Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Снова агамы, но явно иные

Снова агамы, но явно иные

На этом, казалось, наши исследования по герпетологии должны были бы и закончиться. Но здесь, как и тогда, вмешался непредвиденный случай. Годом позже, когда у нас не заладилась работа с массовым отловом и мечением речных крачек на острове Шинкаренко (о чем говорилось в главе 7), мы решили предоставить себе нечто вроде отпуска. Отлучиться с острова на недельку и посетить Сюнт-Хасардагский заповедник на юго-западе Туркмении, о необычайных красотах природы которого нам неоднократно рассказывали побывавшие там московские зоологи.

Мы втроем (с нами на острове был Саша Базыкин) вернулись в Красноводск, где Владислав Иванович Васильев предоставил нам Газ-66 с водителем-туркменом по имени Таган, о котором я уже упоминал ранее. Управление Сюнт-Хасардагского заповедника располагалось в нескольких километрах от города Кара-Кала (ныне Махтумкули), до которого от Красноводска немногим более 400 км.

Выехали 8 апреля. Первые 360 км, до города Кизыл-Арват[258], шоссе идет по южной кромке пустыни Каракум, оставляя далеко справа горные хребты Копетдага. Местность кругом на редкость унылая – плоские закрепленные пески, поросшие полынью и верблюжьей колючкой. Лишь местами вдоль шоссе – участки солончака, где влажный грунт позволяет произрастать редким кустикам тамариска.

После Кизыл-Арвата дорога поворачивает на юг и по серпантину поднимается в предгорья. Впереди три горные хребта, идущие параллельно в широтном направлении и разделенные сравнительно узкими речными долинами. Это горные хребты Сюнт-Хасардагский, Монжуклы и Чендирский, по которым проходила граница тогдашней Туркменской ССР с Ираном. Заповедник, куда мы направляемся, получил свое название по именам двух вершин первого, самого обширного и высокого из них. Это горы Хасардаг и Сюнт, с высотами 1637 и 1567 м, соответственно[259]. Мы еще не знали, что на протяжении нескольких последующих лет нам предстояло изъездить эти места вдоль и поперек, собирая материал по географической изменчивости разных локальных популяций кавказской агамы, оказавшейся здесь самым многочисленным видом рептилий.

В те годы Сюнт-Хасардагский заповедник служил излюбленным местом работы нескольких московских зоологов. Владимир Иваницкий занимался здесь изучением двух видов местных воробьев, Николай Формозов и Дмитрий Дервиз исследовали биологию рыжеватой пищухи – мелкого млекопитающего из семейства зайцеобразных. Приезжие в шутку называли заповедник Сахра-Чеменским, по названиям двух сортов дешевого туркменского портвейна («Сахра» и «Чемен), потребляемого приезжими любителями выпить по вечерам, в свободное от работы время, в невообразимых количествах.

В Кара-Калу приехали поздно вечером. Отсюда нужно было добраться до «поселка» Пархай, где располагалась база заповедника. В полной темноте с трудом, чуть ли не на ощупь, нашли это место и оказались около трех вагончиков, стоящих прямо в степи, в стороне от проселочной дороге. Нам навстречу выбежали их обитатели, два молодых зоолога – Сергей Букреев и Виктор Лукаревский[260] и, несмотря на очень поздний час, пригласили поужинать. Сразу же нашлось множество тем для обсуждения, как это обычно бывает при встречах зоологов, и мы просидели за столом далеко за полночь, неторопливо потягивая «Сахру» и «Чемен» и закусывая их мясом ондатры, которую Виктор разводил в качестве домашнего животного для поддержания существования своей семьи.

Этот наш первый приезд в заповедник не преследовал какую-либо определенную научную цель – просто нечто вроде туристической экскурсии. Поэтому через день пребывания на Пархае мы отправились в горы, на кордон в местечке Айдере. До него отсюда около 50 километров. Дорога идет сначала по долине реки Сумбар, разделяющей хребты Сюнт-Хасардагский на севере и Монжуклы на юге. Кордон стоит на речке Айдеринка, недалеко от впадения ее в Сумбар.

