Книга: Зоология и моя жизнь в ней

Агамы кавказская и хорасанская

Агамы кавказская и хорасанская

Как следует из всего, сказанного ранее в этой главе, первоначально наши интересы в сфере герпетологии были целиком сосредоточены на одном представителе рода горных, или кольцехвостых агам – кавказском стеллионе, как эта ящерица именуется согласно одному из ее латинских названий (Stellio caucasia). Но после того, как мы в процессе исследований, описанных выше, узнали о существовании агамы мелкочешуйчатой, появилось желание выяснить побольше и о других видах, близких нашему модельному и сравнить их биологические особенности и поведение с тем, что нам уже было известно об агаме кавказской.

Поэтому во всех наших последующих экспедициях, если их главной целью было изучение птиц (в те годы в основном каменок), мы не упускали случая собрать сведения о ящерицах, живущих бок о бок с этими пернатыми. Так, например, во время поездки в хребет Бабатаг (год 1988), описанной в главе 6, Лариса сосредоточилась на отлове туркестанских агам, обитавших рядом с черными каменками, из-за которых мы туда приехали, и на наблюдениях за поведением этого нового для нас вида ящериц.

Но особенно заинтересовала нас тогда хорасанская агама, и вот почему. Эта ящерица очень близка кавказской агаме, их считают видами сестринскими. Особи того и другого примерно одинаковы, если они одного возраста. Хорасанская агама выглядит более «коренастой», у нее чешуи на кожных складках вокруг шеи несут на себе более длинные шипики, а хвост заметно короче. Важное различие в фолидозе состоит в том, что продольные ряды чешуй посередине спины у кавказской агамы выглядят в виде ленты с параллельными друг другу краями, а у хорасанской эти края выступают направо и налево в форме неровных фестонов.

Когда мы рассматривали в коллекциях Зоологического института в Ленинграде и Зоологического музея в Москве заспиртованные экземпляры ящериц, определенных их ловцами в качестве хорасанских агам, то нашли среди многих четыре, у которых спинная полоса чешуй выглядела скорее, как у агамы кавказской. Это обстоятельство навело нас на мысль, что обнаруженные экземпляры могут быть гибридами двух видов.

Возможность такой межвидовой гибридизации следовало проверить в природе. Первоначально мы предполагали сделать это в Бадхызе, хотя с самого начала было ясно, что место это не слишком годится для задуманного. Дело в том, что, при обилии там хорасанских агам, кавказская, если и есть, то чрезвычайно редка. В 1940-х гг. экспедиция Зоологического музея МГУ под руководством профессора В. Г. Гептнера как будто бы нашла там кавказских агам. Но в дальнейшем, при более тщательном анализе добытых экземпляров был сделан вывод, что это все-таки агамы хорасанские. Впрочем, Леонид Симакин сообщил нам перед очередной нашей поездкой в Бадхызский заповедник, что он нашел мертвую кавказскую агаму в гнезде орла-курганника. Случилось это недалеко от урочища Керлек, куда мы и собирались направиться. Это известие сильно нас обнадежило.

Об этой поездке, предпринятой нами в 1987 г., речь шла в главе 6. Мы провели тогда в Керлеке несколько дней. Среди примерно полутора десятка пойманных агам один самец выглядел по-иному, чем все прочие. Его спинная полоса была совершенно такой, как у типичной кавказской агамы, тогда как все прочие признаки говорили о том, что это скорее агама хорасанская. Кавказских агам мы там не нашли. Поэтому, полагая, что перед нами гибридная особь, объяснить ее присутствие здесь можно было лишь следующим образом. Оба вида, как нам было известно, обитают совместно на севере Ирана. И если они скрещиваются там, то гены кавказской агамы могут, в принципе, мигрировать по череде поколений в популяцию хорасанских агам в Бадхызе[271].

