Книга: Будущее Земли: Наша планета в борьбе за жизнь

10. Наука о сохранении природы

10. Наука о сохранении природы

ак и во многих других ошибочных философских доктринах, за благими намерениями поклонников идеи антропоцена скрывается обычное невежество. В своем призыве перейти к новому, антропоцентрическому подходу к сохранению природы, то есть, по сути, отказаться от ее сохранения, они исходят из нескольких предпосылок. Первая — неверная трактовка истории природоохранных организаций. Вторая — недостаточно глубокие знания о биоразнообразии. Третья, менее очевидная, — акцент на экосистемах как на основном уровне биологической организации и почти полное игнорирование видов и родов.

Предполагать, как это делают наиболее радикальные сторонники антропоцентризма при продвижении идей «нового консервационизма», что традиционные организации, занимающиеся охраной природы, в своей деятельности практически не уделяют внимания благополучию общества, — значит просто ничего не знать о них. Мой личный тридцатилетний опыт работы в качестве члена органов управления и консультативных советов нескольких крупнейших международных организаций свидетельствует об обратном. Например, я был свидетелем того, как в 1980-е гг. американское отделение Всемирного фонда дикой природы радикально пересмотрело принципы своей работы. Все началось с обсуждения цели существования организации и стоящих перед ней задач. Какие группы животных и растений защищать, в каких частях света, как и, наконец, зачем? Достаточно ли ограничиться несколькими популярными видами животных и растений, надеясь, что они станут своего рода «щитом», за которым укроются все остальные формы жизни? Какую пользу сохранение большого красивого мира природы может принести человечеству? Было очевидно, что пытаться отгородить особо охраняемые природные территории от людей, которые уже живут рядом с ними или непосредственно в них, — неправильно, да и просто бесполезно.

Реализация наших инициатив проходила в два этапа. Сначала мы перешли от защиты культовых видов вроде большой панды и тигра к защите целых экосистем, даже если в них не было видов, которые были на слуху. Затем мы внедрили принцип содействия экономическому и социальному благополучию людей, живущих на особо охраняемых природных территориях и в непосредственной близости от них.

Другие природоохранные организации также пересмотрели принципы своей работы, сделав приоритетом интересы человечества. К примеру, Conservation International сконцентрировала свое внимание на работе по оказанию содействия руководству развивающихся стран, предлагая им различные варианты решения проблемы сохранения биоразнообразия в рамках работы по повышению благосостояния и уровня жизни сельского населения. The Nature Conservancy всегда отличалась особой заботой о людях, не просто занимаясь охраной территорий, известных богатством биологического разнообразия, но и делая их доступными для всех желающих, включая экологов и специалистов по биоразнообразию. Являя собой редкий пример небольшой успешной природоохранной организации, она сосредоточила свои усилия на работе по защите культовых видов и природных экосистем, относясь к ним как к неотъемлемой части культуры местного населения.

Ведущие специалисты в области изучения биоразнообразия и охраны природы давно осознали, что сохранившиеся до наших дней островки дикой природы не должны превращаться в некое подобие музеев искусства. Это не сады, за которыми следует ухаживать так, чтобы мы могли получать от них эстетическое удовольствие. Это не рекреационные центры, не запасники природных ресурсов, не санатории, не отсталые территории без каких-либо перспектив для бизнеса, причем любого рода. Дикая природа и подавляющее большинство земного биоразнообразия, выживание которого она обеспечивает, — это совершенно другой мир, отличающийся от того беспорядочного нагромождения всякой всячины, которое представляет собой мир людей. Что она нам дает? Она обеспечивает стабильность глобальной экосистемы, среды обитания на всей планете, и само существование дикой природы — это самый настоящий подарок для нас. Мы — ее смотрители, а не хозяева.

Пока еще трудно прогнозировать возможный ущерб от реализации инициатив, исходящих от идеологов антропоцена, в особенности их идей о полудиких садах, чужеродных и новых гибридных видах, а также бизнес-ориентированных территориях. Если судить по списку цитируемой литературы, который никак не назвать исчерпывающим, становится очевидно, что авторы, предлагающие все эти меры, недостаточно хорошо осведомлены о составе и структуре экосистем, на которые они покушаются. Поэтому будет полезным взять в качестве примера национальный парк «Большие дымчатые горы» (Great Smoky Mountains), одну из наиболее хорошо изученных особо охраняемых природных территорий Америки, и посмотреть на разнообразие известных видов в каждой группе организмов. В конце этой главы приводится таблица с обобщенными данными. Результатом 50 000 человеко-часов, затраченных на поиски учеными и специально обученными добровольцами, стала картотека из 18 200 видов. По оценкам, фактическое число видов — в особенности если добавить к нему все предполагаемые, но пока еще не зафиксированные, переходные виды и микроорганизмы — может достигать от 60 000 до 80 000.