Все биологи, приезжающие в Айдере, неизменно останавливались в те годы у Виктора Фета[261]. Большой деревянный дом с просторной остекленной террасой стоит метрах в двадцати от крутого спуска к руслу Айдеринки, в некотором отдалении от трех-четырех туркменских саманных построек. Виктор и его жена Галина, ботаник, были в отъезде, и в качестве хозяина нас принимал Ростислав Данов.

Само воплощение питерской интеллигентности, он зарабатывал здесь на жизнь отловом ядовитых змей, оставаясь, таким образом, полностью независимым от государственной службы. Раннее детство Данов провел в Туркмении, куда его родители были высланы из Ленинграда в 1930-х гг. Сюда, где он родился и где впитал с малых лет очарование природы Копетдага, Ростислав, начиная с 1977 г., приезжал каждую весну. За весенне-летний сезон он отлавливал в Айдере несколько десятков этих опасных рептилий. Так, за три месяца 1980 года Ростислав поймал 37 гюрз и 25 кобр. Свои трофеи он сдавал в серпентарий в Кара-Кале, где другой знаменитый змеелов, Владимир Бабаш получал от них яд для медицинских целей. Поздней осенью змей отпускали обратно в природу[262].

С погодой нам на этот раз не повезло: было пасмурно, холодно и дождливо. За два дня я прошел несколько раз по долине Айдеринки, записывая на портативный магнитофон голоса местных птиц. Понятно, что в такую погоду я не мог встретить ни одной ящерицы, да и мыслей тогда о них у меня и быть не могло. Поэтому, когда я сейчас пишу эти строки, не могу объяснить себе, что заставило меня снова оказаться в Айдере примерно через три недели после столь скорого отъезда отсюда и сразу же взяться вплотную за изучение местных кавказских агам. Думаю, важную роль сыграла именно вся обстановка дома Виктора и Галины Фетов – прибежища двух искренних служителей науки и, разумеется, притягательность необыкновенной личности Ростислава Данова. И все это – на фоне необыкновенной, неповторимой живописности окрестностей Айдере.

Мы снова направляемся на острова к нашим крачкам. А дней через 20 вдвоем с Ларисой грузим уйму вещей на поезд, идущий из Красноводска в Кизыл-Арват, куда прибываем в середине ночи. Дождавшись рассвета, кое-как перетаскиваем нашу необъятную поклажу к шоссе, и, сменив две попутные машины, уже в 10 утра (через 15 часов после выезда из Красноводска) подкатываем на машине, груженой мешками с мукой, прямо к дому Фета. Володя Иваницкий, Коля Формозов и Митя Дервиз, уже приехавшие из Москвы на полевые работы, помогают перенести наш багаж на террасу, и мы усаживаемся пить утренний кофе за стол, во главе которого торжественно восседает Данов.

Мы вышли на крыльцо. Отсюда был хорошо виден крутой каменистый склон на противоположном берегу реки. «Посмотрите, сколько там агам!», – вос кликнул Иваницкий. Я поднял бинокль и увидел, что поверхность скальной стенки буквально усеяна ящерицами. Лишь через несколько лет станет ясно, что мы видели тогда выход агам с их коллективных зимовок, когда они еще не разошлись по своим участкам. Так произошло фактически первое знакомство мое и Ларисы с кавказскими агамами.

Да это совсем другие ящерицы!

Первоначально у нас не было большого желания приступать к изучению этих агам. Дело в том, что мы самонадеянно считали, будто зная довольно много об агамах степных, мы едва ли сможем получить какие-то принципиально новые сведения касательно кавказских агам.

Но уже во время первой экскурсии в окрестности мы убедились, насколько недальновидными были. Первое отличие кавказских агам от степных бросалось в глаза сразу же: их поселения были гораздо более плотными. С одной точки можно было одновременно видеть по несколько самцов, самок и мелких особей, явно годовалых. Каждая устойчиво придерживалась более или менее ограниченного участка. В распоряжении самки чаще всего был один-единственный валун, от которого она старалась не уходить далее чем на метр-другой. Самцы вели себя более вольно: в пределах индивидуального участка площадью в пять-десять квадратных метров, охраняемого от других самцов, могли пребывать две и даже три самки.

