеют дело не со статичной системой, которую легко подчинить своим интересам. Хоть прямое морское сообщение с Европой и открывало новые перспективы, португальцы даже не подозревали, насколько велик в Азии размах региональной торговли и разнообразны возможности для извлечения прибыли, поэтому их присутствие в Индийском океане никак не повлияло на традиционные торговые модели и циклы. В Азии Португалия оказалась всего лишь очередным игроком на переполненном поле, но поскольку португальцам удалось закрепиться практически во всех ключевых узлах региона, рассматривать азиатское мореплавание XVI века в глобальном контексте удобнее всего через призму именно их опыта.

Способ внедриться на этот достаточно бесконтрольный рынок осваивающие Индийский океан португальцы все же нашли. Не обладая достаточными финансами, флотом и человеческими ресурсами, чтобы монополизировать саму торговлю пряностями, они принялись где силой, где дипломатией вымогать «плату за защиту» у мусульманских, индийских и прочих морских купцов и перенаправлять торговые каналы к находящимся под португальской властью портам.[1188] Без пушек закрепиться на зачастую враждебных землях было бы затруднительно, а морской артиллерией (пусть и примитивной в те времена) почти на всем протяжении XVI века располагали только европейцы. Мореплаватели Индийского океана не собирались склоняться перед португальцами, однако иметь дело с корабельными орудиями им до того почти не доводилось, поэтому португальцам хватило нескольких тяжеловооруженных кораблей, чтобы захватить власть над основными стратегическими пунктами региона. Начало установлению португальского господства в муссонной Азии положил дон Франсишку ди Алмейда, первый вице-король и губернатор Португальской Индии. В 1505 году с флотилией из двадцати двух кораблей он взял города Килва и Момбаса в Восточной Африке, захватил в качестве опорного пункта островок близ Гоа в Индии и выстроил форт в Каннануре (бывший Каннур, штат Керала). Вслед за тем были возведены дополнительные крепости на Шри-Ланке, Сокотре и близ Малакки.

Мнения насчет политики, наилучшим образом отвечающей португальским интересам, разнились. Алмейда считал крепости напрасной тратой средств и сил. «Чем больше у вашего величества крепостей, тем слабее ваша власть. Все силы следует сосредоточить на море, потому что, если мы, упаси Господь, будем там недостаточно сильны, все обратится против нас… При наличии сильного флота Индия, вне всякого сомнения, будет вашей, в противном же случае крепости на суше вам вряд ли помогут»,[1189] — писал он королю Мануэлу I. Доводы эти короля не убедили, и на посту главы португальских колоний Алмейду сменил Афонсо де Албукерки.[1190] Обладатель редкого стратегического таланта, немалого везения, а также отточенного за десятилетие марокканских войн умения с безжалостной эффективностью распорядиться скудными средствами, Албукерки заложил основы португальской колониальной империи. Хотя морская торговля обеспечивала несомненные выгоды в виде притока средств в казну и доступа к иностранным товарам, мелкие правители прибрежных индоокеанских земель были слишком заняты внутренними делами и не обладали достаточной морской мощью, чтобы дать португальцам организованный отпор. На стороне португальцев, малочисленных и оторванных от метрополии, имелись существенные преимущества: полная поддержка со стороны короны, единство намерений — в противовес распрям и несогласию между потенциальными противниками, а главное — корабли с пушками. Если португальцы и встречали сопротивление на море, то организованное издалека, государствами, которые усматривали в португальском господстве угрозу своей торговле, в частности, Османской империей и мамлюкским Египтом.

