Книга: Хозяйство и общество. Очерки понимающей социологии. Tом II Общности

§ 2. Стадии развития политического объединения

§ 2. Стадии развития политического объединения

Насильственные действия свойственны общностям самоочевидно и изначально, любая общность — от домохозяйства до партии — с древнейших времен прибегает к физическому насилию там, где она может или должна защитить интересы своих членов. Результатом развития стали монополизация легитимного насилия политическим территориальным союзом и его рациональное обобществление как учрежденческой структуры. В условиях недифференцированного хозяйства особый характер политической общности формируется с трудом. То, что мы сегодня считаем базовыми функциями государства, — установление права (законодательство), защита личной безопасности и общественного порядка (полиция), защита приобретенных прав (юстиция), поддержка здравоохранения, воспитания и других социально-политических и культурных сфер (различные отрасли управления) и, в конце концов и прежде всего, организованная защита путем насилия от нападения извне (военное управление) — все это в ранние времена либо вообще не существовало, либо существовало, но не в виде рациональных порядков, а в виде организуемых по случаю аморфных общностей или, вообще, было распределено между абсолютно разными общностями: домохозяйством, родом, соседством, Марковым товариществом и совсем свободными целевыми объединениями. При этом частное обобществление иногда подминало под себя некоторые функции действия общности, которые мы привыкли мыслить как функции политических союзов (например, тайные общества в Западной Африке, заменяющие полицию). Поэтому обеспечение внутреннего мира нельзя считать непременным атрибутом общего понятия действия общности.

