Книга: Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства

Морские битвы — от Лепанто до Непобедимой армады

Морские битвы — от Лепанто до Непобедимой армады

Несмотря на то что и Англия, и Дания, и Швеция уже продемонстрировали ценность рационализированного подхода к военно-морской администрации и разрушительный потенциал современного вооружения, до 1570-х годов средоточием морской мощи безоговорочно выступало Средиземноморье. Затем за каких-нибудь четверть века центр стремительно сместился в Северо-Западную Европу. Вехами этого смещения можно считать три крупных морских конфликта (все с участием Испании) — сражение при Лепанто (1571 год), битву у острова Сан-Мигел на Азорах (1582 год) и поход Непобедимой армады (1588 год).

В 1570 году османы осадили порт Никосия на оккупированном венецианцами Кипре. Отчаянная нехватка союзников побудила Венецию искать помощи у Пия V, который согласился забыть на время о традиционном соперничестве между Папской областью и Светлейшей республикой, и у испанского короля Филиппа II, равнодушного к заботам венецианцев, но горящего желанием вернуть захваченные османами в 1551–1560 годах Тунис, Триполи и Джербу. Как ни маловероятна была перспектива объединения сил, в мае 1571 года Венеция, Испания и Папская область все же сформировали коалицию — Священную лигу. Главнокомандующим, которому должен был подчиняться и адмирал венецианского флота Себастьяно Веньер, и папский полководец Маркантонио Колонна, был назначен единокровный брат Филиппа II дон Хуан Австрийский. 7 октября флотилии встретились у островов Курцолари,[1298] в сорока милях к западу от Лепанто (Навпакт, Греция) в устье Коринфского залива. Чтобы обеспечить единство действий среди христианских сил, корабли участниц коалиции были перетасованы и распределены по эскадрам объединенного флота из 207 галер и 6 галеасов. В центральной эскадре выступали бок о бок дон Хуан, Веньер и Колонна. Османский флот под командованием Муэдзинзаде Али-паши, Улуга Али-паши и Сирокко Мехмеда-паши насчитывал 213 галер и 33 галиота.

Османские галеры при численном превосходстве были легковеснее кораблей Священной лиги, не могли тягаться огневой мощью с тяжелой артиллерией шести венецианских галеасов и примерно вдвое уступали противнику по количеству орудий. Кроме того, у союзников имелось защитное снаряжение — павезы, щиты, прикрывавшие команду от турецких стрел и малокалиберных орудий, и большее число аркебуз — хоть и неповоротливых, но в ближнем бою куда более эффективных, чем луки. Мощь галеасов проявилась почти сразу — они прорвали строй турецких кораблей, которые затем попытались обойти союзников с фланга и развернуться к берегу. К полудню Али-паша был мертв, турецкий штандарт захвачен, а турецкий флот разбит. Османы потеряли 210 кораблей (из них 117 галер и 13 галиотов сдавшимися в плен) и около тридцати тысяч человек убитыми и ранеными (в три раза больше, чем у противника). Победа продемонстрировала христианской Европе, что непобедимость турок — фикция, однако Османская империя оказалась более стойкой, чем христианская коалиция. Как заявил один вельможа венецианцам: «Вы обкорнали нам бороду, но она скоро отрастет вновь, а мы отрубили вам руку, и другую вы уже не получите».[1299] На следующий год османы под руководством Улуга Али-паши принялись формировать новый флот, тогда как венецианцы новых галер почти не строили, и хотя венецианским купцам позволили возобновить торговлю с Александрией, в 1573 году Османская империя окончательно завладела Кипром.

