Книга: Шмели и термиты

Сравнения с известным и неизвестным

<<< Назад Сон в зимнюю ночь

Вперед >>> "Белые пятна" на картах Шмелеландии

Сравнения с известным и неизвестным

Неизвестное вызывало в нем бурный протест и нестерпимое любопытство.

Д. Гранин. Искатели

ОТАНИКИ полагают, что они к настоящему времени практически закончили перепись флоры на нашей планете и взяли на учет все виды растений, какие существуют на суше и на море. У энтомологов дела обстоят иначе. Хотя число зарегистрированных видов насекомых превысило уже полтора миллиона, натуралисты продолжают описывать всё новые и новые.

Семьями, общинами живет сравнительно немного насекомых: примерно около двух процентов. Но два процента от полутора миллионов — это тридцать тысяч.

Число видов общественных насекомых гораздо больше, чем принято думать. Первые описаны две с лишним тысячи лет назад, но и сейчас каждый год, причем не обязательно в Африке, Южной Америке или Австралии, обнаруживают то новый вид муравьев или термитов, то новый вид общественных ос или пчел.

Об одной такой обнаруженной на юге Европы совсем недавно форме небольших черных и черно-зеленых изящных пчелок-галикт, Галиктус маргинатус, стоит сказать подробнее.

Общественный уклад у этих пчел обнаружил старый югославский натуралист профессор Сима Грозданич, а подробно изучила молодая французская исследовательница Сесиль Плято-Кеню.

В жизни галиктовой семьи немало знакомого нам по шмелиной общине.

Как и у шмелей, молодые самки пчел-галикт зимуют в наглухо запечатанных подземных норках. Как и шмелихи, они, проснувшись весной, отрывают себе выход, пробираются на волю, к свету, летят на цветущие деревья и кусты, находят здесь пыльцу и нектар, а подкрепив этим кормом силы, принимаются каждая для себя готовить, причем неподалеку от материнского гнезда, свое, новое.

Как и у шмелей, община пчел-галикт до поры до времени состоит из одной самки и все растущего числа рабочих; как и у шмелей, у них лишь в зрелых семьях появляются продолжатели рода — самцы и молодые самки.

Но, несмотря на эти и ряд других черт полного сходства и частичного подобия, община пчел-галикт в целом очень отлична от шмелиной.

Судите сами: перезимовавшая пчелка-галикта роет весной почти отвесный ход, ведущий вниз сантиметров на тридцать! Этого не делает ни одна шмелиха: они, поселяясь на откосах, роют наклонный ход снизу вверх…

Вблизи от дна шахты пчелка-галикта сооружает от трех до шести маленьких овальных ниш-ячей, которые гладко зализывает слюной, стынущей, как лак. Это — изоляция от почвенной сырости.

Едва ячейки готовы, основательница-галикта начинает сносить в них с цветущих по соседству растений пыльцу и нектар. Корм укладывает в каждую нишу, спрессовывая аккуратные плотные хлебцы из цветня, обильно заправленного нектаром, В какой-то мере сходное мы видели и у шмелей, но дальше начинается нечто и вовсе ни с чем не сообразное. Изготовив последний хлебец, галикта поднимается к входу и начинает, пятясь, спускаться, причем энергично действуя жвалами и ножками, изнутри разрушает шахту. Разрушает все, что сама с такими трудами прокладывала… Целыми останутся лишь несколько последних сантиметров в глубине и связанные с ними ячейки.

Теперь строительница отдохнет, а затем отложит на каждый хлебец по яичку. Это происходит в июле. Из яичек вскоре вылупляются личинки, каждая поедает лежащий под ней корм, растет, окукливается, засыпает, а к началу сентября, когда на юге, где водятся эти пчелки, еще и тепло и сухо, в ячеях появляются — не скажешь: на свет, потому что это происходит во мраке подземелья, — молодые галикты.