Установить достоверно, действительно ли возможна ограниченная гибридизация между этими двумя видами, удалось бы, изучив ситуацию там, где они живут друг подле друга обитают совместно и оба достаточно многочисленны. О том, что такое место существует и доступно нам в принципе, мы впервые узнали из короткой заметки, опубликованной в 1990 г. в журнале «Известия Академии наук Туркменской ССР». Ее авторами были Юрий Горелов из Бадхызского заповедника и Виктор Лукаревский из Сюнт-Хасардагского.

Такие же сведения поступили к нам позже от туркменских герпетологов, докторов наук Чары Атаева и Сахата Шаммакова, сотрудников Института зоо логии в Ашхабаде. Туда-то мы с Ларисой и направились из Красноводска весной 1993 г., по окончании работы на островах. Задача состояла в том, чтобы выяснить у них досконально, где находится эта территория, а при возможности посетить ее и оценить обстановку на месте. Выяснилось, однако, что не все так просто, как мы могли предполагать. Дело в том, что участок, где совместно обитают кавказская и хорасанская агамы, находится в Восточном Копетдаге в пограничной зоне, на самой границе с Ираном, то есть за контрольно-следовой полосой. Иными словами, туда нельзя было просто приехать, например, на машине из Красноводска, а действовать можно было лишь с разрешения пограничников и в тесном контакте с ними.

Первая поездка в Дарохбейт

В Ашхабаде мы остановились, как и несколько раз прежде, у зоолога Овеза Сопыевича Сопыева и стали упрашивать его помочь нам с транспортом, чтобы добраться до погранзаставы Махмал, от которой следовало «танцевать» дальше. Он пообещал отправить нас туда на своей машине. Вести должен был его сын Шамурад.

В Институте мы случайно встретились с Виктором Лукаревским. Узнав, что мы собираемся попасть в район совместного обитания двух видов агам (о чем он сам писал три года назад), он изъявил желание ехать с нами. Выехали на «Ниве» в середине следующего дня. Наш водитель оказался отъявленным лихачом, и пока мы ехали по Ашхабаду, я несколько раз усомнился в том, удастся ли нам добраться до места живыми. Полегче стало, когда выехали на трассу, ведущую в поселок Душак. Но и тут скорость нашей машины при обгонах других была такова, что временами приходилось невольно вздрагивать. Те 175 километров, которые отделяют Душак от Ашхабада, проехали довольно быстро. Но в поселке нам объяснили, как добираться до заставы, настолько путано, что нашли мы ее далеко не сразу. Петляли туда и сюда по проселочным дорогам, напрочь разбитым тракторами и приехали на место только поздно вечером.

Туркменистан уже третий год, после распада СССР в 1991 году, был независимым государством. Но пограничные войска пока еще оставались здесь укомплектованными российским контингентом. Начальник заставы капитан Станислав Сверток встретил нас очень радушно и, узнав, чего мы хотим, показал на карте участок, о котором нам рассказывали ашхабадские герпетологи. В это урочище под названием Дарохбейт он обещал отвезти нас на следующий день. Утром шел дождь, но мы решили ехать, поскольку времени у нас было мало: уже были обратные билеты на самолет в Красноводске, откуда мы должны вылетать в Москву через пять дней.

Там, куда нас привезли, место оказалось совершенно непригодным для агам. Склоны гор были сложены монолитной породой, так что подходящие для ящериц убежища – каменистые осыпи, разломы и щели – практически отсутствовали. Весь день был дождливым, и все мы, пока помогали солдатам ставить палатки на ночь, основательно вымокли. Развели большой костер и стали сушить одежду под моросящим дождем. На следующее утро светило солнце, так что можно было осмотреть окрестности более пристально. Первое наше впечатление от местности, увы, оказалось правильным: никаких ящериц мы не нашли. Тогда капитан Сверток сказал, что сейчас мы поедем в другое место, где он сам не раз видел каких-то ящериц. По его описанию мы поняли, что это должны быть агамы.