Представление о специфической легитимности насильственного действия характерно для одного из типов консенсуального действия — действия рода при исполнении долга кровной мести. Но лишь в очень малой степени — для чисто военных или полицейских действий союза в отношении внутренних врагов. И более всего — когда территориальный союз атакован извне в его традиционной области господства, и все его члены, наподобие ландштурма322, берутся за оружие для его защиты. Из все более рационального стремления предусмотреть такие ситуации может вырасти политический союз, обладающий специфической легитимностью, коль скоро, конечно, налицо достаточно твердая традиция такого поведения и есть наготове аппарат для подготовки силовой обороны. Но это уже довольно высокая стадия развития. На начальных стадиях легитимность в смысле наличия норм насильственного поведения крайне низка, что отчетливо проявляется в тех случаях, когда отбор самых дерзких и агрессивных бойцов, осуществляемый через личное побратимство, ведет к созданию на свой страх и риск коллективов для грабительских набегов; это нормальная форма захватнических войн оседлых народов на всех стадиях развития вплоть до введения рационального государства. Свободно избираемый вождь легитимируется обычно в таких случаях в силу личных качеств (харизма); тип структуры господства, который из этого следует, мы обсуждаем в другом месте323. Легитимное насилие здесь применяется, однако, поначалу лишь против товарищей, которые предательски или из трусости либо недисциплинированности нарушают законы побратимства. А поверх этого и постепенно, и лишь тогда, когда это до известной степени случайное объединение превращается в устойчивое образование, где умение владеть оружием и война считаются профессией, — в аппарат принуждения, способный обеспечить подчинение в самых широких масштабах. Подчинение требуется как от жителей завоеванных территорий, так и от собственных неумелых в военном деле земляков, из среды которых, собственно, и вышли воины-побратимы. Соотечественниками в политическом смысле воин признает только товарищей-воинов. Все прочие, не обученные либо не способные владеть оружием, — это бабы, и в языках примитивных народов в основном и обозначаются как таковые. Свобода в таких военных общностях тождественна праву носить оружие. Глубоко изученный Шурцем распространенный в разных формах по всему миру мужской дом как раз и есть такое образование, к которому может вести обобществление воинов, — в терминологии Шурца, мужской союз. В области политического действия — при сильном развитии военной профессии — оно почти полностью соответствует тому, чем в религиозной области является монашеское обобществление в монастыре. К нему принадлежит лишь тот, кто обладает проверенной воинской квалификацией и после испытательного срока принят в братство; кто не выдержал испытания, остается среди женщин и детей, куда возвращаются и те, кто уже не способен держать оружие. Только по достижении определенной возрастной ступени мужчина переходит в семейное домохозяйство подобно нашему сегодняшнему переходу с обязательной службы в постоянных войсках в ландвер324. До тех пор он всем своим существованием принадлежит военному союзу. Его члены живут отдельно от женщин и домашней общности коммунистическим союзом за счет награбленного на войне и контрибуций, которые они накладывают на тех, кто не состоит в союзе, особенно на женщин, исполняющих сельскохозяйственные работы. Для них самих работой является, помимо войны, только изготовление и поддержание в боевом состоянии оружия и военной амуниции, что часто закреплено за ними одними. Они похищают или покупают девушек для совместного пользования, или считают себя вправе проституировать всех женщин на покоренной территории (много следов так называемого добрачного промискуитета, считающегося пережитком изначальных эндогамных неупорядоченных половых сношений, возможно, как раз связаны с политическим институтом мужского дома), или же, как спартанцы, держат своих жен и детей вне союза, в материнском клане — это может быть организовано по-разному; в большинстве случаев, пожалуй, названные формы комбинируются. Чтобы обеспечить свое экономическое положение, зиждущееся на систематическом ограблении всех, кто не состоит в союзе, что означает в первую очередь — женщин, объединенные в союз воины прибегают при необходимости к религиозно окрашенным средствам устрашения. Организуемые ими шествия и маскарады с явлением духов, подобные явлению Дук-Дука в Индонезии, часто представляют собой парад мародеров. Услышав деревянные трещотки, женщины и, вообще, все не состоящие в союзе, должны под угрозой немедленной смерти бежать из деревни в лес, чтобы дух спокойно и без боязни быть разоблаченным забрал себе все, что ему понравится в хижинах. О субъективной вере воинов в легитимность таких действий говорить не приходится. Они знали, что это грубое примитивное надувательство, секрет которого сохраняется в силу магического запрета на вход в мужской дом для непосвященных и драконовского обета молчания для его обитателей. Если тайна случайно нарушалась или иногда намеренно открывалась миссионерами, с престижем мужского союза среди женщин оказывалось покончено. Конечно, такие представления, как и всякое использование религии для обоснования действий самозванной полиции, связаны с народными культами. Но общность воинов с ее специфической посюсторонней ориентацией и интересом только к грабежу и добыче, несмотря на собственные магические суеверия, везде — носитель скептицизма по отношению к народным верованиям. На всех стадиях развития она обращается с богами и духами так же по-свойски, как гомеровские воины с жителями Олимпа.