Османский султан, не заводя дружбу с мамлюками, взялся, тем не менее, защитить Мекку и Медину. В 1507 году он прислал мастеровых и артиллерию укреплять Джидду, нападение на которую казалось неминуемым, и вооружать флот, которому предстояло дать отпор португальцам в Индии. Этот флот в 1508 году одержал победу в битве при Чауле близ Мумбая, но был разгромлен начисто год спустя в сражении при Диу в Гуджарате. Албукерки, обеспокоенный перспективой противостоять мамлюкско-османской коалиции, захватил Гоа. Как он докладывал позже Мануэлу I:

Я взял Гоа согласно приказу вашего величества и распоряжениям маршала — как оплот союза, сформированного с целью выдворить нас из Индии. Если бы флот, собранный [османскими] турками на реке Гоа (хорошо укомплектованный и вооруженный), вышел в море и если бы мамлюки, оправдывая надежды турок, прибыли к ним на подмогу, для нас все, вне всякого сомнения, было бы потеряно.[1191]

Гоа как нельзя лучше подходил Албукерки для устройства главной ставки, поскольку базирующиеся там корабли могли патрулировать морские пути между Индией и Аравией, его легко было оборонять и через него шла торговля (в первую очередь, лошадьми) с султанатами Деканского плоскогорья и индуистской Виджаянагарской империей. Победа оказалась решающей: и султан Гуджарата, и саморин Каликута, по утверждению Албукерки, сами дали ему позволение построить форты на своих землях. «Мне не пришлось идти войной ни на того, ни на другого правителя — все благодаря тому, что мы взяли Гоа».[1192] Многие португальцы считали, что Гоа — несмотря на стратегически выгодное расположение — удерживать не следует, поскольку место это гиблое, освоение его обойдется дорого, а противостояние Португалии будет только усиливаться. Тем не менее Албукерки убедил короля, что Гоа должен остаться португальским (и он оставался — до 1961 года), и впоследствии «часто говаривал, что заслуживает большей благодарности от короля Мануэла за то, что отвоевал Гоа у португальцев, чем за то, что дважды отвоевывал его у турок».[1193]

Второй вехой покорения португальцами Азии выступила Малакка, взятая Албукерки в 1511 году якобы в отместку за арест моряков, схваченных по наводке гуджаратских и коромандельских торговцев, известивших султана о бесчинствах португальцев в Индии. Албукерки не скрывал, что расправлялся с Гоа с рвением крестоносца: «Я пошел на город огнем и мечом, и четыре дня ваши люди безостановочно проливали кровь. Ни один мусульманин не ушел от нас живым, мы загоняли их скопом в мечети, а мечети поджигали. Крестьян и священников-индусов я приказал щадить… Это была большая победа, государь, мы сражались на славу».[1194] По собственным оценкам Албукерки, число погибших гоанцев исчислялось шестью тысячами. Что касается Малакки, хотя малаккский султан и вправду арестовал португальских моряков, Албукерки и без того имел на город свои виды: «Я более чем уверен, что, отними мы у них Малакку, — писал он королю Мануэлу о торговцах-мусульманах, поставлявших товары венецианским перекупщикам в Александрии, — Каир и Мекка останутся не у дел, и получать пряности венецианцам станет неоткуда — кроме как покупать их в Португалии».[1195] Или, как выразился бывший аптекарь Томе Пиреш, занявшийся документальными исследованиями Малайзии и Индонезии: «Кто владеет Малаккой, тот держит Венецию за горло».[1196] После взятия Малакки на острова Пряностей отправились два португальских корабля.[1197] Один благополучно возвратился с гвоздикой и мускатом на Гоа, другой потерпел крушение, и его команда под предводительством друга Магеллана Франсишку Серрана добралась до Тернате, султан которого, враждовавший с соседним Тидоре, взял моряков на службу в качестве военных наемников. Там Серран остался на всю жизнь, однако переписываться с друзьями продолжал и поддерживал Магеллана в планах на кругосветное путешествие. Португальцы отправляли корабль с Гоа на Тернате каждый год начиная с 1523-го, однако острова Пряностей, находившиеся вне сферы влияния португальских колониальных властей, превратились в рассадник коррупции. Молуккские острова вошли в число тех немногих мест в Азии, откуда португальцев выдворили своими силами.