Поехали выше в горы. Машина остановилась у входа в узкую щель между скалами. Туда вела тропинка, по которой пограничники ходят на патрулирование границы с Ираном, проходящей по хребту Коюндаг, а рядом с ней тянулся толстый провод для поддержания связи с заставой. Здесь, на зеленой поляне мы остановились лагерем до следующего дня, когда нужно было возвращаться назад. Пока вся компания – мы с Ларисой, капитан Сверток и несколько солдат расположились на траве, готовясь к чаепитию, Виктор залез на вершину холма и закричал оттуда, что видит какую-то ящерицу, кажется, хорасанскую агаму. Я сорвался с места и помчался бегом вверх по склону под одобрительные возгласы пограничников: что-то вроде «Ну и шустрый старикан!» (мне тогда было 57 лет, но я давно не брился и потому, наверное, выглядел старше).

За остаток дня поймали с десяток агам обоих видов. На ночь оставили сетки около нескольких пустот между камнями, которые казались подходящими для ящериц убежищами. С утра, встав пораньше, сложив свои вещи и забросив их в машину, наскоро вернулись к этому месту засады и в одной из сеток обнаружили двух взрослых агам – кавказскую и хорасанскую!

Всех пойманных животных мы привезли в Москву. Только здесь можно было не торопясь осмотреть их во всех деталях. Я очень надеялся увидеть среди них хоть одну особь с признаками гибридного происхождения. Но, увы, все они оказались либо чистокровными кавказскими, либо типичными хорасанскими. Ясно было, что улов слишком мал, и что работу в Дарохбейте необходимо будет продолжить на следующий год.

Я тщетно пытался устроить своих агам в герпетологический отдел московского зоопарка, руководитель которого С. В. Кудрявцев наотрез отказался взять их. «У нас нет места и для своих экспонатов!» – пояснил он. Пришлось отдать ящериц в частные руки, не помню уж какому любителю содержания рептилий в неволе.

Вторая поездка в Дарохбейт

На следующий год в начале апреля мы прилетаем в Красноводск и на поезде едем в Ашхабад. Раньше мы без всяких хлопот получали пропуска в погранзону уже в Москве, в своих отделениях милиции. Поскольку Туркменистан теперь – независимое государство, нам следует идти на поклон в Управление погранвойск. Главными начальниками здесь стали туркменские генералы, и около здания на месте прежних «волг» и «москвичей» стоят их импортные роскошные джипы. К счастью для нас, все среднее звено составляют пока еще российские офицеры. Они приняли нас так же радушно, как и в прошлый год, но оформление бумаг заняло больше времени, поскольку все пришлось согласовывать с новым начальством. На этот раз мы должны были заехать к начальнику комендатуры в Душаке, и уже он должен был сам договариваться с начальником заставы Махмал.

В нашем багаже четырехместная палатка, ватные спальные мешки весом не менее трех килограмм каждый, фотоаппаратура, два вьючных ящика с продуктами, посудой, одеждой, различными приспособлениями для отлова и обработки ящериц и необходимыми мелочами на всякий пожарный случай. От остановки иду пешком, блуждая по поселку в поисках комендатуры. Необходимо получить машину для транспортировки всего этого неподъемного груза. Единственная машина неисправна, ее чинят и обещают прислать за нами, как только она окажется на ходу.

Сидим у обочины, купаясь в лучах субтропического солнца. Я удобно устроился на вьючнике, предполагая, что ожидание может затянуться надолго. Впрочем, дело движется, и особенно спешить сейчас некуда. Вспоминаю стандартную формулу из переводных детективов: «“Самое время выпить”, – подумал Джим». Благо, в канистре есть спирт, и вода у нас всегда с собой. Лариса достает из загашника что-то для закуски. Вот оно, состояние, близкое к счастью.

Машина подъезжает часа через два, и мы едем в погранотряд. Там нас радушно встречает майор Анатолий Леонидович Абашин, последующую роль которого в осуществлении наших планов невозможно переоценить. Ясно, что сегодня ехать на заставу уже поздно, и мы ночуем в его кабинете под кондиционером. Наутро грузим вещи и едем к месту назначения.