Таким образом, к осени мать-родоначальница окружена похожими на нее как две капли воды дочерьми, и теперь она перестает трудиться. Работы и в подземном доме и вне его будут в дальнейшем выполнять молодые рабочие пчелки, хотя их и мало, от трех до шести, по числу выстроенных весной ячеек. Но работать пчелкам предстоит не скоро: сейчас наступают предзимние холода, почва стынет, семейка вместе с матерью впадает в состояние покоя, и так, ничем не подкормившись, натощак (хлебцы давно начисто съедены личинками), все засыпают до весны. Галикты — ни основательница, ни ее дочери-рабочие — нисколько не страдают, однако, от холода: рабочие получили необходимый для зимовки корм до того, как окуклились, а основательница успела полностью заправить запасами жировое тело в те недели, когда летала на цветы.

К весне все запасы исчерпаны, но вместе с теплом просыпается жизнь и в подземном гнезде. Молодые пчелки-галикты сверлят изнутри почву и на месте разрушенного матерью выхода сооружают новую шахту, ремонтируют старые и выкапывают новые ниши-ячеи. На каждого строителя приходится от трех до шести вырытых вблизи от дна шахты ячеек. Мать в прошлом году выстроила столько же… Сильными ножками и жвалами через отрытый коридор выбрасывают пчелки грунт на-гора. Вокруг выхода вырастает небольшой, а далее с каждым годом все более заметный комок земли. Он скоро спекается на солнце и, оставаясь снаружи бесформенным и неотделанным, скрывает в себе и под собой прямой ход в шахту, к ячеям.

Через этот гладкий, почти полированный канал и покидают гнездо весной пчелки-галикты. Выйдя на свет, они принимаются летать на цветы, здесь поедают пыльцу, пьют нектар, а насытившись, начинают сносить корм домой, усердно питают мать и постепенно заполняют и старые и новые ниши аккуратно уложенными запасами.

Чуть ли не все время проводя под землей и проработав на цветках по нескольку дней — не больше одной двадцатой отпущенного им срока жизни, — пчелки успевают на год вперед снабдить кормом и мать и будущих сестер, которых они никогда, впрочем, не увидят. Именно для них, лишь для будущего населения общины, пчелки-галикты заправили кормом каждую ячею гнезда.

Едва в них вырастает по плотно спрессованному пыльцевому хлебцу, смоченному нектаром, пчелки перестают вылетать из гнезда и точь-в-точь, как это сделала год назад мать, поднимаются и разрушают изнутри ход, постепенно отступая вниз.

На этом первое поколение заканчивает свой жизненный путь. Рабочие пчелки собираются все в дальнем углу шахты и здесь засыпают, чтоб уже не проснуться, однако жизнь в гнезде не прекратилась. Мать-основательница осталась здесь одна и примерно в июле, посетив каждую ячею — их теперь уже не 3–6, а 15–20, — откладывает на спрессованные дочерьми хлебцы по яйцу. Из каждого вылупляется личинка; личинки поедают приготовленный для них корм, окукливаются, и в сентябре из всех ячей выходят молодые галикты, полностью похожие на прошлогодних своих сестер и на мать. Ни разу не покинув запечатанного гнезда, они с наступлением холодов замирают и натощак спят всю зиму…

На третью весну в гнезде бывает уже около полусотни, на четвертую — примерно полтораста пчелок… И вот кончается четвертая, а то и пятая зима жизни гнезда.

С наступлением теплых дней холмик вокруг выхода из подземелья поднимается уже на 5–7 сантиметров. Пчелки больше чем когда бы то ни было выбрасывают грунта. Ведь их уже почти полтораста и они строят до полутысячи ячей! Гроздь лакированных полостей-вишенок вокруг конца прямо спускающегося хода стала необыкновенно большой и плотной. У летка, входа в подземелье, царит лихорадочное оживление: непрерывные потоки пчелок-фуражиров спешат за кормом и возвращаются с пыльцой и нектаром.

Как только уложены заправленные нектаром мучнистые хлебцы, леток запечатывается, коридор разрушается, молодые пчелки-галикты пробираются в дальний угол, нередко в тот же, где уже прошлый год остались их сестры, и здесь, полностью исчерпав силы, засыпают. Но старая основательница-галикта, пережившая уже пять зим, пять весен, пять лет, снова засевает все хлебцы, сносит на каждый по яйцу. Из яиц выводятся, как положено, личинки и принимаются без промедления поедать свое пыльцевое ложе.

