Книга: Забытые опылители

ВСПОМИНАЕТ ГЭРИ:

Рассвет пришёл вместе с каким-то низким гудящим шумом вблизи крытой веранды, на которой я спал. Бледно-лимонный свет пробивался сквозь разорванную гряду облаков над горизонтом. Была весна – время, когда колибри черногорлые архилохусы прилетают пировать на кроваво-красных цветках, покачивающихся в дуновениях бриза на долговязых ветвях фукьерии. Высоко на слегка волнистых горных хребтах к западу от Тусона тысячи ощетинившихся колючками фукьерий окрашивали поля пустыни в пламенеющий красный цвет. Однако фукьерии рядом с моей верандой были посажены наряду с другими самыми разнообразными травами, кустарниками и суккулентами специально для привлечения особых ночных и дневных бабочек, одиночных пчёл и птиц.

Пока продолжается утро, я тихо посчитаю посетителей на цветках в моём оазисе в пустыне, устроенном на заднем дворе. Все эти цветы были аборигенными обитателями области пустыни Сонора, но были подобраны одно к другом так, что лишь умножали удовольствие, которое я получал от своего личного сада для опылителей.

Я зашёл в дом и заварил чай. К тому времени, когда я оделся, порция ромашкового чая уже была готова сопровождать меня на ранней утренней прогулке по двору. Первые шаги за дверь вывели меня к самому низкому месту во дворе, где приятный ночной воздух всё ещё стлался над посадками столовых и горлянковых тыкв. Там, в точности так, как я это и представлял себе, рано просыпающиеся тыквенные пчёлы[25] уже опыляли жёлто-оранжевые цветка на ползущих по земле плетях. Низкое жужжание слышалось в цветке дикой тыквы дланевидной. Оно подтверждало, что тыквенные пчёлы уже бодрствовали, курсируя между цветками, пусть даже солнце стояло ещё недостаточно высоко, чтобы осветить эту часть двора и заставить цветки раскрыться полностью.

С фонарём в одной руке и кофейной кружкой в другой я заметил, как мелькнула одиночная пчела, движущаяся вокруг золотистых пыльников мужского цветка. Неподалёку я заметил самку тыквенной пчелы, опустившуюся на землю, чтобы затащить тяжёлый груз оранжевой пыльцы в своё гнездо, сделанное в усыпанной росой земле под пахучими плетями растения.

К тому времени, когда солнечный свет начал заливать двор, я сумел, наконец, увидеть колибри – черногорлых архилохусов и калипту Коста, летающих среди брызг цветков фукьерии, трубок юстиции калифорнийской и самодельных ярко-красных кормушек с сиропом, висящих на стропилах веранды. Одна калипта Коста немного покружилась у кормушки, пока её не спугнул чёрно-оранжево-белый масковый цветной трупиал, прилетевший к соседней кормушке с оранжевой каймой.

Трупиал защебетал красивую территориальную песню со своей жёрдочки на кормушке. Колибри, закладывая виражи, с шумом пролетел через весь двор и сел на крыше навеса, который я построил тоже из ветвей фукьерии. Самец калипты Коста отдохнул на крыше этого простого шалаша, а потом начал зондировать цветки, всё ещё цветущие на отрезанных ветвях фукьерии, которые я уложил поперёк балок навеса. Это было странное зрелище: колибри калипта Коста, опыляющий ещё живую часть архитектуры – ветку, которая несколько месяцев назад была срезана и уложена на крышу навеса.

Вскоре после этого другие пчёлы – и общественные, и одиночные – загудели на цветках цезальпиний и мескитовых деревьев, окружающих патио. Длинные и блестящие красные нити цезальпиний выглядели так, словно должны были привлекать колибри, но пчёлы-плотники и медоносные пчёлы были более обычными их посетителями; они обходили стороной пыльники и разворовывали нектар. Пчёлы-плотники обладали особенно большим опытом по части грабежа цветов, поскольку у них были похожие на стилеты ротовые органы, которые могли «перерезать глотку» любому трубчатому цветку, который им попадётся.

К этому времени я закончил пить чай и, держа садовый шланг в руке, поливал свой сад для бабочек и пчёл. Однако так рано весной более или менее часто встречались лишь парусники поликсены. Поливая ластовень и кирказон – кормовые растения для личинок, соответственно, данаиды гилиппы и кирказонового парусника – я осматривал их стебли и листву в поисках признаков присутствия первых молодых личинок. И хотя именно сегодня я не нашёл ни одной из них, я по-прежнему считаю поиск личинок таким же волнующим – а иногда и огорчающим – событием, как поимка сачком, а затем выпуск на волю первых взрослых бабочек во дворе.

Переводя наконечник шланга с одного растения на другое, я пробовал вспомнить, гусеницам какой дневной или ночной бабочки обычно служит основной закуской каждый из видов трав или кустарников. Побеги моей пассифлоры стали прекрасными кормовыми растениями для личинок перламутровки Euptoieta hegesia и геликонии Heliconius charithonia, которые обе довольно редки в Соединённых Штатах дальше от границы Аризоны с Мексикой. На влажной земле вокруг вербен и лантан сидела большая стая хвостаток Strymon melinus, которые там же и кормились, а вот пестрокрылые Pontia protodice, похоже, любили посещать «ослиный клевер»[26] и желтушник перистый на краю двора. «Бабочкин куст» буддлеи из пустыни Чиуауа в Нью-Мексико собрал на себе группу чужеземных репниц, а также более нежных зорек, аборигенного вида семейства белянковых.