Знакомый уже нам капитан Сверток обещает отправить нас в Дарохбейт на следующий день. Все хорошо, но кое-что настораживает. Нам говорят, что за системой пограничных сооружений и контрольно-следовой полосой находиться без сопровождения пограничников нельзя. «Иранцы, – говорит Станислав, – время от времени переходят границу и угоняют скот, а иногда захватывают в заложники и людей». Поэтому нам дадут в качестве охраны от непредвиденных случайностей двух русских солдат. Мне это совсем не нравится – двое чужих бездельников в лагере! Но, увы, деваться некуда.

Нас привезли туда, где мы ловили ящериц прошлом году. Удобное место для лагеря мы присмотрели еще в тот приезд. Идти надо было вверх по ущелью настолько узкому, что кое-где даже без поклажи протиснуться удавалось с трудом. Раньше здесь по долине ручья, который берет начало от родника Дарохбейт, проходила дорога, и по ней тогда ездили на машинах. Но после сильного землетрясения скалы обрушились, и осталась только эта узкая щель. Ее ложе, по которому местами струилась вода, поднималось круто вверх. Приходилось карабкаться между массивными каменными глыбами, то и дело перелезая через их завалы – тогда уже нельзя было обойтись без помощи рук.

Мы благодарили Бога, что не пришлось самим тащить наш экспедиционный груз по столь тяжелому отрезку пути, длина которого составляла никак не менее ста метров. Это взяли на себя водитель машины, доставившей нас на место и двое или трое солдат. Лариса шла вообще налегке.

На выходе из ущелья глазам открылась неширокая долина, усеянная там и тут каменистыми осыпями. Пологие зеленые склоны пестрели весенним разноцветьем. И вдруг я слышу возбужденный крик Ларисы, зовущей меня к себе. Первое, что она увидела, выйдя на открытое место, были две агамы, которые на верхушке отдельно лежащего валуна проделывали нечто вроде совместного брачного танца. Такое поведение было нам хорошо знакомо по наблюдениям за кавказскими агамами в Айдере и на Пархае. Но в данном случае партнеры явным образом принадлежали к разным видам. В бинокль было хорошо видно, что самка – это типичная кавказская агама, а самец определенно выглядел как агама хорасанская.

На такую удачу, да еще в первый момент выбора места для дальнейшей работы, трудно было рассчитывать. Так или иначе, палатку мы поставили прямо на участке этой смешанной пары. Позже выяснилось, что на территории самца, помимо его подруги-фаворитки, увиденной нами в этом эпизоде, жили еще три самки кавказской агамы, с которыми он общался много реже. Самку мы поймали и пометили в первый же день, а самца ловить не стали, рассчитывая на то, что он привыкнет к нашему постоянному присутствию на своей территории и перестанет опасаться нас. Это сильно облегчило бы, решили мы, наши дальнейшие наблюдения за его поведением.

Кавказская агама. Paralaudakia caucasia

Так оно и случилось. Но когда спустя три недели настал и его черед быть пойманным, чтобы мы смогли снять с него измерения, он стал настолько ручным, что я чувствовал себя предателем, когда набрасывал петлю удочки на его шею. В итоге, в нашем списке пойманных ящериц он получил номер 70.

Валун, на котором мы увидели этого самца впервые, оказался пунктом регулярных его свиданий с той же самой «кавказской» самкой. Камень возвышался над травой метрах в двадцати от того места, где мы проводили обеденный перерыв в экскурсиях и наблюдениях в те часы в середине дня, когда зной становился наиболее чувствительным. Здесь мы вдвоем кипятили чай и варили бульон из кубиков в тени развесистого инжира. Как-то раз парочка появилась на заветном камне как раз во время нашего обеда. Камера с телеобъективом всегда была со мной, и мне посчастливилось отснять по кадрам всю последовательность настойчивого ухаживания самки за самцом.

