Книга: Всеобщая история чувств

Первые прикосновения

Сейчас (хоть я и не дородный нестарый джентльмен, мающийся от безделья) я делаю массаж младенцу в больнице Майами. Мужчины-пенсионеры часто вызываются дежурить рядом с недоношенными детьми по ночам, когда другим нужно заниматься семейными делами или отсыпаться перед очередным рабочим днем с девяти до пяти. Младенцам нет дела до половой принадлежности того, кто ухаживает за ними. В своей неясной еще будущности они поглощают ласку и заботу, словно заблудшие в пустыне – манну небесную. Ручки у них гибкие, как винил. Сами они еще слишком слабы для того, чтобы перевернуться самостоятельно, но все же способны дергаться и извиваться, и поэтому медсестрам приходится обкладывать младенцев в постельках мягкими валиками, чтобы они случайно не закатились в угол. Торс малыша не больше карточной колоды. Трудно поверить, что передо мною лежит на животике мальчик, которому предстоит в будущем играть в баскетбол в «Олимпике», или нянчить собственных детей, или заниматься дуговой сваркой металлов в гелиевой среде, или покупать билет на суборбитальный самолет в Японию, где ему предстоит деловая встреча. Это крохотное живое существо с непропорционально большой головой, из-под кожи которой выпирают вены, напоминая своим рисунком бассейн какой-то реки, кажется таким хрупким, таким недолговечным. Младенец лежит в инкубаторе, в кувезе, как называют эти камеры, что подчеркивает изолированность его жизни от окружающего мира; он окружен ореолом проводов, подключенных к датчикам, которые отмечают успехи его развития и поднимают тревогу, если что-то идет не так. Ощущая болезненно острое стремление защитить это крохотное существо, я просовываю тщательно отмытые, продезинфицированные, согретые руки в отверстия инкубатора, словно в куколку бабочки, и прикасаюсь к нему. Начинаю с поглаживания очень медленными движениями его головы и лица, шесть раз по десять секунд на каждое прикосновение, а потом, также по шесть раз, глажу шейку и плечи. Мои руки скользят по спинке и массируют ее, снова шесть раз, длинными размашистыми движениями, затем переходят к ручкам и ножкам – и опять шесть движений. Прикосновения не должны быть слишком легкими (чтобы не вызывать щекотки) или грубыми (чтобы не возбудить младенца), но ровными и уверенными, как будто стараешься разгладить плотную ткань. На светящемся экране стоящего поблизости монитора пляшут две бирюзовые кривые – ЭКГ и дыхание; одна из них – с невысокими, частыми, острыми, как у пилы, зубьями, вторая же плавно поднимается вверх и так же медленно опускается далеко вниз в своем пульсирующем танце. Сердце делает 153 удара в минуту; для меня это был бы максимум насыщения крови кислородом при тяжелой физической работе, для него же это покой, поскольку сердцебиение у детей гораздо быстрее, чем у взрослых. Я переворачиваю его на спинку, и он, не просыпаясь, недовольно морщит личико. Менее чем за минуту передо мной проходит череда выражений, каждое из которых понятно благодаря тому, как он шевелит бровями, морщит лобик, красноречиво гримасничает ротиком и подбородком: раздражение, спокойствие, растерянность, счастье, злость… Потом его личико расслабляется, веки вздрагивают, и он уплывает в фазу быстрого сна, в кинозал сновидений. Некоторые медсестры, опекающие этих крошечных недоношенных младенцев, – которые смотрят свои сны, как будто еще находятся в материнской утробе, – воспринимают их как эмбрионы, оказавшиеся не там, где следует. Что видит во сне эмбрион? Я осторожно делаю с младенцем мини-зарядку – выпрямляю ручку и с некоторым усилием сгибаю ее в локте, развожу его ножки и подтягиваю колени к груди. Он спокоен, но в тонусе; кажется, ему нравится то, что я с ним делаю. Я опять переворачиваю его на животик и снова принимаюсь гладить голову и плечи. Это первый из трех сеансов прикосновений, проводящихся каждый день, – вроде бы и жалко тревожить его крепкий, глубокий сон, но, даже просто поглаживая этого младенца, я делюсь с ним жизненной силой.