Если бы все и дальше шло так, как прежде, молодым галиктам пришлось бы оставаться на зиму с матерью в ими же запечатанном гнезде. Но теперь подземелье остается закрытым и закрыто оно уже не до вешних дней, а только до начала осени. И происходит так потому, что на этот раз впервые за все годы существования гнезда из куколок выводятся не рабочие пчелки-галикты, а галикты-самцы, после них — молодые самки.

Именно самцы сразу же в самом начале сентября распечатывают гнездо, но делают это не так, как рабочие пчелки. Изнутри откапывается не общий прямой шахтный коридор, а несколько извилистых ходов.

Выбравшись на волю, молодые самцы сразу отправляются искать ходы в другие незапечатанные гнезда с пчелками-невестами.

Свадебная пора продолжается иногда даже несколько недель. После нее самцы погибают, оставляя в гнездах молодых вдов. Погибает и пчела — основательница общины.

Осиротевшие галикты зимуют дома, а весной покидают старое подземелье и разлетаются.

Разлетаются, и каждая закладывает поблизости от материнского новое гнездо, в котором возникнет и будет 5–6 лет расти новая община.

Но почему пчелки-галикты в гнездах, существующих год, два, три, четыре, живут только по 11–12 месяцев, а появившиеся в полновозрастном — пятилетием — гнезде способны жить в пять-шесть раз дольше?

Не сразу родился такой вопрос, а уж чтоб получить ответ на него, потребовались годы исследований.

В гнездах разного возраста пчелки-галикты просыпаются вроде совершенно одинаковыми. Когда из однолетнего гнезда брали только что вышедших на свет пчелок и, пометив их краской, пересаживали в старое, пятилетнее гнездо, то проникавшие сюда женихи не отличали подкидышей от коренных обитательниц. После того подкидыши благополучно зимовали, а дождавшись весны, разлетались и принимались закладывать свои общины, действуя ничуть не менее успешно, чем родные дочери старой основательницы.

И наоборот. Достаточно было ячеи из живущего пятый год гнезда переместить, пристроить к гнезду, основанному год-два назад, и подкидыши вместе с другими дочерьми основательницы зимовали, а весной принимались усердно отрывать шахтный ход, строили ниши ячей, кормили старую галикту, снабжали ячеи провиантом, запечатывали и разрушали ход изнутри.

Никто ничего подобного никогда и нигде еще не встречал у общественных насекомых.

Но если семья галикт, кое в чем похожая на шмелиную, в сущности весьма отличается от нее, то шмелиные порядки удивительно похожи на те, которые мы обнаруживаем у общественных ос, хотя жизнь ос во многом отличается от жизни шмелей.

Даже внешность. Шмели мохнаты, широкогруды, с округлым брюшком. Осы одеты в голый хитиновый мундир, на нем прямолинейный геометрический узор. Они узкотелы, с тонкой, ее даже так и называют — осиной талией-стебельком. Черножелтые цвета на шмелях и осах и те выглядят различно: тусклые и мрачные на осах, они свежи и радостны на шмеле. Голоса тоже разные: шмели в полете басовито гудят, осы визгливы… Гнездятся шмели, как мы уже успели узнать, чаще всего наземно или под землей, у ос же многие строят гнезда также и висячие, надземные. Осы лишены восковых желез и соты сооружают из разжеванной челюстями и проклеенной слюной многослойной бумагоподобной массы. Соты ос, хоть в надземных, хоть в подземных гнездах, висят горизонтально один над другим. Чаще всего это округлые плиты из тесно собранных в пласт, открытых книзу, правильных шестиугольных ячей. В каждой вырастает, окукливается, созревает единственное насекомое.

Корм личинки осы состоит поначалу из медовопыльцевой кашицы, но позже — из разжеванной животной пищи.

Таким образом, если шмели с первого дня и до конца жизни строгие вегетарианцы, то осы в возрасте личинок получают и мясной корм, а взрослые, сами питаясь на цветах, хищничают для прокорма детвы. Впрочем, и взрослые не слишком сурово соблюдают растительную диету. В осином гнезде нет ячей для корма. Такие склады им и не нужны, так как корм, доставляемый в гнездо, сразу свежим передается личинкам. При этом осы слизывают с тела личинок питательный для взрослых выпот. Таким образом, мы уже об этом говорили, осы и их плотоядные личинки фактически обмениваются кормом.

