Книга: Интернет животных. Новый диалог между человеком и природой

Не трогать! Драма бесчувственности

Утрату животного мира следует понимать как утрату элементарной чувствительности. Только для домашних животных, ставших частью нашего мира, мыслимо физическое соприкосновение с человеком. А ведь сущность отношений «человек – животное» состоит в диалектике касания: погладить, пощекотать, почесать, подоить, а также – забить, ощипать, выпотрошить, разделать. Участие и уничтожение существуют рядом, это две стороны одной медали. Элементарное и кровавое соприкосновение с животным – забить зайца, выпотрошить карпа, ощипать петуха, о чем еще помнят пожилые люди, – сегодня рассматривается как варварский акт, совершить который вряд ли кто-то сумеет, даже если он пока не вегетарианец. По отношению к животным мы проявляем лишь «прекраснодушие» (Гегель), мечтая о мирном сосуществовании и одновременно потребляя курятину с птицефабрики. Убийство происходит за пределами круга нашего восприятия. Современная кухня с ее абстрактным уклоном старается изо всех сил, чтобы превратить обычный кусок сырого мяса в блюдо, оформленное наподобие композиции Кандинского и поданное в дорогом ресторане. Мясо попадает к нам в виде единой по цвету и искусно декорированной биомассы, каковая не должна напоминать о своем животном происхождении, а должна подчиняться законам эстетики. Здесь очевидно прочитывается трансформация жизни – в культуру. Немцы часто пугаются при виде витрин французских мясников, где на куриных лапах сохраняется чешуйчатая кожа, а на кроличьих – остатки шкурки. Эти последние сигналы из жизни животных становятся визуальным шоком, хотя и призваны свидетельствовать о естественности и подлинности, о качественном происхождении мяса. Но даже такие элементы природы, достигая цивилизованного потребительского общества, глубоко задевают наши чувства, когда мы их видим воочию.

Отчего? Да оттого, что за последние 50 лет в воспитании совершился фатальный поворот, удаливший нас от природы. В воспоминаниях молодости у многих исследователей и других авторов, пишущих о природе, можно найти описания тех дней, когда они занимались исключительно ловлей зверюшек и собиранием цветочков. Непременную принадлежность любой детской комнаты, служившей исходным пунктом для вылазки на природу, составляли коллекция насекомых и гербарий. А ведь и правда: хочешь сблизиться с природой – коснись ее рукой. Вот где тайна работы в саду! Но и к животным это относится. Кто ни разу не оторвал хвост у ящерицы, тому неведомо, какая это скользкая и верткая рептилия. Кто ни разу не увяз по колено в топкой трясине, пытаясь изловить лягушку, тот понятия не имеет о прыгучести этих амфибий. Кто еще не пробовал прогнать летучую мышь, когда она душной летней ночью случайно залетела в дом и впопыхах укрылась под кроватью, тот не знает, как злобно шипят эти мелкие млекопитающие и какие у них острые зубки. Кто не бегал из стороны в сторону, стараясь накрыть сачком бабочку, тот не представляет себе, какие зигзаги выделывают в полете эти насекомые. Тайна животного открывается лишь в физическом контакте с ним. Потрогать – значит понять. Только коснувшись кожи или шерсти животного, почувствовав его зубы, понюхав его теплые экскременты или нечаянно сломав его нежные пестрые крылышки, можно установить отношения с ним. Только так животное оказывается в сфере чувств человека, а тем самым в его биографии, то есть становится частью его жизни. Только тогда человек готов сделать хоть что-то ради животного, когда обращается к нему на «ты» и является его другом.