Младенцы, получающие массаж, набирают вес минимум на 50 % быстрее, чем те, с кем не проводят эти процедуры. Они более активны, энергичны и контактны, лучше понимают окружающее, лучше переносят шум, быстрее ориентируются и лучше контролируют эмоции. «Менее вероятно, что такой младенец будет подолгу плакать – через минуту он крепко уснет, – писал в Science News за 1985 год один психолог, излагая результаты своего эксперимента. – Он лучше способен успокоиться и утешиться». Исследование, проведенное через восемь месяцев, показало, что недоношенные младенцы, получающие массаж, в среднем быстрее растут, у них более крупные головы и меньше проблем со здоровьем. Некоторые из врачей в Калифорнии даже помещают недоношенных в водяные кроватки, которые слегка покачиваются; младенцы, за которыми ухаживают по этой методике, менее раздражительны, лучше спят и меньше подвержены апноэ. И это, и другие исследования показали, что дети, к которым много прикасаются, меньше плачут, обладают лучшим характером и, следовательно, более привлекательны для родителей. Это очень важно, поскольку если среди всех родившихся доля недоношенных составляет 7 %, то доля подвергающихся жестокому обращению непропорционально высока. Дети, которых трудно растить, чаще подвергаются насилию. Люди, которых мало ласкали в детстве, не будут склонны к ласке, став взрослыми, так что круг замыкается.

В 1988 году в статье New York Times о важности осязательного контакта в развитии детей сообщалось об «отставании в психологическом и физическом развитии у детей, лишенных физического контакта, но получающих достаточное питание и уход…». Это было установлено ученым, исследующим развитие недоношенных младенцев, то же подтверждали и наблюдения за сиротами Второй мировой войны. «Недоношенные младенцы, получавшие трижды в день 15-минутный массаж, набирали вес на 47 % быстрее, чем те, кого оставляли в одиночестве в инкубаторах… получавшие массаж также демонстрировали признаки более быстрого созревания нервной системы, они были более активны… и лучше отзывались на такие раздражители, как лицо или звук погремушки… получавшие массаж выходили из больницы в среднем на шесть дней раньше». Через восемь месяцев младенцы, получавшие массаж, лучше выполняли тесты на умственные и физические способности, чем дети, лишенные этой процедуры.

Доктор Тиффани Филд, детский психолог Медицинского института Университета Майами, вела наблюдение за младенцами, по разным причинам попадавшими в отделение интенсивной терапии. В больнице ежегодно принимали 13–15 тысяч родов, и у доктора Филд всегда хватало «объектов» для наблюдения. Среди них есть младенцы, получающие кофеин из-за проблем с брадикардией и апноэ, один ребенок с гидроцефалией, а также несколько нуждающихся в тщательном наблюдении детей, чьи матери страдают диабетом. Рядом с одним кувезом сидит на черном стуле молодая мать. Просунув руку внутрь, она нежно гладит младенца и шепчет ему в ухо ласковую чепуху. В другом кувезе крохотная девочка, одетая в белую рубашечку с розовыми сердечками, заходится классическим, хрестоматийным ревом, от которого подскакивает сердцебиение, и монитор начинает тревожно пищать. У противоположной стены палаты мужчина-врач неподвижно сидит около еще одной недоношенной девочки и, держа вплотную к ее ноздрям пластиковую рогульку респиратора, пытается научить ее дышать. Рядом с ним медсестра перевернула третью девочку на животик и делает ей «зарядку», как здесь между собой называют массаж. У недоношенных младенцев совершенно старческие лица! Когда во сне их выражения меняются, кажется, будто они репетируют эмоции. Медсестра, следуя расписанию массажа, шесть раз по десять секунд поглаживает каждую часть тела младенца. Процедура не нарушает сон малышки, зато она набирает по тридцать граммов в день и вскоре отправится домой – почти на неделю раньше, чем ожидалось. «Дети не получают ничего особенного, – объясняет Филд, – и все же они активнее, быстрее набирают вес и делаются намного жизнеспособнее. Просто поразительно, – продолжает она, – сколько информации передается через осязание. Все остальные ощущения передаются через специальные органы, а вот осязание – повсюду».