Переходя ближе к фруктовому саду, я проверял, заняты ли деревянные гнездовые блоки для пчёл голубых осмий – искусственные гнездовья, которые я сделал в начале февраля. Пчёлы, должно быть, заметили вывеску «Дом на продажу», поскольку это – основной вид пчелиной недвижимости. В один не по сезону тёплый день в середине февраля одна из этих пчёл-осмий – вероятно, самец – прорыла себе выход сквозь толстую стенку из грязи: первый парень на районе. Однако ни один из его соседей не почувствовал себя готовым последовать за ним, и он вскоре исчез, потому что вернулось похолодание, принося с собой снег. После того, как снег растаял, а тепло вернулось в пустыню, из гнездового блока появились остальные пчёлы– это были главным образом самки – которые начали опылять яблони и деревья абрикосов и нектарин в мини-саду во дворе. Самки таскали один за другим грузы нектара и пыльцы обратно в сверлёный деревянный гнездовой блок для яиц, которые они вскоре отложат в глубине тёмных тоннелей.

Затем я полил группу опыляемых летучими мышами агав, несколько высоких сизых юкк, опыляемых ночными бабочками, дружественный к бражникам дурман, несколько диких перцев чили, опыляемых различными пчёлами-галиктидами, и дюжину или около того растений, опыляемых колибри, хотя некоторые из них также привлекали и медоносных пчёл. Под гигантскими пологами зрелых мескитовых деревьев стаями летали тысячи крошечных одиночных (Perdita) пчёл; были также цветущие ночью кактусы-цереусы и несколько энотер, ожидающих в тени, когда далее в этом сезоне начнут размножаться бражники.

Конечно, не все эти растения зацветут в наступающем году. И ни одно из них не образовывало достаточно больших зарослей для того, чтобы привлекать и поддерживать существование местной популяции опылителей. Но благодаря тому, что на природных территориях по соседству можно найти дополнительные пыльцу и нектар, многие виды опылителей могли прилетать во двор и улетать обратно, когда им захочется. И, возможно, именно так всё и должно быть: плавный переход из дикой природы на культивируемые растения и обратно.

Конечно же, такие личные и общественные сады, приносят очень большое удовлетворение тем, кто за ними ухаживает. Но есть ли у таких посадок какая-то настоящая природоохранная ценность перед лицом всевзможных нарушений равновесия в природе, вызванных людьми и рвущих тонкие и сложные взаимодействия между растениями и опылителями в мировом масштабе? Сам по себе маленький сад для опылителей, созданный для бабочек, колибри или пчёл, возможно, не сможет сохранить целые популяции или виды находящихся в угрожаемом состоянии или подвергающихся опасности исчезновения опылителей и растений. Однако он может напомнить садоводам, соседям и другим людям о главенстве драгоценной роли «замкового камня» среди них. Как однажды предупредил нас Стенвин Шетлер из Смитсоновского института:

Безусловно, мы редко вставали на защиту любой жизни, которую вначале не заметили, а потом не растили, чтобы досконально знать и любить. Такие сады опылителей могут предотвратить то, что основатель “The Xerces Society” Боб Пайл назвал «исчезновением опыта»: утрату прямого контакта с живой природой, запускающую цикл из неприязни, апатии, безответственности, а иногда и прямого презрения к естественным местообитаниям. Если дворовые наблюдатели за букашками окажутся сопричастными взаимоотношениям, которые наблюдают в своих садах, они могут стать более ревностными борцами за сохранение разделительных полос на шоссе свободными от гербицидов, за уверенность в том, что для контроля численности вредителей на продовольственных культурах используются только биологические агенты контроля, и за организацию коридоров, связывающих охраняемые территории.

Конечно же, охваченные садоводством территории в Соединённых Штатах огромны, поэтому ряды борцов за охрану природы среди них уже могут быть весьма многочисленными. Как узнала благодаря своим исследованиям Американская Национальная Ассоциация садоводов, около 44 миллионов американцев занимается разведением цветов, 30 миллионов выращивают овощи, а среди 26 миллионов, активно занимающихся ландшафтным дизайном своих дворов, неуклонно растёт процент тех, кто высаживает аборигенные растения. Примерно в половине всех домашних хозяйств в Соединённых Штатах есть как минимум один человек, занимающийся этими тремя видами деятельности вне дома, и есть большой потенциал для привлечения их к работе не только с растениями, но и с бабочками, пчёлами и другими полезными «букашками». Во всём мире количество людей, занятых сельхозработами не просто в качестве отдыха, а для получения ежедневного пропитания, просто астрономическое. И далее, совокупная суммарная стоимость предметов потребления сельскохозяйственного происхождения по всему земному шару составляет ошеломляющие 3 триллиона долларов.

Другой ответ, касающийся эффективности садов, проистекает из их контекста: если они каким-то образом объединены более масштабными усилиями по экологической реставрации, каждый экспериментальный сад может обрести невероятную важность. И не так уж и важно, будет ли исходный сад сравнительно небольшим, пока не изучены какие-либо методы, которые в дальнейшем смогут помочь исцелить физически или химически повреждённые или иным образом опустошённые земли. Мы памятуем о «принципе Дон-Кихота», сформулированном нашим земляком из Тусона Джимом Корбеттом, основателем движения «Убежище»: «Социальное значение культурного прорыва, в противоположность общественному движению, возникает не из того, что его делают широкие массы людей, а из того, что его решительно совершает кто-то один».

Если найдётся один такой человек, который наглядно демонстрирует, как «культурный прорыв» вроде разведения садов для опылителей может привести к появлению «общественного движения» с глубоким природоохранным значением, то это будет Мириам Ротшильд. Родившаяся в 1908 году в эксцентричной семье британских натуралистов, Мириам Ротшильд внесла инновационный вклад в энтомологию, химию, фармакологию, морскую экологию, права человека, и, как ни странно, в общественную безопасность: она была самой первой среди людей, кто установил в машине ремни безопасности. Тем не менее, самым долговременным вкладом может быть инициирование ею разведения «садов для бабочек» на Британских островах. За последние два десятилетия её садоводство для бабочек получило широкое распространение в качестве средства, призванного восстановить биологически разнообразный культурный ландшафт, который она называет «цветущим сенокосом». Взгляните, против чего, по её собственным словам, она боролась:

Мириам Ротшильд начала создавать свой цветущий луг с того, что позволила зарасти дикой травой более чем 2 акрам лужаек для игры в шары и теннисных кортов в Эштон Уолд – поместье её семьи. Затем она собрала семена в соседних лесах, на живых изгородях и лугах, и посеяла их прямо на лугу, или пересаживала туда более уязвимые виды, когда их сеянцы становились достаточно выносливыми, чтобы могли сами бороться за жизнь. Она прикладывала особые усилия к сбору растений, которые обильно выделяют нектар. Эти нектароносные растения прокормили бы бабочек, которых любили и изучали она и её отец. Нектароносные растения, думает она, являются ключевым моментом для роста разнообразия фауны опылителей: «Вы действительно можете отказаться от разных романтичных идей обустройства дома для этих ангельских созданий», – сухо говорит она, и добавляет: «Лучшее, что вы можете сделать – устройте для них хорошую пивную».