Чтобы в полной мере оценить участие османов и мамлюков в противостоянии португальцам в Индийском океане, необходимо учесть быстро меняющуюся политическую обстановку в Средиземноморье. Хотя Аден португальцам удалось завоевать только в 1513 году, своим вмешательством в торговлю через страны Красного моря они истощили казну мамлюкского султана, и к 1508 году поставки пряностей в Александрию составляли лишь четверть от объемов десятилетней давности, что нанесло огромный удар и по венецианским купцам.[1198] Несмотря на религиозные, политические и прочие разногласия, мамлюкский Египет, Венецию, Османскую империю и (в меньшей степени) сефевидскую Персию объединила общая цель — противостояние португальцам, представлявшим собой угрозу для коммерции. Венецианцы пытались заручиться поддержкой всех трех мусульманских держав, набиваясь в союзники к Персии против османов, подстрекая османов поддержать мамлюков и играя на опасениях мамлюков, чтобы выторговать себе торговые привилегии в Александрии, где начал налаживаться товарооборот. В отличие от мамлюков и Сефевидов, не обладавших сколько-нибудь существенной морской мощью, османы поднаторели в морской торговле и военно-морском деле еще до того, как захватили Византийскую империю.

Османы — ветвь турок-сельджуков, хлынувших в византийскую Анатолию в XI веке, — впервые пересекли Дарданеллы в 1352 году и основали верфь в завоеванном двумя годами позже Галлиполи.[1199] Столетие спустя султан Мехмед II, осознав, как важно, чтобы находящийся в его подчинении флот был полностью османским, возвел форты по обоим берегам Босфора для контроля над проходящими через пролив итальянскими судами и «повелел строить триремы [галеры] по всему своему побережью, понимая, насколько зависит его власть от господства на море… С этой целью он решил подчинить данные воды себе».[1200] Завоевав в 1453 году Константинополь, султан Мехмед отбил у генуэзцев черноморский порт Амасра, а у Трапезундской империи — Синоп, и к 1484 году османы «завладели ключом ко всей Молдавии и Венгрии, Дунаю, Польше, Руси и Татарии, а также всему побережью Черного моря».[1201] После того как под контролем султана оказались устья крупных рек, доходы от торговли, которые прежде поступали в казну стран Восточной Европы, потекли к османам, и к началу XVI века Черное море можно было переименовывать в Османское озеро — доступ к нему иноземцам был перекрыт на двести пятьдесят лет.

В 1510 году — когда был захвачен Гоа — османскую флотилию, следовавшую с грузом военного снаряжения в мамлюкский Египет, потопили родосские рыцари.[1202] Отвечать за действия единоверцев пришлось венецианцам, однако вскоре отношения наладились, и венецианский посланник получил указания «склонять мамлюкского султана затребовать у турок артиллерию, лес, корабли и все прочее для того, чтобы выступить»[1203] против португальцев. И без того отчаянное положение султана усугубляли взывающие к мамлюкам о помощи Каликут, Камбей и Малакка, а также вести о намечающемся объединении португальцев с Сефевидами. Албукерки заверил шаха Исмаила: «Если Вам угодно будет разбить [мамлюкского] султана на суше, флот моего высочайшего повелителя короля поддержит вас с моря».[1204] Османские грузы в конце концов добрались до Египта, однако вторая красноморская флотилия была спущена на воду только в 1515-м — в год, когда Албукерки взял Ормуз, и за два года до завоевания мамлюкского султаната османами. Обязанность охранять мусульманские святыни перешла к туркам, которые теперь оказались с португальцами лицом к лицу.