Невролог Сол Скэнберг, экспериментировавший с крысами в Университете Дьюка, установил, что чистка шерсти и облизывание матерью вызывает у крысят изменения биохимических процессов; если забрать крысенка у матери, выработка гормонов роста замедлится. Во всех клетках организма снижается уровень орнитиндекарбоксилазы (фермент, сигнализирующий о том, что пришло время для определенных биохимических изменений) и, соответственно, синтез белка. Вновь повышаются эти показатели только после того, как крысенка вернут матери. Экспериментаторы выяснили, что легкого поглаживания недостаточно для того, чтобы погасить негативный эффект, а имитировать материнский язык удавалось лишь прикосновениями кисточки для живописи с заметным нажимом; при таком уходе крысенок развивался нормально. Независимо от того, вернут ли экспериментаторы крысят матери или будут сами гладить их кисточкой, детенышам после стресса понадобится очень много осязательных контактов, гораздо больше, чем требовалось в обычном состоянии.

Скэнберг взялся за эксперименты с крысами в связи со своей педиатрической деятельностью; особенно его интересовал психосоциальный нанизм (карликовость). Некоторые дети, живущие в эмоционально деструктивной обстановке, просто перестают расти. Скэнберг выяснил: восстановить процесс роста у таких детей не могут даже инъекции гормонов роста, а вот любовь и забота – могут. Случалось, что, когда такие дети попадали в больницу, их развитие нормализовалось благодаря ласковой опеке медицинского персонала. Удивительно, что этот процесс вообще обратим. Получив аналогичный результат с крысятами, Скэнберг задумался о судьбах недоношенных младенцев, которые, как правило, проводили начало своей жизни в изоляции, без контактов с людьми. У животных главный залог выживания – близость к матери. Лишенный материнских прикосновений детеныш (для крыс достаточно сорока пяти минут) теряет аппетит, чтобы дожить до возвращения родительницы. Но это помогает лишь в том случае, если отсутствие матери непродолжительно; если же она не возвращается вообще, замедляются обмен веществ и (как следствие) рост. Прикосновения убеждают младенца в том, что он в безопасности, и, по-видимому, дают организму толчок к нормальному развитию. Во многих экспериментах, проводившихся в разных концах страны, младенцы, которых больше держали на руках, через несколько лет проявляли большую живость и лучшие познавательные способности. Это немного похоже на стратегию спасения с тонущего корабля: прежде всего нужно забраться на спасательный плот, потом подать сигнал бедствия, а после – оценить запас воды и пищи и постараться сэкономить энергию, не совершая активных действий. Так и детеныши животных сначала призывают матерей криком на высоких нотах, а в случае неудачи их организмы начинают «экономить», отказываясь от энергозатратных действий – например, от роста.

В медицинской школе Университета Колорадо провели подобный эксперимент с обезьянами, удаляя матерей от детенышей. У последних появлялись признаки беспомощности, растерянности и подавленности; они возвращались в нормальное состояние не просто после воссоединения с матерями, а только через несколько дней непрерывного общения с ними. В период разлуки менялись сердечный ритм, температура тела, графики мозговых волн, характер сна и действие иммунной системы. Электронное наблюдение за такими детенышами показало, что отсутствие осязательного контакта ведет к физическим и психологическим расстройствам. Но после возвращения матери, судя по всему, выправляется только психика; поведение детеныша нормализуется, а вот нарушения физиологического плана – подверженность болезням и т. п. – сохраняются. И вот один из важнейших выводов этих экспериментов: расстройства такого рода необратимы, и недостаток физического контакта может привести к долговременным нарушениям.

