Книга: Зоология и моя жизнь в ней

О чем эта книга

О чем эта книга

Вторая половина 1960-х и первые десятилетия 1970-х гг. ознаменовались кардинальными сдвигами в интересах зоологического научного сообщества. В центре внимания обширной армии исследователей оказалась беспредельная, по сути дела, сфера явлений, которых до этого мимоходом касались лишь отдельные энтузиасты. Именно в этот период начало набирать силу новое, мощное направление исследований. Для простоты назову его пока что «зоосоциологией».

В предшествующие десятилетия этологи были заняты преимущественно изучением мотивов, движущих поведением отдельной особи. Если же речь шла о взаимоотношениях индивида с себе подобными, то рассматривали в основном ситуации так называемых «парных контактов» между самцом и самкой в брачных парах, между родителями и их отпрысками или же с участием особей, занимающих соседствующие территории. Если говорить о птицах, то все это можно было делать, не выходя далеко за пределы, скажем, собственного садового участка или университетского городка, населенных видами, которые придерживаются моногамных половых отношений, причем каждая пара занимает собственную территорию – как мы видели это при описании поведения зуйков, сорокопутов и каменок. Именно такой характер взаимоотношений свойственен подавляющему большинству видов умеренных зон Европы и Северной Америки, где такие исследования в основном и проводились.

Как правило, территории гнездящихся пар достаточно обширны, занимая площадь, измеряемую в гектарах. У так называемых колониальных видов, которых сравнительно немного, территории сильно уменьшены в размерах, до диаметра в несколько метров или еще менее, и к тому же словно сплюснуты друг с другом на ограниченном участке местности. Пары обосновываются в тесном соседстве, оставляя незанятыми обширные участки точно такого же характера. Такие группировки-колонии стали одним из первых объектов пристального многолетнего изучения теми из орнитологов, которые сразу поверили в перспективность молодой зоосоциологии.

Еще один способ существования, принципиально отличный от двух названных, свойственен в умеренных широтах северного полушария очень немногим видам из числа курообразных (таких, как тетерева и глухари) и куликов (например, дупелю). У них самцы собираются в сезон размножения группами разной величины на так называемых «токах», где конкурируют между собой за право спариваться с самками, посещающими периодически эти сборища. На изучение процессов, происходящих в такого рода коллективах, в начальный период становления зоосоциологии сосредоточили внимание, одновременно и независимо друг от друга, некоторые европейские и североамериканские зоологи.

Понятно, что здесь совершенно недостаточным и непригодным оказался традиционный этологический подход, основанный на анализе парных контактов. По словам одного из основателей нового направления, английского зоолога Джона Крука, он стал столь же неприемлемым, как попытки прокомментировать футбольный матч, рассматривая его как ряд последовательных контактов между разными парами игроков. Сама суть игры состоит в неповторимом разнообразии позиций каждого из членов обеих команд, причем каждую позицию следует рассматривать по отношению к позициям всех прочих участников матча.

Происходившее в дальнейшем во многом напоминало события средневекового периода великих географических открытий. Тогда каждая экспедиция привозила в Европу сведения о новых, ранее неизвестных видах животных и растений. Теперь же зоологи потянулись из хорошо обжитых мест умеренного пояса в тропики – в поисках неких экзотических способов организации взаимоотношений у великого разнообразия тамошних видов животных.

Вскоре выяснилось, помимо прочего, что казавшиеся поначалу столь необычными отношения между особями, как, например, острая конкуренция за возможность спаривания на токах, весьма широко распространены среди тропических видов птиц – причем таких, которые совсем не родственны не только тетеревам и куликам, но и друг другу. Более того, оказалось, что тот же характер отношений присущ и некоторым видам млекопитающих – например, антилопам и летучим мышам.

Последнее обстоятельство послужило важным фактором сближения интересов исследователей из станов орнитологии и териологии[80]. Прежде эти две ветви зоологии развивались во многом изолировано друг от друга. Теперь же, когда выявилось совершенно неожиданное сходство в общих принципах организации образа жизни птиц и млекопитающих, появилась реальная возможность кооперации на почве изучения явлений одного и того же порядка. Эти поистине революционные события в зоологии того периода заложили основу формирования нового, подлинно научного направления. Изоляция, в основе которой лежали «местнические» представления о якобы принципиальных, неповторимых различиях в объектах исследования каждой из дисциплин, уступила место синтетическому подходу, который сосредоточился на интересе к общим закономерностям, действующим в обоих подразделениях царства животных.

Уже самые первые попытки разобраться в том, как в действительности обустроена приватная жизнь братьев наших меньших у них дома, показали, что происходящее имеет очень мало общего с тем, как это виделось ранее из тиши научных кабинетов. Долгое время казалось, что по всей области распространения данного вида, в местах, пригодных для его существования, сравнительно однотипные особи распределены в пространстве равномерно. Их перемещения представлялись сходными в какой-то степени с движением броуновских частиц, которые сталкиваются друг с другом совершенно случайным образом. Так же виделись контакты между самцами и самками в тот период, когда формируются брачные альянсы[81].