Именно так выглядело происходящее – сцена, описания которой мы при всем старании ни до, ни после не нашли в герпетологической литературе. Событие это сравнительно редкое и увидеть его многократно здесь и в других местах наших исследований удалось лишь потому, что мы неделями жили рядом с ящерицами, как бы «у них дома».

А происходило все так. Первым в месте свиданий обычно появляется самец, если привычный камень оказывается у него на пути во время его охотничьих экскурсий. Если в этот момент самка кормится где-то поблизости, она тут же присоединяется к нему и начинает ползать взад и вперед по его спине, пытаясь время от времени коснуться щекой его головы. Она также протискивается под партнером, пролезая с усилием под его головой, передними лапами и под хвостом. Затем она усаживается у самца на спине, обняв его за шею одной из передних лап. Все это часто, хотя и не всегда, заканчивается серией согласованных круговых проходов самца и самки, при которых партнеры многократно проползают друг по другу.

Такое поведение, хорошо известное нам по предыдущим наблюдениям над кавказскими агамами, оказалось, как мы выяснили в эту поездку, свойственно и парам агам хорасанских. Но в данном случае изюминка была в том, что во взаимодействии участвовали особи двух разных видов[272]. Именно возможность такой ситуации мы и надеялись подтвердить, когда планировали работу в Дарохбейте.

Пограничники, назначаемые нам в охрану, сменяли друг друга каждые три дня. Делать им здесь было совершенно нечего. С начальством мы оговорили для себя право оставаться без контроля во время экскурсий, так что солдат вынужден был все время оставаться в лагере в полном одиночестве. Кто-то из наших охранников решил проблему так. Он нашел метрах в 50 от палатки неглубокую пещерку в каменистом склоне, обращенном в сторону лагеря. По размерам она была как раз такой, что позволяла взрослому мужчине лежа вытянуться во весь рост, и в ней всегда была тень. Отныне каждый дежурный проводил здесь почти целые сутки во сне, «в обнимку с автоматом Калашникова», как позже написала Лариса в книге о наших путешествиях.

Днем наш охранник жил на сухом пайке: хлеб, регулярно доставляемый нам пограничниками во время их маршрутов к границе, и рыбные консервы, большой запас которых прислал в лагерь капитан Сверток. К нам дежурный присоединялся только вечером, когда мы готовили кашу с тушенкой к общему ужину. Стоило ли удивляться после всего сказанного тому, что все солдаты с заставы мечтали о наступлении их очереди «нести службу по охране научников».

Третья поездка в Дарохбейт

В итоге, за полтора месяца работы мы нашли еще одну смешанную пару. На этот раз самец был кавказской агамой, а самка – хорасанской. Как и члены первого описанного выше тандема, они изо дня в день приходили перед заходом солнца к своему общему убежищу и ночь проводили вместе. Но нам хотелось доказать, что ящерицы не только могут вступать в длительные тесные отношения с особя ми другого вида, но и способны приносить жизнеспособное потомство. К сожалению, однако, среди нескольких десятков пойманных нами агам ни одна не выглядела промежуточной между кавказской и хорасанской по общей сумме признаков. То есть, очевидных гибридов нам в ту поездку найти не удалось.

Поэтому весной следующего, 1995 года мы снова приземляемся в Ашхабадском аэропорту. А добраться до места работы становится все сложнее. Начну с того, что теперь нам следует заполнить таможенные декларации. В Туркмении наступает лето, температура днем выше 30 °С. А это значит, что жизнь в поселении агам бьет ключом, и надо спешить туда. Но в Управлении погранвойск нас принимают только на следующее утро. Теперь уже последнее слово за местными начальниками, поскольку срок службы российских пограничников подходит к концу. Пришлось долго доказывать, что мы не шпионы, а законопослушные граждане. Пропуск нам в конце концов выдали, но предупредили, что окончательное решение пустить нас к границе остается за майором Абашиным, который, в принципе, может нам и отказать.