Столь плотное распределение ящериц давало нам то преимущество, что даже за короткое время наблюдений удавалось увидеть довольно много взаимодействий между животными, тогда как социальные контакты у степных агам приходится наблюдать крайне редко. У них территории самцов весьма обширны, а самки бродят в их пределах как им заблагорассудится.

В то же время, многочисленность ящериц на ограниченной площади создавала определенные трудности для понимания происходящего. Из-за обилия животных не всегда легко было уследить, та ли это ящерица, за которой следил какое-то время, появилась в поле зрения примерно там же после того, как потерял ее из виду в нагромождении камней (см. дневниковую зарисовку распределения особей на участке площадью около 300 м?). Сразу стало ясно, что без индивидуального мечения здесь не обойтись. Степных агам мы без особого труда ловили петлей из лески, закрепленной на конце «удилища». Местные же кавказские агамы оказались намного осторожнее и не подпускали на такое расстояние, с которого можно надеть петлю на шею животного. Поэтому во время этих самых первых наших наблюдений за ними в Айдере следовало очень внимательно фиксировать особенности внешнего облика конкретных ящериц, чтобы затем узнавать их «в лицо». У самцов, например, довольно часто бывают отломаны кончики хвостов. На этом месте образуется особая темная «шишечка», длина которой неодинакова у разных индивидов.

Первичный материал. Поселение кавказких агам. Paralaudakia caucasia

Ищем степную агаму

В главе 4 я говорил о том, что в 1950-1960-х гг. широким признанием пользовалась концепция, согласно которой пространственная и демографическая структура популяции есть прямая адаптация к конкретным предписывающим условиям среды. В этой системе взглядов организующая роль социального поведения остается за скобками. Группировки особей (локальные популяции и демы) выступают как простые множества, а не в качестве системных образований, находящихся под воздействием неких внутренних регуляторных механизмов.

Позже вопрос о том, действительно ли степень соответствия структурно-организационных характеристик популяционных систем определяется теми специфическими чертами внешней обстановки, в которой эти системы существуют, встал перед этологами более остро. Проблема состояла в том, можно ли внешнюю среду рассматривать как некую матрицу, особенности которой сами по себе предопределяют тип строения популяционной системы, или же ее основные черты в значительной мере автономны от сиюминутных внешних влияний?

В поисках ответа на этот вопрос можно идти двумя путями. Первый состоит в том, чтобы сравнивать популяционные структуры одного и того же вида в разных условиях их обитания. Суть другого – в сопоставлении устройства социальных организаций у близких видов, живущих совместно в сходных условиях внешней среды. Во втором случае особенно интересно изучить популяции двух видов, которые на данном месте приурочены к одним и тем же местообитаниям, а в других районах занимают принципиально различные их типы и при этом резко различаются по характеру социальной организации. Мы с Ларисой поставили себе такую задачу, когда узнали от местных зоологов, что в Западном Копетдаге, помимо типичного «горного» вида – кавказской агамы, встречается также сугубо «равнинная» степная.

Выяснилось также, что в Айдере, в царстве кавказских агам, степные определенно отсутствуют. Этот кордон расположен на высоте около 800 м над уровнем моря. А искать наших давних знакомых следовало гораздо ниже, в долине реки Сумбар, где располагается база заповедника, уже известный нам поселок Пархай. Здесь, на высотах около 300 м над уровнем моря, ландшафт совершенно иной, нежели в ущельях верхнего течения реки Айдеринка. По первому впечатлению, он таков, что может вполне подходить для существования степных агам.