С диким зверьем подобный контакт сегодня невозможен. Дикие животные – это чуждые, ставшие неким символом существа, знакомые нам в лучшем случае по документальному кино или по зоопарку. Живут они «где-то там» на вольной природе, цивилизация их терпит, а биологи инвентаризируют. Для большинства людей непосредственный контакт с диким животным – табу, если только они не включаются в жестко отрегулированную систему охоты и рыболовства, впрочем, постепенно переродившуюся в романтически возвышенную борьбу с вредителями. Природа нам более не принадлежит! Но именно того и требует охрана природы. Ради биологического разнообразия ею установлены четкие демаркационные линии. Однако и охрана природы не ответит на вопрос, кому же, собственно, принадлежит эта самая природа? Ведь таковая теперь – «природа сама по себе», абстрактное понятие, на которое в обществе то и дело ссылаются и к которому положено относиться с предельным почтением. Зачем же человеку относиться с почтением к тому, до чего ему и дела нет, чего он не может «потрогать»? И нечего удивляться, что для большинства людей природа, пусть даже у порога собственного дома, остается чужой и никак не связанной с реальной жизнью. Это идея, образ, культурное достижение, плод фантазии…

Еще совсем недавно все было иначе. Люди воспринимали природу посредством обоняния и осязания, а сегодня этого нет, как нет больше животных многих видов. Писатели, в чьих произведениях природа играет значительную роль, часто рассказывают, что физическое соприкосновение – даже грозящее опасностью – способствовало более глубокому пониманию животного мира. Такие описания стоит читать внимательно, именно они подтверждают нашу сегодняшнюю удаленность от экзистенциального контакта с природой. Фридрих Георг Юнгер, брат Эрнста Юнгера, в своей книге «Зеленые ветви», представляющей собой объемный свод воспоминаний о физических контактах с миром природы и животных, пишет, что ребенком он мог почуять змею среди камней благодаря ее «своеобразному острому запаху». Так нос, орган обоняния, помогал ему установить первый непосредственный контакт с природой. Человек, подобно охотничьей собаке, нападает на след животного по запаху. Такая форма сближения уходит корнями глубоко в историю развития нашего вида. Фридрих Георг Юнгер вместе с братом Эрнстом собирали всевозможных жуков, «простукивая, отделяя, подхватывая, просеивая» древесную кору. Стараясь напасть на след, они использовали все формы соприкосновения, что отразилось в богатом и даже лирическом описании их ежедневных занятий. Мальчиков в их исследовательском рвении не останавливал даже сомнительный материал: «Мы разглядывали грибы и древесную губку, сгнившие плоды, трупы и экскременты, раскладывали падаль, сырные корки и прочие приманки»⁷. Соприкосновение с природой превращается в полный физический контакт:

Чтобы ничто нам не мешало, мы раздевались, прятали одежду в ольховых кустах и по полдня бродили нагишом по болотистым лужайкам и зарослям тростника, широкой зеленой полосой окружавшим воду. Чтобы защитить себя от комаров, слепней и оводов, мы натирали все тело вязким черным илом… А потом бежали по тонкому слою дерна через утопающие в воде лужайки, и те колыхались под нашим весом подобно медленным водам озера⁸.

Зоолог Йозеф Райнхолф в предисловии к своей восхитительной книге о во?ронах⁹ рассказывает, как он в десять лет выкрал птенца галки из гнезда в церковной башне, чтобы вырастить его дома. Похищение произошло следующим образом:

Вот уже несколько столетий в этой башне гнездились галки. Они строили свои гнезда на балках и перекрытиях, каждый год добавляя слой за слоем, пока гнездо не становилось таким высоким, что попросту рушилось. Обломки стенок – то есть помет, соединенный с пылью и мумиями птенцов, оказавшихся неспособными к полету, – падали в глубину, на верхнюю площадку… Весь запачканный грязюкой, летевшей на меня из старых гнезд, на какие я то и дело наталкивался, но зато со спрятанной под рубашкой добычей – писклявым галчонком – я спустился и выскользнул из церкви, будто вор.

Если природа притягивает человека, он старается ею овладеть, инстинктивно ее захватывает. Жука – в коробку, галку – в клетку, веретеницу – в террариум, где она, скорее всего, не выдержит и трех дней. Живых существ убивают, коллекционируют, запирают, накалывают на булавки. Но человек до такой степени вмешивается в природу совсем не для того, чтобы ее разрушить. Наоборот: ради того, чтобы осознать себя ее частью.

