Книга: Хозяйство и общество. Очерки понимающей социологии. Tом II Общности

§ 4. Хозяйственные основы «империализма»

§ 4. Хозяйственные основы «империализма»

Обычно предполагается, что построение и расширение великодержавных образований преимущественно экономически обусловлены. Проще всего обобщить иногда действительно верное соображение о том, что уже существующий особенно интенсивный товарооборот на определенной территории является нормальной предпосылкой ее политического единства, а также стимулом его достижения. Можно взять пример Таможенного союза328, есть и множество других. Но более тщательное рассмотрение показывает, что это совпадение не является необходимым, а каузальная связь отнюдь не имеет однозначной направленности. Что касается, например, Германии, то она образовала экономическое единство, т. е. превратилась в область, жители которой ищут возможность сбыта произведенной ими продукции в первую очередь на внутреннем рынке, только после того как таможенные границы переместились на границы этой области, что произошло по причинам чисто политическим. Но появившимся при полном исчезновении внутренних таможенных барьеров, т. е. чисто экономически обусловленным рынком сбыта восточногерманского бедного клейковиной зерна оказался не западногерманский, а английский рынок. Экономически детерминированным рынком для продукции горной и металлургической индустрии, а также для тяжелых железных товаров германского запада был вовсе не восток Германии, а экономически детерминированные поставщики промышленных продуктов для последнего находились по большей части не на германском западе. Это объясняется прежде всего тем, что внутренняя транспортная сеть Германии (железные дороги) не располагала — и частично не располагает и сейчас — экономически выгодными для транспортировки специфических товаров тяжелой индустрии путями между востоком и западом. Напротив, восток мог бы быть экономическим центром притяжения для сильной промышленности, чьим чисто экономически детерминированным рынком и тылом был бы весь запад России, но он сейчас329 перегорожен русской таможенной границей и передвинулся в Польшу — непосредственно за этой границей. Как известно, благодаря такому развитию политическое включение «русской» Польши в российскую имперскую идею, что казалось политически невозможным, передвинулось в область возможного. Здесь чисто экономически детерминированные рыночные отношения действуют в пользу политического объединения. Но Германия объединилась политически вопреки чисто экономическим детерминантам. Нередко и такое положение, когда границы некоей политической общности не отвечают чисто географическим условиям и объединяют территории, которые в силу экономических факторов отталкиваются друг от друга. Но по сравнению с постоянно возникающей в такой ситуации напряженностью экономических отношений политическое объединение, если оно однажды состоялось, хотя и не всегда, но при благоприятных условиях (языковая общность) очень часто несравненно сильнее. Так, в Германии, несмотря на существующую напряженность, никто даже и не думает о политическом разделении.

Также неверно, что формирование больших государств всегда идет путем экспорта товаров, хотя именно это легко видеть сегодня, когда империализм (континентальный — русский и американский, как и морской — английский и ему подобные), во всяком случае, в политически слабых чужих областях, постоянно следует за капиталистическими интересами, и хотя именно это, естественно, происходило и в прошлом, по крайней мере, при формировании господства над огромными территориями, т. е. при образовании афинских, карфагенских и римских заморских владений. Но уже в этих античных государственных образованиях равное, а часто и большее значение, нежели торговые прибыли, имели другие экономические интересы, а именно получение природной ренты, откуп?, официальные сборы и прочие подобные доходы. В эпоху современного капитализма интерес к «сбыту» в чужих странах, до сей поры господствовавший как главный мотив экспансии, вновь отступает перед интересом к овладению территориями, из которых импортируются товары (сырье) в метрополию. В прошлом при формировании больших равнинных континентальных государств наличие торговых путей, вообще, не играло решающей роли. Оно играло важную роль в восточных государствах, выросших по берегам рек (особенно в Египте); по тому же типу сложились государства с заморскими колониями. Однако «империя» монголов — где с точки зрения управления отсутствие средств передвижения компенсировалось мобильностью господствующего слоя всадников — явно не опиралась на интенсивный товарообмен. Также китайская, как и персидская, как и римская (эпохи императоров) державы при их развитии от прибрежных к равнинным империям возникли и укрепились не на базе существовавшего ранее особо интенсивного движения товаров внутри страны или особенно высокоразвитых транспортных средств. Хотя римская континентальная экспансия и была весьма сильно обусловлена капиталистическими интересами (но не исключительно ими), эти капиталистические интересы прежде всего отвечали потребностям откупщиков, охотников за должностями и земельных спекулянтов, а не тех, для кого был важен высокий товарооборот. Персидская экспансия вообще не опиралась на «капиталистически» заинтересованных субъектов как на движущую силу или пионеров, как и китайская империя или монархия Каролингов. Конечно, и здесь не вовсе отсутствовала хозяйственная роль товарообмена; но другие мотивы — увеличение княжеских доходов, кормлений, ленов, должностей и социального престижа помещиков, рыцарей, офицеров, чиновников, молодых сыновей потомственных бюрократов и т. д. — были крайне важны при любой континентальной политической экспансии в прошлом, а также в Крестовых походах. Хотя и не решающие, но влиятельные интересы приморских торговых городов добавились лишь во вторую очередь — Первый крестовый поход был, по сути, сухопутной кампанией.