Независимо от того, какой вид был взят изначально в качестве объекта исследований, будь то африканские человекообразные обезьяны или плотоядные обитатели этого материка (гиеновая собака, лев и другие), сразу же выяснялось, что местные их популяции поделены на более или менее автономные ячейки, именуемые демами. Внутри же дема его члены неизменно оказывались далеко не однородными по своим физически и психическим качествам. Здесь каждый индивид стремится реализовать присущие ему поведенческие программы: врожденные или приобретенные на опыте, жестко консервативные или лабильные, рассчитанные на решение сиюминутных задач или на длительное время. Эта индивидуалистическая линия поведения неизбежно приводит к столкновению интересов особи с устремлениями прочих членов социума. Все это выливается в компромиссы разного рода, так что процесс существования подобной ячейки есть не что иное, как непрерывная цепь компромиссов. При этом ячейка достаточно длительное время сохраняет свою целостность – вопреки изначально конфликтной природе царящей в межиндивидуальных взаимоотношениях[82]. Отсюда сам собой напрашивался вывод о существовании неких организационных механизмов, обеспечивающих соблюдение определенного порядка.

Попросту поразительным сразу же оказалось разнообразие форм коллективизма в мире животных. Так, результаты двух пионерских проектов, которые были инициированы в конце 1960-х гг. в разных регионах Африки двумя выдающими исследовательницами, Джейн Гудолл и Дайан Фосси, показали, что даже у столь близких видов человекообразных обезьян, как шимпанзе и горилла, способы организации демов принципиально различны. По-иному они выглядели и в группировках африканских гиеновых собак, образ жизни которых в те же годы изучали в природе Джейн Гудолл и ее первый супруг Гуго ван Лавик[83]. К трем хорошо известным ранее типам реализации взаимоотношений между особями (территориальная моногамия, колонии и тока) сразу же добавились еще три: гаремы у горилл; группы, периодически расщепляющиеся и вновь объединяющиеся в прежнем составе у шимпанзе; и «коммуны» у гиеновых собак. Но составление полного списка возможных вариантов находилось пока что чуть ли не на зародышевой стадии.

Завершить, по возможности, составление этого перечня, а затем описать сущностные характеристики каждого типа и объяснить принципы, в соответствии с которым он функционирует, и предстояло новой нарождающейся научной дисциплине. Она была названа социоэтологией. Объект ее – все те формы поведения, которые обеспечивают, тем или иным способом, взаимосвязи между членами данной группировки, а также между разными группировками внутри местной популяции вида. Одновременно эта категория поведения, именуемого социальным, служит регулятором взаимоотношений между особями, вовлеченными во взаимодействия того или иного характера[84].

Перед социоэтологией были поставлены три главные задачи. Во-первых, оценить степень влияния на видоспецифическое социальное поведение особенностей той среды, к жизни в которой приспособлен данный вид – характер ландшафта, состав кормов, способы их добывания и т. д. Все эти показатели определяют вкупе экологические потребности вида. Поэтому поиски взаимосвязей между экологией и социальным поведением и их возможного взаимовлияния стали предметом так называемой соцоэкологии. Второй раздел социоэтологии – социодемография. В ее компетенцию входит изучение роли социального поведения в регуляции возрастного состава группировок, соотношения в числе самцов и самок, участвующих в размножении, а также общей численности местных особей и ее динамики во времени. Наконец, синтез всего того, что становится достоянием двух названных линий исследования, должен послужить пониманию глубинной сущности долговременного социального процесса в данной локальной популяции вида.

Хотя многие авторы склонны муссировать эффекты взаимопомощи в коллективах животных, более правдоподобной мне представляется следующая точка зрения. “Всесторонние исследования поведения индивидов в популяциях животных свидетельствуют о преобладании здесь конфликта интересов, – писал в 1990 г. английский орнитолог Н. Б. Девис. – В самом деле, подчас приходится удивляться, каким образом особям вообще удается вступить в отношения успешной кооперации ради того, чтобы принести потомство и вырастить его!”.

Принципиальная новизна задач, поставленных перед социоэтологией, ознаменовала собой революционный переход этого раздела зоологии от своего рода «кинетического атомизма», при котором поведение особей позволительно приравнивать к случайному блужданию броуновских частиц, к тому, что принято называть системным стилем мышления. В первом случае, как писал в свое время выдающийся методолог науки Юлий Анатольевич Шрейдер, можно говорить о «многом, мыслимом как целое», во втором – «о целом, мыслимом как многое». В этом противопоставлении лежит принципиальное различие между понятиями «множество» («совокупность») и «система».

Здесь уместно будет напомнить определение второго понятия. Говоря о системе, имеют ввиду некое сложное целое, которое заключено в определенные границы и слагается из относительно независимых компонент, связанных между собой таким образом, что изменение положения или состояния какой-либо одной из них с неизбежностью приводит к изменению состояния других частей. Нетрудно видеть, что локальный фрагмент популяции в понимании социоэтологов очевидным образом соответствует всем характеристикам объекта системной природы. Поэтому тот фрагмент реальности, который предстояло изучать в соответствии с принципами социоэтологии, был обозначен в качестве социальной, по другому – социодемографической системы.