Я прекрасно помню первый виварий своего детства, где у меня дня два проживала прыткая ящерица. Крышки у вивария не было, он стоял в саду. Однажды утром я нашел ящерицу мертвой, с глубокой вмятиной в спинке. Ее трупик стал для меня объектом увлекательного исследования. Ящерицу погубила какая-то птица. Этот случай доказал мне, насколько ящерицы уязвимы. Значит, опасность пришла сверху, а ахиллесовой пятой ящерицы как раз и является спина, то самое место, какое не могут увидеть глазки обычно столь внимательного и быстрого существа. Ящерица погибла спустя всего два дня, пришлось мне изловить новую. Но все эти действия не деструктивны – они нисколько не нарушили существование популяции ящериц и, напротив, помогли мне, ребенку, ближе познакомиться с природой. Способствовали интересу, сохранившемуся и поныне. Освоение природы, в котором поначалу действует право сильнейшего, не есть ее уничтожение, ибо оно пробуждает уважение к природе. Освоение природы позволяет изучить вблизи то, что иначе останется абстракцией. Сегодняшние дети ничего не могут изучить вблизи. В чем же причины общей бесчувственности?

Основная проблема состоит в том, что современная наука (и, соответственно, педагогика) систематически отрицает ценность видимого, увиденного. Согласно современной науке, мир, воспринимаемый чувствами, второстепенен по отношению к скрытым структурам этого же мира. «Идеология невидимого» наносит школе непоправимый вред. На уроках биологии теперь не учат зоологию, но лишь объясняют абстрактные взаимосвязи. Вместо знания видов школьнику преподносят почти исключительно молекулярную биологию и генетику. Следствием становятся утраченная открытость по отношению к любым явлениям, потеря живых чувств и чувствительности вообще. Мир, подлежащий наблюдению, обесценивается в сравнении с невидимым миром молекул и ферментов, в сравнении с составляющими его структурами. Уже пять десятилетий назад Ханна Арендт в своей книге «Vita Activa, или О деятельной жизни» предупреждала об опасностях лишенной чувствительности науки, усматривая ее корни в картезианстве. Она проанализировала взаимосвязь между утратой изначального здравого смысла (сommon sense) и ее последствиями для общества и его политического дискурса, который базируется тем самым лишь на абстрактных производных, но не на видимой реальности:

Эта способность мыслить в согласованных процессах, соотв. считать, и есть то, что Новое время понимает под рассудком, как и под здравым человеческом смыслом; рассудок тут по сути дела играет сам с собои?, и игра начинается автоматически, когда познавательная способность рассудка возвращается рикошетом к нему самому и он, лишенныи? всякои? реальности, познае?т уже только сам себя. Результаты этои? игры суть деи?ствительно принудительные «истины», ибо укорененная в мозге рассудочная структура человека у всех нормально одаренных индивидов должна в том же смысле быть «одинаковои?», что и структура человеческого тела… Декарт попытался справиться с этои? проблематикои? за счет переноса Архимедовои? точки в самого человека… Тем самым он выбрал своеи? точкои? отсчета структуру самои? же человеческои? способности познания, которая, будучи в себе безмирнои?, создает себе деи?ствительность и достоверность в плоскости математических формул, ею же производимых¹⁰.

Другая причина отчуждения человека от его естественной среды – изобилие техники, сопровождающей его в обычной жизни, активное пользование средствами массовых коммуникаций, интенсивность цифровых раздражителей. Едва ли не каждое современное исследование в сфере отношений человека и природы доказывает, что утрата связи с природой происходит по вине технизации и виртуализации нашего общества. Интернет, смартфоны, GPS-системы рассматриваются как причины глобального ускорения, заставляющего нас позабыть о природных ритмах. Избыточное воздействие цифровых раздражителей ведет к притуплению чувств. Мы и в самом деле почти не в состоянии воспринимать природу и свободно передвигаться в природных условиях. Природное пространство стало лишь ареной спортивной активности. Используя вспомогательные технические средства, мы разучились ориентироваться в природе и расшифровывать ее знаки. Каждый час, проведенный перед компьютерным монитором, есть час, проведенный не на свежем воздухе.