Как бы то ни было, торговые пути ни в коем случае не предписывали путей политического расширения. Причины и следствия очень часто менялись местами. Те из названных империй, чья система управления технически была к тому способна, сами создавали средства транспорта — по крайней мере, сухопутные — для целей управления. Часто — лишь для этих целей, не задумываясь о том, удовлетворят они имеющиеся или будущие потребности торговли. В нынешних условиях330, пожалуй, именно Россия является политическим образованием, которое создало транспортные пути (сегодня это железные дороги) в большинстве своем не по экономическим, а по политическим мотивам. Австрийская южная железная дорога (ее бумаги до сих пор331 носят политически обремененное имя «Ломбардия»332) — также подходящий пример, да и вообще, не существует политических образований без военных дорог. И все?таки значительные инвестиции такого рода производятся в надежде на долгое использование, гарантирующее его рентабельность. Не иначе было и в прошлом. Но если применительно к римским военным дорогам цель их использования, по меньшей мере, недоказуема, то что касается персидской и римской почт, служивших исключительно политическим целям, там хозяйственное использование абсолютно точно не предполагалось. Все же даже в прошлом развитие товарного обмена было естественным следствием политического объединения, которое как раз и давало первому надежные правовые гарантии. Но и это правило не без исключений. Поскольку развитие торговли связано не только с умиротворением и формальной правовой безопасностью, но и с определенными хозяйственными условиями, особенно с развертыванием капитализма, не исключено, что это развертывание может быть ограничено в силу специфики государственного управления единого политического образования, как это было, например, в поздней Римской империи. Это единое образование, занявшее место союза городов и существовавшее на базе развитого натурального хозяйства, обусловило растущую литургическую мобилизацию средств на нужды армии и управления, что напрямую задушило капитализм.