Срочно забираем из Института зоологии экспедиционный багаж, оставленный там в прошлом году, с помощью местного орнитолога Эльдара Рустамова грузимся в автобус и едем в Душак. Там, как бы уже по привычке, иду в комендатуру просить машину. И только к вечеру мы снова в распоряжении Анатолия Леонидовича. А он разводит руками – при новых порядках разрешить нам работать за пограничной системой уже не в его власти.

Оказывается, завизировать выданный нам пропуск придется у вышестоящего районного начальника. Для этого утром мы едем на попутной машине обратно в сторону Ашхабада, в город Каакха, за 45 километров от Душака. Там русский полковник понимает нас с полуслова и без всяких проволочек ставит на наш пропуск еще одну желанную круглую печать. Но в результате мы потеряли несколько драгоценных часов. Обратно пришлось ехать на поезде, потом снова на попутке, и дальше пешком до комендатуры, и все это под палящим туркменским солнцем. Вернулись туда только к концу дня.

Абашин, понимая, сколь дорого для нас время, сразу же сам везет нас на заставу на ГАЗике. Здесь уже новый начальник, капитан Атахаджаев. Службу несут туркменские пограничники, но, в отличие от того, что было раньше, в наряды на границу они не ходят. Нам объясняют, что и охрану дать нам в этом году начальство не сможет: достаточного контингента солдат-туркменов пока еще нет. Нет на заставе и транспорта на ходу. Анатолий Леонидович решает сам доставить нас на место. Но мы дороги не знаем и, разумеется, не можем сколько-нибудь связно объяснить, где именно были в прошлом году. Вскоре у меня возникает ощущение, что Абашин заблудился. Он в абсолютной темноте высаживает нас на целине среди зарослей полыни и уезжает, сказав на прощание, что объяснит Атахаджаеву, где нас оставил. Не будучи от природы оптимистом, я почти уверен, что приехали мы совсем не туда, куда стремились.

Но, проснувшись утром и не успев даже вылезти из спального мешка, я увидел метрах в пятидесяти вход в заветную щель. Впрочем, здесь нас ожидала неприятная неожиданность. Воды не было ни в ложе ущельица, ни около нашего прошлогоднего лагеря. Весна стояла сухая и жаркая, и ручей в нижнем течении пересох полностью. Это значило, что нам со всем нашим грузом придется устраиваться значительно выше, где холодная, кристально чистая вода родника Дарохбейт сохраняет силу течения даже в середине лета.

По прошлому году мы знали, что найдем там не только воду в избытке, но и надежное убежище на случай непогоды – в домике, принадлежащем пограничной заставе. Он был выстроен под скудной тенью рощицы из нескольких невысоких вязов. У этого места был единственный недостаток – добраться до него из долины можно было лишь преодолев хотя и относительно пологий, но затяжной подъем длиной около километра. Для начала следовало из груды наших вещей выбрать и перетащить туда хотя бы самое необходимое на первых порах для жизни и работы. На этот раз помочь в этом нам было некому, но зато радовало ощущение полной независимости и абсолютной свободы действовать по собственному усмотрению.

Необходимость каждый вечер подниматься к домику из долины, где шла основная работа, сильно портила нам настроение. Намаявшись целый день на иссушающей жаре, приходилось буквально из последних сил тащиться вверх, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть минуту-другую.

Чтобы стало ясно, чем была вызвана столь сильная дневная усталость, расскажу в некоторых подробностях, что нам приходилось делать в долине. Задача состояла в том, чтобы поймать каждую увиденную ящерицу. Но среди них были такие, которые предпочитали большую часть времени оставаться на вертикальной поверхности каменистого обрыва, причем в самой верхней его части, куда человек добраться никак не мог.

И вот что приходилось делать в таких случаях. Я обходил обрыв сзади и поднимался к его верхней кромке по более или менее пологому склону. Оказавшись наверху, я закреплял на краю обрыва край большой паутинной сети и спускал ее вниз. Потом, проделав тот же путь обратно, и, вернувшись к подножию обрыва, старался закрепить нижний край сети так, чтобы она висела как можно ближе к вертикальной поверхности, по возможности касаясь камней хотя бы местами.