Третья причина отчуждения наиболее серьезна. Без увлечения техническими устройствами, без технического перевоспитания мы сегодня попросту не смогли бы открыть для себя и своих чувств природу, населенную дикими животными. Природа – разнообразная и дикая, богатая зверьем всяких видов – теперь, как правило, недоступна. Пространство, не охваченное урбанизацией, разделяют демаркационные линии, и вход туда воспрещен. Природоохранные заповедники переходят один в другой. Правда, бывают между ними полосы активного сельскохозяйственного использования, где растут в основном одуванчики. То, что прежде казалось само собой разумеющимся и способствовало пробуждению интереса к природе, сегодня является правонарушением: собирать грибы, срывать цветы, ловить зверюшек и наблюдать за ними, коллекционировать бабочек и жуков. Прежде все подобное считалось творческим освоением природы, посредством которого человек окунался в ее жизнь. Попробуй-ка теперь самостоятельно погоняться за капустницей или веретеницей! Это грозит солидным штрафом. Тот, кто намерен коллекционировать бабочек или отлавливать ящериц для своих детишек, будет действовать нелегально. А ведь освоение природы во многом предполагает вольность, даже анархию. Для детей природа – это контрпроект, адресованный школе и родителям. Животные – это посланники другого, свободного мира. Установление связи с ними – это попытка подышать чистым воздухом. Современной охране природы удалось извратить саму идею подобного прибежища и отравить воздух свободы. «Ничего не трогать!» – так звучит у них одиннадцатая заповедь. А кто ее нарушает, тот испытывает укоры совести – вот до чего дошло перевоспитание. Каждый может проверить это на себе.

Следствием общего запрета стал у младших поколений огромный дефицит знаний о биологических взаимосвязях, о видах растений и животных. Как доказывают многочисленные современные исследования, знания о видах диких животных стремительно сокращаются, и нечему тут удивляться. Большинство людей теперь и понятия не имеет, какие звери обитают в лесах за порогом их собственного дома. Не распознает голоса птиц, не умеет читать следы. Не определит даже типичных для родных мест животных, какого-нибудь канюка или барсука. Утрата отношений с природой доходит до патологии. Nature Deficit Disorder, то есть неспособность ориентироваться в природном окружении, считается в США симптомом болезни¹¹. «Последний ребенок в лесу» – так называется знаменитая книга Ричарда Лоува¹², но это не сценарий фильма ужасов, а горькая реальность. С уверенностью, не допускающей возражений, Лоув утверждает: «Чем выше технизация, тем больше мы нуждаемся в природе». Согласно Лоуву, результатом поступательной технизации становится клиническая картина болезни, справиться с которой поможет только «систематическое озеленение» и регулярное общение с природой. World Wide Web он предлагает заменить на Web of Live, заодно предлагая и разработанную им самим терапию.

Преувеличивая значимость терапии, Лоув все-таки не ошибается в диагнозе. Эмпирически рассмотренный тезис о фундаментальном отчуждении от природы доказуем и в Германии. Социолог Райнер Бремер с 1997 года занимается исследованиями в этой области на примере детей и молодежи (Jugendreport). В отчете за 2010 год он приходит к выводу, что «дистанция, наличие которой установлено в предшествующих исследованиях, продолжает увеличиваться и теперь уже очевидна даже в самых простых вещах»¹³. Так, лишь 10 % опрошенных детей знали, что стропила обычно делаются из сосновой древесины, а лишь 6 % детей сообразили, как правильно назвать сына оленя и оленихи. Статистика говорит ясно: современный ребенок проводит больше 50 часов в неделю с электронными устройствами и меньше часа на природе. Дети предыдущего поколения проводили на свежем воздухе не менее четырех часов в неделю. Из нынешних детей с их электронными увлечениями точно не вырастут взрослые, обеспокоенные охраной окружающей среды. По той простой причине, что природа им безразлична, или – еще трагичнее – они просто не будут знать, что имеется в виду под этим словом.