Книга: Эпоха открытий. Возможности и угрозы второго Ренессанса

Новые СМИ

Новые СМИ

Гутенберг

Новшества ренессансного мира касались не только материального пространства, они распространялись и в области мысли. Параллельно с формированием новых отношений на земле и на море трансформировались и способы распространения идей.

Человеческий глаз с трудом различает даже знакомые лица на расстоянии 30 метров, человеческое ухо в обычных обстоятельствах не способно уловить разговор на аналогичном расстоянии. Чтобы преодолеть большее расстояние, мы должны установить друг с другом контакт качественно иным способом. В 1450 г. Иоганн Гутенберг (около 1395–1468), немецкий предприниматель из города Майнца, предложил способ, которому суждено было обрести мировую известность. Его изобретение представляло собой тонкое сочетание инноваций: ручные формы, позволявшие быстро отлить тысячи маленьких металлических букв (или «литер»), рама, в которую можно было устанавливать эти литеры, складывая слова и предложения, а также формула чернил на масляной основе, которые одинаково хорошо держались на металлической литере и впитывались под прессом в лист бумаги. В этот котел он бросил еще два широко известных местных ингредиента: пресс (технология, известная в Европе с древних времен, хотя обычно его использовали для переработки оливок и винограда) и бумагу. Бумага появилась в Европе тремя веками раньше через испанских мавров, которые, в свою очередь, переняли идею у китайцев. Бумага была дешевле, чем пергамент (который изготавливали из кожи животных), и ко времени жизни Гутенберга в Германии ее производили полдюжины фабрик.

Результатом стал первый в мире печатный станок, который произвел революцию в области коммуникаций[4]. Человек, родившийся в середине 1450-х гг., в то время, когда появилась первая в мире печатная книга (Библия Гутенберга), в свой пятидесятый день рождения мог оглянуться назад и обнаружить, что за этот не слишком большой срок было напечатано около 15–20 миллионов книг – больше, чем создали все писцы Европы, вместе взятые, со времен Древнего Рима [8]. Этому человеку, вероятно, было бы сложно представить себе мир без этих внезапно ставших повсеместными объектов – мир, где передать информацию можно было только устно при личной встрече либо с помощью рукописного текста, где человек, считавшийся хорошо образованным, прочитал, возможно, десяток рукописей, а чтобы прочесть больше, ему нужно было совершить долгое паломничество в Папскую библиотеку в Авиньоне (до Гутенберга одна из крупнейших европейских библиотек, в которой хранилось более двух тысяч томов) или в один из главных монастырей христианского мира.

Теперь же все изменилось. Всего за полвека один печатный станок превратился в сеть из 250 типографий по всей Европе, и общая сумма созданной за полторы тысячи лет европейской письменной культуры увеличилась вдвое. В следующие 25 лет она снова увеличилась вдвое. Рост контента стал из градуального экспоненциальным.

Итоги

Появление этого нового средства, типографской печати, неумолимо вытеснило устаревшие прежние методы.

Оно перевернуло экономику изготовления книг, превратив то, что когда-то было бесценным артефактом, в общедоступный дешевый товар. Немецкий писатель Брант (1457–1521) заметил в 1498 г.: «С помощью печатного станка человек в одиночку может произвести за день столько же, сколько раньше он мог бы переписать от руки за тысячу дней» [9]. И он не преувеличивал. В 1483 г. типография Риполи брала три флорина за подготовку и издание тиража «Диалогов» Платона в формате quinterno (пять листов бумаги, сложенных пополам в виде блокнота). Писец просил меньше, скажем, один флорин, но он производил только одну копию. А типография Риполи выпускала за меньшее время 1025 экземпляров [10].