Если какой-нибудь из этих 18 200 видов кажется вам лишним, пожалуйста, подумайте еще раз. Вы, как и многие даже самые преданные своему делу исследователи, просто ничего о нем не знаете.

В национальном парке Great Smoky Mountains обитают колючеголовые черви, щетинохвостки и симфилы, исчезновение которых не приведет к каким-либо серьезным последствиям для остальной флоры и фауны (впрочем, даже здесь я могу ошибаться), но я уверен, что среди остальных видов вряд ли найдется много таких, отсутствие которых не приведет к значительному снижению численности популяций и разнообразия среди каких-либо других групп видов. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, предлагаю вам задумываться, что будет, если исчезнут представители любого из следующих пяти блоков, выбранных мною наугад из перечня в таблице: немертины, моллюски, кольчатые черви, тихоходки и паукообразные. Полное исчезновение любого из этих пяти блоков может не только привести к нарушению обычного течения жизни в экосистеме, но даже спровоцировать ее разрушение.

Получается, что исследование самодостаточной природной экосистемы непременно должно начинаться с работы по выявлению всего разнообразия населяющих ее видов, наподобие той, что ведется в национальном парке Great Smoky Mountains. При этом нужно понимать, что это — только первый шаг. На самом деле требуется намного больше информации, включая сведения о том, где обитают представители каждого вида, когда они активны, каков их жизненный цикл, как изменяется численность популяций, как они взаимодействуют с особями других видов внутри экосистемы и за ее пределами. При этом следует помнить, что даже внутри таксономических групп, таких как бабочки-парусники, хищные птицы, стебельчатоглазые улитки, пауки-кругопряды и далее по таксономическому перечню, как правило, виды весьма значительно отличаются друг от друга по своим базовым биологическим характеристикам и воздействию на другие организмы.

Во время первой поездки в национальный парк Great Smoky Mountains больше всего меня поразили ногохвостки — существа, относящиеся к группе, которая обозначена в таблице термином «коллемболы». У этих крошечных и очень скрытных существ в нижней части тела есть похожий на рычажок отросток с одним свободным концом, который может оттопыриваться и схлопываться подобно перочинному ножу. При приближении хищника коллембола оттопыривает свободный конец отростка, который с силой ударяет по земле. В расчете на миллиграмм веса создаваемое этим движением усилие можно считать одним из самых мощных в животном мире. В результате коллембола взмывает высоко в воздух и летит вперед на такое расстояние, которое, будь она человеком, было бы равно длине футбольного поля.

Однако с естественнонаучной точки зрения за этим маневром скрывается нечто куда более интересное, чем просто рекорд по прыжкам в длину. Недаром эволюцию хищников и жертв часто сравнивают с гонкой вооружений. Оказывается, некоторые виды муравьев в ходе эволюции нашли способ «обскакать» коллембол. С ловким прыгуном они справляются двумя разными путями. Первый — на охоту выходит такое число особей, что, как бы коллембола ни прыгала, она всегда приземляется рядом с очередным хищником.

Второе адаптационное изменение — пример одного из самых высокоточных и изысканных способов охоты во всем животном мире. Я наблюдал его у нескольких видов муравьев, принадлежащих к таксономической группе Dacetini. В поясной части муравьев этой группы есть участки ткани, от которых исходит привлекающий коллембол запах. Почувствовав приближение коллемболы, муравей замирает. Затем, полагаясь на органы обоняния, расположенные на кончиках двух раскачивающихся из стороны в сторону усиков, он начинает медленно двигаться по направлению к жертве. При этом муравей широко раскрывает свои длинные острые мандибулы (у некоторых видов угол между ними может превышать 180°) и держит их наготове, чтобы сомкнуть в любой момент. Перед открытыми мандибулами торчат два длинных волоска, которые работают по принципу спускового крючка. Когда один или оба волоска касаются коллемболы, мандибулы захлопываются, причем мгновенно, двигаясь быстрее, чем может видеть наш глаз, и быстрее, чем может отскочить коллембола. Мандибулы пронзают жертву длинными зубцами, расположенными на их внутренней поверхности. В этот момент коллембола выпускает свое прыгательное приспособление, но все напрасно — хищник прочно удерживает жертву, даже находясь в воздухе.

В один из моих недавних визитов в национальный парк я с разрешения смотрителя отломил от ствола лежащего на земле дерева кусочек коры и увидел там троих крошечных членистоногих, похожих на симфил — представителей еще одной группы скрытных насекомоподобных существ, которыми иногда питаются муравьи, чьей основной добычей являются коллемболы. Те, которых нашел я, принадлежали к особой группе шестиногих членистоногих под названием «япигиды». Их отличает наличие пары клещевидных церок в задней части тела. Несмотря на многообразие видов этого семейства по всему миру, об их биологических характеристиках известно очень мало. Чем они питаются, каков их жизненный цикл, зачем им церки в таком необычном месте? На все эти вопросы у меня нет ответа. Нет у меня ответа, как у любого другого биолога, и на вопрос о том, что будет, если все они вдруг исчезнут. Мне тогда пришла в голову мысль, что, если бы у меня была вторая жизнь, я бы вполне мог посвятить ее япигидам.