Поэтому весной следующего, 1982 года, мы решаем обосноваться на пару недель именно на Пархае. Приехали сюда из Красноводска своим ходом – на поезде и попутных машинах. Поставили четырехместную палатку метрах в десяти от вагончиков, и протянули от ближайшего из них удлинитель, обеспечив себя освещением на темное время суток. Нашли две бесхозные железные кровати с панцирной сеткой и приволокли их в свое жилище, после чего обстановка в нем стала вполне комфортной. Неудобство состояло лишь в том, что зажигать лампочку по вечерам следовало лишь при крайней необходимости, иначе на свет налетали комары. Защититься от них было невозможно, поскольку полы палатки приходилось постоянно держать поднятыми. Дело в том, что стояла она на открытом месте, брезент нагревался днем не меньше чем до 40 °C, поэтому без такого рода вентиляции мы бы жили в ней как в печке. От жары страдали все наши соседи, и в день нашего приезда у одного из них случился тепловой удар.

Помимо вагончиков, поодаль от них, стоял в тот год один благоустроенный деревянный дом, принадлежавший Валерию Кузнецову, заместителю директора заповедника по научной части. Местом для базы была выбрана ровная «поляна» площадью в несколько гектаров. Северным краем она выходила на дорогу, ведущую сюда из Кара-Калы, а с юга была окружена грядами невысоких холмов, сложенных из красно-коричневого мергеля. С первого же взгляда было видно, что кавказских агам здесь едва ли стоит искать. Склоны выглядели монолитными, почти лишенными разломов и трещин, которые могли бы обеспечить достаточное количество убежищ для этих ящериц.

Чтобы найти кавказских агам, нам посоветовали пройти километр-полтора дальше по дороге, свернуть направо в распадок и двигаться вверх по сухому руслу. Там в эту неширокую долину временного водотока открываются устья небольших узких ущелий, каменистые борта которых изобилуют убежищами для агам. Но прежде чем отправиться туда, мы решили посвятить пару дней поискам степных агам в ближайших окрестностях базы.

Сама ее территория была покрыта травянистой степной растительностью, так что эти ящерицы, как казалось, могли бы обитать прямо здесь. И действительно, позже выяснилось, что один самец жил в норке не более чем в десяти метрах от нашей палатки. Но начали мы свои поиски, перейдя дорогу и сразу же оказавшись в совершенно необычном ландшафте, именуемом здесь «лунными горами».

По сути дела, урочище, которое считают чуть ли не главной достопримечательностью этих мест, есть не что иное, как одна из разновидностей так называемых бедлендов[263]. Перед нами открылась панорама невысоких холмов. Некоторые, одиночно стоящие, имели форму почти идеального конуса с округленной вершиной. Другие шли грядами из трех-четырех возвышений разной высоты, максимально – до восьми метров. Склоны холмов выглядели как бы морщинистыми: тонкие бороздки, более или менее параллельные друг другу, сбегали вниз от вершин к основаниям. Но наиболее впечатляющим был цвет этих образований. Доминировали разные градации белого – от нежно сливочного до чуть желтоватого, нередко с оттенком оранжевого. Некоторые вершины были окрашены в светло-красный либо в зеленоватый цвет. И все это – на фоне ярко синего субтропического неба.

Белым был и грунт, по которому мы брели между этими холмами, все более углубляясь в лабиринт узких проходов, их разделяющих. При ярком полуденном солнце интенсивность отражения его лучей столь велика, что приходится идти, едва ли не зажмурив глаза. И почти никакой растительности! Лишь изредка в узкой долинке высится ажурный экземпляр держи-дерева высотой в человеческий рост, а вершины некоторых холмов украшены растущими поодиночке кустиками прутьевидного миндаля.

При такой скудости растительного покрова не удивляло полное отсутствие птиц. Местность выглядит абсолютно безжизненной. Единственным живым существом, встреченным нами за трехчасовую экскурсию, был крупный, длиной около 5 см, нелетающий кузнечик саксетания (Saxetania cultricollis) – насекомое, ареал которого ограничен несколькими пустынными районами горных систем Ирана и республик Средней Азии. Я кинулся фотографировать странное создание, испытав при этом дополнительный прилив адреналина. Стало очевидным, что таких негостеприимных мест избегают даже степные агамы – существа весьма устойчивые к экстремальным условиям пустыни. Но одну такую ящерицу все же удалось увидеть при выходе из лунных гор на участок со степной растительностью, ближе к дому.