Если товарообмен как таковой и не является решающим моментом при политической экспансии, то структура хозяйства в целом весьма влияет как на ее масштаб, так и на ее тип. Изначальный объект насильственного присвоения — наряду с женщинами, скотом и рабами — это прежде всего земля, тем более что ее не хватает. Для воинственных крестьянских общин обычным делом являлся прямой захват земли с истреблением тех, кто ее населяет. Германское переселение народов по большей части именно так и происходило, в массе своей приблизительно до тех мест, где сейчас проходит языковая граница, в остальных местах — полосами. Насколько это было побуждено «нехваткой земли» в условиях перенаселения, или политическим давлением других племен, или просто подходящим случаем — это еще вопрос; по крайней мере, некоторые из отправившихся на завоевания групп на случай возвращения еще долго сохраняли за собой права на земельные участки на родине. Земля в тех районах, которые ранее принадлежали побежденным и затем в более или менее насильственной форме подверглись политическому поглощению, играет по сравнению с другими экономическими структурами очень важную роль для определения способа, каким реализуется право победителей. Земельная рента является, как правильно постоянно указывает Оппенгеймер, продуктом насильственного политического подчинения. При натуральном и одновременно феодальном хозяйстве крестьян на присвоенных территориях, естественно, не уничтожают, наоборот, их сохраняют и закрепощают в пользу новых землевладельцев. Это происходит везде, где войско уже не народное ополчение, вооружающееся на средства свободных членов общины, но и не стало еще наемной или бюрократической массовой армией, а представляет собой поставленное на самовооружение рыцарское войско, как это было у персов, арабов, тюрков, норманнов и, вообще, у ленников на Западе. Однако даже у торгово-плутократических захватнических общностей интерес к земельной ренте повсюду был очень велик, и поскольку торговая прибыль «вкладывалась» преимущественно в землевладение и долговых рабов, то приобретение плодородной, приносящей ренту земли еще в Античности было обычной целью войны. Обозначившая целую эпоху в рамках раннего эллинизма Лелантская война велась торговыми городами практически целиком на море, но объектом спора высших патрициатов Халкиды и Эретрии была первоначально плодородная Лелантская равнина. Аттический морской союз открыто предлагал демосу господствующего полиса наряду с контрибуциями разного рода в качестве одной из важнейших привилегий ликвидацию земельной монополии подчиненных городов с предоставлением афинянам права всюду приобретать землю и отдавать ее в ипотеку. Если подойти практически, это прежде всего означает, что установленный союзными городами commercium333 с Римом, а также заморские устремления италийцев, массово расселившихся на территории, находящейся под римским влиянием, наверняка отчасти были обусловлены земельными интересами, в сущности, капиталистического толка, как мы это знаем из речей против Берреса334. Капиталистические земельные интересы при экспансии могут вступать в конфликт с таковыми крестьянскими. Такой конфликт играл свою роль в экспансионистской политике Рима на протяжении длительной эпохи борьбы сословий вплоть до Гракхов335, когда богатые владельцы состояний, скота и рабов хотели, чтобы новоприобретенные земли естественно использовались как сдаваемая в аренду общественная земля (ager publicus336), а крестьяне, если речь не шла об особо отдаленных территориях, требовали передела, чтобы обеспечить землей своих потомков; трудные компромиссы отражены в ясной, хотя и не очень надежной в деталях передаче.

Заморская экспансия Рима в меру своей экономической обусловленности демонстрирует — в такой выраженной форме и одновременно в таком потрясающем масштабе впервые в истории — те характеристики, которые затем в основных чертах повторялись снова и повторяются еще сегодня. При всей текучести переходов к другим формам они все же свойственны единому специфическому типу капиталистических отношений — более того, они составляют условия существования такого типа, — который мы хотели бы назвать империалистическим капитализмом. Это капиталистические интересы откупщиков, кредиторов государства, государственных поставщиков, привилегированных государством импортеров/экспортеров и колониальных капиталистов. Их шансы на получение прибыли всегда и всюду зависят от прямой эксплуатации средств политического принуждения, а именно от экспансионистского насилия. Приобретение политической общностью заморских колоний дает капиталистическим элементам возможность получать огромную прибыль путем насильственного обращения в рабство туземцев или же иx glebae adscriptio337 для использования как рабочей силы на плантациях (кажется, впервые в большом масштабе это было организовано карфагенянами, в последнее время с размахом — испанцами в Южной Америке, англичанами — на юге Соединенных Штатов и голландцами — в Индонезии338), далее — путем насильственной монополизации торговли с этими колониями и по мере возможности других направлений внешней торговли. Налоги с вновь оккупированных территорий — там, где собственный аппарат политической общности не подходит для их взимания (об этом речь еще пойдет ниже), — дают шансы получения прибыли капиталистическим откупщикам. Насильственная военная экспансия требует оружия; предполагается, что материальные средства для ведения войны появляются не путем самовооружения, как при чистом феодализме, но создаются политической общностью как таковой, которая может по такому подходящему поводу кредитоваться с большим размахом. Это увеличивает шансы на прибыль государственных кредиторов, которые уже во время второй Пунической войны339 диктовали политике Рима свои условия. Или — там, где конечным кредитором государства становится массовый слой рантье (держатели консолей340), что характерно для современной ситуации — возникают хорошие перспективы для банков-«эмитентов». Туда же направлены интересы военных поставщиков. При этом пробуждаются к жизни экономические силы, которые заинтересованы в военных конфликтах как таковых, не важно, каким будет их исход для собственной общности. Уже Аристофан разделял ремесла на заинтересованные в войне и заинтересованные в мире, хотя, как это и следует из его перечня, центр тяжести тогда лежал в области самовооружения граждан, и граждане заказывали мечи, панцири и т. п. у оружейников. Уже тогда крупные частные торговые склады, которые часто называют фабриками, были прежде всего складами оружия. Сегодня почти единственный заказчик военных материалов и машин — политическая общность как таковая, что усиливает капиталистический характер процесса. Банки, финансирующие военные займы, а сегодня341 еще и большую часть тяжелой индустрии, а не только непосредственных поставщиков броневых плит и пушек, quand т?те342 заинтересованы в ведении войны; проигранная война приносит им высокие барыши точно так же, как и победная, так что собственные политический и экономический интересы членов политической общности в существовании громадных военных фабрик в стране заставляет их закрывать глаза на то, что эти фабрики обеспечивают оружием весь мир, в том числе и политических противников.