И все же семьи ос и шмелей зарождаются, растут, развиваются, созревают почти по одной программе.

Как у тех, так и у других из заложенных прошлой осенью зимовальных норок весной вылетают самки, которые вывелись прошлым летом. Подкормившись на цветах, они закладывают новые гнезда.

Первое поколение в молодом гнезде ос, как и у шмелей, состоит из насекомых более мелких, чем самки основательницы и осы более поздних поколений. (Как мы видели, у галикт самки — рабочие в гнездах всех возрастов одинаковы…)

Рабочие осы помогают самке и в строительстве и в фуражировке. Семья ос — она состоит уже из основательницы и дочерей — начинает набирать силу.

Гнезда разрастаются до тех пор, пока в сотах не окуклится: последний приплод, уже не из рабочих только, а в основном из продолжателей рода — самцов и молодых самок. Выход этого поколения в семье ос и в семье шмелей становится началом конца. Рабочие и старейшины общины, а также недавно появившиеся на свет, но уже сослужившие службу самцы погибают еще до наступления холодов. Молодые самки разлетаются и прячутся в укромных местах на зимовку.

Итак, в образе жизни у шмелей с осами больше общего, чем с пчелами-галиктами. А между тем по происхождению, по родству пчелы-галикты шмелям ближе, чем осы.

По происхождению, по родству, отливающие металлическим блеском пчелы Эуглоссиды с язычками необычайной длины — они длиннее всего тела — еще ближе шмелям, чем галикты, однако отличаются от шмелей еще больше, чем осы. Ячеи в гнезде Эуглоссид склеиваются из смолы. У Эуглоссид нет рабочих форм. Совместная загрузка кормом — провиантировка — ячей здесь не обязательна, однако возможна, и потому гнездо Эуглоссид — это даже не община еще, а только общежитие самок. Изучивший Эуглоссид японский натуралист Шоиши Сакагами напоминает, что, хотя эти насекомые представляют близких родичей шмелей, они, по сути, крайне мало на них походят.

Как так? Почему более родственное менее сходно? Ответа на этот вопрос пока нет. Вот еще головоломка!

Ну, а если сопоставить семью шмелей с пчелиной, муравьиной, термитной?

Строение тела и повадки шмелей, в общем, более или менее напоминают строение тела и повадки пчел медоносных, а также тропических мелипон и тригон. На муравьев же, а тем более на термитов, и пчелы и шмели совершенно не похожи. Но до чего много в общинах шмелей такого, что отличает их от семьи близкородственных им пчел, и сколько сходного с гораздо более далекими по родству муравьями и совсем уж далекими им термитами! Какие неожиданности в переплетении подобий и различий!

Муравьи и термиты, в зависимости от вида, обитают под землей, наземно, надземно. Они одевают свои гнезда разнообразнейшим строительным материалом, который сами производят или собирают и перерабатывают. Купола и внешние стены термитников могут быть прочны как камень. Внутри никаких сотов и ячей нет, но в большем или меньшем беспорядке разбросаны или теснятся всякие ниши и камеры, связанные между собой сетью каналов, ходов, колодцев. Яички и личинки лежат у муравьев не поодиночке, как у пчел и ос, а кучками, пакетами, как у шмелей, но, в отличие от шмелиных, ничем не укрытые, голые. Новые члены окукливаются, тоже как у шмелей, только поодиночке, но коконы лежат свободно, ни к чему не прикреплены. А едва из кокона вышло взрослое насекомое, пустая скорлупа не залеживается в муравейнике: рабочие уносят ее за пределы гнезда и бросают подальше.,

У термитов яички тоже лежат свободно, ничем не укрытые, кучками, пакетами. Личинок же, куколок и коконов здесь не бывает. Из яичек выводится сразу крошка термит, который растет, несколько раз линяя.