Теперь задумайтесь, сколько видов одних только мух вы поймаете в поле летним днем, если просто проведете сачком по растительному покрову туда и обратно. (Попробуйте как-нибудь — вы удивитесь тому, что увидите.) Затем, если будет время, поразмышляйте над тем, что каждый из этих видов живых организмов приспособлен к определенному виду пищи — это могут быть фрукты, пыльца, грибы, помет, падаль или даже ваша кровь, если вы разрешите полакомиться ею. Некоторые мухи паразитируют на других насекомых — и не просто на любых насекомых, а на одном или нескольких видах из тысяч существующих, то есть именно тех, к которым они приспособились. Когда в подростковом возрасте я вдруг осознал это, я захотел стать дептеристом — энтомологом, занимающимся изучением мух. Меня завораживали изящные маленькие мухи семейства зеленушек (Dolichopodidae), которые, сидя на листьях растений под лучами солнца, как будто выставляли напоказ свои яркие тельца, переливавшиеся всеми оттенками синего и зеленого металлика. Сколько видов их там было? Зачем они двигались так, чтобы их было как можно лучше видно, как тогда казалось мне? Где и как они жили, когда были личинками? Но потом я увлекся муравьями. Хотя в то время я жил в Северной Алабаме, вдали от тропиков, на заднем дворе нашего дома я обнаружил колонию муравьев-легионеров. Это был аборигенный вид, представляющий собой миниатюрную версию тех муравьев-легионеров, которые вселяют ужас в обитателей лесов Центральной и Южной Америки. Я последовал за быстро движущейся колонной муравьев — сначала они пересекли соседний двор, потом перебрались через дорогу и устремились в небольшой перелесок. В хвосте процессии я увидел паразитирующую на них чешуйницу и других насекомых-нахлебников. Мои красивые маленькие мухи-зеленушки не могли составить конкуренцию этому удивительному зрелищу, и я решил специализироваться на муравьях. Тогда я не мог себе даже представить всю глубину и бесконечную красоту того мира, в который входил.

Каждая экосистема — будь это пруд, луг, коралловый риф или какая-либо другая из тысяч различных экосистем, существующих по всему миру, — представляет собой паутину приспособившихся к определенным условия организмов, которые тесно сплетены друг с другом множеством невидимых связей. Вид, представляющий собой совокупность популяций свободно скрещивающихся особей, взаимодействует с определенной группой других видов в рамках экосистемы. Взаимодействие это может быть интенсивным или слабым. Или его может не быть совсем. А учитывая, что в большей части экосистем большинство видов даже не выявлены, как могут биологи определить многочисленные взаимодействия между ними? Как можем мы прогнозировать изменения в экосистеме в случае исчезновения одного, давно существовавшего в ней вида или вторжения другого вида, ранее в ней отсутствовавшего? В лучшем случае мы располагаем отрывочными данными, выискивая всевозможные подсказки и подменяя факты догадками.

Тем из нас, кто действительно занимался изучением экосистем на уровне их видового состава в полевых условиях, так и не удалось добиться чего-то большего, чем изучение самого минимального набора обычных видов, представляющих лишь крошечную часть всего объема фауны и флоры такой экосистемы. Благодаря этой работе мы получили общее представление об экосистемах мангровых островков, небольших прудов, приливных бассейнов и антарктических оазисов. В ходе изучения этих миниатюрных местообитаний мы стали лучше понимать, как происходит процесс колонизации, а также узнали ряд удивительных фактов о хищничестве и колонизации как факторах, определяющих равновесие экосистемы с точки зрения биоразнообразия. Мы можем кое-что рассказать о влиянии сезонных и климатических колебаний, а также о последствиях некоторых видов человеческого вмешательства. Но все-таки мы вынуждены признать, что изучение экосистем как научная дисциплина находится приблизительно на той же стадии, на которой, скажем, психология или биохимия находились в начале XX в., до революционных изменений, которыми сопровождалось появление молекулярной генетики и клеточной биологии.

Что нам дает знание принципов устройства природы в контексте движения в защиту окружающей среды и идеологии антропоцена? Пока можно сказать только следующее. Чтобы сохранить биоразнообразие, необходимо проявлять максимальную осторожность в обращении с природными экосистемами Земли. Причем этот принцип должен соблюдаться неукоснительно. Необходимо стойко держать оборону, пока мы — ученые и общественность — не узнаем больше о них. Действовать нужно очень аккуратно — изучать, обсуждать, планировать. Жизни на Земле нужно дать шанс на выживание. Нужно избегать универсальных решений и безответственных разговоров о быстрых полумерах, в особенности тех, которые могут нанести миру природы непоправимый ущерб.