Британские живые изгороди традиционно обеспечивали укрытиями и местами кормления представителей дикой природы, в том числе множество опылителей. В прежние времена на них ополчились приверженцы единообразных методов ведения сельского хозяйства, но во многих местах они были высажены вновь. В Европейском Экономическом Сообществе такие резервные программы неоценимы для охраны опылителей.

С тех пор, как Ротшильд дала лугу определённый толчок на пути к восстановлению, она заметила любопытное явление: там начались естественные процессы. Несколько других видов – от орхидеи офрис пчелоносной до льна слабительного и трясунки – добрались туда при помощи ветра или мелких животных. «Другие, – с надеждой говорит она, – придут следом за ними».

И другие действительно пришли следом за ними благодаря вдохновению Мириам Ротшильд, а также запасу семян диких цветов, которые она начала выращивать на другом участке площадью 90 акров. Её усилиями была создана сеть питомников, которые заложили основу для множества других программ по охране опылителей. Боб Пайл сказал нам, что, пока не пришла Мириам Ротшильд, «почти все сады для бабочек были размером с почтовую марку. Затем Мириам Ротшильд начала окультуривать свалки, места открытых горных работ и водохранилища, а также подземные хранилища отходов. Это было делано как раз вовремя».

Пока усилия Ротшильд не начали находить последователей, темп исчезновения бабочек в некоторых областях Англии местами был в десять раз выше, чем у позвоночных животных или сосудистых растений. Как защитник бабочек, Тим Нью отметил, что «в Британии природоохранная деятельность эволюционировала медленно, [проходя через] годы проб и ошибок». Ротшильд буквально дала ей хорошего пинка – предлагая высевать аборигенные нектароносные растения на полумиллионе акров частных садов в Великобритании, а также озеленяя полосы отчуждения (обочины) шоссе и свалки, чтобы увеличить численность редких бабочек в этих местах. После того, как эти пилотные проекты увидели Майкл Уоррен и другие защитники бабочек, Британское управление придорожными полосами решило сделать все свои разделительные полосы и обочины более дружественными к живой природе. Заново сформировав ландшафт вокруг санитарной свалки в Эссексе, и далее засеяв его кормовыми растениями для бабочек, новое поколение специалистов по природоохранной биологии показало всем, что редкие бабочки вполне могут получать пользу от экологической реставрации их местообитаний.

И что ещё более замечательно, британские защитники природы начали понимать, что для сохранения бабочек поддержание традиционных способов хозяйствования на земле важнее, чем просто сохранение нетронутыми охраняемых территорий. Это понимание сформировалось не в мгновение ока. За последние три десятилетия шашечница аталия исчезла во многих местах Великобритании – даже в двух заповедниках, специально организованных в 1960-х годах для охраны этой редкости. После этого специалисты по природоохранной биологии ещё раз перепроверили, что же плохого могло случиться с видом, который они называют Mellicta athalia. После изучения кормового поведения и физиологии этого вида они установили, что эта шашечница не настолько сильно зависит от наличия охраняемых «девственных» территорий, насколько от древней форме агролесоводства, которая была в ходу на Британских островах на протяжении 6000 лет. От этой традиции лесного хозяйства в значительной степени отказались в течение последних нескольких десятилетий. Она была заменена современными методами лесоводства, оставляющими участки расчищенного леса, слишком близкие друг к другу в пространстве и времени, чтобы это могло понравиться шашечнице. В некоторых областях управление охраняемыми территориями пришлось изменить, чтобы имитировать древнюю практику под названием «coppicing»[27], способ выборочной рубки ветвей и восстановления деревьев. Периодически срубая дубы, орешник и ясень – то есть, поощряя появление зарослей небольших деревьев – защитники природы стали свидетелями возвращения терновника, колокольчиков и первоцветов, а вместе с ними и шашечницы аталии.

Недавно они перенесли популяции этой шашечницы на изолированные территории, где ранее проживал этот вид. Как только они восстановили в тех местах традиционные методы лесопользования, они засвидетельствовали быстрый прирост популяции, который сохраняется уже значительно больше десятилетия. Короче говоря, они обнаружили, что примечательная бабочка стала пользоваться открытыми участками леса, которыми лесные жители, ведущие традиционный способ хозяйствования, обеспечивали их на протяжении тысяч лет. То есть, шашечницы аталии адаптировались к культурному ландшафту.

С тех пор, как был усвоен этот с трудом полученный урок с шашечницей аталией, британские биологи поняли, что другие уязвимые опылители в настоящее время ограничены местами, где за многие века существования человеческой культуры сложился тёплый микроклимат. Фактически, за последние 300 лет ведения записей о распространении британских беспозвоночных эти опылители ни разу не обнаружились ни в одном по-настоящему древнем местообитании. Вместо этого они продемонстрировали привязанность к известковым болотам с тонким почвенным слоем, на которых с доисторических времён копали торф, и к часто вырубаемым участкам лесов, где полог леса не смыкается, а так и остаётся на приостановленной стадии экологической сукцессии. В обоих этих типах открытых и освещаемых солнцем местообитаний бабочки процветают – летние температуры здесь на несколько градусов выше, чем на соседних плантациях деревьев или на буйно заросших болотистых землях с толстым слоем почвы.