Оглянемся теперь снова на пчел. Подобно шмелям, они обладают восковыми железами, а из выделяемых между кольцами брюшка восковых пластин сооружают соты. Эти соты на шмелиные не похожи, гораздо больше общего у них с осиными, хоть те не из воска слеплены, а из бумагоподобной массы. Соты пчел представляют двухслойный пласт плотно собранных правильных шестигранных ячеек. Но соты не висят горизонтально одни над другими, как у ос, а отвесно спускаются сверху вниз и смотрят в обе стороны открытыми шестигранниками ячей.

Мы подробно рассмотрели в одной из прошлых глав, как и почему окукливаются шмели, засыпая в коконах вверх головой. У ос ячеи сотов открыты книзу, и куколки засыпают в них вниз головой. Вот у кого голова тяжелее ног и оказывается внизу, ближе к пористой, воздухопроницаемой крышечке, какой осы закрывают ячеи, печатая расплод. В двухслойных сотах у пчел куколки засыпают в коконах на одной стороне сотов головой вправо, на другой — влево, все брюшками к средостению, разделяющему пласт. Здесь позиция, в какой засыпает куколка, диктуется только пористостью крышечек, пропускающих воздух к печатному расплоду. Большинство муравьев тоже окукливается в коконах. Но когда муравьи переносят их с места на место в гнезде или за его пределами, то не соблюдают никаких правил. Один раз кладут так, другой этак.

Значит, даже общее для всех явление протекает и сходно и в то же время у каждого по-своему. Здесь только два однозначных слагаемых, куколка и кокон, дают в итоге самые разнообразные комбинации.

А санитарное состояние общежитий? Пчелиные гнезда особенно сильных семей восхитительно чисты. В семьях послабее пчелам могут досаждать гусеницы восковой моли, клещ Акарапис, некоторые другие паразиты и возбудители болезней расплода или взрослых насекомых. Но, в общем, пчелы страдают от вредоносной свиты несравненно меньше, чем шмели. По многочисленности и разнообразию нахлебников и вредителей шмелиные гнезда куда больше напоминают муравейники. Число мирмекофилов — так называют специалисты всех немуравьиных обитателей муравейника — огромно. Можно не сомневаться, что когда шмелеведы займутся подсчетом бомбидофилов (так можно назвать нешмелиных обитателей шмелиных гнезд), то и их список окажется весьма внушительным. В главе «Другие недруги» названы были ведь только немногие…

У пчел и у шмелей закончившие развитие рабочие, самцы и самки — все крылаты и крылатыми остаются до конца дней. У муравьев и у термитов рабочие бескрылы, как и воины. (Воины — это бронеголовые, с мощными челюстями насекомые, приспособленные для защиты гнезд и охраны колонн во время походов.) Только продолжатели муравьиного и термитного рода — самцы и плодовитые самки, — закончив развитие, могут подняться в воздух. Рожденные для брачных полетов, они крылаты. Затем самцы муравьев погибают. Самки же (у термитов и самки и самцы) после брачного полета сбрасывают, сгрызают, обламывают свои крылья. Отныне и навсегда они бескрылы, как и прочие обитатели муравейников и термитников.

И снова: всего два слагаемых — насекомое и крылья, — а как разнообразно сочетаются!

Всю ли жизнь крылаты самки или только сразу после выхода из коконов были крылатыми, а позже сбросили летное оснащение, они начинают откладывать яйца и кормят выводящуюся детву по-разному. У пчел-галикт пища заготовляется для личинки впрок еще до того, как та вывелась из яйца, а личинка поедает свой корм самостоятельно. То же у пчел-тригон. У шмелей же и у медоносных пчел только первая порция корма кладется в ячею заранее, дальше личинка получает пищу каждый раз понемногу. У ос, муравьев и термитов детва с первого часа жизни снабжается приносимой старшими свежей пищей. Она неодинакова, меняется с возрастом, а к тому же у одних рацион неизменно вегетарианский, у других — ос и некоторых муравьев — пища поначалу растительная, позже мясная…

У многих общественных насекомых семьи, созрев, делятся, отпочковывая новые общины, состоящие из сотен и тысяч особей. Например, у медоносных пчел матки в одиночку совсем не способны положить начало новой семье. То же мы видим у некоторых муравьев. Другие каждый год производят множество продолжателей рода — самок и самцов; у многих видов муравьев одна самка после брачного полета, а у термитов молодая самка с самцом закладывают новое гнездо, примерно так же, как это делают весной перезимовавшие основательницы ос или шмелей. Однако известны муравьи, чьи молодые самки ведут себя совсем как Пситирус: вторгаются в чужие гнезда, уничтожают «туземную царицу» и, заняв ее место, превращают дочерей убитой в воспитательниц своего потомства.