Сеть типографий в Европе (1500)

Greg Prickman (2008). The Atlas of Early Printing. University of Iowa Libraries. По материалам atlas.lib.uiowa.edu

Печать способствовала стандартизации обучения. Раньше каждая книга была уникальной. Разные шрифты, иллюстрации и номера страниц, преднамеренные и непреднамеренные вставки, пропуски и другие особенности – все это означало, что двух абсолютно идентичных копий одной книги не существует. Книгопечатание не устранило эти особенности полностью, но значительно сократило их количество. Теперь, когда люди изучали Цицерона, они с большей вероятностью читали один и тот же текст, а если один экземпляр каким-то образом погибал, у ученых оставалось много заслуживающих доверия запасных копий. Это имело далеко идущие последствия, не в последнюю очередь для науки и ее новых отраслей: ботаники, астрономии, анатомии и медицины. Совместимые с печатным станком ксилографии и гравюры заменили выполненные вручную иллюстрации. Впервые появилась возможность снабжать почти идентичными детализированными изображениями, чертежами и картами разбросанных по всему свету ученых и мореплавателей. Подробные, насыщенные информацией изображения, такие как иллюстрации к сочинению Везалия «О строении человеческого тела» (De humani corporis fabrica libri septem, 1555), детально изображающие строение мышечной системы человеческого тела, до Гутенберга были просто невозможны.

Типографская печать сделала возможным распространение сложной визуальной информации

Андреас Везалий (1543). De humani corporis fabrica libri septem. Basil: Johann Oporinus. Из архива Национальной медицинской библиотеки США

Книгопечатание сделало знания доступными. До эпохи книгопечатания знание больше напоминало огороженный сад. Большинство текстов было написано на латыни (перелезть через этот забор могли лишь образованные представители знати), а опыт в университетах и в ученичестве передавали устно. Новые написанные на понятном национальном языке и пестрящие картинками книги сделали знания «общими», распространили их среди подмастерьев, лавочников и клерков, пробудили в населении интерес к грамотности и чтению[5]. Вместе с тем широкое издание книг, посвященных истории, философии и миру природы, дало ученым возможность обойти академические рогатки. «Почему стариков следует предпочитать молодым в наше время, когда молодые люди посредством прилежной учебы могут получить те же знания?» – интересовался монах Джакомо Филиппо Форести (1434–1520) в 1483 г. [11]. Многие молодые люди задавались тем же вопросом. Один из выдающихся астрономов XVI в. Тихо Браге (1546–1601) обучился своему искусству самостоятельно, в основном по книгам, которые публиковали Коперник и другие ученые.

Книгопечатание расширило и географический диапазон распространения знаний. В XV–XVI вв. Европа была занята в основном обнаружением и присвоением природных и человеческих ресурсов на других континентах, но вместе с тем она сама добавила в этот котел один крупный ингредиент: западные знания и идеи. Дешевые и легкие, книги преодолевали огромные расстояния. Indulgentiae ecclesiarum urbis, путеводитель до Рима (основное место паломничества в западном христианском мире), был к 1523 г. продан в 44 латинских изданиях и 20 изданиях на национальных языках по всей Европе и Средиземноморью [12]. Печатные гравюры из Антверпена в начале XVI в. можно было найти всюду, куда заплывали европейцы, в том числе в Индии, Китае, Японии, Мексике и Перу, – через них местные художники знакомились с европейскими формами и художественными стилями [13]. Вооруженные Библией миссионеры распространяли европейские и иудеохристианские представления о суверенитете, собственности, Боге, грехе и спасении, в также отношениях человека с природой в колониях Нового Света и среди азиатских торговых партнеров [14].

Книгопечатание также расширило спектр контента, доступного для общественного потребления, и степень участия общественности в его создании. Первыми были набраны и отпечатаны религиозные тексты. Потом пришла очередь римских писателей (Цицерон, Вергилий, Ливий, Гораций). Вслед за ними были изданы более ранние греческие авторы (сначала на греческом языке, потом на латыни), а затем их труды переиздавались снова и снова, на этот раз на национальных языках (в основном на французском, английском и итальянском). Сочинения древнегреческих авторов пережили Средневековье в редких, часто неточных переводах, но в XV в. в западных библиотеках стали появляться полные греческие тексты. Ученые отправлялись в Константинополь (в то время находившийся под греческим владычеством) и восстанавливали их из достоверных источников. Когда Константинополь пал под натиском турок, этот ручеек превратился в мощный поток. Греческие художники и ученые, недовольные османским владычеством, устремились на Запад, в Италию, держа под мышкой потрепанные томики Платона и Птолемея. Неожиданно классическое греческое наследие вернулось в целостности и первоначальной ясности, вызванное к жизни переводчиками – носителями языка. Западноевропейские интеллектуалы жадно набросились на сокровищницу античных достижений в области философии, математики, астрономии, биологии и архитектуры. Благодаря книгопечатанию прошлое было заново открыто, а его ценности сохранены в переводах для нынешнего и будущих поколений.