Ещё ободряет тот факт, что в Англии завоевала популярность этика охраны других беспозвоночных. Эти зелёные острова – настоящий приют для большого количества видов шмелей – разнообразия, которое где-то ещё в мире мы увидим лишь на северо-востоке Соединённых Штатов или в Канаде. Шмели предпочитают, или, как минимум, выдерживают погоду, которая слишком холодна или влажна для медоносных пчёл и многих аборигенных видов, устраивающих гнёзда в земле. Великобритания – это страна садовников, пытливых натуралистов и защитников природы. Возможно, это проистекает из прекрасной традиции викторианской эпохи, которая создала Чарльза Дарвина и его друзей, постигающих местную естественную историю в его поместье в Дауне. Хотя это, вероятно, привело бы в изумление многих американцев, прилипших к своим телевизорам, но в Англии в процессе разработки находятся далеко идущие программы по мониторингу и охране многих беспозвоночных, в том числе мохнатых шмелей рода Bombus и паразитических шмелей-кукушек Psithyrus. В стране насчитывается 22 вида шмелей, и несколько из них редкие, находятся под угрозой исчезновения или локально вымерли из-за долгой истории сельскохозяйственного использования земель и вызывающего опасения уничтожения в недавнем прошлом значительных количеств древних живых изгородей, которые когда-то давали убежища пчёлам и другим представителям живой природы.

Одна из этих новых программ – «Стражи сельской местности», крупное британское природоохранное мероприятие, спонсируемое компанией «Хайнц» через британское представительство Всемирного фонда дикой природы и ставящее себе целью помощь в охране живой природы и местообитаний, существование которых находится под наибольшей угрозой. «Стражи» – инициативная и увлекательная программа – распространяли дешёвые наборы, содержащие плакат с изображением шмеля, увеличительную лупу, определитель по всем видам шмелей в Англии и упаковку семян любимых шмелями диких цветов для посева. Как часть работы «Стражей» и других программ, связанных с беспозвоночными, целая армия добровольцев – юных и старых натуралистов – в настоящее время регулярно сообщает различным местным и региональным центрам о появлении – или о заслуживающем внимания отсутствии – обычных и редких шмелей и других насекомых по годам и временам года. Далее эта информация каталогизируется в виде бесценных баз данных, в том числе в виде современных «геоинформационных систем», так что управляющие земельными участками, горожане, а по сути – любые заинтересованные люди могут приобщиться к этой сводке знаний. Нам стоило бы создать такие программы в Соединённых Штатах.

Многих биологов в последнее время осенила мысль о том, что эти британские виды, которые нашли убежище в таких изменённых культурой местообитаниях, могут быть реликтами более тёплого периода, который имел место более 5000 лет назад, когда летние температуры были в среднем на 1 или 2 градуса Цельсия выше, чем в наши дни. Если бы не было тех изменений природы человеком, сохранявших эти местообитания тёплыми и открытыми на протяжении последних пяти тысячелетий, многие из опылителей наверняка полностью исчезли бы с Британских островов. Когда Боб Пайл из общества «The Xerces Society» слушал, как его британские коллеги рассказывают одну за другой истории вроде этой, он осознал, что «практически каждая находящаяся под угрозой исчезновения бабочка, остающаяся в Англии, стала редкой из-за прекращения ухода за традиционным образом изменёнными ландшафтами – живыми изгородями, лугами, местами земляных работ и периодически вырубаемыми лесами – или из-за их уничтожения». Та же самая тенденция очевидна и в случае с британскими шмелями.

Для Северной Америки значительно сложнее сказать, какое воздействие на опылителей оказали применявшиеся на протяжении тысячелетий методы землепользования коренных американцев, хотя их метод подсечно-огневого земледелия, вероятно, способствовал приросту популяции голубянок Карнера[28] и других редких бабочек. На некогда обширных дюнах вдоль береговой линии озера Мичиган целые поколения школьников имели обыкновение прогуливать уроки и устраивать пожары в зарослях трав на песках и на болотах, поддерживая тем самым существование множества участков растительности различного возраста. Эти «лоскутые одеяла», во многом напоминающие те, что получались при использовании огня коренными американцами, поддерживали постоянные изменения местообитаний для нескольких редких растений и насекомых, уже утраченных на других участках дюн, где сохранение условий в статичном состоянии привело к местному исчезновению этих же видов. Но всё же дети, играющие с огнём – это не выход. Как написала ещё одна жительница окрестностей озера Мичиган, Стефани Миллс: «Если быть честным, деятельность по восстановлению окружающей среды должна быть неотделимой от предотвращения дальнейшего разрушения местообитаний». И разумеется, огонь сослужит далеко не одинаковую службу всем растениям и опылителям. На слишком сильно застроенной территории в качестве инструмента управления, призванного поддерживать существование мозаичных местообитаний, он явно совершенно бесполезен.

А смогла бы численность некоторых североамериканских опылителей возрасти, если бы поддержание природной среды в дюнах опять стало динамичным? Ответ на этот вопрос ищется в Антиокских дюнах на реке Сан-Хоакин в Калифорнии, которые мы посетили в одной из предыдущих глав, чтобы оценить статус подвергающейся опасности исчезновения энотеры. Около 20 акров среди этой короткой цепи дюн –единственный сохранившийся дом бабочки-риодиниды аподемии Ланге (Apodemia mormo langei). С тех пор, как в 1976 году аподемия Ланге впервые была признана находящимся в опасности видом, бывало, что численность её популяции снижалась до всего лишь 50 особей в самый разгар сезона размножения – опасно обеднённый генофонд. Некоторое время будущее этой яркой красновато-оранжевой бабочки выглядело не слишком ярким – чужеземные сорняки в ходе конкуренции подавляли её основное кормовое растение, эриогонум голый, известный как Eriogonum nudum var. auriculatum. Так как гусеницы и взрослые самки этой риодиниды никогда не встречаются слишком далеко от цветущих растений эриогонума, казалось, что численность бабочек упадёт вместе с количеством цветков эриогонума.

