Книга: Я познаю мир. Горы

Кто такие пондиты?

Кто такие пондиты?

Англичане, чтобы не рисковать, нашли выход – в опасные районы они стали посылать местных жителей, специально обученных геодезической съемке. Эти пондиты, как называли съемщиков, делали свои замеры тоже скрыто, но все же с меньшим риском для жизни. Руководивший съемочными работами в Западных Гималаях военный топограф Томас Джордж Монтгомери отметил на северо–западе высочайшие пики. Расспрашивать местных жителей об их названии было некогда, да часто и не у кого, и поэтому Монтгомери отмечал их индексами от К–1 до К–32. (Первая буква от названия хребта – Каракорум, а сам хребет перенял свое наименование от знаменитого перевала – «место черных камней» – как переводится с тюркского слово «Каракорум».) Здесь издавна проходила караванная дорога. Но, конечно, никто из караванщиков в глубь гор не заглядывал. Спешили скорей пройти эту тропу, отмеченную костями по сторонам. Тут не только животные находили свою погибель – не всякий человек переносил высоту и холод. Не зря у тибетских аборигенов горная болезнь – ладуг переводится как «яд перевалов»...

Сложный горный узел был не под силу пондитам, и поэтому Монтгомери послал «распутывать» его лейтенанта Годуина Оустена. Офицер оказался не только исполнительным службистом, но и любознательным человеком. Кроме того что со своим помощником провел топографическую съемку, он предпринял еще и восхождение на некоторые вершины. Конечно, не на эту исполинскую К–2. Высота ее оказалась колоссальной – 8611 м. Не зря местные горцы называли вершину и Дапсангом, и Чогори, что в переводе означает «Большая гора». Но насколько большая и не самая ли большая на планете, топографы еще и сегодня продолжают свой спор.

Вершину назвали именем английского топографа, наименование вскоре пошло в карты и справочники и стало вторым по популярности после Эвереста. Цо со временем все же культ имен пошел на спад, и как появилась Джомолунгма вместо Эвереста, так и Чогори – вместо Годуина Оустена. По старой привычке для краткости ее все же называли К–2. Впрочем, потомки не обидели Годуина Оустена – его имя оставили за одним из огромнейших ледников у подножия Чогори.

...Дорога каждая минута – солнце на закате. Ветер пронизывал, казалось, до костей – минус 40 градусов. Каждые два–три шага – и остановки. И опять сомнения в реальности. Вроде уменьшилось напряжение – ноги двинулись по горизонтали. Это после того, как месяцами была только вертикаль.

Так предстала вершина. На ней, кстати, могли поместиться не двое, а ипятьдесят и даже сто человек. Укрепление флагов, съемка. Брошенные кислородные аппараты вместо традиционной каменной пирамидки и записки – подтверждение восхождения. И торопливый спуск, опасение, что сил не хватит, прием по таблетке возбуждающего средства, правда, впервые за все восхождение. Но темень настигла задолго до оставленной палатки. Несколько падений, опасных перелетов через трещины. Направление держали инстинктивно. Пару раз оказывались уже на самом краю – потом спасение приписывали какому–то чуду. Кричали, чтобы услышали товарищи внизу. Отвечал свистящий леденящий ветер. И неожиданно рядом огонек палатки. Не сразу возвратился дар речи...

Через несколько дней в долине. Последний взгляд на К–2 – «священное место величайшего момента нашей жизни». И велика была гордость и радость от великой победы, от одоления такой фантастической высоты, таких величественно неприступных гор. Но, вероятно, еще большая радость была в связи с тем, что люди снова оказались в обстановке торжествующей жизни.