Битва при Лепанто оказалась последним крупным вооруженным столкновением на море между Османской империей и Габсбургами. Христианская коалиция ненадолго пережила сражение, и в 1573 году османы заключили мир с Венецией, а четыре года спустя — с Габсбургами. Это развязало двум империям руки и позволило заняться более злободневными проблемами: османам — сефевидской Персией, а испанским Габсбургам — Нидерландской революцией и войной за португальское наследство. Отсутствие у Испании постоянного атлантического флота аукнулось ей в 1580 году, когда король Португалии Себастьян I умер, не оставив наследника, и Филипп II стал одним из претендентов на трон. Азорские острова отказались признавать власть Филиппа II и приняли сторону другого претендента — дона Антонио, которого поддерживали прочие европейские правители, встревоженные экспансионистской политикой Габсбургов и видящие в Азорах удобную стратегическую базу для нападения на испанские трансатлантические суда с сокровищами. В 1582 году на подмогу Антонио пришли французы, выдвинув эскадру из шестидесяти кораблей под командованием Филиппе Строцци. У острова Сан-Мигел французов атаковал испанский флот под командованием маркиза де Санта-Крус.[1300] Как следует из картины боя, прежде чем пойти на сближение для абордажа, корабли давали бортовой залп. Санта-Крус, несмотря на двойное численное превосходство противника, уничтожил эскадру Строцци, а с ней и угрозу испанской власти в Португалии.

В эскадру Строцци входили и англичане — по собственному почину, без официальной санкции Елизаветы I, для которой дипломатические отношения с бывшим зятем и претендентом на руку Филиппом II представляли больной вопрос. Елизавета I разрывалась между желанием поддержать единоверцев-протестантов в Нидерландах (на которые приходились две трети английского экспорта шерсти) и необходимостью приструнить своих наиболее воинственных подданных-протестантов, рвущихся грабить ненавистного монарха-католика. Английский флот к тому времени еще не стал действенным инструментом государственной политики, а королевские корабли из-за малочисленности не могли внести существенный вклад в военные действия. При этом граница между личными устремлениями монарха и государственной политикой была довольно зыбкой, и Елизавета I без колебаний посылала свои суда в частные коммерческие экспедиции, получая одновременно возможность обогатиться и исподволь продемонстрировать свою мощь противнику.

Главную провокацию подобного рода Елизавета I устроила, тайно санкционировав кругосветное плавание Фрэнсиса Дрейка. Целей у экспедиции было несколько: провести разведку у тихоокеанского побережья испанской Америки и вернуться через Северо-Западный проход — если удастся его найти; установить отношения с еще не подчиненными европейским монархам народами и грабить испанские суда. В декабре 1577 года Дрейк повел в море флотилию из пяти кораблей со 180 членами экипажа. Захватив в плен полдюжины испанских судов и лоцмана-португальца у островов Зеленого Мыса, они двинулись к Южной Америке. В бухте Святого Юлиана Дрейк казнил бунтовщика (точно там же, где казнил бунтовщика Магеллан во время кругосветного плавания в 1520 году) и переименовал свой галеон в «Золотую лань». С оставшимися тремя кораблями Дрейк прошел Магелланов пролив, и 6 сентября 1578 года над Тихим океаном впервые взвился английский флаг. Один корабль потопила буря, другой — под командованием Джона Винтера — вернулся в Англию. Дрейк, корабль которого отнесло к югу, открыл, что Магелланов пролив отделяет Южную Америку не от Неведомой Южной земли, как считалось ранее, а от раздробленной на мелкие острова оконечности континента, за которыми лежит участок открытого океана, теперь известный как пролив Дрейка.