Но Майк Палмер, Стефани Задор и другие работники Службы охраны рыбных ресурсов и диких животных США стали свидетелями возрождения эриогонума на низких песчаных холмах, насыпанных ими в местах, где они ранее были срыты в процессе добычи песка в Антиоке. Эта команда высыпала 7000 кубических ярдов песка на новые 2 1/2 акра сформованных дюн, высадила эриогонум, и добилась тем самым значительных успехов, поскольку было замечено, что растения дают семена. Популяция аподемии Ланге отреагировала соответствующим образом. Фактически, она увеличилась почти до 2000 особей, которых удалось наблюдать в течение одного дня в 1991 году. И хотя численность бабочек в последнее время стремительно росла, потребуются дополнительные трудоёмкие усилия, чтобы их кормовые растения не страдали от последующей конкуренции с чужеродными сорняками. Но даже в этом случае по состоянию на апрель 1995 года проект по экологической реставрации в Антиокских дюнах уже можно расценивать как успешный в плане обеспечения этих риодинид большим количеством нектароносных и кормовых растений для личинок.

И всё равно в отношении использования аподемиями Ланге восстановленной растительности несколько вопросов остаются без ответа. Неподалёку от искусственных дюн находится старый виноградник, в котором всё ещё есть несколько виноградных лоз, а также много эриогонума. Как сказала Гэри Стефани Задор, «на винограднике растут тонны эриогонума, но аподемии посещают лишь его края». Её интересует, могли ли в почве виноградника всё ещё находиться в остаточных количествах какие-то химические соединения – стойкие пестициды или гербициды – которые не дают бабочкам искать корм в этом маленьком местообитании.

Возможно, ей нельзя дать однозначный ответ. Однако здесь ясно лишь то, что восстановление экологических условий, подходящих для поддержания жизни популяций бабочки нельзя просто закончить высадкой на искусственных дюнах нектароносных и кормовых растений для личинок. Как предупредила биорегионалист Стефани Миллс: «возможность реставрации экосистем того или иного рода – например, создание новых зарослей растений прерий – не должна создавать у нас обманчиваго ощущения, будто бы экосистемы можно перемещать с места на место, словно восточные ковры». Урок Антиокских дюн нагляден. Но каким бы жизненным он ни был, реинтродукция нектароносов и кормовых растений для личинок – это всего лишь отправная точка на пути длительного восстановления экологического равновесия.

Аподемия Ланге предпочитает для жизни определённые микросреды – возможно, в зависимости от сочетания в них трав и открытого пространства, солнечного света и защиты от ветров – но отказывается от других, которые выглядят почти идентичными, если судить по их растительности. Чтобы понять эти тонкие различия между одним местообитанием и другим «пустым пространством» в сотне ярдов от него, мы должны начать смотреть на мир глазами пчелы или бабочки, ощущать его запахи так, как это сделала бы ночная бабочка, и ощущать вкус смеси сахаров так, как их могла бы ощутить колибри. Конечно же, пища – это не единственная необходимая вещь, которую должен найти опылитель в определённом месте. В дополнение к пыльце и нектару многие опылители нуждаются в доступной стоячей воде неподалёку, а также в смолах, древесном соке и резине, которые помогают склеивать вместе материалы для гнезда. Должно быть обеспечено наличие гнездовых участков для заселяющейся туда взрослой особи, а также для её потомства. Подходящее укрытие может определяться доступностью материалов для устройства гнезда, нор или укрытий, а также достаточным количеством путей для спасения от потенциальных хищников. Каждый вид пчёл, колибри или бражников удовлетворяет эти основные потребности при помощи различных стратегий.

Все эти годы мы экспериментировали с устройством различных жилищ для аборигенных пчёл, стараясь выяснить их гнездовые потребности достаточно хорошо, чтобы можно было увеличить их разнообразие и численность. Мы поняли, что некоторые городские и сельскохозяйственные ландшафты страдают от нехватки отверстий, в которых нуждаются опылители – это брошенные норы грызунов, дупла деревьев, старые ходы жуков, «скелеты» кактусов, миниатюрные пещерки под булыжниками и валунами. Наши коллеги- энтомологи из Института Исследования Артропод Соноры, специализирующиеся на фауне пустыни, каждый год собирают в Тусоне международную конференцию под названием «Беспозвоночные в неволе» – или «Букашки в намордниках», как её называет Гэри. Они думают над разработкой способов содержания насекомых в неволе для публичных экспозиций в зоопарках и для учебных целей в школах, а также над тем, как продемонстрировать полезность использования искусственных мест для гнездования и других материалов в уже повреждённых местообитаниях, где запасы таких ресурсов были сильно истощены.

Мы сумели увеличить в местных масштабах плотность поселения аборигенных пчёл на наших собственных задних дворах, используя самые разнообразные и недорогие материалы для их привлечения. Набив устаревшие бумажные трубочки для питья марки «Sweetheart» в картонную упаковку из-под молока, зафиксировав их при помощи клея и прикрепив упаковку к ветке дерева в тени его кроны, мы «поймали на гнезде» пчёл-листорезов и каменщиц, поощряя использование ими этих искусственных жилищ и в последующие сезоны. Мы также привлекли маток шмелей, чтобы они устроили гнёзда возле наших садов, оставляя перевёрнутые глиняные горшки на земле возле наших посадок помидоров. Мы убедили других маток шмелей гнездиться весной, частично зарыв в землю деревянный ящик, наполненный обивочной тканью и снабжённый дренажем из трубок и просверленных в нём отверстий. Аборигенные шмели из Соноры с готовностью заселяют укрытия обоих видов.