Какие найдутся экономические противовесы империалистическим капиталистическим интересам, зависит — если говорить только о чисто капиталистических мотивах — прежде всего от соотношения рентабельности империалистических и пацифистски ориентированных капиталистических интересов, а это опять тесно связано с отношением между государственной и частной формами удовлетворения потребностей. Это соотношение в значительной степени определяет характер тенденций экономической экспансии, поддерживаемых политической общностью. Обычно империалистический капитализм, особенно колониальный грабительский капитализм, основанный на прямом насилии и принудительном труде, обещает б?льшую — гораздо б?льшую — прибыль, чем экспортная работа, ориентированная на мирный обмен. Поэтому он и существует во все времена и везде, где некая значительная масса общественных потребностей покрывается политической общностью как таковой или ее подразделениями (общинами). Чем их больше, тем выше значимость империалистического капитализма. Возможности заработать в политическом зарубежье, особенно в «новых» политически и экономически присоединенных районах — т. е. в районах, которые включены в специфически современные организационные формы публичных и частных предприятий, — сегодня вновь открываются преимущественно в виде государственных заказов на оружие, в виде заказов на постройку железных дорог и другое строительство, обеспеченное политической общностью или монопольными предпринимателями, наконец, в виде монопольных откупных, торговых или промышленных организаций и концессий или государственных заимствований. Возможности такого рода заработка возрастают за счет возможности получения прибыли от обычного частного товарообмена и одновременно с ростом роли общественного сектора в покрытии потребностей вообще. Параллельно наблюдается тенденция экономической экспансии, пользующейся политической поддержкой, и роста конкуренции политических общностей, члены которых располагают капиталом для инвестиций, за обеспечение таких же монополий и участие в «государственных заказах», так что политика открытых дверей для частного импорта товаров уходит на второй план. Поскольку теперь самой надежной гарантией для монополизации шансов прибыли от экономики чужих областей в пользу своих соотечественников является либо политическая оккупация, либо подчинение чужой политической власти в форме протектората или в другой форме, империалистический тип экспансии занимает в основном место пацифистского, ориентированного только на свободу торговли. Это направление брало верх до тех пор, пока частнохозяйственная организация удовлетворения потребностей не сдвигала оптимум капиталистических шансов получения прибыли в пользу мирного, немонополизированного (по крайней мере, не монополизированного путем политического насилия) товарообмена. Повсеместное возрождение империалистического капитализма, который издавна был нормальной формой воздействия капиталистических интересов на политику, а с ним и политического экспансионистского напора, есть поэтому неслучайное явление, и на обозримую перспективу прогноз — в его пользу.

