Книга: Достающее звено. Книга 2. Люди

Минутка фантазии

В левой височной кости Кабве зияет круглая дырка. Это дало повод некоторым восторженным товарищам утверждать, что тут мы имеем дело с огнестрельным ранением. Кстати, и противоположной височной кости нет – она отломана, чтобы скрыть выходное отверстие? Стало быть, череп совсем свежий! Тем более кости людей почти не минерализованы, в отличие, кстати, от звериных: для отвода глаз и сокрытия преступления останки бедняги были подкинуты в шахту? Выходит, некий белый охотник в белых шортах и белом пробковом шлеме из своего черного-пречерного ружья чуть ли не в начале XX века застрелил последнего черного “тропического неандертальца”?! Воистину черный день для палеоантропологии! Сколько мы могли бы узнать, будь в нашем распоряжении не череп, а живой реликт минувших эпох! Будьте прокляты, расисты и колонизаторы! Да, кстати, и ужасная богомерзкая дарвиновская гипотеза рушится в тартарары из-за этого факта!

Но стоп… Может, стоит присмотреться к отверстию получше? И что же это – неужели следы заживления (Montgomery et al., 1994)? После сквозного пулевого ранения в висок? Видимо, дело все же не в пулях, а в ударе копьем (Prise et Molleson, 1974). Покушение не удалось: ни на древнего человека – он таки выжил, ни на Ч. Дарвина – он тут вообще ни при чем.

Вот уж что в действительности удивительно в человеке из Брокен-Хилла – это количество его болезней. В нескольких местах его височной кости, кроме травмы, есть следы какого-то воспаления, возможно мастоидита, в том числе патологически изменено внутреннее ухо; вероятно, бедняга был совершенно глух. Еще хуже дело обстоит с его зубами: из тринадцати сохранившихся одиннадцать поражены кариесом, да не слабо, а по полной программе, так что в верхней челюсти созрел немалый абсцесс. По всей вероятности, болести Кабве связаны с отравлением тяжелыми металлами, поскольку почва в этой местности перенасыщена свинцом и цинком – неспроста же стали разрабатывать тут свинцовый рудник (Bartsiokas et Day, 1993). Выходит, то, что портило жизнь несчастному, стало залогом его посмертной славы.

Брокен-Хилл – не единственный африканский препалеоантроп. Отличные черепа найдены в эфиопских местонахождениях Омо (Омо I и Омо II; 195 тыс. лет назад) и Херто (три черепа; менее 160 тыс. лет назад), суданском Синга (145,5 тыс. лет назад), кенийских Гуомде (KNM-ER 3884; 272–279 тыс. лет назад) и Элие-Спрингс (KNM-ES 11693), танзанийских Лаэтоли (Нгалоба LH 18; около 200 тыс. лет назад) и Эяси (более 130 тыс. лет назад), марокканском Джебель-Ирхуд (Джебель-Ирхуд I и Джебель-Ирхуд II; 160 тыс. лет назад), южноафриканском Флорисбад (259 тыс. лет назад). И это не говоря о более фрагментарных находках из этих же и других местонахождений. Все вместе они представляют замечательный последовательный ряд эволюционного превращения из страхолюдного эректоидного варианта типа KNM-ER 3733 и Бодо в более-менее сапиентный и, наконец, совсем сапиентный. У всех них достаточно продвинутая мозговая коробка с выпуклым лбом сочетается с мощным надбровьем, выдающимся затылочным рельефом и тяжелым лицом. На нижней челюсти уже мог появляться подбородочный выступ, о чем мы знаем по находке Омо I, хотя чаще его все-таки не было. Почти все перечисленные находки регулярно упоминаются как “архаичные сапиенсы” или “анатомически современные люди”. Более того, в сапиенсы иногда записывается даже череп из Ндуту в Танзании с датировкой 350 или даже 490–780 тыс. лет назад.

Рис. 25. Черепа Нгалоба (а), Флорисбад (б), Джебель-Ирхуд I (в) и Херто (г).

При чтении названия Homo sapiens в применении к этим людям стоит помнить три вещи. Во-первых, на фоне современных людей они все же основательно выделялись бы. То есть если в аудиторию среди студентов посадить, скажем, человека из Херто (помывши, постригши и причесавши), то на него, может быть, немножко бы покосились, но шарахаться бы, наверное, не стали. А вот если бы одну сторону той же аудитории заселить студентами, а другую – препалеоантропами, то обе половины уже пялились бы друг на друга с большим удивлением.

Во-вторых, на названия, приклеивающиеся к конкретным находкам, немало влияет просто сама история палеоантропологии. Например, череп из Ндуту был найден в 1973 году, когда пошла очередная волна объединительства. Многочисленные виды и роды отменялись (Э. Майр предлагал даже австралопитеков именовать Homo transvaalensis!), и логично, что все более-менее прогрессивные гоминиды, включая, кстати, и неандертальцев, автоматически заносились в Homo sapiens. Туда же попал и Ндуту. Когда же вновь накатило дробительство и новые находки, даже менее архаичные, распихивались увлеченными антропологами по своим видам, Ндуту уже прочно укоренился в сознании многих специалистов как сапиенс и продолжал цитироваться как представитель этого вида. Но морфология-то его не поменялась! И примитивные черты никуда не делись.

Кроме этого, порой сапиентность немало зависит от реконструкции и того, на чем акцентирует внимание тот или иной исследователь. Лучший тому пример – Омо I, чей череп, склеенный из множества нестыкующихся фрагментов, часто приводится в качестве самого древнего сапиенса, хотя реальная морфология не дает оснований для столь значимых заявлений. Скажем, высота его свода реконструирована такой несуразно огромной, какой вообще в природе не бывает, – в стремлении сапиентизировать предка реставраторы малость перестарались. Лучше оперировать достоверными фактами, благо их ныне хватает. Скажем, гораздо полнее сохранившаяся черепная коробка Омо II имеет массу примитивных черт и не выделяется из ряда прочих синхронных находок.

В-третьих, Homo sapiens необязательно значит “современный человек”. Если общевидовой комплекс африканских пре-палеоантропов вполне вписывается в расширенные рамки нашего вида, это не значит, что отдельные их черты не могли быть специфичными. Скажем, такие размеры надбровья и лица, как у тех же Ндуту или Брокен-Хилла, мы лишь с большим трудом сможем найти среди современных людей, а может быть – и вовсе не сможем. Выступающий затылок людей из Джебель-Ирхуда, Нгалобы и Эяси при желании можно обнаружить у наших современников, но нет такой группы, где бы такой “шиньон” был обычным – самым частым – состоянием. Но переход от плейстоценовых людей к нам слишком плавный, чтобы мы могли провести четкую границу: вот до сей поры это еще Homo erectus, а тут уже начинается Homo sapiens.