В тенистых защищённых местах, соседствующих с нашими садами и огородами, мы подвесили просверленные толстые доски и набитые соломой жестянки или связанные пучки стеблей с рыхлой сердцевиной. Если в блоках мягкой древесины вроде сосны Ламберта и бузины насверлить отверстий различного размера, в них могут поселиться удивительно разнообразные аборигенные пчёлы и осы. Поскольку естественные места для гнездования зачастую в дефиците – пчелиную недвижимость трудно приобрести – сверлёные доски, блоки пенополистирола с отверстиями, бороздчатые листы древесины и гофрированного картона могут помочь пчёлам-листорезам, а также другим пчёлам основать свои популяции и обеспечить опыление садов по соседству.

Конечно, небольшие размеры большинства придомовых садов облегчают работу с ними. Те же самые методы привлечения опылителей, применённые на лугу или в восстановленных песчаных дюнах, сработают с куда меньшей вероятностью. Однако производители люцерны и сотрудничающие с ними учёные организовали обширные искусственные пласты почвы, которые привлекают более миллиона солончаковых пчёл (Nomia melanderi) на каждый акр увлажнённых, пропитанных солью земель, снабжённых несколькими дренажными трубами. Такие искусственные гнездовья можно создавать не только для обслуживания сельскохозяйственных культур, но и для того, чтобы помочь опылению реинтродуцированных аборигенных растений.

Может показаться, что это просто – организовать заповедники, которые станут домом для взаимодействующих популяций разнообразных опылителей и их хозяев из числа цветковых растений. Однако всё оказывается далеко не так. В действительности же мы нашли очень мало примеров заповедников для опылителей и цветов, организованных ради сохранения этих хрупких взаимодействий. Одно из мест, где уничтожение разнообразия тропических цветковых растений и их посредников, занятых переносом пыльцы, было остановлено, или, по крайней мере, предотвращено, находится в «Ломас Барбудал». Раскинувшийся среди живописных склонов вулканов в сухих листопадных лесах северо-западной скотоводческой области Гуанакасте в Коста-Рике, он охраняет сотни акров флористически богатых природных местообитаний. «Ломас-Барбудал» (название буквально означает «бородатые холмы» и дано за густой растительный покров несколько потрёпанного вида) – это островок охраняемых земель среди наступающего на него моря с острыми волнами циркулярных пил и мачете.

С тех пор, как прокладка Панамериканского шоссе открыла эту область, колонисты и поселенцы проложили через неё тропинки, дорожки и грунтовые дороги, позволяющие им охотиться, ловить рыбу и заготавливать древесину. Отчасти эта колонизация была случайной и незаконной; иные же программы финансировались транснациональными банками и активно спонсировались правительством Коста-Рики. Но какими бы разными ни были причины, эти некогда девственные леса и водоразделы – часть находящихся в серьёзной опасности и почти исчезнувших остатков «сухого листопадного тропического леса» – были лишены лесного покрова ради создания полей для выращивания мясного крупного рогатого скота и лошадей. Подсечно-огневое земледелие практиковалось в этих местах уже тысячи лет, но в последнее время люди вырубили, сожгли и распахали больше леса, чем когда-либо прежде. На протяжении долгого сухого сезона небеса задыхались и приобретали охристый оттенок из-за едкого дыма от множества пожаров, устроенных владельцами ранчо и фермерами. Попечитель и управляющие ресурсами «Ломас Барбудал» знают, что постоянные пожары и экономическая брешь в их бюджетных ресурсах из-за постоянной борьбы с огнём ставят под угрозу долгосрочное выживание этого маленького, но важного заповедника для опылителей.

Стив впервые посетил это место и его окрестности близ маленькой деревушки Багасез в 1972 году, когда оно было известно как «Станция Пало Верде» и являлось одной из точек на маршруте образовательных путешествий по изучению ураганов, которые устраивала Организация тропических исследований. Тысячи американских и иностранных биологов, изучающих тропическую экологию, прошли обучение по программе ОТИ, прослушав её «Основы» и другие курсы. Это консорциум членов образовательных учреждений, расположенный в Сан Хосе, Коста-Рика, и пример того, что можно сделать в тропиках для обучения и исследований. Почти все самые уважаемые биологи, и даже некоторые адвокаты и политические деятели, испытали на своей шкуре его интенсивный распорядок дня, расписанный от рассвета до заката. Но ещё раньше это место было частью обширного ранчо, занимавшегося разведением крупного рогатого скота и лошадей, собственностью «Comelco». В конце 1960-х и начале 1970-х эта местность представляла экотуристам виды не тронутых рукой человека галерейных лесов вдоль незагрязнённых рек и склоны холмов, поросшие гигантскими деревьями, образующими полог леса, фикусами-душителями и эпифитными орхидеями, бромелиями и прочей благодатью.

Сегодня на многих из тех нехоженых природных троп встречаются только разные «вакас», Биг-маки, «кабаллос» и древесный уголь. Лишь крошечные обособленные клочки и похожие на острова участки остались от того, что всего лишь два или три десятилетия назад было обширным лесистым, холмистым ландшафтом, покрытым одеялом зелени. Первые преподаватели факультета и студенты ОТИ во всех подробностях помнят, на что это было похоже – проводить занятия по опылению, раскачиваясь на лестницах или, дрожа, стоять на тонких ветках, размахивая энтомологическим сачком среди тучи пчёл. В те дни пчёлы буквально тучами летали среди просто сумасшедше красивых обильно цветущих деревьев семейства бобовых, а взмахи их крыльев создавали зловещий гул, который можно было расслышать на некотором расстоянии. Самые великолепные из этих деревьев взрывались кричаще-розовым (Tabebuia rosea) или золотым ливнем интенсивного лимонно-жёлтого (Tabebuia ochracea) цвета. Среди этого моря красочных древесных крон гудели миллионы мелких, средних и крупных туземных пчёл, особенно антофорид, в том числе чрезвычайно быстрых насекомых рода Centris. В те дни было нетрудно собирать длинные музейные серии или добывать образцы как свидетельства опыления. Сегодня же вам зачастую придётся напрячься, чтобы услышать случайного гостя-пчелу высоко наверху. «Безмолвная весна» для пчёл из Гуанакасте действительно настала – так получилось не только из-за пения лесных птиц, но и из-за почти безмолвных корон деревьев, зазывающих к себе пчёл, которые больше не прилетят и не станут сосать нектар.