Но «классика», как впоследствии стали называть греческие и латинские тексты, сама по себе не могла обеспечить занятость растущего числа европейских типографий.

Сама цель публикации книг расширилась от сохранения мудрости прошлого и распространения религиозных взглядов до пропаганды новых идей и нового опыта. Возник новый формат – памфлет, – и это расширило возможности для самовыражения. Короткие, быстро появляющиеся и дешевые печатные брошюры были твитами пятисотлетней давности. Торговцы, клерки, ремесленники и другие специалисты, а также проповедники с 1500 по 1530 г. опубликовали около 4000 листовок на разные темы [15]. Памфлеты позволяли ученым быстро связать свое имя с новым открытием или доказать несостоятельность мнения конкурентов. Одно только Великое сближение Юпитера и Сатурна в 1524 г. спровоцировало издание около 160 брошюр, написанных шестьюдесятью авторами (большинство из них разжигали панику и предвещали близкий конец света) [16]. Другие памфлеты стремились предвосхитить бедствия и политические кризисы и снабдить обеспокоенную общественность фактами (и домыслами) о том, кто потерпит крах, а кто его избежит. Мартин Лютер случайно положил начало протестантской Реформации, когда его листок с жаркой критикой католической церкви, прибитый к дверям местной церкви в 1517 г., был переиздан и распространился в европейских масштабах. (Подробнее см. главу 7.)

Но ни одно из этих последствий не наступило мгновенно – обществу потребовалось время, чтобы адаптироваться к новым условиям. Писцы продолжали трудиться еще несколько десятилетий, а через сто лет после изобретения книгопечатания консерваторы по-прежнему указывали на недостатки этой технологии. Например, иногда она способствовала распространению ошибочных данных (самый яркий пример – так называемая Грешная Библия, изданная в Лондоне в типографии Роберта Баркера в 1631 г.; седьмая заповедь в ней гласила: «Прелюбодействуй»). Но книгопечатание оказалось слишком полезным и слишком быстрым, чтобы его можно было остановить. Глава Библиотеки Ватикана Джованни Андреа Бусси размышлял в 1470 г.: «Едва ли можно отыскать изобретение, имевшее подобную важность для человечества, будь то в древние или нынешние времена» [17].

Цукерберг

Сегодня мы можем это сделать. Зарождение новых, цифровых средств сбора, передачи и обмена информацией – второй гутенберговский момент в нашей истории.

В оцифрованном виде аналоговый мир, в котором мы живем, – книги, речь, футбольные матчи и прикосновения к сенсорному экрану, – выглядит как последовательность нулей и единиц. Как и азбука Морзе, для человека эта система слишком громоздкая («громоздкий» переводится как 01110100011001010110010001101001011011110111010101110011»), но она удобна для компьютера, поскольку различие между нулем и единицей, «вкл» и «выкл» совершенно ясно. В ходе преобразования мы теряем часть информации (гладкая аналоговая звуковая волна в цифровом формате превращается в ступенчатый зиккурат), но в качестве компромисса получаем взамен вычислительную мощность машины. При этом мы умеем быстро наращивать эту мощность. В 1965 г. соучредитель компании Intel Гордон Мур отметил, что число транзисторов, которые его компания может разместить на компьютерной микросхеме (и, следовательно, вычислительная мощность микросхемы), удваивается примерно каждые два года. «Закон Мура», как его назвали, до сих пор остается в силе.

Это, пожалуй, самое важное эмпирическое наблюдение нашего времени. Одной из определяющих особенностей первого гутенберговского момента была скорость: в течение одной человеческой жизни возникло и повсеместно распространилось новое средство развития культуры и коммуникации. То же самое происходит сейчас и с нами. Рассмотрим материальную инфраструктуру, лежащую в основе этого процесса. В XV в. эта инфраструктура состояла из типографий, сегодня это наземные и подводные оптоволоконные кабели. Первый межконтинентальный оптоволоконный кабель был проложен в 1988 г. С тех пор рост вычислительных мощностей и увеличение объема передаваемых данных превратили отдельные редкие нити в густую сеть. И число пользователей этой инфраструктуры выросло более чем в семь раз – с 400 миллионов на рубеже тысячелетия до 3 миллиардов сейчас [18].