Пробираясь на север, англичане разорили Вальпараисо, Арику и Кальяо, а 1 марта 1579 года перехватили идущий из Колумбии галеон «Нуэстра Сеньора де ла Консепсьон» (его груз составляли восемьдесят фунтов золота и двадцать шесть тонн серебра). Попытки отыскать Северо-Западный проход Дрейк оставил, только пройдя вдоль западного побережья Северной Америки примерно до пролива Хуан-де-Фука. Встав на якорь в «подходящей удобной бухте»[1301] (в заливе Дрейка, как считают исследователи) в двадцати пяти милях к северу от залива Сан-Франциско, он назвал берег Новым Альбионом и объявил английским владением. Через двенадцать недель англичане дошли до Филиппин, где подремонтировали «Золотую лань», а затем закупили пряности на Молуккских островах. Последняя стоянка в Азии пришлась на Яву — после этого Дрейк преодолел почти десять тысяч миль без заходов в порты (и, как ни удивительно, без происшествий) и бросил якорь в Сьерра-Леоне. Первая английская кругосветная экспедиция завершилась 26 сентября 1580 года. Какое-то время — пока Лондон подводил итоги — Дрейк держался в тени, но потом получил заслуженные лавры: королева Елизавета произвела его в рыцари на борту «Золотой лани». Она же «повелела вытащить корабль на берег и поставить в своем арсенале близ Гринвича как диковину»,[1302] создав тем самым один из первых известных историкам кораблей-музеев.

По коллизиям вокруг экспедиции Дрейка можно судить, как непросто складывались дипломатические отношения в XVI веке. Англия и Испания не объявляли друг другу войны, однако испанцы считали Магелланов пролив и тихоокеанское побережье Южной Америки испанской территорией, куда иностранцы не могли высаживаться без разрешения. Официальный каперский патент своим кораблям Елизавета I выдать не могла, это грозило войной с Филиппом II — и тем не менее Дрейк не был обычным разбойником или пиратом, грабящим всех без разбора, негласное одобрение и поддержка королевы у него имелись. Вести о подвигах Дрейка взбаламутили Испанию и вызывали неоднозначную реакцию в Англии. Еще до возвращения «Золотой лани» Джон Винтер вынужден был, уступая возмущению Португалии, сдать свою долю добычи — по словам лорда-адмирала (одного из главных вкладчиков экспедиции), «награбленного Фрэнсисом Дрейком и его сообщниками на морях».[1303] Лишь феноменальному успеху своего похода Дрейк обязан выраженной в конце концов признательностью королевы. Точными цифрами история не располагает, но 264 000 фунтов (примерно половина годового дохода английской короны) были официально переданы в лондонский Тауэр, 14 000 фунтов поделены между командой и 10 000 оставлены самому Дрейку. Тем не менее пиренейские торговцы один только груз «Нуэстра Синьора де ла Консепсьон» оценивали в 330 000 фунтов, и в опубликованных в 1581 году подсчетах общая стоимость добычи Дрейка указывалась уже как 600 000 фунтов — в два раза больше официального итога.

И без того напряженные отношения между Англией и Испанией усугубила казнь католички Марии Стюарт и все более неприкрытое сочувствие Нидерландской революции со стороны Елизаветы I. В 1585 году Филипп начал строить планы по вторжению в Англию с могучим испанским флотом и войсками, собранными под знаменем герцога Пармского в Испанских Нидерландах. Для этой цели было рекрутировано 28 000 моряков и солдат и снаряжено 130 кораблей, 27 из которых принадлежали короне — 19 галеонов, поделенных между португальскими и кастильскими эскадрами, 4 неаполитанских галеаса и 4 португальские галеры. Остальную часть испанских сил составляли вооруженные торговые и безоружные провиантские суда, реквизированные или зафрахтованные у владельцев. Англия против этой грозной армады[1304] выставила почти 200 кораблей (34 из них — принадлежность короны), 105 вооруженных торговых, провиантских и каботажных судов, совокупная численность экипажа которых составляла почти шестнадцать тысяч человек.

В связи с кончиной маркиза де Санта-Крус, героя битвы при Сан-Мигеле, командование испанской армадой, вышедшей наконец в море в июне 1588 года, принял не особенно воодушевленный этим назначением герцог Медина-Сидония. Смерть Санта-Круса была не единственным пагубным для армады фактором, у нее имелись и другие слабые места — недостаток организации, коррумпированное снабжение и плохо продуманная авторитарным Филиппом II, не имевшим опыта ведения морской войны, стратегия. 22 июля флот вышел из Ла-Коруньи и неделю спустя достиг Плимута. Испанцы понимали, что единственная надежда одержать победу над англичанами — абордаж, к которому, впрочем, вряд ли удастся прибегнуть.