Биологический заповедник «Ломас Барбудал» был детищем и дальновидным замыслом увлечённого тропического биолога – Гордона У. Фрэнки с кафедры энтомологии Калифорнийского университета в Беркли. Фрэнки десятилетиями работал в этих лесах, изучая, когда цветут растения и какие опылители привлекаются ими, чтобы пожинать их сладкую награду. Наряду с другими коллегами по работе он предположил, что Ломас Барбудал мог бы стать заповедником, охватывающим 5609 акров территории сухих лесов и прилегающих участков галерейных лесов.

Почему именно этот участок? Возможно, руководствуясь весьма эгоистичными соображениями, они хотели защитить исследовательские участки, на которых была взращена их карьера, и которые давали их душам некоторую отдушину в мире бетона, стали и стекла больших американских городов. Они уже знали, что эти леса были невероятно богаты местными видами деревьев, кустарников и трав, и что эти цветковые растения привечали почти непостижимо богатое собрание видов-опылителей – птиц, летучих мышей и насекомых. Здесь были особенно обильно представлены пчёлы, и этих биологов очаровали 20 или около того видов гигантских пчёл-антофорид – быстрокрылые и красивые представители рода Centris, в одиночку устраивающие гнёзда на земле, а иногда под оболочкой, окружающей гнёзда термитов. Большинство этих пчёл зависит от богатых энергией цветочных масел, которые дают деревья и лианы из семейства Malpighiaceae. Для пчёл этот источник масел – настоящая золотая жила. Господствующее растение этих белых вулканических склонов, которое стало пчелиной «нефтяной скважиной», известно под названием «нансе» (Byrsonima crassifolia), и из его маленьких жёлтых плодов готовится чудесно освежающий напиток. Однако в сухой сезон его крупные цветки – это то, что привлекает пчёл из трибы центридин. Каждый цветок несёт в чашечке железы, напоминающие миниатюрные пузырьки драгоценного масла. Но почти ни один из них не пропадает даром, потому что пчёлы смакивают его густым покровом волосков на своих задних ногах, чтобы перенести в своё скрытое гнездо. Эти цветочные масла наряду с пыльцой других растений в буквальном смысле превращаются в ещё большие стаи пчёл Centris, ожидающие массового цветения растений на следующий год.

Поэтому данный уникальный биологический заповедник был с самого начала предложен коста-риканскими биологами, различными американскими агентствами по охране природы и многочисленными «Друзьями Ломас Барбудал» в качестве заповедника для пчёл и маслоносных цветов, который будет гарантировать долгосрочное выживание исходного леса. Желаем этим храбрым пионерам всего самого лучшего в их усилиях по обузданию вырубки лесов и других угроз. Пусть же пчёлы Centris и дальше собирают цветочные масла для своих личинок, и мы надеемся, что гул их крыльев вновь раздастся над раскинувшимися вокруг сельскими районами Гуанакасте, когда они вернутся сюда.

Были осуществлены и другие крупномасштабные шаги по организации или преобразованию территорий, направленные на то, чтобы они превратились в места отдыха опылителей и обеспечивали их источниками корма поблизости. Например, в Аризоне Служба охраны лесов США и Служба национальных парков США применили меры по ограждению брошенных шахт так, что люди и дикие животные не могут проникать в них, но нектароядные летучие мыши могут продолжать влетать внутрь и вылетать на свои ночные смены. В настоящее время эти шахты стали важным пунктом в планах по восстановлению численности летучих мышей, потому что многие из естественных мест отдыха этих нектароядных животных были нарушены спелеологами, туристами или вандалами. Если такую охрану мест отдыха объединить с охраной или реинтродукцией нектароносных растений, эти действия наверняка пойдут на пользу летучим мышам.

В других регионах Соединённых Штатов привлекающие бабочек растения вроде ластовня регулярно высаживаются в составе озеленения обочин дорог. Но, как предостерегает нас разводчик садов для бабочек Джейята Эджилвсги, «Если полосы отчуждения на шоссе не будут достаточно широкими, всё, к чему вы придёте – это массовые убийства: автомобили будут сбивать бабочек, когда те начнут вылетать из маленьких зарослей диких цветов». Посадки на полосах отчуждения должны быть широкими, или же должны дополняться природной растительностью по другую сторону ограждения, чтобы бабочки нашли другие привлекательные ресурсы подальше от движущегося транспорта.

Продолжая мысль Стенуина Шетлера об охране природы, мы должны помнить, что единственная заросль нектароносных растений не образует «нектарного коридора». Что нам действительно нужно в Северной Америке, да и на других континентах тоже, так это группы квалифицированных экологов, садовников, наблюдателей за живой природой и специалистов по экологической реставрации, посвятивших свою работу каким-либо миграционным коридорам. Им следует определить типичный период миграции летучей мыши или бабочки-монарха и составить список цветочных ресурсов, доступных мигрантам в данной местности в течение этого периода. Они должны гарантировать защиту этих источников нектара, доступных естественным образом, и оберегать их от гербицидов и пестицидов, особенно когда вскоре должны прилететь мигранты.

И что ещё важнее, они должны объединить усилия с другими группами защитников опылителей, находящимися дальше на маршруте, чтобы выявлять какие-либо опасности или препятствия вдоль «нектарного коридора». Один образцовый образовательный проект в области охраны окружающей среды в настоящее время обеспечивает такое объединение более чем тысячи школ в одну линию, которая тянется через всю Северную Америку. Когда Элизабет Доннелли начала организовывать программу «Путешествие на север», она думала, что это стимулирует школьников «наблюдать фенологические изменения по месту их жительства, поможет им заметить, что «безмолвной весны» в их окружении уже нет». Сейчас, несколько лет спустя, Доннелли и её коллега Дженнифер Гасперини из университета Хэмлин задействуют более 25000 детей в день для отслеживания передвижений 15 мигрирующих видов. Дети не просто узнают, как передовые технологии могут помочь им контролировать численность и темп передвижения мигрантов – они также становятся защитниками этих животных. Как выразился один преподаватель, задействованный в программе: «Мои ученики внезапно увидели связь между бабочкой на заднем дворе, весенними температурами и далёкой страной Мексикой. Им удалось увидеть, как хрупка природа, и что все живые существа связаны друг с другом».