В таком понимании локальная популяция выступает в качестве достаточно упорядоченной, определенным образом организованной системы. Внимание исследователей отныне концентрируется на ее свойствах как единого целого, не сводимого к свойствам отдельных слагающих ее элементов. Организация осуществляется средствами социального поведения, лежащего в основе процессов саморегуляции (по принципу гомеостаза[85]), которые обеспечивают преемственность в структуре коллектива и, таким образом, его тождественность самому себе на длительных отрезках времени[86].

Каким должно было быть правильное название книги

Из всего сказанного следует, что центральным понятием в моей книге было социальное поведение животных. Казалось бы, так и следовало бы ее назвать. Но вместо этого ясного и лаконичного заголовка мне пришлось придумать длинное словосочетание, звучащее не слишком вразумительно. Очевидный дефект этой словесной конструкции состоял в том, что, в отличие от первых двух слов, понятных каждому («поведение животных»), все прочие («этологическая – структура – популяций») звучали полнейшей загадкой для непосвященного. Каждый из этих трех терминов требовал предварительного разъяснения.

Но если бы книга была названа так, как того требовал здравый смысл, ее бы не одобрили на ученом совете института, в котором я в то время работал, и не рекомендовали бы для печати в издательстве «Наука». Дело в том, что в те годы слишком сильны были идеологические стереотипы. В соответствии с одним из них принято было считать, что у животных, в отличие от людей, никак не может быть социального поведения.

В качестве иллюстрации приведу два любопытных эпизода. Вскоре после возвращения в Москву из Новосибирского Академгородка я послал в редакцию журнала «Природа» статью под названием «Популяция и индивидуум: эволюция взаимоотношений». Вскоре пришел ответ, в котором было сказано, что статья напечатана быть не может. Забраковал ее доктор биологических наук Н. И. Калабухов, специалист в области физиологической экологии и медицинской зоологии, тематик, не имеющих ничего общего с вопросами, затронутыми в моей статье. Ему она просто не понравилась тем, что могла навести читателя на мысль о существовании у животных того, что я неосторожно назвал «социальным поведением». Мне, тогда всего лишь кандидату наук, не оставалось ничего, кроме как покорно склонить голову перед мнением маститого ученого[87].

Другой эпизод произошел в те же годы, когда на семинаре в Институте морфологии и экологии животных АН СССР я прочел доклад, посвященный социальному поведению животных. Тогда другой доктор биологических наук, Д. В. Радаков, задал мне следующий вопрос: «А почему Вы называете их (животных) социальными: у них же нет денег!». Когда я позже рассказал эту историю Борису Григорьевичу Юдину, философу и социологу, члену-корреспонденту Российской Академии наук, он расхохотался и долго не мог успокоиться.

В Институте меня пытались направить на верный путь, настаивая, что правильно говорить не о «социальном», а о «групповом» поведении животных. Я возражал на это, пытаясь доказать, что понятие «групповое поведение» гораздо уже, чем категория социального поведения, поскольку непосредственные и функционально важные поведенческие контакты могут иметь место между животными, не объединенными в группы, а живущими большую часть времени в одиночку или в составе замкнутых моногамных семей. Но убедить своих идеологически подкованных коллег мне так и не удалось. В 1976 г. когда была организована II Всесоюзная конференция по поведению животных, один из сборников тезисов докладов, зачитанных там, его редактор, профессор Б. П. Мантейфель, озаглавил все-таки по привычному: «Групповое поведение животных».

Тогда в ситуациях, подобных той, с какой я столкнулся при выборе названия книги, нетрудно было избежать нападок со стороны сильных мира сего, сославшись на какую-нибудь цитату из классиков марксизма-ленинизма, где бы было сказано нужное вам слово. Наиболее надежно действовала ссылка на ра боты В. И. Ленина, причем в списке литературы цитированный источник шел самым первым, вне алфавита. Но я не мог прибегнуть к этому приему, поскольку Ильич, к несчастью для меня, никогда ничего не писал о поведении животных. Я все же нашел выход, который вполне мог удовлетворить придирчивого редактора. Вот та сноска, которую я сделал на странице 6, где впервые вынужден был использовать словосочетание «социальное поведение животных»: «Термины “социальное поведение” и “общественное поведение”, бесспорно, являются синонимами. Ф. Энгельс пользовался последним из них в применении к животным, когда писал, что “…общественный инстинкт был одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны” (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 34, с. 138). О “социальном инстинкте” у животных говорит и И. П. Павлов (Соч. М., 1952, т. 4, с. 26)».

Потребовались годы, чтобы эти нелепые запреты на научную терминологию ушли в прошлое. Сегодня, набирая в поисковой системе Интернета словосочетание «социальное поведение животных», вы найдете соответствующие ссылки в названиях кандидатских и докторских диссертаций и даже в заголовке реферата девятиклассника: «Особенности социального поведения и взаимоотношений у копытных».