Если Господь не явит чудо, англичане со своими более быстрыми и маневренными кораблями и более дальнобойным оружием, понимая свое преимущество не хуже нас, не сблизятся ни за что — будут с недосягаемого расстояния разносить нас в щепу из своих кулеврин. Мы выступаем против Англии, уповая целиком и полностью на чудо.[1305]

Чуда не предвиделось, однако английские орудия оказались вовсе не такими грозными, как надеялись сами англичане и как боялись испанцы. После восьми дней мелких стычек с англичанами в проливе Ла-Манш испанцы встали на якорь у Кале в ожидании транспортных барж герцога Пармского, которые пока не были готовы. Согнанные с якоря английскими брандерами,[1306] испанцы потеряли четыре корабля в Гравелинском сражении; в общей сложности за одиннадцать дней они лишись всего восьми судов. Ветер и отливы, относившие флот к северу, не оставляли испанскому командованию выбора — к 9 августа было принято решение двигаться обратно в обход Шотландии и Ирландии. Кто бы мог предположить тогда, что домой, в испанские порты, вернутся лишь шестьдесят семь потрепанных бурями кораблей, а остальные полсотни лягут на дно или будут выброшены на скалистые британские берега.

История Непобедимой армады не знает недостатка ни в толкованиях, ни в толкователях. Часть англичан жалела, что не удалось добиться большего, однако гибель Армады продемонстрировала уязвимость католической Испании, воодушевив тем самым голландских и английских протестантов, как победа над османами при Лепанто воодушевила христианскую Европу в целом. И точно так же, как после Лепанто, удержать и развить успех победители не сумели. На следующий год Дрейк повел так называемую анти-Армаду уничтожать остатки испанского флота, утверждать на португальском троне дона Антонио и завоевывать Азоры. Плохо спланированный поход провалился, из десяти тысяч поднявшихся на борт вернулись годными для службы лишь две тысячи. «Непоправимая осечка, предопределившая безрезультатное завершение войны»[1307] через шестнадцать лет, не только не уничтожила Непобедимую армаду, но и косвенно способствовала появлению у Испании постоянного флота в Атлантике — Флота открытого моря.

Для экспансии европейским странам требовались большие корабли, способные выдерживать долгое плавание через Атлантический и Тихий океаны или путь в Индийский океан в обход Африки. Почти на всем протяжении XVI века Испания и Португалия почти не встречали соперничества в Америке и Азии со стороны других европейцев, если не считать горстки флибустьеров и пиратов, промышляющих на дальних подступах к испанской и португальской атлантическим империям. Хотя Португалия лишь предельным напряжением сил и ресурсов удерживала торговые пути муссонных морей, португальская монополия на морскую торговлю между Азией и Европой была оспорена только под конец XVI века — и не азиатами, решившими наконец сбить спесь с португальцев, а голландскими купцами, мечтающими нанести удар по испанскому верховному владычеству.

Понесенные Армадой потери и намерение Филиппа II бросить все силы на поддержку католической стороны во французских религиозных войнах дали голландским повстанцам желанную передышку. Очень кстати пришлось и решение Филиппа II снять эмбарго на голландские морские перевозки, чтобы вернуть Испании возможность получать необходимые товары из Северной Европы. Блокировав устье Шельды и отрезав Антверпен от моря, голландцы еще резче развернули торговые потоки в сторону Амстердама, куда бежали многие антверпенские купцы. Благодаря их коммерческому опыту и международным деловым связям Амстердам, к тому моменту уже крупный производственный и судоходный центр, стремительно достиг расцвета, что в конечном счете сыграло важную роль в окончательном отделении Республики Соединенных провинций Нидерландов от Испании в 1648 году. К тому времени голландцы стали лидерами мировой торговли — пальма первенства впервые перешла к Северной Европе, и та безраздельно удерживала ее почти двести лет.