Тем не менее перевес пока был на стороне португальцев, и османам понадобилось без малого два десятилетия, чтобы приструнить их в северной части Индийского океана и помешать безнаказанно заходить в Красное море. Главным стратегом османских военно-морских кампаний был Ибрагим-паша, визирь Сулеймана Великолепного, вдохновленный случайной встречей по пути в Египет с мореплавателем и картографом Пири-реисом. Пири-реис известен, прежде всего, как создатель необыкновенно точной карты мира, включавшей подробности из «новых карт китайских и индийских морей»,[1205] а также сведения о недавно открытой Америке. Кроме того, он составил «Книгу морей» — навигационный атлас Средиземноморья, к которому он, по просьбе Ибрагима-паши, добавил основанный на вторичных источниках вступительный текст об Индийском океане. К 1536 году османы выстроили (или укрепили имеющиеся) военно-морские базы в Суэце, Джидде и на острове Камаран у выхода в Баб-эль-Мандебский пролив, отвоевали Багдад у Сефевидов и наладили торговлю с Персидским заливом через Басру — таким образом, Османская империя стала первой после Аббасидского халифата державой, владеющей портами как в Персидском заливе, так и в Средиземноморье. Куда важнее в историческом отношении оказалась перестройка кабального и коррумпированного таможенного режима, способствовавшая (несмотря на периодические посягательства португальцев и удерживаемую ими блокаду морских путей) оживлению торговли на всем пространстве от Индии и Юго-Восточной Азии до Красного моря. Успехи османов вынуждали Португалию пойти на сближение, однако принять требование султана «дать индийским мусульманам свободно торговать… товарами этих земель»[1206] португальцы не могли даже в обмен на позволение португальским судам заходить в османские порты. Поскольку Басра по-прежнему находилась в руках османов, турецкие и португальские государственные деятели, несмотря на провал официальных переговоров, не упускали случая для беспошлинной торговли друг с другом, особенно по собственному почину и для собственной выгоды. К середине века две трети доходов Басры обеспечивала торговля.

Следующие десять лет османы усердно выстраивали дипломатические отношения с мусульманскими государствами от Африканского Рога до Адена, южного побережья Аравии, берегов Индии и Суматры. Параллельно велась организованная военная кампания — с 1536 по 1546 год османы сразились с Португалией в девятнадцати битвах за порты на Индийском океане (за вычетом четырех располагавшихся за пределами Красного моря и Персидского залива) — в том числе Суэц, Моху, Басру, Диу и Малакку. Не добившись успеха в Индии и Юго-Восточной Азии, османы, тем не менее, распространили свое владычество на Йемен и Хадрамаут, хотя окончательно вытеснить португальцев из Адена удалось только в 1548 году, с помощью флотилии под командованием Пири-реиса. Четыре года спустя уже восьмидесятилетний адмирал индоокеанской флотилии повел из Суэца двадцать четыре галеры в атаку на Ормуз. Попытка провалилась, и Пири-реис, отступив в Басру, принял решение вернуться в Суэц всего с тремя кораблями. Решение стоило ему головы. В 1554 году оставшаяся флотилия Пири-реиса вышла из Басры в Суэц, однако шесть галер захватили португальцы, а остальным пришлось искать спасения в Гуджарате.

В это же время предприимчивый капитан по имени Сефер-реис получил четыре галиота под командование и приказ встретить флотилию из Басры.[1207] Вся морская служба Сефера (возможно, происходившего из семьи еврейских купцов) прошла в Индийском океане, что выгодно отличало его от предшественников, имевших за плечами опыт, накопленный в совершенно иных, средиземноморских, водах. Не собираясь сражаться с португальцами на их условиях, Сефер, воспользовавшись муссонными ветрами, удерживал противника с подветренной стороны от своих галер, откуда португальские нао с прямыми парусами атаковать не могли. Узнав о разгроме флотилии из Басры португальцами, Сефер перекрыл своими четырьмя галиотами подступы к Диу и вернулся в Моху с пятью португальскими трофеями. Португальцы тратили немало сил и средств, пытаясь расправиться с Сефером в Красном море, однако тот либо избегал нападения, либо устраивал засады, пользуясь непревзойденным знанием местности и идя на разнообразные уловки. В 1565 году он начал кампанию по выдворению португальцев из Восточной Африки, но заболел и умер в Адене, после чего кампания была прекращена.