Другой эксперимент с разделением поставили тоже на обезьянах в Университете Висконсина. Там детеныша отделили от матери стеклянной перегородкой. Они видели, слышали и чуяли друг друга, но не могли дотрагиваться. И это единственное ограничение оказалось столь серьезным, что малыш непрерывно плакал и отчаянно метался по помещению. В другой группе установили стеклянную перегородку с отверстиями, сквозь которые мать и детеныш могли касаться друг друга. У таких детенышей не оказалось серьезных поведенческих проблем. Малыши, перенесшие кратковременную разлуку с матерью, став немного старше, отчаянно цеплялись друг за дружку, вместо того чтобы вырабатывать навыки уверенного самостоятельного поведения. Те же, у кого разлука была длительной, наоборот, избегали друг друга, а при контактах делались агрессивными; они стали склонными к насилию одиночками, не способными установить добрые взаимоотношения с другими.

В Университете Иллинойса, также экспериментируя на приматах, установили, что недостаток осязательных контактов приводит к повреждениям мозга. Были организованы три ситуации: 1) доступны все формы контакта, кроме осязательного, 2) стеклянная перегородка убиралась на четыре часа из двадцати четырех, и обезьяны получали возможность полноценного общения и 3) полная изоляция. Аутопсия мозжечка показала, что у обезьян, находившихся в полной изоляции, имелись повреждения мозга; то же самое наблюдалось у частично разделенных животных. Особи из колонии, в жизнь которой экспериментаторы не вмешивались, остались здоровыми. Это кажется невероятным, но даже относительно небольшое ограничение тактильных контактов может послужить причиной повреждения мозга, которое проявляется у обезьян в аномальном поведении.

Устраивая недоношенного младенчика в его стеклянном доме, я обращаю внимание на яркую раскраску стен: клоуны, карусели, цирковые шатры, воздушные шары и тут и там повторяющаяся надпись «колесо фортуны». «Осязание куда важнее, чем все прочие наши чувства», – вспомнила я фразу Сола Скэнберга. Он произнес ее, когда мы с ним беседовали в Ки-Бискейн: весной 1989 года там проводилась внеочередная конференция Johnson & Johnson, посвященная осязанию, – трехдневный обмен мнениями нейрофизиологов, педиатров, антропологов, социологов, психологов и других специалистов, интересующихся тем, как осязание и ограничение тактильных контактов влияют на умственное и телесное здоровье. По многим причинам осязание плохо поддается изучению. У всех остальных чувств имеются обособленные органы восприятия, которые можно изучать, для осязания же этот орган – кожа, распределенная по всему телу. Каждым из чувств – кроме осязания – занимается хотя бы один исследовательский центр. Осязание же – это сенсорная система, действие которой трудно изолировать или элиминировать. Чтобы лучше понять природу зрения, можно изучать слепых, слуха или обоняния – глухих или аносмиков, а вот с осязанием такое практически невозможно. С людьми, лишенными от рождения зрения или слуха, проводят эксперименты, но с осязанием такой путь исключен. Оно обладает уникальными функциями и качествами, но при этом часто сочетается с другими чувствами. Прикосновения воздействуют на весь организм как самого индивидуума, так и на личности тех, с кем происходит контакт.