Кавказские агамы Пархая

В поисках места для наблюдений за этими ящерицами нам несказанно повезло. В первую же экскурсию мы нашли узенькое скалистое ущелье, не более 100 м в длину, в конце которого под кустами ежевики обнаружили крохотный родник чистейшей воды. Если принять во внимание, что уже в 10 часов утра, когда мы ежедневно приходили сюда на работу, температура воздуха близилась к 35 °C, то значение этого обстоятельства трудно было переоценить. Вода из родника вытекала в небольшое углубление в днище ущелья, и здесь образовалась мелкая лужа, в которую можно было лечь и хоть немного охладится.

Такие ванны мы принимали во время перерыва в наблюдениях за ящерицами, примерно с часа дня до трех-четырех. В это время температура поднималась до 36–38 °C, и агамы прятались от жары в тень под камнями или уходили поглубже в свои убежища. Мы же приступали к чаепитию и лакомились кислым молоком – никакой другой еды организм категорически не принимал. Домой шли уже по вечерней «прохладе», когда столбик термометра опускался до 30°.

Но такое благоденствие не могло длиться долго. Воды с каждым днем становилось все меньше, и примерно через неделю котелок удавалось наполнить, лишь черпая воду из лужи кружкой, а затем и ложкой. Поскольку наше ущелье обладало тем недостатком, что борта его были слишком крутыми, чтобы лазить по ним с ловчей удочкой, мы решили поискать другое место, более удобное для отлова агам. Что же, придется приносить воду с собой, а о дневном купании забыть как о чрезмерной роскоши.

Неподалеку от нашего ущелья мы быстро разыскали новую площадку для наблюдений. В окружение кустов граната, усыпанных в эти майские дни шелковистыми алыми цветами, располагался ровный, не слишком крутой каменистый уклон, названный нами «шахматной доской». Плиты двух каменистых пород, окрашенных в светло-серые и красно-коричневые тона, чередуются в регулярном порядке, словно выложенные бригадой каких-то каменотесов-гигантов. Вокруг – нагромождения огромных глыб, между которыми узкие и глубокие щели. Агам довольно много, причем убежища многих из них выглядят вполне доступными. Эта площадка служила нам местом работы многие последующие годы. Мы приезжали сюда в сентябре и октябре 1986–1989 гг. и в апреле первого и последнего из этих лет.

В этот период изучения кавказских агам в урочище Пархай я продолжал уделять часть времени нашим прежним знакомцам из мира рептилий – агамам степным. Оказалось, что они обитают по более выровненным «степным» участкам, которые примыкали к обоим местам наших наблюдений за кавказскими агамами. Численность степной агамы была здесь очень низкой. За всю эту майскую поездку я видел всего лишь семь самцов и шесть самок. Неудивительно поэтому, что участки почти всех встреченных мной особей не соприкасались друг с другом – в отличие от того, что мы видим у агам кавказских.

Даже в тех случаях, когда особи этого второго вида занимают местообитания, весьма сходные с характерными для степной агамы, они образуют группировки, в которых самцы и самки постоянно контактируют друг с другом. Условного говоря, кавказскую агаму можно назвать видом «социальным», в отличие от «одиночных» степных агам. Стало очевидным, что эти различия диктуются не характером мест обитания двух видов в данных конкретных условиях, а их генетической конституцией[264].

Я только что упоминал о том, что кавказские агамы склонны избегать перегрева и в середине дня прячутся в тень. Что же касается степных агам, то они становятся активными лишь при температуре почвы около 25 °C. В один из дней (13 мая), когда термометр показывал 36 °C, и все кавказские агамы попрятались в убежища, самцы степной оставались вполне активными. В других случаях при температуре воздуха 33 ° и 42 °C на почве самец и самка оставались на открытых освещенных солнцем участках, хотя неподалеку были кусты ежевики, дающие густую тень. Есть сведения, что активность степной агамы не снижается даже при нагревании почвы до 54 °C.