Ни в одном случае успех не был гарантирован, но всегда приходилось сидеть на солнцепеке в ожидании результата, по крайней мере настолько долго, чтобы понять, что дело определенно не выгорит. Если же ящерица попадалась, то, чтобы достать ее из сети, я вынужден был повторить все сделанное ранее, но в обратном порядке: забираться наверх, освобождать там сеть и аккуратно спускать ее к Ларисе. Ей же оставалась неблагодарная задача выпутать колючее, больно кусающееся животное из сплошного мотка тонких ниток.

Иногда приходила в голову мысль, что мог бы подумать посторонний свидетель, случись ему наблюдать все это со стороны. На память приходила цитата из О’Генри: «Они засуетились, как два одноруких человека в крапивной лихорадке, когда они клеят обои».

В этом году мы существенно расширили район поисков. В результате, километрах в полутора от нашей базы удалось найти еще одну интересную пару. В бинокль было хорошо видно, что самец – это матерый экземпляр хорасанской агамы, но самка выглядела подозрительно. Голова ее казалась не такой массивной, как у типичных представительниц этого вида, и колючих чешуй по бокам затылка было немного, скорее, как у самок кавказской агамы. Оставалось только поймать ее и хорошо рассмотреть в руках.

Эти ящерицы всегда ночевали вместе, в трещине огромного валуна. Несколько дней по утрам я приходил сюда к тому моменту, когда солнце поднималось настолько, чтобы осветить вход в их убежище. Ящерицы появлялись из отверстия почти одновременно. Минут двадцать они лежали у выхода, набирая тепло, в нескольких сантиметрах друг от друга, а то и вплотную, а затем расходились на весь день по своим делам. Спустившись к травянистому подножию скалы, они сразу же начинали кормиться. Вот самец оказался около цветка мака, грациозно подпрыгнул, оторвал челюстями алый лепесток и со вкусом проглотил его. А самка шуршит в траве уже довольно далеко от места ночевки.

Самца я поймал и пометил в первый же день, а с самкой, как назло, дело никак не ладилось. Я оставлял сеть на ночь, а утром спешил туда в надежде, что ящерица уже запуталась в ней. В первый раз, подходя к заветному месту, я спугнул крупную гюрзу, которая с громким шуршанием скрылась в каменистой осыпи. На следующий день – то же самое. Тогда я решил, что в очередной раз подойду сюда крадучись и сфотографирую змею, греющуюся на камне в лучах утреннего солнца. Я приметил тот камень, на котором рассчитывал увидеть ее на следующее утро.

Итак, тихо-тихо подхожу к этому месту, держа наготове камеру с телеобъективом. Нацеливаюсь туда, где, по моим расчетам, должна быть змея. И вдруг, оглушительное шуршание – гюрза с бешеной скоростью несется прямо мне под ноги. А я увешан аппаратурой – на груди полевой бинокль, на боку тяжелый кофр с диктофоном и сменными объективами. Но деваться некуда. Гремя своей поклажей, проделываю высокий прыжок, и змея длиной метра в полтора пролетает точно у меня под ногами. Ясно, что она не собиралась кусать меня, а просто была напугана моим вторжением и в панике помчалась опрометью, чтобы спастись, не успев выбрать верное направление. Так оба мы отделались испугом, не очень-то и легким.

Когда самка была, наконец, поймана, оказалось, что она действительно заметно отличается от типичной хорасанской агамы. Позже, при статистической обработке наших материалов она попала на графике как раз в промежуток между показателями для стандартных хорасанских и кавказских агам. Так что, мы, предположительно, посчитали ее гибридом. Такой же вывод был сделан и в отношении самца № 70.