Только когда свободно организующаяся общность воинов, стоящая вне порядков повседневности и над ними, снова, так сказать, «вообщается» в долговременную структуру территориальной общности, и тем самым создается политический союз, она обретает специфическую легитимацию как собственного привилегированного положения, так и применения насилия. Этот процесс, когда он вообще имеет место, протекает постепенно. Общность мужчин, объединившихся для грабительского набега или в хронический военный союз, может достичь власти либо по причине длительного мира и упадка воинских обобществлений, либо благодаря действию объемлющего автономного или гетерономно октроированного политического обобществления, берущего под контроль грабительские набеги свободно организованных воинов (среди возможных следствий которых месть ограбленных, затрагивающая также и невиновных), как, например, поступили швейцарцы с наемниками. В древнегерманский период такой контроль над частными грабительскими походами осуществляли земельные общины. Если аппарат принуждения политического союза достаточно силен, то чем дольше он существует и чем сильнее интерес союза к солидарности с внешним миром, тем в большей степени он подавляет частное насилие вообще. Сначала — поскольку оно прямо вредит его собственным военным интересам. Так, французская королевская власть в ХIII в. запрещала на период ведения королем внешних войн разбирательства между собственными вассалами. Затем путем установления внутри страны длительного мира и принудительного приведения всех споров под обязательное решение суда кровная месть заменялась рационально упорядоченным наказанием, а междоусобица и правовая самопомощь — рационально упорядоченным правовым процессом. Если в раннее время союз реагировал на поведение, прямо считающееся преступным, только под давлением религиозных или военных интересов, то теперь преследование более широкого круга преступлений против личности и имущества было поставлено под гарантию политического аппарата принуждения. Таким путем политическая общность монополизирует легитимное применение насилия своим аппаратом принуждения и превращается постепенно в учреждение, охраняющее право. При этом оно пользуется мощной и решительной поддержкой со стороны тех групп, что прямо или косвенно заинтересованы в расширении рыночной общности, а также религиозных властей. Последние видят свой резон в том, что их специфические властные средства, применяемые для приручения масс, успешнее работают в мирных условиях. Экономически же в мире более всего заинтересованы сторонники рынка, прежде всего городская буржуазия, а вслед за ней и те, кто на речных, дорожных и мостовых таможнях собирают налоги с подданных и зависимых. Поэтому еще в Средние века, до того как политическая власть начала в собственных интересах принуждать подданных к миру, по мере развития денежного хозяйства стали возникать все расширяющиеся круги тех, кто в союзе с церковью искал способы ограничить междоусобицы и выстроить временные, периодические или постоянные союзы сторонников мира. И в силу того что расширение рынка уже в общих чертах известным нам способом подрывает монопольные союзы и превращает их участников в рыночников, они лишаются той основы в виде общего интереса, из которой вырастала их легитимная способность к насилию. Параллельно умиротворению и расширению рынка идут: 1) монополизация политическим союзом легитимного насилия, которая находит свое завершение в современном понятии государства как последнего источника всякой легитимности физического насилия, и одновременно 2) рационализация правил его применения, которая находит свое завершение в понятии легитимного правового порядка.

Столь же интересная, сколь и до сих пор недостаточно разработанная этнографическая казуистика разных стадий развития примитивных политических союзов здесь не может быть осуществлена. Даже на стадии относительно развитых отношений собственности могут полностью отсутствовать отдельный политический союз и, более того, органы такового. Примерно так, в изложении Вельгаузена325, обстояло дело в языческие времена у арабов. Кроме родов с их старейшинами (шейхами), здесь отсутствует всякая упорядоченная стабильная внедомашняя власть. Ибо добровольная общность сходящихся и расходящихся, перемещающихся в поисках пастбищ кочевых родов не имеет общей потребности в безопасности и особого органа для ее удовлетворения; она лабильна, и всякий авторитет в случае столкновения с врагами — авторитет ad hoc. Такое состояние может существовать очень долго при самых разных формах экономической организации. Постоянные стабильные авторитеты здесь — главы семейств и старейшины родов, а также колдуны и прорицатели. Любые конфликты между родами разрешаются старейшинами с помощью колдунов. Это состояние соответствует экономическим формам жизни бедуинов. Как и сами эти формы, оно ни в коем случае не является чем?то изначальным. Там, где тип поселения ставит экономические задачи, требующие длительной работы, часто за пределами рода и дома, появляется деревенский вождь, это обычно выходец из колдунов, особенно из заклинателей дождя, или особо успешный вожак при грабительских набегах. Если далеко зашла апроприация собственности, это место легко может занять тот, кто выделяется богатством и соответствующим стилем жизни. Но только в чрезвычайной ситуации — и даже в этом случае лишь в силу своих выдающихся личных качеств магического или иного свойства — он может обрести подлинный авторитет. В иных обстоятельствах, особенно в условиях продолжительного мира, он, как правило, занимает место уважаемого третейского судьи, и его указания воспринимаются лишь как советы. Нередко в мирное время вождь такого сорта вообще отсутствует; согласованные действия соседей регулируются традицией, боязнью кровной мести и гнева магических сил. В любом случае функции вождя в мирное время являются преимущественно экономическими (регулирование сельскохозяйственного производства) и, возможно, магически-терапевтическими, а также функциями третейского судьи; типических предписаний на этот счет не существует. Насилие и средства насилия легитимны здесь, только если они соответствуют традиции, признаны и поддержаны товарищами. Таковые признание и поддержку вождю получить тем легче, чем сильнее его магическая харизма и крупнее собственность.