…Перебирая и сличая черты и повадки общественных насекомых, мы снова и снова убеждаемся, что семья — это общий кров, общий стол, сообща заготовленные запасы, сообща выкармливаемая и воспитываемая молодь.

Приведу отрывок из письма одного любителя шмелей из Кокчетавского района:

«Несколько лет подряд собирал я ранней весной, затем попозже, потом в начале лета шмелей. Собирал, сколько удавалось. Сначала брал всяких, дальше догадался, что так ничего не выйдет, стал внимательно следить, чтоб были обязательно похожие, одного вида. Помещал всех в закрытый улеек с кусочком медового сота, который клал на обзаведение. Иной раз, если повезет, набивал в улеек по двести, даже по триста шмелей и больше… Несколько раз взвешивал их. Бывало, больше килограмма живых шмелей выходило. У пчел рой такого веса вполне может исправно жить. А шмелям чего не хватает? И корма вдоволь, и вату даю для утепления, и паклю, и сухой мох, и опилки, и свежую пергу в мисочке… Но как открою леток, все мои шмели один за другим улетают, и хоть бы один вернулся. Через день-два загляну в улеек — пусто, мед из сотика выпит, порга из кормушки рассыпана, на донышке вверх лапками сколько-то мертвых шмелей. Гнезда и в примете нет. Потом стал я еще строже отбирать шмелей, старался помещать в улеек не больше одной самки, а остальных только рабочих. И ловил ведь аккуратно, чтоб не помять, ни ножки не повредить, ни крылышка, ни тем более усика. Вроде бы, думаю, теперь должна семья сложиться. А все равно назавтра леток открою — разлетается мой сбор, опять я ни с чем».

Кто помнит рассказ о том, как растет в природных условиях шмелиная семья, без труда догадается, в чем причина неудач опытника из Кокчетавского района. Здесь не хватало слишком многих креплений, необходимых для единства, для возникновения целостности.

Сейчас, вслед за рассказом о бесхитростном опыте кокчетавского любителя, стоит вдуматься в итоги проведенного в биологической лаборатории университета в Хакодате, Япония, строгого, хотя может и замысловатого исследования, осуществленного Мейо Муканата.

Вообразите себе одиннадцать маленьких коробочек-улейков, под стеклянными кровлями которых можно в каждом рассмотреть два отделения. Первое, так сказать, жилое, а рядом с ним за деревянной стенкой с прорезанным в ней ходом для шмелей — кормовое. В этом выдвижном кормовом отделении на моховой подстилке покоится вылепленная из воска чаша с медом. Прозрачная трубка шмелепровода ведет от передней стенки улейка на квадратную площадь, прикрытую мелкоячеистой сеткой. Это — вольера. Пока на ней свободно.

Улейки одинаковы, но заселены по-разному. В них шмели трех заметно отличающихся один от другого видов. Да и плотность населения в них неодинакова. Просторнее всего в улейке № 6: здесь лишь четыре обитателя. Зато в улейке № 9 двадцать семь шмелей. Разумеется, во всех улейках, кроме рабочих, есть и шмелиха, иногда их даже несколько. Но все это не семьи в том смысле, как о них говорилось. Каждый улеек заселен шмолями, подобранными кто где, совсем по-кокчетавски.

До поры до времени вольера почти пуста: шмели получают корм из медовых чаш в своих улейках. Но проходит несколько дней и в стеклянных коридорах, ведущих под сетчатую вольеру, замечается оживление: на дне вольеры появились кормушки с медом и пыльцой и шмелиные фуражиры быстро узнали об этом. Сборщицы всех одиннадцати улейков охотно начинают посещать места кормления, но куда же они возвращаются с общих кормушек — эти фуражиры механически укомплектованных «семеек»?