Вряд ли мы будем иметь дело с иной ситуацией, если на миг в качестве мысленного эксперимента представим себе отдельные политические общности организованными «государственно-социалистически», т. е. таким образом, что максимум экономических потребностей удовлетворяется посредством общественного сектора. Каждый такой политический субъект общественного хозяйства искал бы возможности приобрести в ходе международного обмена как можно дешевле такие незамещаемые товары, которые не производятся на его территории (например, в Германии — хлопок), у тех, кто имеет естественную монополию на них и старается извлечь из нее выгоду, и нет ни малейшей вероятности того, что возможность применения этим субъектом насилия, если бы это был самый простой путь к более выгодным условиям обмена, не была бы использована. В силу этого у слабых возникла бы если не формальная, то фактическая обязанность уплаты контрибуций; вряд ли более сильные государственно-социалистические общности пренебрегут возможностью для пользы своих граждан вынудить более слабые общности к уплате прямых контрибуций, если они в состоянии это сделать, как это всегда было в прошлом. «Масса» членов политической общности и без государственного социализма так же мало заинтересована в мирной экономике, как и любой отдельный слой. Афинский демос — и не только он — экономически жил войной, которая приносила ему солдатский заработок, а в случае победы — контрибуцию с побежденных, которая фактически в едва прикрытой форме «денег за участие» распределялась среди полноправных граждан на народных собраниях, заседаниях судов и общественных празднествах. Здесь интересы империалистической политики и власти каждый гражданин мог ощутить буквально на расстоянии вытянутой руки. Сегодняшние доходы, текущие к членам политической общности извне, тоже имеющие империалистическое происхождение и ту же природу контрибуций, не выражают столь наглядно для масс реальную констелляцию интересов. Ибо при сегодняшнем экономическом порядке уплата дани «народам-кредиторам» осуществляется в форме снятия процентов с иностранных долгов или прибыли с капитала в пользу имущих слоев «народа-кредитора». Реши кто?нибудь отказаться от контрибуций, для стран, таких как Англия, Франция, Германия, это означало бы, несомненно, весьма чувствительное падение покупательной способности даже для внутренней продукции, что повлияло бы негативно на рынок труда и доходы работников. Если, несмотря на это, рабочий класс даже стран-кредиторов настроен в значительной мере пацифистски и чаще всего не демонстрирует интереса в сохранении и насильственном взимании контрибуций с медлящих с оплатой должников или в том, чтобы добиться долевого участия в эксплуатации колоний и в государственных заказах, то это прежде всего естественный продукт непосредственного классового положения и социально-политической ситуации внутри общности в эпоху капиталистического хозяйства. Те, кто имеет право на контрибуцию, относятся к враждебному классу, который господствует в политической общности, и всякая успешная империалистическая политика насилия «вовне» обычно поднимает, по крайней мере вначале, также и «внутри» престиж, а тем самым властное положение и влияние тех классов, сословий, партий, под чьим руководством этот успех был достигнут. К этим обусловленным, скорее, социальными и политическими констелляциями источникам пацифистских симпатий «масс», особенно пролетарских, добавляются экономические. Каждое вложение капиталов в производство военной техники и военных материалов создает возможности для работы и занятости, каждый государственный заказ может в единичных случаях стать элементом прямого улучшения конъюнктуры, и лишь опосредованно — через возрастание интенсивности стремления к доходу и рост спроса — они становятся источником уверенности в экономических перспективах участвующих отраслей промышленности и позитивного настроя на биржах. Но по этим же причинам уменьшаются вложения капиталов в другие отрасли, затрудняется удовлетворение потребностей в других областях, а также прежде всего происходит изымание средств в форме принудительных выплат, которые — вообще, отвлекаясь от ограничений обложения собственности, существующих благодаря «меркантилистским» предосторожностям, — господствующие слои обычно умеют, используя свою социальную и политическую власть, переложить на массы. Страны, менее обремененные военными расходами (Америка)343, а также небольшие государства нередко демонстрируют относительно более сильную экономическую экспансию своих граждан — примером служат швейцарцы, — чем великодержавные образования, и, кроме того, они иногда скорее допускаются к экономической эксплуатации зарубежья, если насчет них не существует опасения, что за экономическим вмешательством последует политическое. Если, как показывает опыт, вопреки всему мелкобуржуазные и пролетарские слои так часто и легко отказываются от пацифистских интересов, то основания этого лежат — если отвлечься от особых случаев, таких как распространенная в перенаселенных странах надежда на приобретение территорий для эмиграции, — частью в более эмоциональном настрое всякой неорганизованной «массы», частью в смутном представлении о неких неожиданных шансах, которые могут возникнуть благодаря войне, а частью в силу того обстоятельства, что «массы» в противоположность прочим заинтересованным слоям ставят на кон субъективно меньше. Монархи в случае поражения боятся за трон, властвующие и сторонники республиканского строя, наоборот, боятся победоносного генерала, большинство имущей буржуазии опасается экономических потерь вследствие сокращения рынка труда, господствующая элита — при определенных обстоятельствах — насильственной смены власти в пользу неимущих, а «массы» как таковые — по крайней мере, в их субъективном представлении — не теряют ничего ощутимого, кроме разве что в крайнем случае самой жизни, но это — угроза, оценка и влияние которой представляют собой весьма зыбкие величины, легко сводимые к нулю путем эмоционального воздействия.