Это самое быстрое массовое внедрение технологии, когда-либо случавшееся в истории. По крайней мере, так было, пока мы не уменьшили цифровые устройства и не сделали их мобильными. Совсем недавно, в 1998 г., только 20 % жителей развитых стран и 1 % жителей развивающихся стран имели сотовые телефоны [19]. Теперь в развитых странах количество абонентов мобильной связи превышает количество людей, а в развивающихся странах распространение сотовой связи достигло 90 % [20].

Зарегистрированные пользователи интернета в развитых и развивающихся странах

Абоненты мобильной связи в развитых и развивающихся странах

Всего за 20 лет почти все человечество оказалось соединено с помощью голоса или данных. World Bank Databank (2015). World Development Indicators. По материалам data.worldbank.org

Почти треть пользователей мобильных сетей теперь могут получить со своего телефона доступ в интернет [21]. Единственное, что в человеческой культуре сейчас растет быстрее, чем использование цифровых мобильных устройств, – это количество передаваемой с их помощью информации, главным образом потому что каждый год мы производим миллиарды новых, более совершенных устройств для сбора и обмена данными. К этим устройствам относятся не только смартфоны, но и сетевые автомобили, посудомоечные машины, магнитно-резонансные томографы и гигантские радиотелескопы. В 2011 г. на планете было столько же сетевых устройств, сколько людей. В 2015 г. устройства превосходили нас числом в соотношении 3:1. С их помощью человечество в течение одного года создало, скопировало и распространило около 44 зеттабайт данных. Это очень много – представьте цифру 44 с 21 нулем. Чтобы слегка расширить перспективу: эти данные заполнили бы стопку 128-гигабайтных смартфонов высотой 250 тысяч километров – две трети расстояния до Луны. И эта стопка «вырастает» вдвое каждые два года. Совсем недавно, в 2005 г., ежегодный массив данных занимал расстояние «всего лишь» от Майами до Лондона [22].

Новые итоги

Цифровые средства передачи информации, как когда-то книгопечатание, перевернули экономику процесса сбора и обмена данными. Благодаря закону Мура и сопутствующему стремительному росту вычислительных мощностей цифровой интерфейс придвинулся непосредственно к человеку – к губам и ушам каждого, перед лицом и на кончиках пальцев, – и теперь мы можем запечатлеть и разделить с другими все наши мысли и слова в цифровом формате. Кроме того, эти мысли и слова отныне обладают дополнительными цифровыми характеристиками, а именно: их можно копировать бесконечное количество раз при близкой к нулю стоимости; их можно потреблять, редактировать и перерабатывать, одновременно или последовательно, сотни, тысячи или миллионы раз; их можно сжимать, отправлять на хранение, создавать резервные копии и извлекать при необходимости; их можно усиливать или повторно передавать на любое расстояние со скоростью света и почти нулевой потерей сигнала. Эти характеристики сделали расстояние, время и стоимость почти несущественными факторами в процессе обмена и распространения идей.

Еще в 2001 г. средняя стоимость телефонных звонков на дальние расстояния, скажем, между США и Великобританией, составляла до $1,75 в минуту, и мы старались экономно расходовать эти минуты. Сегодня благодаря цифровым услугам, таким как Skype, стоимость связи снизилась практически в 100 раз, и мы почти перестали о ней думать. Объем международных звонков вырос по сравнению с 2001 г. почти в четыре раза, с 150 миллиардов до 600 миллиардов минут [23]. Расстояние все еще имеет значение только при совершении телефонного звонка между разными часовыми поясами – и в этом заключается одна из причин бурной популярности асинхронных способов контакта, таких как WhatsApp и Facebook Messenger.