Тем не менее Сеферу удалось добиться многого: в 1560 году португальский посол в Риме убеждал португальские власти договориться с османами, поскольку «объем пряностей, поставляемых через Красное море в Каир и из Ормуза в Басру, огромен»[1208] и поскольку «расходы вашего величества в Индии высоки и будут расти дальше, если не решить этот вопрос». Османы выдвинули предложение: португальцы пускают османских торговых посредников «в Синд, Камбей, Дабхол, Каликут и другие угодные [османам] порты»[1209] в обмен на аналогичные привилегии в Басре, Каире и Александрии. Они же выступили с инициативой разоружить свою флотилию в Басре, однако португальцы отказались, поскольку это грозило безнадежной монополизацией любых торговых каналов, проходящих через мыс Доброй Надежды.

Тем не менее перец и другие пряности продолжали в больших количествах ввозить в Александрию, откуда их распространяли по всему Средиземноморью венецианские и прочие купцы.[1210] Интерес османов к этой области торговли не ослабевал, и к концу века доходы Мохи при османских властях возросли в десять раз — город превратился в один из крупнейших портов Индийского океана, специализирующийся на экспорте кофе, знакомство с эфиопской разновидностью которого состоялось еще в I тысячелетии. Аден, напротив, пришел в упадок, про него говорили: «Туда назначают тех, кто впал в немилость».[1211] Османские власти не накладывали на торговлю в Персидском заливе практически никаких ограничений: «Все товары из Индии попадают к нам через Ормуз, даже перец, находящийся под строгим запретом». Эта разница в условиях торговли в Персидском заливе и на Красном море объяснялась, в частности, тем, что через Красное море проходил паломнический путь в Мекку.[1212] Сроки совершения хаджа диктовались лунным календарем и менялись от года к году, но паломник, преодолевающий часть пути по морю, вынужден был подстраиваться под муссоны и везти с собой ходовой товар, чтобы оплатить свое пребывание в Мекке, которое могло растянуться не на один месяц. Через Персидский залив в Мекку паломничали гораздо реже.

Провал переговоров с португальцами послужил османам удобным поводом для воплощения в жизнь более решительной внешнеполитической доктрины, сформулированной великим визирем Мехмедом-пашой Соколлу. Самым амбициозным его проектом было рытье канала через Суэцкий перешеек и соединение Волги и Дона, чтобы создать непрерывный водный путь из Каспийского моря в Красное, однако проект был отложен из-за восстания в Йемене и обострения вражды с Венецией.[1213] Кроме того, Соколлу сочувствовал противникам Португалии в Азии. В 1562 году султан Ачеха обратился к османам за пушками и осадными орудиями для выступления против Малакки. Османов смущали огромное расстояние (свыше пяти тысяч миль от Стамбула до Ачеха через Египет) и опасения, что пушки могут захватить по пути, но Сулейман все же отправил в Ачех посланника, известного нам лишь как «слуга его величества Лутфий»,[1214] и восемь оружейников. Ачех, торговавший с османами достаточно давно, платил дань Малакке, поэтому в том, чтобы потеснить своих мусульманских соперников, был заинтересован не меньше, чем в противостоянии португальцам. По пути на восток Лутфий заручился поддержкой мусульманских торговых общин в Индии и на Шри-Ланке, и борьба с португальцами и их союзниками достигла невиданного прежде накала. Коалиция султанатов Деканского нагорья ощутимо ослабила союзницу Португалии, индуистскую Виджаянагарскую империю, а на Мальдивах свергли христианского короля — ставленника португальцев. Ачехские послы, сопровождавшие Лутфия в Стамбул, привезли обратно «500 турок, много больших бомбард, обилие боеприпасов, много саперов и специалистов по артиллерии»,[1215] которые приняли участие в осаде Малакки. Операция успехом не увенчалась, однако помешала португальцам послать подкрепление на острова Пряностей, что сыграло роль в выдворении португальцев с Тернате. Официальную кампанию Османской империи против Португалии оборвало убийство Соколлу в 1579 году, но десять лет спустя османы отправили флотилию из пяти кораблей захватывать Момбасу. Высадка удалась, однако на берегу османов встретила орда из двадцати тысяч зимба, как называет это неизвестное войско одна португальская хроника.[1216] Не желая сдаваться на милость зимба, османы предпочли подчиниться португальцам — на этом попытки Османской империи установить свое влияние в Индийском океане закончились.