Скэнберг объяснял:

Эмбрион, окруженный околоплодными водами, ощущает колыхание теплой жидкости, воспринимает сердцебиение матери и плавно покачивается, как в гамаке, когда она ходит. После столь глубокой безмятежности рождение должно оказаться неприятным и грубым потрясением, и мать различными способами воссоздает для младенца комфортную обстановку матки (пеленает, укачивает, прижимает к левому боку, поближе к сердцу). Матери-приматы (люди и обезьяны) сразу же прикладывают новорожденных к себе. В примитивных культурах младенцев не выпускают из рук ни днем ни ночью. В одном из племен конголезских пигмеев младенец находится в физическом контакте с матерью по меньшей мере половину времени, и вдобавок другие члены рода постоянно ласкают его и играют с ним. В племени кунг младенцев носят в курассе (слинге), удерживающем ребенка вертикально на материнском боку. В таком положении легко ласкать младенца, а он сам может играть с ожерельями на шее у мамы или общаться с окружающими. Эти дети находятся в близком контакте с родными около 90 % времени, тогда как в нашей культуре малышей предпочитают держать в колыбелях, колясках или автокреслах, чтобы они были в известном отдалении, а то и вообще не на виду.

Еще одна особенность детского осязания состоит в том, что оно не обязательно должно воспринимать прикосновения другого человека или даже живого существа. В родильном доме Кембриджа выяснили, что недоношенные младенцы, которых всего-навсего кладут на одеяла из овечьей шерсти, ежедневно прибавляют в весе на пятнадцать граммов больше, чем обычно. И причина не в том, что одеяло теплое, – в помещении поддерживается вполне благоприятная температура, – а скорее в близости к традиции пеленания младенцев, стимулирующего у них тактильные ощущения, снижающего стресс и позволяющего ощущать себя в чьих-то объятиях. В других экспериментах плотно облегающие одеяла или одежда снижали у младенцев частоту сердцебиения, способствовали расслаблению, благодаря чему дети лучше спали.

Все животные так или иначе реагируют на прикосновения, поглаживания, тычки. Пожалуй, без прикосновений не было бы эволюции (я имею в виду контакты между молекулами и образование связей). Человек любого возраста, который сам не прикасается ни к кому и к нему никто не прикасается, может ощутить тактильное голодание[31]. Осязание первым из чувств появляется у эмбрионов, а у новорожденных проявляется автоматически – прежде чем откроются глаза и начнется какое-то постижение мира. Почти сразу же после появления на свет, еще не умея ни видеть, ни тем более говорить, мы инстинктивно начинаем ощупывать то, что нас окружает. Осязательные клетки губ помогают ребенку взять грудь, хватательные рефлексы рук позволяют найти теплое. Помимо всего прочего, осязание учит нас понимать разницу между собой («я») и другими, как и то, что снаружи имеется еще кто-то – мама. Между матерями и младенцами происходит бесчисленное количество соприкосновений. Первый эмоциональный комфорт соприкосновения с матерью воплощает в себе беззаветную любовь, которая остается в памяти на всю жизнь.

Крохотная полуторакилограммовая вселенная по имени Джеффри, которую я глажу долгими нежными движениями, молча скривила ротик и так же быстро вернула лицу прежнее выражение. В других инкубаторах, стоявших в палате, шевелились другие жизни, и другие волонтеры просовывали сквозь окошки руки, чтобы младенцы начинали ощущать мир. Главная медсестра-исследователь, проходящая магистратуру по неонатологии, проводила сенсорный тест Бразелтона с крошечным мальчиком, который уже проявил реакцию на треск ярко-красной погремушки. Подняв младенца, она мягко повернулась с ним на руках, и его взгляд, как и следовало, обратился по направлению вращения, а затем снова стал несфокусированным. Потом она десять секунд звонила в маленький колокольчик сначала по одну, а потом по другую сторону от младенца, и повторила это четыре раза. Этакая сцена в буддийском духе. В соседней колыбельке лежит недоношенный младенец, у которого проверяют слух; на голове у него наушники, отчего он похож на телеграфиста. Прежде, ухаживая за недоношенными, их старались тревожить как можно меньше, но теперь выявилось так много красноречивых доказательств пользы прикосновений, что во многих больницах активно практикуют новую методику. «Вы обнимали вашего ребенка сегодня?» – спрашивает наклейка на автомобиле. Как выяснилось, этот вопрос – совсем не шутка. Прикосновения нужны не меньше, чем солнечный свет.