Наблюдения за обитателями улейков тянутся чуть не все лето и позволяют заключить, что крупнотелые и средних размеров рабочие шмели ошибаются, возвращаясь домой, гораздо чаще, чем шмелихи и мелкокалиберные «гнездовые» шмельки. Кроме того, замечены были любопытные различия в поведении шмелей. Одни доставляли взяток в чужое гнездо, но раньше или позже покидали его, чтоб вернуться в «свое», к «себе». Иные возвращались не в свой улеек, а в любой чужой, иногда расположенный в противоположном углу вольеры. Были и такие, что упорно залетали в одни и те же избранные ими чужие улейки. В ряде случаев наблюдалось, что привязанность к «дому» словно раздваивается: здесь фуражиры приносили взяток то в свой, то в определенный чужой улеек. И только самое незначительное число сборщиц, попав в чужой улеек, сразу спохватывались и возвращались домой. Неудивительно, что при таком беспорядке, хотя во всех улейках велись строительные работы, сооружались ячеи, яички-то откладывались лишь в четырех, а имаго вывелось только в одном-единственном случае.

Добавим, что почти две трети случаев залета в чужие улейки пришлись на шмелей, которые не успели приобрести у себя дома служебной обязанности, и лишь совсем немногие из тех, кто нес дома определенную службу, продолжали нести ее и в чужом улейке.

Конечно, опыт японцев, как и кокчетавский, ставит шмелей в чрезвычайно далекие от природных условия. Все же и они позволяют заключить, что средства действительного общения у Бомбусов, хотя их правильно относят к общественным насекомым, выражены, в общем, вяло и смутно.

У медоносных пчел ученые открыли сигнал фуражиров — сборщиц корма. Этот сигнал оповещает товарок по гнезду как далеко, в каком направлении от улья и насколько обилен запас корма, который можно там собрать. Вся информация передается свободным от дела пчелам на вертикально висящих сотах. Пчела-разведчица, вернувшись со взятком в улей, кружится или быстро виляет брюшком и совершает разнонаправленные пробеги. Эта церемония получила название танца. Некоторые тропические пчелы-мелипоны тоже танцуют, указывая путь к месту взятка, но свой танец они производят на широкой верхушке сота, в его горизонтальной плоскости. Другие не танцуют, а сообщают об источнике взятка с помощью звукового сигнала. Сигнал изучен: его колебания имеют частоту около 420 герц. Тригоны и не гудят, чтоб мобилизовать сборщиц, и не танцуют, но оставляют на пути к месту взятка душистые знаки, что-то вроде пометок «мест жужжания» на орбите свадебных полетов, оставляемых самцами-шмелями. Фуражиры муравьев и термитов тоже не танцуют, а провешивают дорогу к корму с помощью ароматических вех.

У шмелей нет разведчиц, каждая сборщица действует в одиночку. Она может хорошо запоминать дорогу к месту, где нашла богатый запас корма, и будет хоть несколько дней и даже недель подряд прилетать к нему, досыта, до отвала заливать зобик нектаром, но никого с собой не приведет, никому не даст адреса…

Шмели лишены также способности подавать сигнал тревоги, который существует у пчел и муравьев. Пчелы и многие муравьи оповещают товарок об опасности с помощью химического сигнала тревоги. Это яд, запах которого быстро воспринимается всеми поблизости рабочими. Термиты тоже оповещают о тревоге членов семьи. Солдаты в семьях термитов, если разрушена облицовка гнезда, вызывают из глубины термитника тысячи рабочих, и те немедленно принимаются за ремонт. А ведь дальше восстановительные работы ведутся совсем так же, как у шмелей.

Помните, что происходит в шмелином гнезде, куда неожиданно проник свет? Здесь все вроде приняли участие в аврале. Но если у нескольких рабочих шмелей глаза покрыты светонепроницаемым лаком и они не увидят взбудоражившего других света, то останутся в стороне, хотя все вокруг будут лихорадочно работать.

У ос, муравьев, медоносных пчел натуралисты уже частично расшифровали пароль скрещенных антенн — сигналы, передаваемые усиками. Шмелям этот пароль, видимо, незнаком.

Шмелиные трубачи еще только играют сбор…

<<< Назад Сон в зимнюю ночь

Вперед >>> "Белые пятна" на картах Шмелеландии