Эти два вида ящериц, согласно генетическим исследованиям, проведенным позже австралийскими герпетологами, наиболее близки друг другу среди всех 20 видов горных агам. Был сделан вывод, что они разошлись немногим более трех миллионов лет назад, что, по эволюционным масштабам времени можно считать событием сравнительно недавним. Неудивительно поэтому, что поведение особей во время социальных контактов выглядит практически одинаковым у обоих видов.

Наши наблюдения показали, что очень много общего и в требованиях хорасанских и кавказских агам к условиям среды, в которой они обитают. Об этом говорит уже хотя бы сам факт их успешного совместного обитания в Дарохбейте. Здесь, как и у птиц в подобных ситуациях, самцы разных видов делят между собой местность по принципу межвидовой территориальности[273]. Это значит, что они используют одинаковые убежища и одни и те же кормовые ресурсы. Но при этом, истинная конкуренция между двумя видами, которая могла бы привести к вытеснению одного другим, определенно отсутствует. Всего того, что предоставляет им небогатая, в общем, природа предгорий Восточного Копетдага, с лихвой хватает и ящерицам обоих видов.

Система межвидовой территориальности предполагает, что отношения между самцами двух видов должны быть, как правило, антагонистичными. Поэтому полной неожиданностью для нас оказались наблюдения за одной из семейных групп кавказской агамы, вместе с которой несколько дней держался хорасанский самец.

Вот как Лариса позже описала это в своей книге. «Наблюдая за второй смешаной парой, я случайно перевела бинокль на противоположный берег ручья и уже не могла оторваться от представившейся мне картины. После ночевки, не торопясь, из небольшой щели в скале вышла самка кавказской агамы. Через несколько минут из этой щели показались две головы, принадлежащие самцам кавказской и хорасанской агам, и спустя несколько минут оба вышли наружу. Хорасанский самец подошел к самке и остановился на расстоянии, соизмеримом с длиной его тела, а кавказский лежал и грелся на солнце всего в метре от них. Минут через пять хорасанский самец отошел в сторону, а к самке подошел кавказский. Самка начала обычный ритуал ухаживания, принятый в семейных группах: приблизилась к нему вплотную, залезала на спину, обходила его по кругу, и, наконец, положила голову на его крестец. У меня создалось впечатление, что хорасанский самец с интересом наблюдал эту картину, а пара совершенно не реагировала на его присутствие. В момент ухаживания самки за кавказским самцом хорасанский самец подходил к ним на расстояние около метра, но никогда не пытался проявлять какой-либо активности и не вызывал антагонизма со стороны пары. Подобную ситуацию мы наблюдали не один день.

Эта территория принадлежала самцу кавказской агамы, а небольшой участок обширного земельного надела хорасанского располагался на склоне холма и примыкал к владениям кавказского. Когда хорасанского самца поймали и осмотрели, выяснилось, что у него шел активный сперматогенез. Однако его интерес к самкам кавказской агамы ограничивался тем, что он подходил к ним, иногда довольно близко, на расстояние до двадцати сантиметров».

В общем, задача, которую мы поставили перед собой семь лет назад, была выполнена. Удалось получить вполне убедительные свидетельства в пользу обмена генами между двумя видами агам, что объясняло присутствие в коллекциях экземпляров с промежуточными признаками. Мы познакомились с еще одной популяцией кавказских агам, которая оказалась существенно отличной от тех, с которыми приходилось работать ранее. Так думали не только мы. Как-то к нам в гости заехали Сергей Букреев и Виктор Лукаревский, а с ними студент из Ашхабадского университета, который занимался изучением кавказских агам. Мы попросили его оценить свежим взглядом, насколько здешние ящерицы отличаются от живущих в центральном Копетдаге, и он сказал, что, с его точки зрения это просто разные виды.

Мы узнали немало интимных подробностей, касающихся биологических особенностей хорасанских агам[274]. Новая обильная информация в очередной раз разожгла наш интерес к горным агамам, заставила мечтать о возможности детального изучения других их видов. Эта задумка вскоре осуществилась самым неожиданным образом.