Еще одна роскошь, ныне доступная каждому, – хранение и обработка данных онлайн, или облако. Сейчас Google бесплатно предоставляет каждому из почти миллиарда пользователей своих облачных сервисов возможности онлайн-хранения стоимостью около 15 тысяч долларов по ценам 1995 г. Другими словами, услуга, которая всего 20 лет назад стоила бы в совокупности 15 триллионов долларов, теперь стала бесплатной [24]. Не только значительная часть общественных знаний, но и наши частные библиотеки – письма, фотографии, музыка и корпоративные базы данных – доступны нам в любой точке мира, в любой момент. «Облако» – эффектная, но вводящая в заблуждение метафора. Скорее этот сервис можно сравнить с кожей – всегда на кончиках пальцев, неотделима от нашей личности.

Книги и содержащиеся в них идеи путешествовали по всем сухопутным и морским путям, проложенным на новых картах Европы. То же самое происходит сегодня с цифровыми данными. Селфи, сделанное Эллен Дедженерес с семью другими знаменитостями на церемонии вручения премии «Оскар» в 2014 г., в течение всего 12 часов сгенерировало 2 терабайта трафика и было загружено на 26 миллионов устройств по всему миру. В 2013 г. глобальный поток данных за один день преодолел барьер в один эксабайт – то есть обмен данными за один день превысил общий годовой трафик в 2003 г. Трафик в 2014 г. вырос еще в 1,5 раза [25]. По мере увеличения числа пользователей (к 2017 г. оно может достигнуть 5 миллиардов), каждый из которых потребляет все больше контента (особенно видео), общий объем потока данных будет по-прежнему расти и расширяться [26].

Между тем оживленные перекрестки переместились из США в Западную Европу, которая стала основным центром обмена данными с Восточной Европой, Ближним Востоком и Африкой [27]. Десять лет назад слаборазвитая инфраструктура отбросила многие развивающиеся страны на задворки цифрового века. Теперь умные мобильные устройства помогли им преодолеть эти барьеры. В 2015 г. больше людей имели доступ к 2G-сотовой связи (95 % всего населения мира), чем к электричеству (82 %) [28][6].

Международные потоки данных

Теперь потоки данных между континентами стали шире James Manyika, Jacques Bughin, et al. (2014). Global Flows in a Digital Age. New York: McKinsey Global Institute; Cisco (2015). Visual Networking Index. По материалам www.cisco.com плюс авторский анализ

Цифровые средства передачи данных также помогли стандартизировать связь – прежде всего с помощью обмена видео. Размещение видео стало целесообразным только после массового перехода на фиксированный широкополосный доступ в интернет (который к 2015 г. соединял 11 % домохозяйств во всем мире) [29]. Видео требует широкополосных каналов не без причины: оно лучше передает сложные понятия, более полно задействует наш мозг и сокращает потери данных по сравнению со статическим изображением и аудио. Возможно, эти достоинства не так бросаются в глаза, когда вы делаете будничный звонок родителям жены или мужа, но они становятся совершенно очевидными, если вы объясняете, что такое «жизнеспособность клеточных конструктов, созданных из биоматериала с помощью трехраздаточного картезианского принтера», как в статье от 2015 г. в журнале JoVE (Journal of Visualized Experiments, «Журнал визуализированных экспериментов») [30].

Переход на цифровой формат вывел на новый уровень свободу слова. Двадцать лет назад мы разделяли коммуникацию на «частную» (один на один) и «общественную» (один обращается ко многим или многие ко многим). В то время как для первого вида существовали дешевые средства массовой связи (телефон, почта), второй вид был связан с высокими затратами и осуществлялся через особые каналы – газеты, книги, кассеты и электромагнитные сигналы (телевидение, радио). Как правило, только корпоративные или государственные структуры (издательства, медийные компании, теле– и радиостанции) могли позволить себе создавать такие каналы, и они пропускали только те сообщения, которые служили их целям.