Представьте себе, как сделали в апреле 1995 года участники симпозиума Криса Дрессера по мигрирующим видам, что школьники смогли бы совершить паломничество по такому «нектарному коридору», двигаясь синхронно с мигрирующими опылителями. Представьте, как они спрашивают членов городских управлений вдоль этого коридора, почему на зарослях ластовня на разделительных полосах местных шоссе всё ещё используются гербициды, или почему деревья для отдыха в некоторых рощах не были защищены от освоения земель. Представьте себе, как американские дети работают совместно с местными ботаниками над выяснением того, какой аборигенный вид ластовня следует высаживать на каждом из отрезков этого коридора, или прибывают в Мичоакан, чтобы помочь мексиканским школьникам сажать пихты оямель или расчищать местные источники воды, важные для мест зимовок монархов. Если бы дети из США и Канады смогли увидеть праздник «Fiesta Cultural de la Mariposa Monarca» в маленькой деревушке Ангангуэо и изучить передающиеся из уст в уста многочисленные истории о монархах, остающихся в Мичоакане, это, возможно, вдохновило бы их пригласить мексиканских учащихся в гости в школы на далёком северном конце «нектарного коридора».

Культурные обязательства на том же самом уровне должны быть взяты также по отношению к немигрирующим опылителям, аборигенным растениям и продовольственным культурам, которые зависят от них. Четверть века назад зоолог Карл Джохансен предложил организовывать полевые заповедники для аборигенной растительности в качестве «хранилищ пчелиного корма» для некоторых аборигенных пчёл, важных для получения урожаев в северо-западной части Соединённых Штатов. Его предложение, однако, не было услышано, поскольку сельскохозяйственные производители по-прежнему расширяют свои поля в сторону прилегающих к ним природных районов, полагая, что они смогли бы восполнить отсутствующих опылителей просто путём найма кочевых пчеловодов, а не путём защиты мест обитания аборигенных пчёл. Сейчас, когда возникла дополнительная потребность в поддержке диких опылителей, мы надеемся, что все группы смогут научиться работать вместе, чтобы не тревожить человеческой деятельностью территории для жизни аборигенных пчёл и других насекомых вроде дневных и ночных бабочек, становящихся всё более и более редкими.

Но сейчас, когда промышленное пчеловодство в Америке вошло в настоящий штопор, мы начинаем замечать, что и остающиеся медоносные пчёлы, и аборигенные опылители часто нуждаются в диких кормах по соседству с сельскохозяйственными районами. Нам следует, наконец, научиться чему-то из добытой с таким трудом мудрости Западной Европы. На протяжении многих десятилетий европейские фермеры пытались оценивать экологические потребности аборигенных опылителей. Как признаёт немецкий защитник диких пчёл Пауль Вестрих, они долгое время сталкивались с проблемами разрозненных местообитаний. В настоящее время, говорит он,

Вестрих и его немецкие коллеги подчёркивают важность защиты утёсов, низинных пустошей, болот, листопадных лесов, подверженных оползням склонов, топей, берегов рек, дюн и дамб, сосоедствующих с сельхозугодьями, в целях охраны пчёл. Европейское Экономическое Сообщество считает, что защита природных территорий обеспечивает нечто большее, чем возможности отдыха для людей; она является основополагающим моментом в поддержании производительности сельского хозяйства.

Это послание, наконец, пустило корни на американской земле – или в том, что от неё осталось – на Статен-Айленде в Нью-Йорке. Там на свалку Фреш Киллс в течение последнего столетия было выброшено более 3 миллиардов кубических футов мусора, что создало одно из самых больших рукотворных сооружений в Северной Америке. Когда в 2005 году свалка будет закрыта[29], насыпь мусора там достигнет высоты 505 футов – самый высокий мыс на атлантическом побережье США от Флориды до штата Мэн.

На протяжении последних нескольких лет Мэри Юрлина и Стивен Хэндл из Ратгерского университета были заняты контролем деятельности опылителей в эксперименте по восстановлению природной среды, который, как они надеются, приведёт к полному восстановлению растительности на Фреш Киллс. Небольшие участки местных деревьев и кустарников уже были высажены на свалке – некоторые из них на расстоянии более чем в тысячу футов от ближайших массивов местных лесов, ещё остающихся на Статен-Айленде. Когда Юрлина и Хэндл осматривали клейтонии и дёрен, высаженные на различном расстоянии от леса, они с удивлением обнаружили несколько видов пчёл, посещающих цветы – даже на самых отдалённых участках. «Эти предварительные результаты, – сообщают они, – вселяют уверенность в восстановлении популяций важных мутуалистов цветов во вновь сложившихся растительных сообществах».

Но когда они провели мониторинг посещений пчёлами садовых разновидностей тыкв на различном расстоянии от остаточных лесных местностей, посещаемость пчёлами цветков тыкв сниалась по мере удаления от природной растительности. Смысл послания очевиден: поля и сады, на которых лежит нагрузка по снабжению нас пищей, никогда не должны располагаться слишком далеко от природных территорий, или тогда пострадают их урожаи. Сохраняющиеся природные территории и животные, их населяющие, играют всё более и более важную роль в поддержании стабильности снабжения всего мира продовольствием, волокнами и напитками. Мы не можем позволить дикой природе слишком сильно отдалиться от жизней опылителей, или от наших собственных жизней. Риск слишком велик – возможно, даже больше, чем гора мусора на свалке Фреш Киллс.