Сегодня это различие почти забыто. Открытое распространение данных стало таким же дешевым. Мы так же, как когда-то Тихо Браге, можем спросить себя: зачем слушать старые голоса вместо новых, когда у каждого есть возможность говорить со своей аудиторией напрямую? Этот в высшей степени резонный вопрос вверг в состояние кризиса все традиционные СМИ. Задача газетной журналистики состоит уже не в сборе «всех новостей, пригодных для печати», – теперь речь идет об отборе контента и привлечении внимания к точке зрения редакции в надежде занять какое-то место в жизни читателей и в новостных лентах. Роль школ и учителей тоже меняется. Работа хорошего учителя заключается уже не просто в передаче информации. Студенты в обществах с развитой связью имеют доступ ко всем знаниям мира, и загрузка этих знаний в мозг студентов дает лишь незначительное социальное преимущество. Сегодня работа учителя заключается в том, чтобы научить студентов добывать нужную информацию, подвергать ее критическому анализу, объединять полученные данные и сопоставлять их с собственными исследованиями и мнениями.

Тем, кто хочет добавить свой голос к хору глобального обмена информацией и идеями, наш гутенберговский момент предлагает множество способов осуществить это намерение. Типографии привели к появлению романов, эссе и брошюр, цифровые средства передачи данных привели к появлению блогов, видеоканалов, коллажей, твитов, досок в Pinterest и к бесконечному разнообразию виртуальных товаров – приложений и электронных книг. В первое десятилетие существования интернета его польза состояла главным образом в быстром и дешевом распространении информации. Теперь, в условиях широкополосного доступа и мобильной связи, он приглашает пользователей к совместному созданию контента (Quora для сбора фактов, GitHub для программирования или Thingiverse для создания дизайнов 3D-печати), обмену мнениями на порталах, где публикуются авторские колонки (The Huffington Post или Project Syndicate), или участию в научных проектах (Open Tree of Life). Все эти новые формы имеют одну общую характеристику: они подразумевают превращение аудитории в участников – переход от потребителя к производителю и дистрибьютору контента.

И наконец, мы создаем новый уровень группового интеллекта. Мы можем собираться, чувствовать, говорить и действовать сообща – легче, быстрее и эффективнее. Мы помогаем друг другу находить потерянных детей или получать помощь в кризисных ситуациях. Мы можем больше узнать о том, что думают и чувствуют наши соотечественники. Если бы Facebook был нацией, это была бы самая многочисленная нация на Земле – более полутора миллиардов активных пользователей каждый месяц [31]. И, хотя они разбросаны по всему миру, в среднем все они находятся друг от друга менее чем в четвертой степени удаления [32]. В Facebook, даже если мы никогда не встречались, друг вашего друга знает друга моего друга.

Этот новый групповой интеллект сыграл ключевую роль во многих громких событиях XXI в.: «арабская весна», международное движение «Захвати», общественные усилия по оказанию помощи в ликвидации последствий урагана «Сэнди», Парижское климатическое соглашение и рост экстремистских политических партий в Европе. Широкий спектр этих событий подчеркивает, что новая цифровая среда может приносить как пользу, так и вред. Государства и отдельные граждане еще не до конца разобрались, как работает этот слой сознания и как им управлять. Оно помогло становлению Исламского государства Ирака и Леванта (ИГИЛ)[7] – но вместе с тем и возникновению новых арабских светских движений, отвергающих не только религиозное насилие, но и слияние власти и религии вообще (см. главу 7). Это непросто, но это уже меняет нас. «Воля народа», «общественный договор» и «настроения в стране» – эти некогда абстрактные термины, которые можно было услышать только на кафедре философии, становятся все более конкретными, измеримыми и важными составляющими нашей культуры и политики.

Поразительно даже не то, насколько прав оказался Билл Гейтс, а то, насколько трудно нам теперь вспомнить мир, в котором ничего этого не существовало. Цифровые средства передачи данных распространились невероятно быстро и наполнили собой нашу повседневную жизнь: мы уже с трудом можем поверить, что когда-то поездка в публичную библиотеку была единственным способом узнать, как называется столица Мозамбика, или что показать оставшимся дома друзьям наши отпускные фотографии можно было, только отпечатав дополнительную пачку фото и отправив их по почте. Как и в случае с книгопечатанием, наши методы сбора и обмена знаниями, а также организация общения снова перевернулись с ног на голову. И, как и раньше, наши коллективные эксперименты плетут новую социальную сеть, связывающую воедино тех, у кого есть привилегия доступа к технологиям. Что изменилось на этот раз – так это размах, с которым распространяется эта привилегия.

Это новый мир. И следующие две главы покажут, каким образом он меняет всех нас.